Текст книги "Без видимых повреждений"

Поэтому всю свою профессиональную деятельность Кэмпбелл посвятила тому, чтобы научиться задавать правильные вопросы.

Кэмпбелл всегда интересовалась общественным здравоохранением, но у нее не было долгоиграющих карьерных планов, только неопределенные порывы. Ей казалось, что работать медсестрой неплохо, но она может больше; ей хотелось большего. Тогдашний муж Кэмпбелл переехал по работе в Дейтон, в Детройт, в Рочестер, и она последовала за ним. Благодаря интересу к общественному здравоохранению Жаклин поступила в магистратуру в Государственный университет Уэйна. Диссертационный совет дал ей туманное указание «предотвратить что-нибудь плохое в сообществе». Кэмпбелл думала организовать какую-нибудь кампанию, например, за то, чтобы люди обязательно пристегивались.

Указание комиссии изменило жизнь Жаклин. Когда Кэмпбелл начала писать диссертацию, литературы об убийствах, связанных с домашним насилием, практически не было. Она вспомнила о том, как работала медсестрой, вспомнила тех девушек, которые говорили о собственном будущем с такой безысходностью, и решила рассмотреть основные причины смерти молодых афроамериканок. «Я представляла себе, как учу их обследовать молочные железы», – говорит Кэмпбелл. Вместо этого к своему ужасу Жаклин узнала, что главной причиной смерти молодых афроамериканок является убийство. Преднамеренное убийство! Как вообще возможно, чтобы такое огромное количество молодых афроамериканок убивали?[45]45
  На момент написания книги, в 2013 г., убийство занимает второе место, его только немного опережают ВИЧ/СПИД.


[Закрыть]

Кэмпбелл сохранила связь со многими учениками той школы в Дейтоне, так что своим «сообществом» она избрала тех самых афроамериканок, которым на тот момент было слегка за двадцать.

В общественном здравоохранении, говорит Кэмпбелл, сидя в своем кабинете в Школе медсестер Университета Джона Хопкинса, всё начинается со статистических таблиц смертности. У кабинета Кэмпбелл собрались студенты, чтобы встретиться с ней у архивных шкафов, которые называют “стеллажами насилия”. Жаклин помнит, как пыталась объяснить диссертационной комиссии, что об убийствах почти нет клинических данных, и ей сказали собрать эти данные самой. Для своей магистерской, а затем и докторской диссертации, которую Кэмпбелл защитила в Университете Рочестера, Жаклин тщательно изучила дела об убийствах из полицейского архива в Дейтоне, Детройте и Рочестере, а также провела интервью с женщинами, подвергшимися насилию, в нескольких городах. Она стала замечать закономерности, которые сейчас могут показаться нам очевидными, но тогда их никто не оценивал.

Внезапно Кэмпбелл получила возможность подкрепить реальными цифрами то, что до этого было известно только в теории: например, что в группе наибольшего риска быть убитыми в результате домашнего насилия находятся жертвы, которые до этого уже подвергались домашнему насилию (первоначальное исследование на базе полицейского архива Дейтона показало, что 50 % жертв бытовых убийств до этого хотя бы один раз посещала полиция в связи с насилием в семье). Уровень опасности имел определенную хронологию. Опасность росла, когда жертва пыталась уйти от агрессора, оставалась на очень высоком уровне еще примерно три месяца, а затем немного спадала в течение ближайших девяти. А через год уровень опасности резко падал. Так что, возможно, Роки Мозура не нужно было навечно сажать в тюрьму; но было необходимо продержать его там достаточно долго. И если бы Мишель нуждалась во времени для того, чтобы наладить свою жизнь, чтобы она смогла обеспечить себя и детей, Роки было нужно время на осознание того, что его жизнь продолжится и без нее. Кэмпбелл поняла, что вещи, которые, как кажется, происходят случайно, словно по щелчку пальцев, на самом деле поддаются количественной оценке и их можно каталогизировать. По крайней мере половина всех женщин, с которыми поговорила Кэмпбелл, не осознавали серьезности своего положения, – это, по словам Жаклин, соответствует действительности и в наши дни.

И даже для тех, кто, как Мишель Монсон Мозур, осознает или чувствует это, абсолютно невообразим тот факт, что человек, которого ты любишь или когда-то любил, человек, с которым у вас общий ребенок, человек, с которым вы связаны обязательствами, тот самый человек, с которым вы делите каждый момент этой жизни, действительно, на самом деле, способен тебя убить. Именно любовь отличает домашнее насилие от любого другого преступления. Когда-то перед всем миром эти люди сказали друг другу: Ты – самый важный для меня человек. И потом, внезапно, их отношения становятся смертельно опасными? Чтобы это осознать, нужно ментально, интеллектуально и эмоционально выйти за рамки вообразимого. «Этот шок осознания того, что любимый человек хочет тебя убить, – говорит Гал Страк, ведущая защитница жертв домашнего насилия в Сан-Диего, – как с ним жить?»

За годы исследований Кэмпбелл определила двадцать шесть объединяемых в практически бесконечную серию комбинаций факторов высокого риска, которые предвосхищают потенциальное убийство. Некоторые из факторов риска достаточно пространны: злоупотребление алкоголем и наркотиками, наличие оружия, необузданная ревность. А некоторые более конкретны: угроза убить, удушение и принуждение к сексу. Изоляция от друзей и семьи, наличие ребенка от другого биологического родителя, угрозы самоубийства со стороны агрессора, жестокость по отношению к беременной женщине и сталкинг увеличивают вероятность летального исхода. Среди факторов риска доступ к оружию, злоупотребление алкоголем и наркотиками и контроль над повседневной деятельностью жертвы и, помимо этого, угрозы детям, ущерб имуществу и попытка жертвы уйти от агрессора в течение предыдущего года. Единственный выявленный Кэмпбелл экономический фактор – хроническая безработица. Жаклин немедленно подчеркивает, что многие из перечисленных факторов не приводят к насилию, но они могут сделать нестабильную ситуацию смертельно опасной. Важно не наличие одного из факторов, а сочетание конкретных, каждый из которых несет определенную нагрузку. Кэмпбелл просила женщин заполнить хронологическую шкалу инцидентов, что-то вроде списка надругательств, чтобы они своими глазами могли увидеть, наблюдается ли обострение ситуации. По словам Кэмпбелл, многие проводят оценку рисков без хронологической шкалы, и из-за этого упускают важнейшую информацию об обострении ситуации и не дают жертвам возможность почувствовать себя увереннее, осознав собственную ситуацию как часть коллективного целого (и действительно, я много раз видела, как оценку рисков проводят по всей стране, и полицейские, и правозащитники, и практически никто из них не заполнял хронологическую шкалу).

Удушение – один из тех тревожных сигналов, на который Кэмпбелл указала в своих ранних исследованиях, но оказывается, что это гораздо более значимый показатель, чем, к примеру, удар или пинок. 60 % процентов жертв домашнего насилия душили[46]46
  «60 %» «Non-Fatal Strangulation Is an Important Risk Factor for Homi cide of Women», Journal of Emergency Medicine 35, no. 3 (October 2007): 330.


[Закрыть], когда они состояли в травматических отношениях – часто это происходило регулярно, в течение многих лет – и подавляющее большинство душителей – мужчины (99 %)[47]47
  Strack G. B. and Gwinn С. On the Edge of Homicide. 2 (“gendered crime”). // http://dhss.alaska.gov/ocs/Documents/childrensjustice/strangulation/1.%20On%20the%20Edge%20of%20Homicide-%20Strangulation%20as%20a%20Pre-lude-%20Strack%20and%20Gwinn%202011.pdf


[Закрыть]. Те из жертв, которых душили пока они не теряли сознание, в первые двадцать четыре или сорок восемь часов после происшествия состоят в группе повышенного риска смерти от инсульта, отрыва тромба или проникновения инородного тела при вдохе в дыхательные пути (жертвы захлебываются собственной рвотой). Такие инциденты могут привести к поражению головного мозга, – незначительному или сильному, – поскольку не только отсекают доступ кислорода в мозг, но и часто сопровождаются ударом по голове тупым предметом. Тем не менее в отделениях скорой помощи жертвы домашнего насилия не проходят планового обследования с целью выявления признаков удушения или поражения мозга, и сами жертвы, которые обычно плохо помнят произошедшее с ними, часто даже не знают, что теряли сознание. Это значит, что диагнозы редко оформляют, телесные повреждения нивелируются, а приговоры агрессоров смягчаются[48]48
  Интервью с Гал Страк, Гери Гринспэном, Джеки Кэмпбелл, Сильвией Веллой, Кейси Гвинн.


[Закрыть]. Гал Страк, – руководитель Института подготовки для предотвращения удушений, сегодня является одной из самых влиятельных фигур в сообществе по борьбе с домашним насилием в вопросах удушения и его негативных последствий. В 1995 году она была ассистентом окружного прокурора Сан-Диего, когда две несовершеннолетние девочки были убиты «во время ее дежурства». За пару недель до смерти одной из пострадавших, зарезанной в присутствии подруг, эту девочку душили, и на место выезжала полиция. Но когда полицейские приехали, девочка отказалась от данных показаний, и обвинения не были предъявлены. Другую задушили и подожгли. Обе обращались за помощью в организации, помогающие жертвам домашнего насилия, и составили планы безопасности. Страк считала, что Сан-Диего был одним из городов с лучшей системой борьбы с домашним насилием. У них даже функционировал специальный совет и суд по делам, связанным с этой проблемой. По словам Страк, специализация присутствовала во всем.

Страк и Кейси Гвин, – соучередитель Института подготовки и, на тот момент, начальник Гал, – чувствовали, что в какой-то мере ответственны за смерть девочек. Как и многие другие в этой сфере, они задались вопросом, что же они упустили. Очень часто именно резонансное убийство, например, смерть Мишель Монсон Мозур или тех двух девочек-подростков, оказывается событием, которое наконец вызывает долгожданные перемены. Внезапно находят деньги.

Организуют тренинги, открывают новые программы. На помощь зовут Данн, Страк или Кэмпбелл.

Страк изучила триста дел о домашнем насилии, в которых фигурировало удушение без смертельного исхода[49]49
  Strack G., Gwinn C. Strangulation and Domestic Violence: The Edge of Ho micide // The Domestic Violence Report, Vol. 19, No. 6, August/September 2014


[Закрыть]. Оказалось, что в подобных случаях удушение во много раз увеличивает вероятность убийства. Однако в данном исследовании только у 15 % жертв были травмы, достаточно заметные для того, чтобы их можно было сфотографировать для отчета. В результате полицейские часто преуменьшали значимость произошедшего, перечисляя такие повреждения как «краснота, порезы, царапины или ссадины на шее»[50]50
  Strack G., McClane G. E., Hawley D. A review of 300 attempted strangulation cases part I: Criminal legal issues // Journal of Emergency Medicine. 2001. Volume 21.


[Закрыть]. Сотрудники отделений скорой помощи отпускали жертв, не делая им компьютерную томографию и МРТ. Сейчас Страк и представители сообщества по предупреждению домашнего насилия полагают, что большинство повреждений от удушения – внутренние, и что сам акт удушения часто предваряет убийство[51]51
  «Предпоследняя атака агрессора…» Страк назвала это «бесконечным циклом насилия».


[Закрыть].

«Согласно доступной нам статистике, за удушением обязательно последует убийство», – говорит Сильвия Велла, практикующий врач и детектив департамента полиции, сотрудник подразделения по борьбе с домашним насилием в Центре семейного правосудия в Сан-Диего. «Агрессоры не идут на попятную»[52]52
  Интервью с Сильвией Велла.


[Закрыть].

Не все исследователи поддерживают эту точку зрения[53]53
  Электронная переписка с Нил Вебсдейл, руководителем Института по борьбе с семейным насилием в Университете Северной Аризоны.


[Закрыть]. Какими бы ни были исследования и данные, человеческое поведение непредсказуемо, а иногда и необъяснимо, и числа не всегда абсолютно надежны. Некоторые преступники убивают, но не душат, а некоторые душат, но не убивают.

Страк заметила, что во многих из трехсот случаев удушения, которые она рассмотрела, имело место мочеиспускание или дефекация – эти действия она связала с проявлением страха пострадавших. Затем Страк проконсультировалась с врачом скорой помощи по имени Джордж Мак Клэн, который указал ей на совсем иное толкование данного вопроса. Мочеиспускания и дефекация – такие же физические функции организма, как пот или пищеварение, они происходят неосознанно, их контролирует вегетативная нервная система. Крестцовый нерв в стволе головного мозга – именно эта часть мозга прекращает функционировать последней – контролирует мышцы сфинктера. Таким образом, согласно объяснениям Мак Клэна, мочеиспускание и дефекация являются не признаками страха, но знаком того, что каждая из этих жертв была очень близка к смерти. Однако все вышеупомянутые дела были классифицированы как проступки[54]54
  Интервью с Гал Страк. Сведения об автономной нервной системе почерпнуты мной из неофициальной беседы с Дином Холи («Случаи… рассматриваемые как проступки»). См.: Strack G., McClane G. E., Hawley D. A review of 300 attempted strangulation cases part I: Criminal legal issues // Journal of Emergency Medicine. 2001. Volume 21.


[Закрыть].

Страк поставила для себя задачу научить всех специалистов по домашнему насилию – от полицейских до координаторов, работников приютов и юрисконсультов – распознавать признаки удушения. С середины девяностых Страк и Гвинн ездили по стране, проводя тренинги по анатомии, дознанию, ведению судебных дел и обеспечению безопасности жертв в случае удушения; согласно подсчетам Гвинн, они подготовили более пятидесяти тысяч людей. В 2011 году Страк и Гвинн содействовали учреждению Института подготовки для предотвращения удушений при помощи гранта от Управления по борьбе с насилием в отношении женщин[55]55
  http://www.strangulationtraininginstitute.com/about-us.


[Закрыть]. На базе этого института, который находится в Сан-Диего, а также при содействии его сотрудников по всей стране проводятся четырехдневные семинары подготовки инструкторов при участии консультативной группы, включающей докторов, медсестер, судей, выживших потерпевших, полицейских и работников прокуратуры. По некоторым сведениям, в полицейских участках страны тематической подготовке уделяется намного меньше времени – максимум пара часов, а часто вообще нисколько.

В 2013 году Гвинн, Страк и еще несколько влиятельных фигур в сообществе по борьбе с домашним насилием внесли в Комиссию по наказаниям при Верховном Суде предложения, в которых изложили информацию об особой опасности удушения и придушения. Как следствие, Верховный Суд внес в отчет комиссии по наказаниям формулировку, которая непосредственно касалась удушения и придушения[56]56
  Предпосылки приговора Верховного суда, предоставленные Маттом Остерридером. 202.502.4653. См. также:
  • Стр. 53 ссылки о директивах по вынесению приговора по обвинению в удушении: http://www.ussc.gov/sites/default/files/pdf/guidelines-manual/2014/CHAPTER_2_A-C.pdf.
  • Таблица Верховного суда США по вынесению приговоров (начинается с уровня 14 за домашнее насилие): http://www.ussc.gov/sites/default/files/pdf/guidelines-manual/2014/2014sentencing_table.pdf.
  • “Принятие ответственности…” в случае признания вины с обвиняемых снимается два балла, стр. 371 по ссылке: http://www.ussc.gov/sites/default/files/pdf/guidelines-manual/2014/GLMFull.pdf.


[Закрыть], и рекомендовал увеличить тюремный срок тем, кого признают виновным в совершении этих действий. Сегодня удушение считается тяжким преступлением в сорока пяти штатах[57]57
  http://myemail.constantcontact.com/E-news-from-the-Training-Institute-on-Strangulation-Prevention.html?soid=1100449105154&aid=2vdIhXbn5lM.


[Закрыть], и, по словам Гвинн, «в каждом штате, где удушение, при содействии многопрофильной бригады медиков, рассматривается как уголовное преступление, наблюдается снижение числа убийств». Например, в промежуток между 2012-м и 2014-м годами в аризонском округе Марикопа количество убийств, связанных с домашним насилием, снизилось на 30 %[58]58
  http://www.azcentral.com/story/news/local/phoenix/2015/03/02/county-attor-ney-strangulation-protocol/24001897.


[Закрыть] . Гвинн и ее коллега Дэниэл Ринкон, сержант уголовного розыска Скоттсдейла и один из сотрудников Института обучения профилактике удушения, утверждают, что в первую очередь это произошло благодаря тренингам, которые их команда проводила по стране для всех – от диспетчеров до сотрудников служб экстренного реагирования и экспертов-криминалистов – и, во-вторых, благодаря привлечению медсестер-криминалистов к осмотру жертв удушения. Округ также закупил цифровые камеры высокой четкости, которые помогают запечатлеть визуальные доказательства, такие как лопнувшие сосуды, отпечатки пальцев и другие индикаторы. До проведения такой подготовки и криминалистических экспертиз удушение становилось причиной судебного разбирательства только в 14 % случаев; сейчас эта цифра приближается к 62 %.[59]59
  Cогласно доступным данным, наблюдался рост с 14 % до 60 %, но сержант Дэн Ринкон утверждает, что сейчас количество достигает 75 %. А значит, между новым числом и опубликованными данными наблюдается расхождение в 60 % (как здесь, на странице 2: http: //www.ndvfri.org /newsletters /FALL -2012 – NDVFRI – Newsletter.pdf), но сейчас на своих тренингах Ринкон говорит о 75 % – это число ему сообщили в офисе прокурора округа Марикопа.


[Закрыть] Хотя программа слишком новая, чтобы можно было выводить прямую причинную связь, окружной прокурор Марикопы Билл Монтгомери сказал мне: «Глядя на объективные данные, можно заметить, что с тех пор как мы стали уделять больше внимания случаям удушения при домашнем насилии и усовершенствовали наши навыки расследования, обвинения и привлечения к ответственности, мы наблюдаем значительное снижение количества убийств, связанных с бытовым насилием». В 2016 году, в период написания этой книги, по законодательству Кентукки, Нью-Джерси, Южной Каролины и Северной Дакоты удушение не считалось тяжким преступлением. То же верно для Огайо и Вашингтона, округ Колумбия[60]60
  Institute for Strangulation Prevention, Sept. 2017 newsletter: http://myemail.con-stantcontact.com/E-news-from-the-Training-Institute-on-Strangulation-Prevention.html?soid=1100449105154&aid=2vdIhXbn5lM.


[Закрыть].

И всё же при рассмотрении любого дела необходимо распознавать и диагностировать удушение и поражение головного мозга. Сильвия Велла написала диссертацию об удушении; она помнит одну из участвовавших в ее исследовании женщин двадцати семи – двадцати девяти лет, на шее и ухе которой были замечены настолько крупные кровоизлияния, что Велла немедленно отправила пострадавшую в отделение скорой помощи, где у нее при осмотре обнаружили рассеченную сонную артерию. Женщина позвонила Велле из больницы и сообщила, что ее поместили в охраняемую палату под чужим именем. «Никто не знает, почему у нее не случился инсульт, – говорит Велла, – врачей поразило, что эта женщина смогла выжить».

И если удушение достаточно хорошо описано в медицинской литературе, то на черепно-мозговые травмы (ЧМТ) сообщество по предотвращению домашнего насилия обратило должное внимание только сейчас. Большинству жертв домашнего насилия, при обследовании которых замечают признаки ЧМТ, не ставят официального диагноза, отчасти потому, что у них редко выявляют видимые повреждения, и потому в отделениях скорой помощи обычно не делают компьютерную томографию (КТ)[61]61
  См. также: Davis A. Violence-Related Mild Traumatic Brain Injury in Women: Identifying a Triad of Postinjury Disorders. // Journal of Trauma Nursing. 2014. Volume 21. 306–7.


[Закрыть]. «Если в отделение [скорой помощи] поступает ребенок со спортивной травмой или жертва автомобильной аварии, пациент с постконкуссивным синдромом, мы отлично знаем, что делать», – говорит Кэмпбелл, которая также является ведущим автором исследования, рассматривающего последствия полученных в результате домашнего насилия черепно-мозговых травм для центральной нервной системы жертв. К таким симптомам относятся проблемы со зрением и слухом, судороги, звон в ушах, потеря памяти, головная боль и потеря сознания. «Но почему-то, когда речь заходит о жертвах [домашнего насилия], мы действуем менее профессионально, – рассказывает Жаклин, – мы не говорим: “Скажите, вы теряли сознание в процессе получения этих синяков? Возможно, до этого вас также душили или вы получали травмы головы?”, – так что нам надо постараться действительно следовать протоколу при осмотре подвергшихся насилию женщин».

Существует HELPS – опросник, который дается пациентам до проведения томографии с целью выявления жертв домашнего насилия с ЧМТ, но данный документ не распространен и не стандартизирован. Одри Бергин, директор правозащитной организации против домашнего насилия DOVE в больнице Норт-веста, Мэриленд, говорит, что хотя опросник HELPS не используют в их отделении скорой помощи, на их программе работает медсестра, которая просматривает истории болезни пациентов на предмет случаев домашнего насилия и выявляет события, которые, возможно, могли привести к получению ЧМТ. В одном из писем Бергин сообщила мне, что в недавнем прошлом даже ее сотрудники отмечали таких пациентов, как «трудных»[62]62
  Электронная переписка с автором.


[Закрыть]. Полицейские могут отклонить иск от такого человека, посчитав его пьяным, прокурор штата может счесть, что у него психическое расстройство; и даже медработник может отмахнуться от такого пациента, решив, что он излишне драматизирует. Бергин и ее коллегам удалось вмешаться в этот процесс, встав на сторону пациентов и объяснив остальным причастным, что именно ЧМТ вызывает некоторые из этих симптомов и поведенческих реакций.

На пути диагностики и лечения иногда возникают еще более заурядные препятствия. Не в каждой больнице есть магнитно-резонансный томограф, а там, где есть оборудование, может не быть служащих, которые дежурят двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Жертв из сельской местности и малообеспеченных районов однозначно необходимо перевозить в травматологические центры, а это слишком дорого. Прибавьте к этому недостаточную компетенцию специалистов, оказавших первую помощь, и такой же персонал служб экстренной помощи, и многие пострадавшие до конца жизни будут пытаться справиться с последствиями невидимой, невыявленной, неподтвержденной травмы, и при этом ситуация практически всегда обернется против них, – их посчитают сумасшедшими, и именно их обвинят в произошедшем[63]63
  Сведения о сложностях диагностики и лечения в основном почерпнуты мной из неофициальной беседы с Дином Холи. Гал Страк также подтвердила эту информацию, а прокурор Гэри Гринспэн говорил о правовых барьерах.


[Закрыть]. Правозащитники рассказывают о женщинах, которые теряли работу и право опеки над детьми; о женщинах, не имеющих практически никакой и совсем никакой медицинской, эмоциональной и финансовой поддержки. Велла помнит участницу исследования, жизнь которой «была непоправимо разрушена» повреждениями мозга, вызванными удушением. Она потеряла работу, переехала обратно к родителям, и нуждалась в постоянном сопровождении. «Она выходила на крыльцо и забывала, куда шла», – рассказывает Велла. Другая женщина, о которой писала Велла, разучилась читать и писать, и ее детей забрала служба защиты, потому что они решили, что эта женщина не в состоянии за ними ухаживать (Велла говорит, что эта женщина вновь научилась читать и писать и восстановила опеку над детьми). Нередко жертвы домашнего насилия плохо помнят происшествия, которые навлекли неприятности на их сожителей. Они были в одной части дома, и внезапно оказались в другой, а вспомнить последовательность событий не удается. Они описывают ситуацию расплывчато, но правоохранительные органы и суды возлагают бремя доказывания на их плечи. Неподготовленным сотрудникам кажется, что такие потерпевшие лгут. Часто жертвы ведут себя истерично, и это тоже может быть проявлением симптоматики. То, что исследователи знают о солдатах, футболистах и жертвах автомобильных катастроф, только сейчас становится достоянием сообщества по борьбе с домашним насилием: частичная потеря памяти, отказ от показаний, изменение деталей и другие проявления, включая тревожность, повышенную бдительность и головные боли, могут быть симптомами ЧМТ.

Кэмпбелл назвала эти факторы риска опросником по оценке риска. Вспоминая свою прошлую профессию, она предполагала, что медсестры будут использовать этот опросник в отделениях скорой помощи. Но оценка риска распространилась далеко за пределы этих отделений, и попала в кризисные центры, приюты, полицейские участки, юридические бюро и суды. Сейчас этот опросник используют по всей Америке и во многих странах по всему миру. Он изменил наш подход к осмотру жертв домашнего насилия и помощи им.

Согласно исследованию Кэмпбелл, женщины часто не осознают степень опасности, которой подвергаются, то есть они могут не понимать, как оценить эту опасность в более широком контексте. Могут не ощущать, что опасность растет. Не знать о конкретных переменных, указывающих на предстоящее убийство интимным партнером. Считать, что с детьми всё будет в порядке, и что их наличие даже дает какую-то защиту. Как там говорят: «Он не ударит меня при детях».

Теперь семья Мишель знает: то, что Роки не давал девушке с ними видеться – признак контроля через принуждение. Но раньше они этого не знали. А еще они не знали того, что доступ агрессора к оружию является одним из индикаторов наибольшего риска последующего убийства в связи с домашним насилием. Пол Монсон никогда не задумывался, есть ли у Роки оружие. У всех в Монтане есть оружие, а если и нет, то его легко достать.

Как-то раз полицейский в Биллингсе сказал мне, что в Монтане стоит человеку достигнуть совершеннолетия, как оружие буквально начинает сыпаться на него со всех сторон. Теперь Салли знает о сталкинге, о зависимостях, о непостоянной занятости. Но они с мужем слишком поздно об этом узнали. Невероятная эмоциональная тяжесть сожаления и вины, теперь этого не забыть. И они бы так хотели узнать об этом раньше.

Но ведь Мишель знала, что Роки опасен, даже если она и не понимала насколько. Мишель подозревала. Потому что она инстинктивно отказалась выдвигать против него обвинения. Она знала, потому что в воскресенье перед смертью была в гостях у Алиссы и Эйвана и говорила о том, каким грубым стал Роки. О том, как она его боялась. О том, что готова уйти. Именно такой контекст, такой набор переменных делает ситуацию настолько взрывоопасной. «Она не собиралась больше терпеть. Это было очевидно», – говорит Эйван. Алисса и Мелани подтверждают. То, как она говорила об этом в последние выходные своей жизни. Она была сыта по горло. И если Алисса, Эйван и Мелани это понимали, очевидно, что понимал и Роки, и это осознание что-то в нем всколыхнуло, напугало его до смерти. В этот раз всё серьезно. Мишель это знала, потому что отправила детей в дом Салли, чтобы обезопасить их. Знала, потому что подала на запрет на приближение, изо всех сил вцепилась в систему, проверяя, поможет ли это.

Но Мишель не знала, как собрать воедино все подсказки, проявившиеся за годы, недели и дни до убийства. Эти подсказки помогли бы девушке увидеть полную картину, которая показала бы, в какой сильной опасности она находится на самом деле. Но Мишель не заметила эскалации, хотя инстинктивно понимала, что ей нужно действовать так, как будто она заодно с Роки.

Зато Мишель видела то же, что и многие женщины до нее: агрессор кажется сильнее системы.

И как именно Мишель это поняла? Все просто: Роки вломился в дом Салли, сбил Мелани с ног, оттащил Салли за шею, когда та пыталась закрыть собственным телом Кристи и Кайла, пыталась их защитить, а потом он похитил Кристи. Расшифровка этих действий имеет решающее значение. Роки ворвался в дом, атаковал двух женщин, насильно забрал ребенка. Эти действия одно за другим указали Мишель на то, что меры безопасности, к которым она пыталась прибегнуть – оставить детей с матерью, разобраться с Роки самостоятельно, и, наконец, заявления о том, что уедет от него навсегда – были слабее, чем то, чего хотел он. Полиция действовала так, как будто жертвы – Салли и Мелани – излишне драматизировали произошедшее с ними. Какой-то парень забирает своего собственного ребенка. Так это же его ребенок. Гендерно-окрашенный посыл имеет решающее значение: мужчины сильные, а женщины слабые. Мужчины обладают властью, женщины ее лишены. Мужчины рациональны, женщины истеричны. Не важно, кто ты – жестокий агрессор или законопослушный полицейский: мужчины с обеих сторон баррикад в войне за жизнь Монсон донесли до женщин свое мнение. А когда за Роки внесли залог, это стало для Мишель еще более важным знаком. В этот раз Я не просто сильнее тебя: для системы моя свобода важнее, чем твоя безопасность. Роки манипулировал, кем только мог, чтобы не потерять свободу – в этот раз Гордоном и Сарой, – и таким образом сохранил контроль над Мишель. И сейчас это не просто контроль; это контроль и ярость.

И в этих небольших отдельных эпизодах Роки показал жене нечто гораздо более важное: если она попытается сдержать его, попытается использовать систему против него, то он победит, и если Мишель этого не понимает, то он убедится в том, чтобы до нее дошло, он обострит ситуацию и заберет самое ценное, что у нее есть: детей.

И Мишель сделала то, что многие годы делают другие жертвы. Это неосознанный поступок, но именно он является последней отчаянной попыткой спасти себя и детей от мужчины, который всегда был опасен, а сейчас опасен, зол и страшен в гневе. Он превратился в медведя. И Мишель перешла на его сторону. Она вновь обратилась к системе и попыталась продемонстрировать свою преданность, отказавшись от запрета на приближение и отозвав собственное заявление. Мишель попыталась вернуть себе милость Роки, выиграть немного времени, чтобы придумать безопасный способ уйти. Иначе говоря, Мишель Монсон Мозур абсолютно точно не собиралась оставаться. Она была жертвой, которая пыталась понять, как ей остаться в живых, – пусть Мишель и не считала себя таковой.

Зачастую к тому времени, как ситуация накаляется настолько сильно, становится слишком поздно что-то менять, если работники судебной системы – полицейские, правозащитники, судьи – не имеют представления о контексте данной ситуации и не располагают соответствующими инструментами для ее устранения. Необходимо судебное преследование, основанное на фактических данных (а не на показаниях свидетелей, то есть жертвам не придется давать показания в суде; в следующей главе я расскажу об этом подробнее) или нужны полицейские, прошедшие подготовку по распознаванию эмоциональной и психологической динамики поведения людей в подобных ситуациях, или судьи, которые могут оценить смертельную опасность ситуации и предложить стратегии сдерживания, от которых преступник не сможет отмахнуться. Как-то раз я заполнила форму оценки рисков по данным Мишель. Она набрала примерно шестнадцать – восемнадцать баллов (ответы на два вопроса из списка мы никогда не узнаем). Это число – индикатор наиболее высокого риска убийства в контексте домашнего насилия.

Именно непонимание контекста таких решающих моментов делает вопрос “Почему она не ушла?” настолько возмутительным.

Вспомните Мишель Монсон Мозур. Вспомните любое убийство интимного партнера в любом месте и в любое время, и вы не увидите разницы: каждый раз жертва делала всё, что только могла. Она пыталась снова и снова; но вопрос не в том, остаться или уйти. Вопрос в том, уйти или умереть.

Они остаются, потому что хотят жить. Но всё равно умирают. Мишель Мозур осталась ради детей и ради себя. Она осталась из гордости, осталась из любви, осталась из страха и под давлением культурных и социальных сил, над которыми была не властна. И любой человек, достаточно подготовленный для того, чтобы оценить ситуацию целиком, понял бы, что на самом деле Мишель не осталась: она медленно, на цыпочках, кралась к свободе.