Текст книги "Самый чувственный год"

Рейчел Стюарт
Самый чувственный год

Rachael Stewart

My Year with the Billionaire

My Year with the Billionaire

© 2022 by Rachael Stewart

«Самый чувственный год»

© «Центрполиграф», 2023

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2023

* * *

Пролог

Эдвард

Я знаю, что мне не следует так смотреть. Нужно идти и притворяться, будто ничего не видел. Но я не могу отвести взгляда.

Саммер Эванс, новая приемная дочь моей бабушки, идет купаться. Я понимаю, что сейчас жарко, даже душно, но купаться… В озере? По моим подсчетам, я уже двадцать лет каждое лето провожу в замке и ни разу не отважился окунуть в озеро даже пальцы ног, не то чтобы нырнуть с головой.

Впрочем, не стоит удивляться. Я повидал многих приемных детей бабушки и готов ко всему. Но эта!

Она моложе меня, но своими действиями выделяется из толпы. И я в восторге. Она грациозно рассекает воду, и страх, что мне, возможно, придется нырять и спасать ее, ослабевает. Я приближаюсь к кромке воды, наблюдая, как солнце переливается в ряби, исходящей от озера, и испытываю дикое желание присоединиться к Саммер.

Но я же не дикарь, в конце концов.

Она поворачивается. Ее ярко-голубые глаза сталкиваются с моими. Мое сердце учащенно бьется в груди, не в силах успокоиться. Выражение лица Саммер проясняется, движения становятся спокойными, и она расплывается в широчайшей улыбке.

– Ты, должно быть, Эдвард?

Этот голос разносится над озером. Ее акцент трудно определить. Он не совсем шотландский, но и не совсем английский. Что-то среднее.

– Это так. – Я откашливаюсь, мой голос звучит странно сдавленно. – Бабушка послала меня передать тебе, что ужин будет готов через полчаса.

– Полчаса. Поняла.

Я переминаюсь с ноги на ногу, чувствую на себе ее взгляд и, кажется, не могу найти в себе сил уйти, хотя и сделал все, что мне велели, и должен уйти. А я вместо этого спрашиваю:

– У тебя есть полотенце? Могу принести.

Она смеется и подплывает ближе. Я делаю шаг назад.

– Ты ведь не пойдешь в замок, оставляя за собой лужи?

– Не волнуйся, солнце довольно быстро высушит меня.

Она тянется к перекладинам импровизированной лестницы на краю причала, и я понимаю, что она собирается выйти. В таком прозрачном топе она с таким же успехом могла бы быть голой. Я поворачиваюсь, стягиваю с плеч свитер, желая предложить ей хоть что-то, лишь бы не видеть больше чем следует.

– Возьми.

Я даже не поворачиваюсь, а мозг уже рисует картинку, которую видеть не хочу. Ее одежда, облегающая каждый изгиб. Ее яркая улыбка, глаза, полные искр.

Как же много времени я провел за учебой, даже забыл, что за пределами университетского общежития существует иная жизнь! Потому-то и реагирую сейчас столь бурно.

Приезд сюда должен был стать перерывом от той скучной жизни, способом выпустить пар. Похоже, все получится.

– Ты настоящий джентльмен, – рассмеялась она, беря свитер.

– Стараюсь.

Я по-прежнему не поворачиваюсь, лишь прислушиваюсь к тому, как на деревянный настил падают капли воды. И представляю. Вот она встряхивает головой с короткими светлыми волосами. Вот отжимает промокшую рубашку. Маленькая капелька попадает мне на руку и стекает вниз, а вслед за ней по руке бегут мурашки.

– Ты вечно будешь так стоять?

– Что? – Я поворачиваюсь к ней. – Что за дела, я дал тебе свитер не для того, чтобы ты садилась на него.

– О, прости. – Она смотрит на свитер, поднимает взгляд на меня. – Ты хочешь его забрать?

Мои губы сами собой растягиваются в первой за долгое время искренней улыбке.

– Я… – не сразу могу закончить предложение. – Нет. Не хочу.

– Хорошо. – Она снова улыбается. Солнце освещает ее от макушки до пят, капли воды оставляют блестящие дорожки на ее обнаженной коже.

Я вновь перевожу взгляд на ее лицо. Она глубоко вздыхает, хотя ведет себя так, словно ей на все наплевать. Как говорит моя мама, бабушкины приемные дети приходят с таким багажом, что его хватит на то, чтобы потопить корабль.

– Хочешь присоединиться ко мне? – Говоря это, она не смотрит на меня.

Я убеждаю себя, что мне лучше уйти. Но не хочу этого делать. Есть в ней некая непринужденность, дикая, раскрепощенная. Хочется побыть с ней еще какое-то время. Я присаживаюсь рядом, хотя мой разум велит мне обратное.

– Было так трудно решиться, – поддразнивает она.

Я снова улыбаюсь, напрягая мозг в поисках остроумного ответа. Обычно я не настолько глуп в общении с противоположным полом, просто никогда прежде не встречал такой девушки, как она.

Она отворачивается и, порывшись в своей кроссовке, достает сигарету.

– Хочешь?

Я морщусь, магия момента меня немного отпускает.

– Нет.

– Да, сигарета была в кроссовке всего пару минут.

– Я не против кроссовки.

– А… – Она приподнимает бровь. – Ты против курения. Это не принято в ваших высших кругах, да?

Я знаю, что она смеется надо мной, по ее глазам, когда она зажимает сигарету зубами и достает зажигалку.

– Делай, как хочешь.

Она поджигает сигарету, я продолжаю наблюдать, очарованный, испытывающий отвращение и восторг одновременно.

– Ты ведь знаешь, бабушка это не одобряет.

Какой у меня хриплый голос! И почему я не могу оторвать глаз от ее губ?

Она медленно затягивается и облизывает губы, чтобы помучить меня еще больше.

– Не моя проблема.

Вызывающий огонь оживает в ее глазах, и я хмурюсь, не обращая внимания на то, что сквозь облегающую белую футболку могу видеть черный контур ее бюстгальтера.

Кто вообще носит черное под белым?

Тот, кто не любит подчиняться. Бунтарь. И видит бог, за эти годы бабушка повидала их немало. Похоже, Саммер – не исключение.

– Ты живешь под ее крышей, она присматривает за тобой, так что это и твоя проблема.

Она встречает мой пристальный взгляд, ее глаза скользят по мне, будто она впервые по-настоящему видит меня. Ее губы изгибаются.

– Ты собираешься наказать меня?

Я сдерживаю проклятие. Она что, играет со мной? Или искренне флиртует?

Как бы то ни было, у меня нет ответа. Мое молчание заставляет ее тихо смеяться, потом она отворачивается и смотрит на воду.

– Надолго ты здесь?

Мне понадобилось пару секунд, чтобы сформулировать ответ:

– Разве бабушка не сказала?

– Нет.

Она, томно вытягиваясь, откидывается на локти. По моим венам разливается жар. Я забываю, о чем мы говорили, и понимаю, что она поймала мой взгляд, когда я бесстыдно разглядывал ее. Краска заливает мои щеки, пульс зашкаливает.

А ее все это ничуть не волнует. Напротив, она наслаждается ситуацией. Ее смешок звучит очень кокетливо, а покусывание губ выглядит еще более кокетливо.

– Я останусь до сентября, до нового семестра в университете.

– Эдинбургский университет?

Я киваю. Она тихо присвистывает, снова окидывая меня пристальным взглядом. Ее пульс учащается, глаза темнеют. Мне знаком подобный взгляд. И я хочу действовать в соответствии с этим. Желание сжигает меня, несмотря на то, что я не должен пересекать эту черту, даже если она сама, вероятно, пересекала много раз. Она нарушает напряженное молчание.

– Итак, у нас впереди целое лето вместе. Как весело.

– Ты думаешь? – Каждое слово дается мне с трудом.

– А ты нет?

Ее глаза встречаются с моими. В моем сознании танцуют образы. Неправильные. Заманчивые. Сумасшедшие. Будто она проецирует на меня свое представление о веселье. Но ее и мое представление о веселье вовсе не одно и то же.

– Хм, знаешь, мое пребывание здесь только что стало намного лучше.

И она с любопытством в глазах поворачивается ко мне. Я жду, пока она еще что-нибудь скажет, но она молчит. Ее голубые глаза притягивают меня все сильнее, пока я не перестаю дышать, вынужденный разрушить ее чары.

– Что?

– О, Эдвард, мы отлично поладим.

– Думаешь?

Она игриво подмигивает мне, наклоняется ближе, ее голос становится хриплым шепотом.

– Я знаю это.

Она прикусывает губу, ее взгляд падает на мои губы.

Клянусь, я мог бы поцеловать ее…

Я хочу, мое тело переполнено энергией, чтобы сделать именно это, но я не делаю.

Я хочу чего-то большего.

Я хочу узнать ее лучше.

Я хочу проникнуть под панцирь бунтарки и добраться до девушки под ним.

И на это у меня все лето.

Глава 1

Саммер

– Ну же, давай, давай!

И Я барабаню пальцами по колену, мой взгляд прикован к сверкающим зеленым цифрам – часам на приборной панели такси. Я опаздываю. Пробки бампер к бамперу, никто никуда не едет.

Здесь всегда так? С тех пор как я была в Эдинбурге, да и вообще в Великобритании, прошли годы. Все такое безумное.

Я привыкла к открытым пространствам, горам, пляжам и людям, которые ведут себя так, будто обладают всем временем мира и свободой, чтобы наслаждаться этим миром.

Но здесь все другое. Серый моросящий дождь, люди, перебегающие от одного здания к другому. В костюмах и ботинках. Скучные и ворчливые.

Мой взгляд возвращается к часам, и я закусываю губу.

Мне нужно было приехать месяц назад. Не сейчас, и не по просьбе мужчины, которого я даже не знаю, от имени единственной женщины, которую я когда-либо любила.

Моя приемная мать. Кэтрин.

Впрочем, и она меня любила. Правда, недостаточно, даже не дала мне шанса попрощаться с ней.

Я впиваюсь ногтями в ладони, в глазах ощущаю жжение.

Я знаю, почему она ничего мне не сказала.

Но от этого боль не становится меньше.

Кэтрин была мне самым близким человеком из всех, кого я когда-либо знала, а теперь ее нет.

Все дело во мне, только во мне.

Я пожимаю плечами. Не стоит тратить жизнь на грусть. Такая пустая трата. У нас только одна жизнь, и надо прожить ее на полную катушку. Правильно? Сделать как можно больше, посмотреть мир. Нет времени на остановки.

По крайней мере, я-то так вижу. Даже если из-за этого сейчас опаздываю.

Я наклоняюсь к водителю:

– Долго еще?

Он пожимает плечами:

– Десять минут. Или двадцать. Ремонт дорог по всему городу.

Я откидываюсь на спинку сиденья. Звучит клаксон какого-то автомобиля, потом еще один, и еще. Невозможно больше это выносить. Даже с багажом я могу идти быстрее, чем ехать по этим пробкам. Порывшись в сумке, я достаю несколько банкнот и сую их водителю, указывая на счетчик:

– Этого хватит, да?

Он кивает, поворачивается, скептически оглядывает мой багаж:

– Но…

– Ничего страшного, справлюсь.

Я открываю дверь и выбираюсь на улицу. Какое облегчение вновь оказаться на свежем воздухе! На одну короткую секунду я поднимаю лицо к дождю и глубоко вдыхаю, чувствуя себя свободной. Я слишком долго просидела взаперти в самолетах и общественном транспорте, а путешествие из Куала-Лумпура, казалось, длилось целую вечность, хотя прошло максимум двадцать четыре часа.

Желание зарегистрироваться в отеле и принять душ стало почти навязчивым. Для этого всего-то и нужно просто позвонить мистеру Макалистеру, попросить перенести встречу на завтра.

Ох, избегание.

Машина позади такси нетерпеливо сигналит. Я захлопываю дверь.

– Да-да, хорошо.

Что не так с этим городом?

Закинув сумку за спину, я направилась в сторону офиса адвоката.

Может быть, следовало прилететь на день раньше, лучше подготовиться, физически и морально. С другой стороны, я не из тех, кто устраивает шоу. И Кэтрин уважала меня за это. Зачем меняться сейчас?

А что, если он там?

Я спотыкаюсь на тротуаре, зацепляюсь плечом за уличный фонарь и морщусь.

– С чего бы ему находиться там, – ворчу я себе под нос, поправляю сумку и ускоряю шаг.

Что бы ни хотел передать мистер Макалистер, из этого не обязательно следует, что Эдвард тоже собирается присутствовать, а если и собирается, то адвокату Кэтрин было бы нелишним упомянуть об этом в электронном письме. Пульс замирает, я стискиваю зубы. С тех пор как получила это письмо, я хожу по кругу, мне это надоело. Если он там, значит, там. Придется смириться. Мне тридцать восемь, я знаю себе цену и вполне готова к цивилизованному разговору в присутствии Эдварда.

Я морщусь, и мужчина, идущий мне навстречу, отходит в сторону. Должно быть, я выгляжу немного сумасшедшей. Интересно, женат ли Эдвард? Стал ли отцом? Успешен ли?

Нутром чувствую ответ. Мужчина, подобный ему, добрый, богатый, сексуальный – абсолютная находка. Если он счастлив и успешен в жизни, то, возможно, будет признателен мне за то, что я ушла так, как ушла.

Я ускоряю шаг, игнорируя давящее чувство в груди оттого, что меня так-таки догнало мое прошлое.

Эдвард

Чарльз уже, наверное, сотый раз откашливается. Мои глаза сужаются, когда я вижу капли пота, выступающие у него на лбу. Он спешит вытереть их насухо, но я увидел достаточно, и от этого у меня выступает неприятный пот.

Чарльз – воплощение хладнокровия, надежности, прагматизма. Вот почему моя бабушка выбрала его управлять юридическими делами своего поместья.

Он не только ее адвокат, но и самый близкий друг. Это обстоятельство лишь усиливает его беспокойство.

Он пытается улыбнуться мне, морщинки вокруг серых глаз за очками в проволочной оправе становятся глубже. Он выглядит так, словно вышел из тридцатых годов, его офис тоже. Но мне недосуг оценивать его одежду или декор. Я жду оглашения завещания бабушки.

Понятное дело, ему тяжело. Черт, это тяжело для нас обоих! Но чем быстрее мы с этим покончим, тем лучше.

Плохо то, что мои родители не сочти нужным отказаться от путешествия, и потому присутствую только я.

Хотя стоп, должен быть еще кто-то. Чарльз утверждает, что нужно подождать. Но кого? На это Чарльз не дает ответа.

Все любопытнее и любопытнее, как сказала бы моя бабушка, обожающая Алису в Стране чудес.

Я не отвечаю на улыбку Чарльза, поправляю галстук и перевожу взгляд на часы. Этот кто-то опаздывает уже на двадцать минут.

– У нас обоих дела, Чарльз. – Я снова смотрю на адвоката, пытаясь говорить твердым тоном, потому что, честно говоря, заниматься мне особо нечем. Прошел месяц с тех пор, как умерла бабушка. Целый месяц. И ничто не может заполнить пустоту, оставшуюся после нее. Я пытался. Перепробовал все. – Не понимаю, почему мы не можем покончить с этим прямо сейчас?

– Я обещал твоей бабушке, что выполню все ее пожелания.

– Если меня заставляют ждать кого-то, я заслуживаю знать хотя бы имя этого человека. Ну же, Чарльз, если только вам не удалось откопать какого-нибудь дальнего родственника, о котором никто никогда не слышал, и заявить, что Кэтрин полностью…

– Сожалею, что опоздала!

Запыхавшийся голос проникает через тяжелую дубовую дверь в кабинет Чарльза. Его секретарша распахивает дверь:

– Мистер Макалистер, прибыла мисс Эванс.

Он вскакивает, вытирая ладони о брюки.

– Спасибо, Трейси.

И шагает вперед, глядя на женщину, о которой я слышал, но еще не видел.

Мисс Эванс?

Что, черт возьми, происходит?!

Какой-то звоночек звенит глубоко в моем подсознании. Легкая хрипотца в этом женственном тоне. Не поддающийся идентификации акцент.

Я встаю и поворачиваюсь, чтобы поприветствовать гостью.

И земля уходит у меня из-под ног.

Зрение сужается при виде ее.

Саммер.

Этого не может быть!

Я заставляю себя выпрямиться, импульсивно разглаживаю галстук, не в силах верить собственным глазам. Сначала я замечаю копну светлых волос и кожу, слишком много открытой кожи для осенней Шотландии. И одежда настолько неподходящая, будто она зашла в благотворительный магазин и не обратила внимания ни на размер, ни на цвет. Ее ботинки так же поношены, как и сумка, вероятно, очень тяжелая.

Где, черт возьми, она, по ее мнению, находится?! Ее наряд больше подходит для прогулки по солнечным пляжам Бали, чем по улицам Эдинбурга в сырую и унылую осеннюю пору.

Неужели не понимает, какой сейчас сезон? Неужели ее не волнует, насколько неуместно она выглядит?

Хотя да, это же Саммер, которую никогда не заботило чье-либо мнение, кроме собственного.

Я встречаюсь с ней взглядом. Саммер. Саммер Эванс. Та, которую мы так долго ждали и на присутствии которой настояла бабушка.

На меня нахлынули тысячи воспоминаний, и мое сердце заколотилось в груди.

Она улыбается мне, а ее взгляд переносит меня на двадцать лет назад, к тем же ярко-голубым глазам, к той же бунтарской усмешке.

Я резко отвожу взгляд и накидываюсь на Чарльза:

– Какого черта она здесь делает?!

Его улыбка гаснет.

– Давайте присядем, и я все объясню.

– Я тоже рада тебя видеть. – Она обращается ко мне.

Ее голос тверд, а в ее глазах читается намек на то, что я хотел бы считать раскаянием.

Правда, она никогда не страдала угрызениями совести.

Откуда, черт возьми, она взялась?! Где была все это время?

И, что более важно, почему она здесь?

Она сжала сумку так крепко, что побелели костяшки пальцев. В комнате воцаряется тишина, все смотрят на меня.

– Ну что, присядем? – спрашивает она.

Присесть? С ней? Чтобы услышать завещание моей бабушки? Это, должно быть, шутка.

Какая-то странная, извращенная шутка.

– Да, давайте присядем.

Чарльз жестом указывает ей на стул, помогает пристроить сумку, а я просто стою как дурак и смотрю на нее. На улице льет как из ведра, ее голые руки блестят от воды, одежда прилипает к коже.

Я словно снова на озере, как более двух десятилетий назад. И пожар, столь же мгновенный, сколь нежелательный, вспыхивает внутри меня.

– Могу я предложить вам что-нибудь выпить, мисс Эванс?

– Воды было бы прекрасно.

Чарльз, словно компенсируя мою враждебность, изо всех сил пытается вести себя как ни в чем не бывало. В конце концов, если бабушка хотела, чтобы она находилась здесь, мне нужно вести себя достойно.

Я сажусь на свое место, пытаясь сдерживать внутреннюю бурю.

О, бабушка, что ты наделала?

Глава 2

Саммер

– Что бабушка сделала?!

Я слегка подпрыгиваю на стуле от крика Эдварда. И неизвестно, что хуже, – его приветствие или реакция на завещание.

Не могу его винить ни в том ни в другом.

Я ошеломлена не меньше его. Фактически лишилась дара речи. Большая редкость для меня.

Макалистер вытирает лоб, его морщины становятся глубже. Бедняга.

– Т-ты хочешь, чтобы я прочитал все заново?

Эдвард в гневе. В сильном гневе. И его внешний вид словно подчеркивает этот гнев. Строгий покрой темно-синего костюма, тщательно ухоженные и зачесанные назад каштановые волосы, легкая щетина подчеркивает выдающиеся скулы и сильную челюсть.

Это уже не тот гладко выбритый двадцатилетний парень, которого я встретила много лет назад, бывший ученик государственной школы, с тихой улыбкой и милым характером.

Сейчас передо мной мужчина, за плечами которого груз прожитых лет, богатства и успеха.

– Нет, не нужно читать. Я все понял. Просто… – Его шоколадно-карие глаза, острые как бритва, скользят по мне, мое сердце непроизвольно подпрыгивает. Я даже не успеваю прийти в себя, как он снова смотрит на Макалистера, в глубине его глаз вспыхивает обвинение. – Она, видимо, плохо соображала. Ты должен был, – он машет рукой, – убедиться в том, что она принимала эти решения в здравом уме и памяти.

– Эдвард! Не смей сомневаться в разуме Кэтрин. Она была вменяема.

– Правда?

Он смотрит на меня в упор, и я не могу дышать от его эмоций. Гнев. Ненависть. Боль.

Он сжимает ближайший ко мне конец подлокотника, вены на его руке вздуваются, тело излучает физическую силу, которой он раньше не обладал.

– Откуда ты знаешь, если не видела ее последние двадцать лет?

В яблочко!

– Я всегда находилась рядом, – тихо возражаю я, мои щеки горят от его вопроса.

– Рядом? – Его губы растягиваются в жуткой улыбке. – Вот, значит, как ты это называешь?

– Тише, тише, – в нашу перебранку вмешивается мистер Макалистер. – Можем ли мы сосредоточиться на главном? Кэтрин знала, что это станет, скажем так, шоком. Но она была очень ясна в своей просьбе и чувствовала, что в ваших же интересах довести условия ее завещания до конца. – Мистер Макалистер внимательно посмотрел на нас. – Когда-то вы были друзьями, и Кэтрин думала, что вы опять можете ими стать.

– А если не сможем? – Я игнорирую боль, вызванную его словами. – Я имею в виду условия завещания.

Рядом со мной Эдвард издает какой-то звук, похожий на фырканье.

– Да. Тогда… – Чарльз откашлялся и просмотрел лежащие перед ним бумаги: – Если один из вас уйдет до истечения срока, его имущество переходит другому.

– А если мы оба уйдем? – резко бросил Эдвард.

– Ну, тогда все немного сложнее. В этом случае Кэтрин велела разделить имущество, подробно описав конкретные участки, которые нужно передать в дар местным предприятиям и благотворительным организациям.

– Гленробин будет разделен? – Эдвард в шоке произносит последнее слово. Я тоже в шоке. – Но этот замок, все это поместье принадлежало моей семье на протяжении нескольких поколений.

– И конечно, Кэтрин хотела бы, чтобы все так и оставалось. – Макалистер улыбается, аккуратно складывая бумаги. Он что, бредит? – Итак, в ваших интересах придерживаться условий, изложенных в завещании.

– И что произойдет через год? – спрашиваю я.

– Прожив там год, вы сможете делать со своей долей все, что пожелаете. Продайте его другой стороне, пожертвуйте, оставьте себе. Все, что угодно, если только вы оба согласны с этим решением.

– Какая глупость!

– Первая разумная вещь, сказанная сегодня, – бормочет Эдвард.

Я бросаю на него мимолетный взгляд, прежде чем вернуться к насущной проблеме.

– Итак, просто для ясности, мать Эдварда наследует определенную сумму наличными и дом в Лондоне. Остальное – поместье, прислугу, семейные реликвии Гленробина – она завещала нам?

– Вместе с суммой денег в дополнение к доходу, который приносит поместье, для покрытия текущих расходов. Этой суммы должно хватить на долгие годы.

Я ошеломленно киваю.

– И мы с Эдвардом поделим все пятьдесят на пятьдесят?

– Совершенно верно.

Эдвард откашливается и сверлит взглядом Макалистера.

– А если она, когда закончится год, решит продать свою долю тому, кто больше заплатит?

Мой желудок скручивается от его слов. Неужели он верит, что я могу сделать такую вещь? Неужели не понимает, что я на его стороне? Я знаю, что не заслуживаю этого наследства. Даже не заслуживаю сидеть с ним в одной комнате и выслушивать последние пожелания Кэтрин. При всей моей любви к ней, я не ее кровный родственник и не была ее настоящей семьей. Не важно, как сильно она пыталась сделать меня такой.

– Я задал тебе вопрос, Чарльз!

Но Макалистер наблюдает за мной. Беспокоится обо мне. Я вижу это в его сочувствующих серых глазах. Я не заслуживаю сочувствия этого человека.

– Чарльз!

Тот оживает и бросает взгляд на Эдварда:

– В таком случае ты можешь выступить против этой сделки. Любая продажа активов должна быть согласована между вами. – Макалистер пристально смотрит на Эдварда. – Я уверен, вы разрешите любые проблемы, мистер Фицрой. Кэтрин попросила меня помогать вам столько, сколько будет нужно, включая отслеживание расходов, если это поможет вам сосредоточиться на мирном обустройстве дома. Кэтрин надеялась, что со временем вы будете способны уладить все между собой.

Голос Эдварда лишен эмоций.

– Обустройстве дома?

Эти слова эхом отражаются внутри меня. У меня нет дома. Никогда не было и не будет. Замок Гленробин был ближе всего к этому понятию. Я пробыла там восемнадцать месяцев. Привязалась к земле, к людям. К Кэтрин. К Эдварду.

А потом это стало душить меня. Накрыла паника. Все хорошее когда-нибудь заканчивается. И пусть лучше закончится на моих условиях.

Но я не смогла отпустить Кэтрин.

И она это знала.

Так вот что это было? Попытка дать мне корни. Подарить дом, от которого я, возможно, не смогла бы отказаться.

– Я знаю, все это тяжело воспринять. – Макалистер заполнил напряженную тишину. – Давайте вы возьмете все документы, почитаете и вернетесь ко мне с любыми вопросами, которые у вас возникнут. Я буду доступен в любое время, когда вам понадобится. Кэтрин была моим самым дорогим другом и давним клиентом. Это не только моя работа. Это личное.

Эдвард мрачно улыбается ему, прежде чем посмотреть на меня, тысячи вопросов горят в этих насыщенных карих глазах, которые так долго преследовали мои сны.

Интересно, что нужно сделать, чтобы они смотрели на меня так, как раньше.

Со смехом, с теплотой, с…

Брось, Саммер, ты ведь сбежала не просто так. Были причины. И они никуда не делись.

– Вот. – Макалистер протягивает каждому из нас по конверту. – Она оставила каждому из вас по письму.

Мои пальцы дрожат, когда я тянусь за письмом. Фамильный герб в правом нижнем углу бумаги с тиснением цвета слоновой кости вызывает глубокую внутреннюю боль, которую невозможно игнорировать.

– Спасибо.

– Есть еще вопросы?

Я качаю головой.

Он смотрит на Эдварда, чьи глаза прикованы к конверту, зажатому в моей руке.

– Мистер Фицрой?

– Нет. Пока.

Макалистер мрачно улыбнулся:

– Я понимаю. Но будьте уверены, ваша бабушка долго и много думала об этом. Она была не из тех, кто принимает легкомысленные решения.

Глаза Эдварда вспыхивают.

– Да. Это так.

– Что касается твоей матери, дай мне знать, если понадобится моя помощь в том, чтобы передать ей все это. Я удивлен, что она отклонила мое приглашение присутствовать сегодня.

– Я – нет.

Тон Эдварда становится резким, он засовывает свое письмо в карман куртки.

– Спасибо, Чарльз, мы разберемся.

– Я бы хотел сопроводить вас в поместье.

Макалистер смотрит на меня, но отвечает Эдвард:

– В этом нет необходимости.

Он поднимается, и я следую его примеру, расстроенная тем, что он говорит за нас обоих, но не в состоянии спорить. Я засовываю конверт в сумку и перекидываю ее через плечо. Эдвард стискивает челюсти и жестом показывает, чтобы я шла впереди.

– Спасибо, Чарльз. – Его голос теплеет от уважения к пожилому человеку. – Я буду на связи.

Макалистер встает, по-моему, явно довольный, что аудиенция окончена. Он протягивает мне руку, я пожимаю ее.

– Рад снова видеть тебя, Саммер.

– Спасибо.

Я улыбаюсь ему, но задаюсь вопросом: когда мы виделись? Наверное, на каком-нибудь светском приеме Кэтрин в поместье, да и многих других, не связанных с обществом. Правда, тогда я положила глаз только на одного мужчину.

А сейчас я втягиваю воздух, поворачиваясь лицом к этому мужчине. Он ждет. И явно доминирует в этой комнате. Доминирует надо мной, и я сдерживаю дрожь. Откуда в нем сила, заставляющая меня чувствовать себя такой маленькой и слабой?

А ведь я сильная, решительная, способная встречать вызов лицом к лицу. Мне просто нужно пространство без него, чтобы учесть пожелания Кэтрин и разработать план игры. План, который станет пищей для мозга и запрет мое сердце.

Вопрос в том, предоставит ли он мне это пространство?

Я выпрямляю спину и прохожу мимо него. Чувствую, как его глаза сверлят мою спину. Моя кожа оживает от его близости. Сердце тоже. Обретение пространства чисто физически, может, и не проблема. А вот ментально, эмоционально…

Эдвард

Она на удивление быстро спускается по лестнице, сумка ей ни в малейшей степени не мешает. Это было бы впечатляюще, если бы я не знал, что убегает она от меня.

Снова.

Оказавшись снаружи, она и не подумала замедлиться. Куда она так спешит?

– Уходишь, не попрощавшись?

Она замирает на ступеньках, резко выдыхает, прежде чем повернуться ко мне.

– Послушай, Эдвард…

– Не волнуйся, Саммер, ты уже делала так. Теперь я не обижусь.

Она бросает взгляд на улицу, готовая бежать.

– Но нам действительно надо поговорить.

– Прямо сейчас мне нужно пространство, чтобы подумать.

Я засовываю руки в карманы, стараясь не обращать внимания на боль от ее побега и упрямое желание оставаться на своей орбите. Проклятие. Как же так, прошло двадцать лет, а неприятная потребность быть рядом с ней, несмотря ни на что, осталась!

Внутренняя потребность, настолько глубокая, что стала такой же частью меня, как кровь, текущая по венам.

– Тогда когда?

– Скоро.

– Как скоро?

– Я не знаю, Эдвард! – выпаливает она, раздраженная. – Все это стало для меня огромным потрясением, и мне нужно собраться с мыслями, прежде чем я смогу вести с тобой разумный разговор об этом.

– Хорошо. Где ты остановилась?

– Какая разница?

– Я пришлю за тобой машину, когда ты будешь готова поговорить.

– Не стоит.

– Это его работа.

Она смеется, и я не выдерживаю:

– Рад, что ты находишь это забавным.

Она качает головой, спускается по последней ступеньке, поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Я готовлю себя ко всему, что она захочет сказать. Заставляю себя сопротивляться теплу, которое пульсирует во мне оттого, что она снова так близко.

– Мы поговорим в поместье! – Это приказ, а не просьба. – В конце концов, нам там жить.

По коже бегут мурашки, когда я признаю эту истину, сердце бьется учащенно, призывая ее отказать мне.

– Хорошо.

Я сглатываю, игнорируя учащение пульса, вызванное ее неожиданным согласием.

– Хорошо.

– Но я доберусь до поместья своим ходом. Когда ты собираешься уезжать?

Я смотрю куда-то вдаль. Шум и суета Эдинбурга помогают отвлечься от нее и избавиться от давления, нарастающего в голове и груди. Почему так трудно дышать, когда она рядом? Просто сосредоточиться и ясно мыслить?

Может быть, она права, требуя немного пространства и времени порознь, прежде чем мы обсудим дальнейшие действия.

– Скоро. Сначала мне нужно уладить здесь кое-какие дела.

– Хорошо. – Она уже собирается уйти. – Я пришлю тебе сообщение, когда буду готова поговорить.

– А тебе не понадобится мой номер для этого?

Ее щеки краснеют, она делает шаг ко мне, роясь в кармане в поисках телефона. Передавая мне телефон, на меня не смотрит. По какой-то причине я позволяю нашим пальцам соприкоснуться и чувствую, как древняя связь согревает меня. Дразнит меня.

Я слышу, как она резко втягивает в себя воздух, вижу головокружительный по своей интенсивности огонь в ее глазах, когда она смотрит на меня. Тысяча давно похороненных желаний вырывается на поверхность, и я хочу притянуть ее к себе. Сделать то, на что у меня не хватало духу все эти годы.

Она отдергивает руку. Я возвращаюсь к реальности. Все дело во мне, а не в ней. Это я хочу и чувствую больше, чем следовало бы.

Я стискиваю челюсти, крепко сжимаю ее телефон, набираю мой номер, чтобы у меня сохранился ее номер, и возвращаю ей телефон. Она настороженно смотрит на меня и облизывает губы.

– Спасибо. Прощай, Эдвард.

Прощай, Эдвард. Какая простая фраза. Вот я и получил прощание. С задержкой на двадцать лет.

Она поворачивается, чтобы уйти, а во мне поднимается гнев, уродливый, горький, холодный.

– Саммер!

Она поворачивается ко мне полубоком.

– Да?

– Возможно, ты однажды нашла дом в Гленробине, и бабушка, возможно, снова подарила его тебе, но я не она. И найду способ обойти завещание, даже если это будет последнее, что я сделаю.

Ее глаза расширяются, но я уже отворачиваюсь. Меня не волнует, причинил ли я ей боль. Меня это не волнует. Хотя ногти, впивающиеся в ладони, свидетельствуют об обратном. Я ухожу, высоко подняв голову и расправив плечи.

Так нельзя. Уехала на двадцать лет, а потом вернулась да еще с претензией на наследство. Поместье моей семьи.

Тебя лишь имущество беспокоит?

Я будто слышу голос бабушки у себя в голове, побуждающий меня признать истинный источник беспокойства. Я провожу рукой по волосам.