Текст книги "Женщина в озере"

10

Дорогу мне преградила ручная олениха с кожаным собачьим ошейником. Я потрепал ее до ворсистой шее и открыл дверь переговорного пункта. За маленьким столиком сидела маленькая девушка в брючках и что-то заносила в журнал. Она объяснила мне, как позвонить в Беверли-Хиллз, и наменяла монеток. Телефон находился снаружи, у входа.

– Вам там понравится, – сказала она. – Тихо, никто не мешает.

Я вошел в кабинку и закрыл дверь. За девяносто центов я мог говорить с Дерасом Кингсли пять минут. Он оказался дома, и нас быстро соединили, но слышимость была плохая – много помех из-за горных кряжей.

– Что-нибудь раскопали? – спросил он чуть пьяным, но по-прежнему жестким и начальственным голосом.

– Много чего, – сказал я. – Но все не то, что нас интересует. Вы сейчас один?

– А какое это имеет значение?

– Для меня никакого. Но я знаю, что собираюсь рассказать, а вы нет.

– Можете говорить.

– Я долго беседовал с Биллом Чессом, который маялся от одиночества. Месяц назад его бросила жена. Они тогда разругались, он уехал, чтобы напиться, а когда вернулся, ее уже не было. Она оставила записку, что скорей умрет, чем будет с ним жить.

– По-моему, Билл слишком много пьет. – Голос Кингсли звучал совсем издалека.

– В общем, вернувшись, Билл не застал сразу обеих женщин. Куда уехала миссис Кингсли, у него нет ни малейшего представления. Лейвери был здесь только в мае. Но он и сам этого не скрывает. Он, конечно, мог подъехать, когда Билл пьянствовал, но это маловероятно, да и гнать вниз пришлось бы сразу две машины. Я было подумал, что миссис Кингсли и Мьюриел уехали вместе, но у Мьюриел оказалась своя машина. Впрочем, от этой и без того не очень стоящей идеи меня заставили отказаться дальнейшие находки. Дело в том, что никуда Мьюриел не уезжала. Она оказалась в вашем озере, а выудили ее только сегодня. При мне.

– Господи! – искренне ужаснулся Кингсли. – Вы хотите сказать, утопилась?

– Возможно. Записка, которую она оставила, дает основание и для подобных предположений. Но прочесть ее можно и в другом смысле. Тело плавало под настилом затопленного причала. Билл углядел в воде руку, когда мы стояли на пирсе, и труп достал сам. Его уже арестовали. Вообще-то, бедняга здорово переживает.

– Господи! – повторил Кингсли. – Еще бы не переживать. А непохоже, что он…

Тут линия заглохла, и в разговор вклинилась телефонистка, потребовавшая опустить еще двадцать пять центов. Я опустил сразу две монеты, и телефон включился.

– Вы недокончили. Похоже на что? – переспросил я.

Внезапно голос Кингсли прорезался совсем четко:

– На то, что он сам ее и убил.

– Очень даже. Джиму Паттону, начальнику местной полиции, не нравится, что на записке нет даты. Мьюриел из-за измены уже один раз от него уходила. Паттон подозревает, что Билл просто сохранил старую записку. Как бы то ни было, его увезли на допрос в Сан-Бернардино, а труп отправили на вскрытие.

– А вы лично что думаете? – медленно спросил он.

– Ее нашел сам Билл. Но он ведь мог и не водить меня на пирс. Тело бы тогда осталось в воде еще бог знает на сколько времени, а то и навсегда. Записка же выглядит старой, потому что Билл таскал ее в бумажнике, часто вынимал и перечитывал. Что касается даты, то Мьюриел могла ее не поставить, как на предыдущей записке, так и на этой. На подобных записках довольно часто нет дат. Их авторы, как правило, спешат – им не до мелочей.

– Труп, наверное, не узнать. Что они смогут по нему определить?

– Не представляю, какое у них оборудование. Могут, к примеру, выяснить, действительно ли она утонула, – не все следы насилия исчезают в воде. Скажем, определят, что она погибла от пули или ножа. А если сломана подъязычная кость, то ее, скорей всего, задушили. Главная проблема сейчас – как объяснить причину моего приезда. Ведь скоро мне давать показания на предварительном слушании.

– Паршиво, – рыкнул Кингсли. – Совсем паршиво. А что вы собираетесь делать дальше?

– По дороге домой заеду в гостиницу «Прескот», посмотрю, нет ли чего интересного там. Ваша жена и Мьюриел Чесс ладили?

– Вроде бы. Кристл легко сходится с людьми. Сам я с Мьюриел практически не был знаком.

– А имя Милдред Хэвиленд вам ни о чем не говорит?

– Как-как?

Я повторил имя.

– Нет, – сказал он. – А что, должно говорить?

– Вы все время отвечаете вопросом на вопрос. Нет, не должно. Тем более что вы практически не знали Мьюриел Чесс. Я позвоню утром.

– Обязательно позвоните, – сказал он и, несколько помявшись, добавил: – Извините, что втянул вас в передрягу. – И, снова помявшись, наконец попрощался и повесил трубку.

Телефон тут же звякнул, и телефонистка с междугородной грубовато объявила, что я сунул в телефон на пять центов больше. Я ей сказал, что с удовольствием сунул бы в него кое-что еще. Мой тон ей явно не понравился.

Я вышел из кабины и набрал в легкие свежего воздуха. У загородки тропинку мне опять преградила ручная олениха с кожаным ошейником. Я хотел ее оттолкнуть, но она уперлась. Тогда я перешагнул через загородку, вернулся к «крайслеру» и поехал в поселок. В штаб-квартире Паттона горела висячая лампа, но ни души не было. За стеклом двери все еще висела записка: «Вернусь через двадцать минут…» Я проехал мимо лодочной пристани к кромке уже пустынного пляжа. Несколько моторок и катеров так же дурашливо носились по шелковой глади. На той стороне озера в крошечных домиках у пологих склонов замерцали огоньки, а низко над цепью вершин засветила с северо-востока яркая звезда. На острой верхушке стофутовой сосны я заметил зарянку, которая дожидалась ночи, чтобы пропеть свою прощальную песню.

Через некоторое время, когда стало совсем темно, она исполнила желанную арию и скрылась в бездонной глубине неба. Выбросив окурок в неподвижную воду, я забрался в машину и поехал в сторону Оленьего озерца.

11

На воротах во владения Кингсли висел замок. Я загнал «крайслер» между двумя соснами, перелез через забор и крадучись шел краем дороги, пока передо мной не заблестело озерцо. Огонь в доме Чесса не горел. На той стороне смутно чернели на фоне светлых гранитных скал три коттеджа. Переливаясь через плотину, вода серебристо поблескивала и почти бесшумно падала по сливу к ручью. Я прислушался: вроде бы все было спокойно.

Входная дверь в дом оказалась запертой. Я прокрался к черному ходу и тоже обнаружил там увесистый замок. Пришлось идти вдоль стен, ощупывая сетки на окнах. Глухо! Правда, одно окошко, расположенное чуть повыше других, маленькое, двустворчатое, в середине северной стены, осталось без сетки. Я замер и снова прислушался. Ветра не было, и деревья стояли тихо, как их собственные тени.

Я просунул между створками лезвие ножа. Черта с два – шпингалет даже не шевельнулся. Прислонившись к стене, я немного поразмышлял, потом поднял здоровый камень и врезал по створкам. Шпингалет с треском выскочил из сухого дерева, и окно в темноте резко распахнулось. Я подтянулся к подоконнику, перекинул через него затекшую ногу и наконец залез в комнату. Покряхтывая от усилий в разреженном горном воздухе, я повернулся и снова прислушался.

Яркий луч фонаря ударил меня по глазам.

Очень спокойный голос произнес:

– Замри на месте, сынок, отдохни. Ты явно притомился.

Луч пригвоздил меня к стене, как муху. Щелкнул выключатель, и засветилась настольная лампа. В старом коричневом кресле с подушками сидел у стола Джим Паттон. На его толстое колено свисало со столешницы коричневое кашне с бахромой. Одет он был как прежде, не считая кожаной куртки, приобретенной, видимо, лет пятьдесят назад, во времена президента Кливленда. В руках он держал фонарь. Глаза были пустые. Челюсти мерно двигались.

– Что у тебя на уме, сынок? Ну вломился. А зачем?

Я подвинул к себе стул, оседлал его и, положив руки на спинку, огляделся.

– Хотел проверить одну идею, – сказал я. – Она мне представлялась интересной, но теперь ее, пожалуй, придется забыть.

Дом был просторнее, чем казался снаружи. Мы с Паттоном сидели в гостиной, скудно обставленной скромной мебелью. На полу из некрашеных досок лежал лоскутный коврик, у дальней стены стоял круглый стол с двумя креслами, а через открытую дверь виднелся угол большой черной печки.

Паттон кивнул, спокойно рассматривая меня:

– Я услышал машину. А куда ей еще ехать, как не сюда? Но ходишь ты тихо. Я почти ничего не уловил. Ты меня заинтересовал, сынок.

Я молчал.

– Ничего, что я называю тебя «сынком»? – спросил он. – Может, малость бесцеремонно, но такая уж у меня привычка. Никак не могу отвыкнуть. Все, у кого нет седой бороды и подагры, для меня «сынки».

Я сказал, что пусть называет как угодно. Мне это все равно.

Он ухмыльнулся:

– В телефонной книге Лос-Анджелеса куча детективов, но только одного зовут Марлоу.

– А с чего это вы заинтересовались?

– Обычное гнусное любопытство. Да еще Билл Чесс упомянул, что ты вроде бы сыщик. Мог бы сказать и сам.

– Со временем сказал бы. Извините, что доставил беспокойство.

– Никакого беспокойства, сынок. По пустякам я не беспокоюсь. Документы при тебе?

Я достал бумаги и показал ему.

– Что ж, все в полном порядке, – сказал он удовлетворенно. – А по твоему лицу много не прочтешь. Хотел, видно, тут кой-чего поискать?

– Точно.

– Я уже сам порылся. Сразу сюда и приехал. Только забежал на минутку к себе. Мне, видимо, нельзя разрешать тебе обыск. – Он почесал ухо. – Хотя черт его знает! Можешь сказать, кто тебя нанял?

– Дерас Кингсли. Просил разыскать жену, которая сбежала месяц назад – и именно отсюда. Вот и я начал отсюда. Предполагалось, что сбежала она с мужчиной. Но мужчина это отрицает. Я и подумал, что найду здесь в горах какую-нибудь зацепку.

– Нашел?

– Нет. Ее путь прослеживается до Сан-Бернардино и до Эль-Пасо. Затем след теряется. Но я только начал.

Паттон встал и открыл дверь. В комнату ворвался густой сосновый дух. Сплюнув за дверь, он снова сел, снял ковбойскую шляпу и взъерошил коричневую с проседью шевелюру. Без шляпы у его головы был какой-то непристойно-голый вид, как у всех голов, с которых редко снимают шляпы.

– Билл Чесс тебя не интересует?

– Ничуточки.

– Частные сыщики много занимаются разводами. По-моему, гнусная работенка.

Я решил пропустить эти слова мимо ушей.

– Для Кингсли было бы проще пойти в полицию, – сказал он.

– Не думаю. Он слишком хорошо знает свою жену.

– Однако все это не объясняет, с чего тебе приспичило обыскивать дом Билла, – рассудительно заключил он.

– Люблю всюду совать свой нос.

– Мог бы сочинить что получше.

– Тогда, скажем, Билл меня действительно интересует. Но только потому, что влип в беду. Он хоть и не святой, но все же его жаль. Если он убил жену, здесь должны быть какие-то улики. Если не убивал – тоже.

Паттон склонил голову набок, словно осторожная птица:

– К примеру, какие?

– Одежда, украшения, туалетные принадлежности – все, что женщина обычно забирает, когда уезжает навсегда.

Он неторопливо откинулся в кресле.

– Но она ведь никуда не уехала.

– Значит, вещи здесь. Но если так, Билл бы это заметил и понял, что дело нечисто.

– Черт! Не нравится мне все это.

– Но если ее убил он сам, – продолжал я, – он бы избавился от вещей.

– И каким образом?

От желтого света лампы одна сторона его лица казалась бронзовой.

– Я знаю, что у нее был свой «форд». Остальное-то можно сжечь, а что не горит – закопать в лесу. Топить вещи в озере было бы опасно. Но «форд» не сожжешь и не закопаешь. Он умел им управлять?

Паттон сделал удивленные глаза:

– Само собой. Правая нога у него не гнется в колене, поэтому выжимать ножной тормоз ему трудно. Но он бы управился ручным. Разница между машинами небольшая. Просто у Билла тормозная педаль расположена слева, рядом со сцеплением, чтобы легче было выжимать их одной ногой.

Я стряхнул пепел в голубой горшочек, где, судя по золотистой наклейке, когда-то хранился апельсиновый мед.

– Избавиться от машины трудно, – сказал я. – Куда ее ни погони, придется возвращаться назад, да к тому же так, чтобы тебя не заметили. Брось он ее на улице, скажем в Сан-Бернардино, ее бы нашли и опознали. Радости мало. Надежнее было бы загнать ее скупщику краденого, но таких людей он вряд ли знает. Так что, вероятнее всего, он спрятал ее в лесу, при этом – недалеко, чтобы дохромать назад до дому.

– Что ж, логично. А еще говоришь, что не заинтересован, – сухо бросил Паттон. – Ладно, пускай машина спрятана в лесу. Что дальше?

– Дальше надо подумать, что будет, если ее найдут. Чащобы тут глухие, но лесники и лесорубы время от времени все же появляются. Но если машину обнаружат, а в ней и вещички Мьюриел, то появляются две новые версии, не бог весть какие, но все же вполне приемлемые. Первая – ее мог убить кто-то другой, но подстроить все так, чтобы подозрение пало на Билла. Вторая – Мьюриел действительно кончила самоубийством, но при этом тоже с мыслью подложить мужу свинью. Самоубийство из мести.

Спокойно и сосредоточенно Паттон поразмышлял над моими выкладками. Потом подошел к двери, еще раз сплюнул и снова сел, взъерошив волосы. Глаза его светились скепсисом.

– Первое не исключено, – признал он. – Но только теоретически. Никакого «другого» на примете у меня нет. И записка сюда не очень вписывается.

Я покачал головой:

– А если Билл сохранил записку с предыдущего раза? Если Мьюриел действительно не писала ничего во второй раз? Он считает, что она уехала. Проходит месяц, от нее – ни слова. Он нервничает и пока прячет записку, надеясь, что она его выручит, если с Мьюриел действительно что-то произошло. Такие мысли явно могли крутиться у него в голове.

Теперь покачал головой Паттон. Мои слова его не убедили, как не убедили и меня самого.

– А вторая из этих ваших версий, – сказал он медленно, – явно бредовая. Убить себя так, чтобы обвинили кого-то другого, – нет, это не вяжется с моими незамысловатыми понятиями о человеческой природе.

– Они действительно незамысловаты, – сказал я. – Даже слишком. Такие фокусы проделывались, и, кстати, почти всегда женщинами.

– Не знаю. Мне пятьдесят семь, я повидал на своем веку всякого, но, по-моему, эта идея не стоит выеденного яйца. Скорее Мьюриел впрямь собиралась уехать и написала записку, но он застал ее перед отъездом, взбеленился и прикончил. А уж потом стал обтяпывать все то, о чем мы говорили.

– Я Мьюриел ни разу не видел, – сказал я. – Поэтому и не знаю, на что она была способна. Билл рассказывал, что познакомился с ней около года назад в Риверсайде. Мало ли какую жизнь она вела в прошлом. Кстати, что она собой представляла?

– Хорошенькая блондиночка, особенно когда принарядится. Билла вроде бы только терпела. Спокойная, скрытная. Билл говорит, что характер у нее был тот еще, но я не замечал. А вот его характерец знаю прекрасно.

– А что вы скажете про фотографию некоей Милдред Хэвиленд? Похожа?

Он перестал жевать, а его губы крепко сжались. Потом они потихоньку задвигались снова.

– Ну и дела, – сказал он. – Прежде чем ложиться, сегодня обязательно гляну под кровать. Вдруг вы уже там? Кто вам рассказал?

– Славная девушка по имени Берди Кеппел. В свободное время она занимается журналистикой и брала у меня интервью. Ну и упомянула про фото, которое показывал полицейский из Лос-Анджелеса.

Паттон ударил ладонью по толстому колену и сгорбился.

– Тут я совершил ошибку, – трезво заметил он. – Опростоволосился. Прежде чем показать фото мне, этот костолом успел показать его всей округе. Ну я и разозлился. Женщина на фото вроде бы была похожа на Мьюриел, но голову на отсечение я бы не дал. Я спросил его, по какому поводу ее ищут. Он ответил, что это служебная тайна. Я говорю, что сам как-никак полицейский, хоть и работаю в этой дыре. Он говорит, ему поручили найти эту женщину, а больше он ничего не знает. Он, конечно, зря меня отбрил. Но и я хорош – сказал, что никого похожего не знаю.

Этот огромный, уравновешенный полицейский рассеянно улыбнулся в потолок, потом опустил глаза и спокойно уставился на меня.

– Надеюсь, это останется между нами, мистер Марлоу. А в своих догадках ты… вы оказались правы. Вам приходилось бывать на Енотовом озере?

– Даже не слышал о таком.

– С милю отсюда. – Он ткнул большим пальцем за спину. – К западу. Дорога узкая, только что не корябаешь стволы. И очень крутая – почти сорок пять градусов. А места красивые. Народ туда ездит на пикники, правда не часто. Жалеют шины. Там, вообще-то, несколько мелких озер. Сплошь заросли камышом, а в тенистых местах даже летом лежит снег. Рядом несколько срубов, которые потихоньку разваливаются – разваливаются с тех пор, как я себя помню. И еще там стоит большой каркасный дом, тоже полуразрушенный. Когда-то Монтклерский университет устраивал в нем летние лагеря. Но лет десять уже прошло. Дом расположен не у берега, а на отшибе, в чаще. Сзади душевая со ржавым котлом и дровяной сарай с раздвижной дверью на роликах. Строили под гараж, но стали хранить дрова, а уезжая, запирали на замок. У нас тут мало чего воруют, но дрова – запросто. Правда, замок срывать никто не станет. Догадываетесь, что я нашел в сарае?

– Я считал, что вы поехали в Сан-Бернардино.

– Раздумал. Было бы не по-божески везти Билла в одной машине с телом жены. Так что тело я отправил на «скорой помощи» доктора, а Билла повез Энди. Я решил, что, прежде чем передавать дело окружной полиции и следствию, стоит порыскать по округе.

– В сарае была машина Мьюриел?

– Угу. И в ней два незапертых чемодана с вещами, женскими вещами. Набиты явно в спешке. А главное, сынок, об этом сарае могут знать только свои, местные.

Я кивнул. Он сунул руку в косой карман сбоку куртки, вытащил комочек папиросной бумаги, развернул и протянул мне на раскрытой ладони.

– Взгляни.

Я подошел. В бумаге лежала тонкая золотая цепочка с застежкой почти такой же ширины, как звенья. Цепочка была перерезана, замок – не тронут. По длине – около семи дюймов. На ней и на бумаге виднелась какая-то белая пыль.

– Ну и где, думаешь, я ее нашел?

Я взял цепочку и приложил отрезанные концы друг к другу. Они не сходились. Ничего не сказав про это, я послюнявил палец, мокнул в пыль и лизнул.

– В коробке или банке с сахарной пудрой. Это ножной браслет. Некоторые женщины его никогда не снимают, как и обручальное кольцо. А у того, кто его срезал, не было ключика от застежки.

– Что скажешь?

– А что тут скажешь? Для Билла не имело смысла срезать его, раз зеленое ожерелье оставалось на шее. Положим, Мьюриел потеряла ключик сама, но зачем ей было прятать браслет в таком месте? При тщательном обыске его бы все равно нашли. Правда, обыск бы сделали только после того, как обнаружили тело. Билл, кстати, бросил бы цепочку в озеро. Но если Мьюриел хотела ее спрятать от самого Билла, тогда место подходящее.

– Как это? – На этот раз Паттон удивился.

– Типично женский тайник. Сахарной пудрой посыпают сладкие пироги, и мужчина в ней копаться не станет. Так что вас с этой находкой можно поздравить.

– Черт! – улыбнулся он чуть сконфуженно. – Просто я нечаянно опрокинул коробку, и часть пудры рассыпалась. Иначе бы сроду не нашел.

Он завернул бумажку, сунул назад в карман и решительно поднялся.

– Вы остаетесь у нас или поедете в город?

– Поеду в город. Если, конечно, я не нужен на дознании.

– Это решать коронеру. А теперь закройте окно, через которое вломились, а я выключу лампу и замкну дверь.

Я выполнил приказ, и Паттон, включив сначала фонарь, погасил лампу. Когда мы вышли на воздух, он подергал дверь, проверяя, защелкнулся ли замок, потом задвинул сетку.

– Мне кажется, Билл не хотел ее убивать, – сказал он, грустно глядя на освещенное луной озеро. – Видимо, придушил без умысла. Ручищи у него здоровенные. А уж придушив, стал думать – насколько хватало мозгов, – как выкрутиться. Мне его искренне жаль, но факты подтверждают именно эту версию. Все, что просто и естественно, чаще всего и оказывается правдой.

– По-моему, он бы сбежал, – сказал я. – Не представляю, как можно такое выдержать.

Паттон сплюнул в бархатную тень от куста толокнянки.

– Билл получает государственную пенсию, – сказал он медленно. – Пришлось бы сбежать и от нее. Когда прижмет, большинство людей много чего могут выдержать. И выдерживают. Ну ладно, прощайте. Я пойду к пирсу, постою там под луной и помучаюсь. Такая ночь, а тут думай про убийства.

Паттон неторопливо ступил в тень и сам тут же стал тенью. Когда он совсем исчез из виду, я вернулся к воротам и перелез через забор. Сев в машину, я поехал вниз, приискивая место, где можно спрятаться.