Текст книги "Свет"

Гнев – естественный спонтанный ответ, но сейчас он тлеет под пластом печали. Эта грусть напоминает сильную пощечину, от которой начинает жечь в глазах, и я прихожу в ужас, понимая, что это ощущение возникло не от усталости, а от чувств.

Я пытаюсь их подавить, заглушить, потому что плакать я ненавижу.

– Эй.

Отвернувшись, я нарочито не смотрю на него, презирая себя за эту уязвимость. Но дикарь, безусловно, не может оставить все как есть. Я чувствую, как он встает передо мной, обхватывает большим и указательным пальцем мой подбородок и заставляет взглянуть на него. Капитан хмурится и сердито смотрит на меня карими глазами.

– Что случилось?

– Ничего.

– Хрень собачья. Что случилось?

Я должна вырваться из его хватки. Должна встать и оттолкнуть его. Однако ловлю себя на том, что льну к его руке, замечаю, как по моей щеке скатывается слеза, а он смахивает ее большим пальцем. От этого прикосновения на коже остаются мурашки, словно я невинная дева. Какой абсурд!

– Кого волнует, если я уйду? – говорю я, и мне не нравится, как тонко звучит мой голос. Почему рядом с этим мужчиной я чувствую себя не в своей тарелке?

Его сердитый взгляд становится мягче. Я и не подозревала, что он может так смотреть. Что может смотреть так на меня.

– Это волнует меня, Желтый колокольчик.

Я глотаю подступивший к горлу ком.

– Почему?

Почему это тебя волнует? Почему я постоянно ищу тебя взглядом? Почему ты пытаешься мне помочь? Почему всякий раз, когда ты рядом, мое сердце бьется быстрее?

– Мне нравится твой решительный настрой, – ухмыльнувшись, говорит он с ухмылкой. – И всегда любил тех, кто кусается.

При мысли, как он кусает меня, покусывает мою плоть, в мыслях вспыхивают чересчур реалистичные образы.

– У меня есть план, и тебе в нем места нет, – говорю я и, набравшись сил, отстраняюсь и встаю. Озрик, разумеется, не отходит, не пропускает меня. Теперь мы стоим так близко друг к другу, что он касается меня телом, и мне приходится запрокинуть голову от того, насколько он высок ростом. И даже через толстый мех, накинутый на мои плечи, я чувствую исходящее от него тепло.

– Так измени план, – бормочет он, опустив взгляд на мои губы.

У меня перехватывает дыхание, но я подавляю эти чувства и ухмыляюсь.

– Мужчинам нужна только победа. Я не разыгрываю из себя недотрогу, чтобы ты прикладывал усилия. Я просто тебя не хочу, капитан.

Он не злится, а бросает в мою сторону ухмылку, от которой у меня почти поджимаются пальчики на ногах.

– Ты не хочешь меня?

Я шмыгаю носом и вздергиваю подбородок.

– Именно так.

– Значит, тогда… ты не сидела ночью на паллете и не думала о том, что спор со мной распалил твою кровь, не думала, как будешь обхватывать мои бедра своими длинными ногами и трахаться со мной так, что перед глазами вспыхнут звезды?

Сердце гулко бьется. Все его слова отзываются яркими картинками перед глазами.

Отрицать не стану. Бессмысленно, потому как дышу с трудом и знаю, что залилась краской. Внезапно я понимаю, что и не хотела бы отвергнуть его слова.

Черт подери, почему я так быстро сдалась?

А потом я совершаю огромнейшую глупость в своей жизни.

Я целую его.

Я прижимаюсь к его рту так, словно в нем таится божественный нектар. Сначала Озрик замирает от удивления, а потом опускает огромные руки на мою талию, отчего она кажется еще уже, чем есть на самом деле. Он царапает мои горячие щеки косматой бородой, но вместо злости или отвращения я чувствую, что мне это нравится. Я кусаю дерево в его губе, провожу по нему языком, целую так, как не целовала никого в жизни.

Потому что я делаю это не ради заработка. Не за монеты. Я не пытаюсь соблазнить его или устроить представление, а просто целую, потому что хотела узнать… хотела понять.

Я отстраняюсь, шумно дыша и округлив глаза. Черт побери, почему я совершила эту глупость?

– Это была ошибка, – выпаливаю я.

Он смеется, но рук с талии не спускает. Держит меня прикосновением более нежным, чем я от него ожидала. Я ненароком задумываюсь, каким он был бы любовником: грубым или нежным?

– Это была охренительно хорошая ошибка. Надо обязательно ее повторить.

Вырвавшись, я в спешке спотыкаюсь о ведро, но Озрик с легкостью хватает меня за руку, прежде чем я успеваю упасть.

– Так быстро решила уйти от костра? – окликает он, и я слышу в его хриплом голосе поддразнивание.

– Я и так уже согрелась.

Он смеется. Я еще сильнее краснею.

Быстро направившись к своей палатке, я мысленно распинаю себя, и тут он говорит:

– Если будешь готова совершить еще одну ошибку, то знаешь, где моя палатка. Напротив твоей.

Глупый неотесанный мужлан.

Глупая я.

Ворвавшись в палатку, я падаю на паллет и прижимаю руки к щекам, чувствуя, как покалывает губы. Сердце продолжает безудержно биться о грудную клетку. Между ног тоже пульсирует.

Какая глупая, ужасная, нелепая ошибка.

Но думаю только о том, что однажды мы обязаны ее повторить.

Глава 20

Аурен

В пещере Грота больше потайных щелей, чем мне сперва показалось.

Потому что мы как раз в одной из таких расщелин, которую Джадд с любовью называет Пасть. Мы с ним протиснулись через зубчатую трещину в стенах главной пещеры и, пройдя по короткому и тесному проходу, оказались в еще одной комнате, куда Гнев приходит на тренировки.

Помещение не очень большое, но места тут хватает, а от светящихся в стенах и в потолке прожилок возникает ощущение, что оно все светится. На земле лежит толстый слой наполовину замороженного сена, которое хрустит под ногами, а сбоку стоят три деревянных сундука, в которых, по словам Джадда, хранится тренировочное оружие.

Мне пока не разрешили им пользоваться.

Когда мы только пришли сюда, Джадд ухмыльнулся и, подняв руки, покружился. Его привычные желтые волосы стали тут ярко-синими, как и загорелое худощавое тело, обтянутое кожаной формой.

– Добро пожаловать в Пасть – устье горы, где тебя разжуют и выплюнут, – в его голосе слышится восторг.

Над головой свисают сталактиты, напоминающие острые, как бритва, зубы, которые не преминут выполнить ровно то, что он и обещал.

Я надеялась, что он преувеличивает.

Увы.

У меня и правда возникает ощущение, будто меня здесь перемелют, хотя Джадд тут ни при чем.

В течение получаса он показывал мне разные стойки. Объяснял, как держать вес, как сохранить выдержку, как стоять и зачем.

Он начал с простого.

С простых, базовых знаний, чтобы я училась с нуля.

Впервые я отметила, что есть некоторая проблема, когда Джадд не раз указывал, что я наклонялась не в ту сторону и мне надо поправить стойку. Сначала я проигнорировала его замечания. Решила, что, проведя столько дней в постели, еще немного слаба и просто не в форме. Мне просто нужно подготовиться.

Но сейчас, когда бросаюсь влево, реальность снова и снова обрушивается на меня, как кирпичи. Я смотрю на Джадда, вытаращив глаза, и мне кажется, что холодею внутри, а лед заполняет сужающиеся вены.

– Золотце?

Он шевелит губами, но я не могу сосредоточиться на его словах. Да и все равно бы я ничего не расслышала из-за того, как громко стучит мое сердце.

Приподняв светлые брови, Джадд делает ко мне шаг.

– Воды, – хриплю я и ковыляю к ящикам. Я беру принесенный им бурдюк, подношу к губам и делаю большой глоток, словно ледяная жидкость поможет смыть эти мысли.

Не помогает.

Я глотаю воду и чувствую, как она льется в желудок. Я будто нырнула в озеро, и в рот хлынуло слишком много воды.

Джадд подходит и тоже делает глоток.

– Знаю, что это кажется элементарным, но важно изучить базу. Прочное, устойчивое положение – основа основ.

Я кошусь на него. Неужто Джадд решил, что затруднения и запинки возникли из-за рассеянности, потому как я не считаю это важным?

– Я тебя доверяю, – честно признаюсь я. – Я пони– маю, что мне нужно знать все, чему научишь меня ты и остальные.

Он кивает, но затем, будто передумав, наклоняет голову.

– Может, кроме Райатта. Если он чему-то тебя и научит, то только чтобы поиздеваться.

Губы у меня приподнимаются в улыбке.

– Приятно знать.

– Так почему ты хочешь этим заняться?

– Тренировкой? – нахмурившись, спрашиваю я.

– Да. Рип сказал, что ты хочешь тренироваться, но мне интересна причина.

Причина.

Сама причина изводила меня с тех пор, как я проснулась. Возможно, и до того. Вероятно, эта причина стала еще более весомой, когда я познакомилась с Джаддом и остальными, когда стояла с ними в том боевом круге и осознала, что способна на большее.

Я решительно смотрю на Джадда.

– Всю жизнь я была для остальных вещью, которой они могли обладать, пользоваться, – произношу я уверенным голосом абсолютную правду. – Но я не вещь.

Его обычно веселое лицо становится серьезным.

– Нет, ты не вещь.

– Я хочу быть готовой, когда в следующий раз кто-то захочет воспользоваться мной, контролировать. Хочу сокрушить всех, кто захочет меня прижать.

В его карих глазах сверкает что-то, напоминающее гордость.

– По мне, звучит неплохо, Золотце.

По мне, тоже.

Он еще раз отпивает воду, и я понимаю, что делает он это из вежливости, потому что пью я. Вряд ли Джадд сильно устал, когда я еще даже не разучила предыдущие стойки.

– Вернемся к тренировке?

Я киваю и кладу бурдюк в карман, а потом иду за Джаддом на середину комнаты. На один короткий миг прикасаюсь к спрятанной в кармане атласной ленте, а потом вытаскиваю руку.

– Итак, базовая защитная стойка. Левая нога перед собой. Плечо немного назад. Локоть надо выдвинуть вперед, чтобы защитить живот.

Я стараюсь следовать его указаниям, вставая в самые разные стойки, и какое-то время у меня получается, – словно наш разговор и моя решимость помогли мне успокоиться. Но когда приходится двигаться быстрее, я снова спотыкаюсь.

От смущения шею заливает жар, но я делаю вид, будто все нормально.

– Левая нога вперед, правая назад, – инструктирует Джадд, обходя меня по кругу и рассматривая мое тело. – Отлично. Теперь повернись, словно сзади к тебе кто-то приближается.

Я стараюсь. Действительно стараюсь.

Когда я поворачиваюсь, вес тела смещается, спина дергается, и я пытаюсь скорректировать движение, упираясь ногами, чтобы удержаться в вертикальном положении.

– Извини, – расстроившись, выпаливаю я. – Можно попробую еще раз?

Джадд не мешкает и не смеется надо мной.

– Все равно стойка неправильная, – говорит он и, подойдя, хлопает меня по правому плечу. – Выпрямись и опусти ногу.

Я ударяю каблуком о землю, и под ногами раздается треск сена. В сотый раз расправляю плечи, молча ругая свое тело.

– Расслабь руки, – говорит Джадд, заметив, что я сжала их в кулак.

Я нехотя разжимаю пальцы и легонько встряхиваю руками.

Джадд наклоняет голову.

– Готова? Если твои раны…

– Раны уже не кровоточат, а Ходжат сделал мне перевязку и сказал, что я могу тренироваться, – перебиваю я его. – Просто нужно привыкнуть к этим сапогам. Кажется, они немного большие.

Толком не уверена, понимает ли он, какую чушь я несу, но Джадд кивает.

– Ладно, поставь ноги прямо. Хорошо. Теперь сдвинься влево и подними руку в защитном блоке. Готова? Три, два, двигайся.

Неважно, что я пытаюсь с силой упираться ногами в землю. Даже пытаясь выполнить самый простой маневр, я понимаю, что совершенно не контролирую свое тело. Я снова теряю равновесие, подняв одну ногу и пошатнувшись.

Джадд хмурится и смотрит на мои ноги.

– Может, попробуем без сапог?

Во мне закипает разочарование, и от его жара жжет глаза.

– Нет. Еще разок попробую.

Он с сомнением смотрит на меня.

– Что-то случилось?

– Отнюдь, – с притворным оживлением отвечаю я. – Наверное, я у тебя самая худшая ученица, потому что раньше меня не обучали.

– В боевом круге ты справлялась плохо, но не была настолько ужасна.

Я резко смотрю на него.

– Спасибо огромное.

– Ты меня поняла, – говорит он, отмахнувшись от меня. – Может, сделаем передышку?

– Нет, расскажи еще раз, как двигаться.

Мною повелевает упорство. Оно направляет мои движения, побуждает пробовать снова и снова, но не помогает даже твердая решимость. И с ней не получится держать равновесие.

Я начинаю пошатываться еще сильнее, и ни скрыть, ни оправдать ее не сможет даже глупая ложь.

Я терплю неудачу.

Первый день, а я уже терплю неудачу.

И все же я должна. Должна научиться быть сильной. Но, черт побери, не могу даже повернуться, не покачнувшись…

Мое недовольство собой растет, когда я слишком быстро пытаюсь развернуться. Я лечу кубарем, как вращающийся волчок, который не может удержаться на месте, и теперь даже ногами затормозить не успеваю.

Я падаю на бок, жестко приземлившись на землю, и кожу покалывает замерзшее сено. Оно колет мою уверенность, пока она не сдувается.

Я встаю на четвереньки, но замираю. Перед глазами стоит пелена, пока я смотрю на примятое грязное сено, насыщенный запах которого бьет в нос. Все вокруг светится синим.

– Черт, – слышен мой резкий, злой шепот; разум негодует из-за неспособности тела сохранять равновесие.

– Ничего, Золотце, бывает. Все падают, – говорит Джадд, и от его дружелюбного оптимизма почему-то становится только хуже.

– Это плохо, – огрызаюсь я. – Я не смогу подготовиться, если даже в гребаную стойку встать не могу.

– Аурен.

Услышав голос Слейда, я резко поднимаю голову и вижу, что он стоит у входа. Тело от смущения заливает жаром, а сердце падает в пятки. Отведя взор, я встаю, но даже сейчас легонько пошатываюсь вправо. Я дезориентирована. Выведена из равновесия. Чувствую себя слабой и вялой, как новорожденный жеребенок.

Ненавижу эту слабость.

Сено хрустит под сапогами Слейда. Он встает передо мной.

– Я думал, ты отдохнешь, пока Ходжат не одобрит тренировки. – обращается он ко мне, но смотрит на Джадда.

– Мы… – Но Джадд не успевает договорить.

– Он не заставляет меня делать ничего сложного, – в расстройстве скрежеща зубами, признаюсь я. – Просто у меня не получается.

Я произношу это с некоторым отвращением и провожу рукой по волосам, запутавшись пальцами в золотых прядях, что выбились из косы.

– Это моя первая тренировка, а я уже не справилась. Разве я не жалко выгляжу?

– Нет.

У меня вырывается презрительный смешок.

– Я даже стоять не могу, – выпаливаю я, но моя злость направлена только на меня, а не на Слейда или Джадда. – Потому что постоянно теряю равновесие. Потому что позволила ему… позволила ему…

Дыхание перехватывает, словно горло обхватил чей-то кулак.

Я ему позволила.

Десять лет, будь они прокляты, я ему позволяла.

Позволяла ему подавлять меня. Направлять меня. Позволяла сажать меня в клетку. Причинять мне боль.

Я позволила ему накачать меня дурманом и прижать к той холодной стене, позволила ему лишить меня того, что я больше никогда не смогу вернуть.

В глазах Слейда всплывает понимание, как туман над темным полем.

– Твои ленты.

Они переглядываются, и я понимаю, о чем они думают, потому что и сама думаю о том же. Осознаю, что именно я потеряла.

Прежде я не обращала внимания, как мое тело зависит от лент. Мне приходится разучивать все заново, и они не могут теперь утешить меня своим присутствием.

Но дело не только в этом.

Да, я больше не ощущаю их, но ленты были не просто шелковыми полосками, свисающими с моей спины. Мне не хватает того, как они волочились за мной. Не хватает возможности поднять их, чтобы расчесать волосы или обернуть ими талию в качестве защиты. Не хватает того, как они обвивались вокруг ноги Слейда.

Они меня ловили. Защищали. Они были моим инстинктом. Моим неосознанным импульсом и показывали мое настроение. Они делали меня чем-то большим. А без них я ничто. Не такая устойчивая, не такая уверенная, не такая свободная.

Сложно заметить, что удерживает в равновесии, пока не потеряешь опору под ногами.

Я воспринимала свои ленты как должное. Много лет ненавидела их, скрывала, притворялась, что они не являются частью меня. Только оказавшись среди войска Четвертого королевства, я позволила им дышать по-настоящему, позволила дышать себе. Всего один вдох – и я стала жадно глотать воздух.

Интересно, когда птице подрезают крылья, она испытывает те же чувства?

Я не понимала, насколько важны для меня ленты, пока их не стало. Они были моим продолжением, были моим способом выразить чувства. И теперь их вырвали у меня. И я никак не могла предвидеть такого исхода.

Я потеряла не только равновесие.

– Я позволила ему втянуть меня в это и не осознавала, пока не стало слишком поздно, – говорю я, сверкая от ярости глазами и чувствуя, как по щеке, будто кислота, ползет раскаленный жар. Лента в кармане становится тяжелой как кирпич. – Как мне тренироваться и стать сильной, если я даже стоять не могу?

Слейд сжимает кулаки, словно представив, как душит Мидаса.

– Аурен, ты десять лет обладала лентами. Понятно, что тебе нужно привыкнуть жить без них.

Я свирепо смотрю на него.

– Не надо.

– Что не надо?

– Не надо меня успокаивать. Не надо вселять в меня уверенность и надежды.

– Лучше, если бы я сомневался и пренебрегал тобой?

Гнев поднимается волной, но я подавляю его и отхожу. Делаю всего пару шагов, и передо мной тут же появляется Джадд.

– Золотце, чего это ты решила все бросить?

– Я не бросаю, – цежу сквозь зубы. – Просто хочу сделать перерыв, а потом врежу как следует твоему королю и командиру.

Он фыркает.

– Зрелище было бы занятным, но Ходжат строго-настрого приказал, чтобы ты пока никого не била. Отложим это на потом. К тому же ты сказала, что хочешь тренироваться, вот я тебя и тренирую. Боюсь, тебе придется остаться в Пасти, пока я тебя не отпущу.

– Ты же сам спросил, не хочу ли я остановиться.

– Да, и ты отказалась.

С губ срывается разочарованный вздох.

– Джадд, я даже повернуться не могу, не потеряв равновесия. Как ты будешь меня тренировать?

Он проводит по мне оценивающим взглядом.

– Если бы ты рассказала, что происходит, то я бы все тебе объяснил и пересмотрел стратегию, – отвечает он. – Теперь, когда знаю, что тебе приходится привыкнуть к потере лент, мы будем проводить тренировки иначе.

– Считаешь, это поможет? – с сомнением спрашиваю я.

– Золотце, не рань мою гордость, – говорит Джадд, прижав руку к груди. – Я превосходный тренер.

– Кто тебе это сказал?

Он хмурится.

– Кто-то да точно сказал.

Я издаю смешок, чуть опешив от этого. Всего пара слов – и моя злость тут же сменилась разочарованием.

– Почему ты сама не призналась? – спрашивает Джадд, но в его голосе нет осуждения, только интерес.

Я передергиваю плечом.

– В слабостях не признаются, верно? Даже я это знаю.

– Это не слабость, Золотце, – покачав головой, говорит он. – И не вздумай врать своему тренеру. Если я спрашиваю, что случилось, то жду от тебя правду.

Я оглядываюсь, думая, что Слейд стоит сзади, но вижу его возле деревянных ящиков. Он стоит, прислонившись к ящику бедром, и смотрит на нас. Сердце в груди сжимается от одной только мысли, что он рядом и наблюдает за мной. Он был так горд, когда я призналась, что хочу тренироваться. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы он увидел, как я пытаюсь найти опору.

– Ладно, садись на задницу.

Я резко поворачиваюсь к Джадду.

– Что?

– Ты и с первого раза услышала, – говорит он и плюхается на землю.

Я тоже сажусь и чувствую, как в штаны впиваются острые палочки сена.

– Начнем сначала с небольшой растяжки. Будешь двигаться медленно и скажешь, если вдруг станет больно или не по себе. А потом попробуем несколько позиций.

– Сидя?

– Ага. Тебе придется заново научиться равновесию и двигаться без помощи лент. Так что пока посиди, чтобы перестать психовать и падать. Да и Рип разозлится, если ты вернешься вся в синяках. А теперь умолкни, забудь, что терпишь неудачу. Давай разбираться с этой хренью поочередно.

Я улыбаюсь. И сразу же чувствую, как с плеч слетают остатки накопившегося напряжения.

– Уверен, что тебя считают отличным тренером?

Он пожимает плечами.

– Я немного перефразировал.

Я качаю головой и смеюсь.

– Ладно. Давай разбираться с этой хренью.

Джадд ухмыляется.

– Молодчина!

Глава 21

Аурен

Перед глазами блеснул золотой клинок. Тот, который я собственноручно позолотила. Все остальное потускнело, даже король Фульк, который прижимает меня к себе этим клинком и вонзает его в шею.

Я кричу и сопротивляюсь, но острое лезвие погружается глубже, разрезая кожу и проливая мне на грудь кровь. Но когда король наклоняется к моему уху, я слышу не его голос. За моей спиной стоит вовсе не он

Я вижу чисто выбритое лицо, позолоченные рукава и глаза, цветом напоминающие стручки рожкового дерева. Он держит в руках обман, насилие и золотые поводья. Поводья, которые этот мужчина обвязал вокруг моего запястья и которыми теперь удерживает меня.

«Если она не будет моей, то не будет ничьей. Разве не так, Драгоценная?» – его мерзкий голос и слова атакуют мой слух, пытаясь обвить тело колючими лозами.

Мы снова в Рэнхолде, и в зале столько золота, что слепит глаза. Оно сверкает и, кажется, свирепо переводит свой взор то на меня, то на него. Мы увязли посреди бального зала, вновь проживая этот миг.

Слейд стоит напротив вместе со своим Гневом, а во мне бурлит мой гнев. Бурлит, как магма, готовая извергнуться.

«Аурен, воспользуйся лентами».

«О, она тебе не сказала? Она потеряла эту привилегию».

Кинжал меняется, и теперь я оказываюсь прижатой не к Мидасу, а к стене. Вокруг моего запястья повязаны не позолоченные поводья, а моя лента.

А потом раздается звук, знаменующий, что опускается меч. Не шелест, не свистящий шепот, а звук крушения, какой бывает, когда из окна выбрасывают тело или в зеркало врезается кулак.

Моя душа разлетается вдребезги.

А после наступает боль.

Боль, боль, снова боль. Боль, когда я разбиваюсь на миллион осколков. Эти частички, словно полоски шелка, падают окровавленными обрывками на пол.

«Меня это ранит сильнее, чем тебя».

Я не слышу своих криков. Не слышу, как плачу, умоляю или скорблю. Слышу только нескончаемый треск хрупкого стекла.

А потом внезапно все заканчивается. Я дрожу в звенящей тишине, истерзанная мечами, лентами и осколками.

Сломленная. Я чувствую себя поистине сломленной.

«Ты сама виновата».

В разбитых кусочках я вижу свое лицо. Вижу свои ленты, поделенные на сотни частей.

Вижу его.

Слышу его.

Снова и снова.

«Не смей ослушаться, Драгоценная».

«Если она не будет моей, то не будет ничьей».

«Меня это ранит сильнее, чем тебя».

«Ты сама виновата».

В зеркалах видны самые разные эмоции: осуждение, разочарование, жалость, гнев, оцепенение, тоска. Я падаю на пол, продолжая смотреть на свое отражение, и в отчаянии начинаю копаться в этих бликующух кусочках.

Я хватаюсь за ленты, но зеркала сбивают с толку, и в попытке поймать шелковистые полоски я ударяюсь руками об острые края. Режу ладони, пальцы, колени.

Но все равно отчаянно роюсь в них. Слезы и кровь стекают на пол, а отрезанные ленты ускользают от меня. Но я не сдамся.

Мне нужно их вернуть.

Нужно их вернуть, нужно их вернуть, нужно их вернуть.

Мои руки запачканы кровью, изранены, им не удается схватить ни одного обрывка ленты. А потом я начинаю тонуть. Я чувствую, что мои ноги связаны, а стекло режет живот, руки, грудь.

Как бы я ни пыталась вырваться, меня утаскивают вниз мои же осколки, запутавшиеся в лентах.

И в горло вонзается один-единственный позолоченный клинок, что оказался острее других.

«Ты сама виновата».

Я резко открываю глаза и чувствую, как веки слиплись от слез. Я поднимаю руку к шее и лихорадочно проверяю, нет ли там крови. Сев на пустой кровати, несколько раз судорожно вдыхаю. Я дрожу в испарине и скидываю одеяло, потому что появляется ощущение, будто вокруг меня смыкаются стены.

Я принимаюсь ходить по комнате – быстро и шурша носками. Спина ноет, словно по ней долго били, словно сон вселил в нее фантомную боль. Почувствовав еще один приступ неприятных ощущений, я хватаю фонарь с тумбы и иду через умывальную в гардеробную. Вешаю фонарь на дверную ручку и, встав перед зеркалом, задираю рубашку.

Когда в пояснице простреливает, я поворачиваюсь и осторожно приподнимаю наложенную Ходжатом повязку.

Я рвано дышу, и из горла в отверженном протесте вырываются хрипы. А когда, обернувшись, смотрю в зеркало на спину, с губ срывается вскрик. Там, в самом низу, еле держится пара лент, напоминающая сухую и жесткую кожу, которая начинает сильно отшелушиваться. Я едва провожу по лентам пальцам, и они тут же отваливаются.

Раз – и их не стало.

Подобно пожухлой листве, эти две сморщенные и лишившиеся блеска частички приземляются на ковер.

В глазах появляется жжение, а затем они наполняются слезами, когда я прижимаю пальцы к впадинам на спине. Теперь там красуются лишь пара тонких царапин, тянущихся вдоль позвоночника.

Словно моих лент и вовсе не бывало.

С губ срывается всхлип, но я заглушаю его, прижав руку ко рту. Прислонившись к стенке шкафа и уткнувшись лицом к висящему пальто, всхлипываю еще сильнее.

Мои ленты продолжали осыпаться одна за другой.

Думаю, отчасти я верила, что они исцелятся. Снова отрастут. Но надежды на это увяли у моих ног вместе с осколками.

Вот и все. Теперь все кончено.

Я больше не смогу их вернуть, и остается с этим только смириться.

Я дышу, уткнувшись носом в ладони, и пытаюсь выдохнуть эту скорбь, хотя она врезалась так глубоко, что избавиться от нее не получится. Потому, снова придя в себя, стираю с щек слезы, а потом методично сменяю повязку и рубашку.

Я подбираю высохшие, рассыпающиеся обрывки. Осторожно держу их на ладони. Горе, подогреваемое искрами, сливается с гневом.

Сдержанно вздохнув, я беру фонарь и выхожу из гардеробной. А затем, вернувшись в спальню, оставляю обрывки и фонарь на тумбе.

Теперь я точно не усну.

Проходя мимо потушенного камина, я выхожу из спальни и иду по темному коридору. С каждым шагом я ступаю быстрее, словно желая сорваться на бег. Я дохожу до гостиной: пламя здесь горит немного ярче. Глянув на часы, стоящие на каминной полке, понимаю, что уже вечер, однако в доме тихо.

Внимание привлекает мельтешение на кухне, и я останавливаю взгляд на одинокой фигуре, сидящей за столом с кубком и бутылкой. На мгновение замираю, а потом подхожу и сажусь напротив.

Дигби смотрит на меня стойким взглядом цвета древесной коры. Какое-то мгновение мы просто глядим друг на друга. Между нами нет решеток. Нет короля, который не имел права носить корону. Нет правил и предубеждений. Мы смотрим друг на друга как два человека, которые еще не оправились от потрясения.

Не знаю, что Дигби видит в моих глазах, но в его радужках я вижу бесчисленные часы пыток. Тюремное заключение. Наказание. Мучительное чувство вины, глубокие травмы и искреннее сожаление. Думаю, это сильнее всего причиняет мне боль. Ему столько всего пришлось пережить из-за меня, сколько увидеть тогда…

– Выходит, все это время силой обладали вы.

Я силюсь улыбнуться в ответ.

– Представляю, какое ты испытал потрясение, увидев меня в Рэнхолде. Наверное, узнав, что я столько лет позволяла ему использовать меня, я показалась тебе круглой дурой. Ты наверняка считаешь меня невыразимо глупой и слабой.

Он яростно качает головой.

– Даже самых могущественных людей можно вынудить чувствовать себя слабыми. Но поистине настоящей силой вас наделяет стремление ее найти, даже если вы думаете, что ею не обладаете. Вы всегда были сильной, миледи. Просто вы должны были доказать себе это.

Я с трудом сглатываю, пытаясь забыть тот ужасный сон. До сих пор чувствую, как, подобно цветочным лепесткам, опадают те золотые обрывки.

– Жаль, что я ждала так долго.

– А мне жаль, что позволил этому ублюдку причинить вам боль. Я должен был находиться рядом с вами. Должен был оградить от того, что произошло.

Я протягиваю через стол дрожащую руку и сжимаю его пальцы, держащие кубок.

– Диг, ты не виноват. – Мои слова звучат хриплым шепотом, но в них сквозит кристально чистая правда.

И тогда он просто… морщится.

Неотступная усталость и мучительные раны похожи на руку, что сжимает пергамент, на котором высечены все выражения его лица.

А потом мой стойкий, верный, невозмутимый стражник начинает плакать.

Здесь, за этим столом, боль выплескивается из него волнами. Другой рукой он прикрывает лицо, словно хочет заглушить эту печаль. Его пальцы покрыты синяками, а почерневший мизинец неестественно оттопырен. Похоже, ранее он проиграл битву с холодом так же, как сейчас проиграл бой со своим невозмутимым нравом.

Я поражена тем, что он так открыто проявляет чувства. Из-за этого к моим глазам тоже подступают слезы, поскольку крайне неожиданно видеть, как такой стойкий человек внезапно ломается. Теперь мои эмоции тоже ощущаются острее.

Когда Дигби опускает руку, я провожу взглядом по его опухшему лицу, пятнам на нем и потрескавшимся губам, а следом по измотанному телу.

– Мне очень жаль, – прерывисто произносит он, пытаясь сохранять спокойствие. – Мне очень жаль.

– Посмотри на меня, Дигби, – говорю я, и он смотрит на меня слезящимися глазами. – Ты совершенно не виноват. Ни в чем.

– Я должен был вас защитить.

Я сжимаю его пальцы.

– Ты и защитил, – заверяю его я. – Ты всегда меня защищал.

Он опять судорожно вздыхает и вытирает глаза.

– Я горжусь вами. Всем, что вы сделали.

В этих словах он тоже искренен.

Я убираю руку.

– Ты долгое время служил в Хайбелле стражником.

Дигби пренебрежительно отмахивается.

– Я мог уйти в отставку уже давным-давно, – признается он, и я в удивлении приподнимаю брови. – Остался только ради вас.

Удивление проникает в мою грудь, плещется теплыми волнами у сердца.

– Правда?

Он кивает и проводит рукой по густой седой бороде.

– Кто-то должен был за вами приглядывать. Я никому бы не смог это доверить. – Он в отвращении кривит губы. – Нужно было просто выпустить вас из той чертовой клетки. Я часто думал об этом. Проклятие, я должен был это сделать!

– Если ты пошел бы на это, тебя бы подвергли пыткам и казнили. Насадили бы на острие твою голову, а я была бы вынуждена ее позолотить.

– Или я мог вас вытащить, – упрямо возражает он. – Мог вас освободить. А это важнее.

Тот факт, что он вообще об этом размышлял, о многом говорит.

Он поднимает кубок, делает большой глоток, а затем говорит:

– Знаете, Мидас хотел отправиться с вами в Пятое королевство.

Я хмурюсь.

– Правда?

Дигби кивает и опускает взгляд на кубок.

– Это я предположил, что будет разумнее отправить вас отдельной процессией, если с царской что-нибудь случится. Я убедил его, что нужно сначала разведать обстановку в Рэнхолде, а потом послать за вами. Нужно было удостовериться, что вам ничто не будет там угрожать. Я поклялся ему, что буду защищать вас на пути в Пятое королевство. Поклялся, что вы будете в безопасности вместе с остальными наложницами.

На его лице снова появляется беспокойство. Дигби задумчиво морщит лоб, а я откидываюсь на спинку стула и раздумываю над услышанным.

– Однако на самом деле я знал, что после случившегося с королем Фульком вам просто нужно побыть вдали от этого ублюдка. Он всегда держал вас при себе. – Дигби сжимает кулак, словно представляя, как в ней находится голова Мидаса. – А из-за меня вас чуть не похитили снежные пираты.