Текст книги "Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика"

Начнем с того, что эти дискуссии не были связаны между собой, но из них вытекала общая мысль: гендерные отношения параллельны классовым отношениям, взаимодействуют с ними и в определенном смысле являются их неотъемлемой частью. В статье Хайди Хартман «Неудачный брак марксизма и феминизма» и в сборнике под редакцией Зиллы Айзенстайн «Капиталистический патриархат и аргументы в пользу социалистического феминизма», опубликованных в 1979 году, выкристаллизовался подход, который был назван теорией двойных систем (dual systems theory). Главная мысль этой теории состоит в том, что капитализм и патриархат являются отличными друг от друга и равно всеобъемлющими системами социальных отношений, которые сопряжены друг с другом и взаимодействуют между собой. Формой их взаимодействия в настоящее время является общественный порядок, который Айзенстайн называет капиталистическим патриархатом. Понимание современного мира требует одновременного анализа его классовых и гендерных структур. Анализ гендера требует в принципе самостоятельной теории, логически независимой от классовой.

С точки зрения наших современных знаний о гендере эта концепция обоснована лучше, чем теории социального воспроизводства. Она согласуется с тем фактом, что гендерные отношения проявляются во всех областях социальной практики и предшествуют капитализму и, возможно, всем видам классовых обществ. Подобный подход отвечает практическому критерию, выдвинутому Мойленбельт: необходимо внимательнейшим образом отнестись к женскому опыту в гендерной политике, не отказываясь при этом от анализа классовой политики. Вместе с тем этот подход имеет две серьезные трудности. Одна из них – идея системы. Непросто понять, что именно делает патриархатную систему системой и в каком смысле капитализм и патриархат – одно и то же. Вторая трудность заключается в том, как понимать взаимодействие между капитализмом и патриархатом. Эту связь можно рассматривать как пограничный обмен (boundary exchange, в смысле теории систем Парсонса) или как более или менее случайное пересечение структур. Ни одна из этих идей не дает хорошего инструмента для понимания задач, стоящих перед социалистическим феминизмом, т. е. для объяснения угнетения женщин и разработки стратегии их освобождения.

Эти трудности принципиальны. Маловероятно, что формулировки классовых и гендерных проблем в духе Хартман и Айзенстайн смогут сохраниться в их современном виде. И все же общее направление, в котором они движутся, кажется верным. Если мы будем рассматривать эти позиции как первые приближения в рамках более общей теории, то их потенциал можно развить в новом ключе. Первое, что для этого необходимо, – адекватная теория внутренних факторов гендерных отношений. В соответствии с этой позицией в остальной части этой главы рассматриваются основные варианты данной теории.

Теория половых ролей

Литература о половых ролях весьма обширна, и в ней достаточно путаницы в вопросе о различении между половыми ролями, различиями между полами (sex differences) и характерами полов (sexual character). В качестве примера можно привести исследование по андрогинии Сандры Бем, в котором предпринята попытка измерять психологические черты маскулинности и фемининности. Ее вопросник называется «Инструментарий для изучения половых ролей, разработанный Сандрой Бем» («Bem Sex Role Inventory»), хотя он не включает вопросов о ролях в каком-либо строгом значении этого термина. Буквально в сотнях других трудов информация о различиях полов дается на основе весьма свободного допущения, что ролевые феномены объясняют наблюдаемые различия между полами. Поэтому обычно довольно трудно определить, какая теория лежит в основе работ по половым ролям.

Существует тем не менее определенный социально-теоретический подход, организованный вокруг понятия роли. Хотя разные формулировки концепции, восходящей к 1930-м годам, различаются в деталях, в большинстве из них содержится пять общих моментов, которые образуют логическое ядро теории ролей. Первые два постулируют основную метафору – актора (actor) и сценария (script):

1) аналитическое различение личности и социального положения, которое она занимает;

2) набор действий или типов ролевого поведения, закрепленных за социальным положением.

В трех других тезисах формулируются способы, с помощью которых запускается и затем развивается, согласно определенному сценарию, социальная драма:

1) ролевые ожидания, или нормы, определяют, какие действия соответствуют данному положению;

2) эти ролевые ожидания поддерживаются людьми, занимающими противоположные позиции (counter-position) (теми, кто задает роли, референтными группами);

3) эти люди обеспечивают исполнение ролей с помощью санкций – наград, наказаний, положительных и отрицательных подкреплений.

Эти понятия являются инструментами, с помощью которых в теории ролей осуществляется попытка общего анализа социального взаимодействия. В широком смысле ролевая теория – это такой подход к социальной структуре, который объясняет налагаемые ею базовые социальные ограничения стереотипными межличностными ожиданиями.

Эту парадигму можно применить почти к любому типу человеческого поведения – и в широком, и в узком смысле. О диапазоне интерпретации ролей можно судить по учебникам, в которых приводятся примеры ролей – от столь широких типов поведения, как носитель языка, до столь узких, как астронавт (это примеры из работы Брюса Биддла «Теория ролей»). Соответственно, и к гендерным отношениям ролевую парадигму можно применять самыми разными способами. Можно дать описание очень ограниченного класса ролей. Так, в работе Мирры Комаровски о семье сделана попытка детально описать ролевое поведение в процессе ухаживания и в браке. В более поздней работе «Ролевая структура и анализ семьи», выполненной группой американских социологов, приведен удивительный список ролей, которые они выявили в американской семье, включая роль заботы о детях, роль родственника, роль сексуального партнера, рекреационную роль, не говоря уже о ролях добытчика и хранительницы очага (которые, к счастью, подаются как взаимодополняющие). Подобные списки наглядно показывают неопределенность ролевой парадигмы.

В большинстве работ приложения ролевых понятий к гендеру имеют иной характер. Их основная идея состоит в том, что быть мужчиной или женщиной означает выполнение главной роли, характерной для данного пола. Соответственно, в данном контексте всегда обсуждаются две половые роли – мужская роль и женская роль, иногда называемые маскулинной и фемининной, и т. п.

Такой путь рассуждений о гендере привлекателен в нескольких отношениях. Во-первых, он дает возможность отойти от биологических интерпретаций различий между полами и сделать акцент на том, что поведение мужчин и женщин различно, так как оно соответствует разным социальным ожиданиям. Наиболее плодотворные исследования, выросшие из идеи роли, рассматривают, каким образом эти ожидания определяются в средствах массовой информации. Ограниченность образа женщины в СМИ поразительна. В 1960-х годах об этом говорила Бетти Фридан, которая охарактеризовала эту особенность репрезентации женщин как часть мистики женственности. Впоследствии ее соображения подтвердились многочисленными исследованиями, посвященными СМИ.

Во-вторых, теория половых ролей связывает социальную структуру с формированием личности, а это является важной и трудной теоретической задачей. Сторонники общей теории ролей, такие как Ральф Дарендорф, утверждают, что понятие роли «находится на границе социологии и психологии». Точнее, это понятие позволяет применить простой подход к описанию включения индивидов в общественные отношения. Основная мысль здесь состоит в том, что это включение происходит путем усвоения роли, социализации или интериоризации. Таким образом, женский характер формируется путем социализации в фемининную роль, а мужской характер соответственно – в маскулинную роль, отклонения же возникают из-за какой-либо неудачи в социализации.

Этот ход рассуждений приводит к интересу к людям и институтам, ответственным за обучение, так называемым агентам социализации. Это мать, семья, учителя, сверстники, СМИ. Другой большой блок исследований, выросших из теории половых ролей, посвящен разному отношению к мальчикам и девочкам со стороны агентов социализации, способам, которыми модели фемининности и маскулинности передаются детям, и (в редких случаях) – результатам смешения моделей социализации. В наиболее сложных вариантах теории половых ролей, типа концепции Толкотта Парсонса, социализация связывается с психоаналитическими идеями о структурировании бессознательного. Однако обычно теория половых ролей рассматривается как альтернатива психодинамическим объяснениям, подобным концепции Фрейда, и внимание в ней полностью сосредоточено на внешних открытых факторах и внешнем открытом поведении.

В-третьих, в теории половых ролей предлагаются принципы политики реформ. Если подчиненное положение женщины является главным образом следствием ролевых ожиданий, согласно которым она определяется как помощник и лицо подчиненное, а ее характер – как пассивный или экспрессивный (а не инструментальный), тогда путь к прогрессу состоит в том, чтобы изменить эти ожидания. Современный феминизм потратил много энергии именно на это: на разработку антисексистских школьных программ, разработку и принятие антидискриминационных законов, развитие политики равных возможностей на рынке труда и кампании позитивного действия (affirmative action). Как ни широка территория либерального феминизма, все это выходит за рамки заложенной в классическом либерализме сосредоточенности на индивиде, поскольку концепция половых ролей указывает на коллективное измерение социальной стереотипизации. Алисон Зиллер (A. Ziller), директор Отдела по равным возможностям в сфере занятости при правительстве Нового Южного Уэльса, заметила:

Принятый план позитивных действий… означает, что избавление от дискриминации не основано на процедурах подачи жалоб отдельными гражданами.

Описанные выше положительные аспекты теории половых ролей очень значимы. Ее следует считать серьезной теорией внутренних факторов формирования гендерных отношений не просто потому, что ей посвящена обширная литература. И все же достоинства этой теории сопряжены с весьма серьезными концептуальными проблемами.

Проблемы начинаются с того, что многие теоретики, работающие в рамках концепции половых ролей, считают самой сильной своей стороной то, что они делают акцент на социальном через понятие ожиданий. Ролевая теория часто понимается психологами как форма социального детерминизма, сосредоточенная на том, каким образом индивиды попадаются в ловушку стереотипов. Стереотипные межличностные ожидания действительно являются социальными фактами. Согласно ролевой теории, они эффективны потому, что подчинение им вознаграждается, а отход от них наказывается другими людьми. На жаргоне теории ролей это означает, что выполнение роли санкционируется теми, кто занимает противоположную позицию. Маленького мальчика хвалят за настойчивость, высмеивают, если он ведет себя как девчонка и т. д. Но почему санкции осуществляются другой стороной? Это нельзя объяснить ее ролевыми ожиданиями: если так, то ролевая теория сводится к бесконечной регрессии. Уже с первых шагов она обращается к проблеме индивидуальной воли и индивидуального действия, вращаясь вокруг выбора о применении санкций. Как это ни парадоксально, но социальное измерение ролевой теории, таким образом, растворяется в волюнтаризме, в общей предпосылке о том, что люди делают выбор в пользу поддержки существующих обычаев.

Поэтому в конечном счете ролевая теория оказывается отнюдь не социальной теорией. Она останавливается перед той проблемой, с которой социальная теория должна логически начинаться, – проблемой соотношения между индивидуальным действием (agency) отдельного человека и социальной структурой. Но ролевая теория избегает этой проблемы, растворяя структуру в индивидуальном действии. Вследствие этого недостающий элемент структуры скрыто восполняется биологической категорией пола. Сами термины женская роль и мужская роль, привязывающие биологический термин к драматургическому, выдвигают идею о том, что происходит. Лежащий в их основании образ – это инвариантная биологическая база и гибкая социальная надстройка. Поэтому обсуждение половых ролей постоянно скатывается к обсуждению различий между полами. При анализе половых ролей всегда встают имплицитные вопросы: какая конкретно надстройка была создана при таких-то и таких-то обстоятельствах и насколько через нее еще «просвечивает» биологическая дихотомия?

Таким образом, результатом применения ролевого подхода является абстрактное представление о различиях между полами и между ситуациями, в которых они находятся, а не конкретное объяснение отношений между ними. Сюзанна Францвей и Ян Лоуи, критикуя теорию половых ролей в феминизме, указывают, что она сосредоточена на аттитюдах и упускает реалии, относительно которых формируются эти аттитюды. А политический эффект теории должен состоять в том, чтобы высветить факторы, порождающие искусственно жесткое различение женщин и мужчин, и уменьшить экономическую, домашнюю и политическую власть мужчин над женщинами.

Как отмечали некоторые критики, мы не говорим о расовых ролях и классовых ролях, потому что проявления власти в этих областях социальной жизни более очевидны для социологов. Что касается половых ролей, то лежащая в их основе биологическая дихотомия, по-видимому, убедила многих теоретиков в том, что здесь нет властных отношений вообще. Женская и мужская роли молчаливо признаются равными. Конечно, они считаются разными по содержанию, но взаимно зависят друг от друга (являются взаимодополняющими), состоят из одинаковых ингредиентов и – в глазах либералов середины 1970-х годов, авторов самых значимых работ по мужской роли – одинаково репрессивны по отношению ко всем человеческим существам.

Вместо объяснения власти анализ ролей выдвигает теорию норм. Энн Эдвардс заметила, что теория половых ролей серьезно упрощает сложности гендера, сводя все проявления маскулинности и фемининности к дуализму. Все женщины при этом объединяются единой женской ролью. Последняя, в свою очередь, приравнивается к роли домохозяйки, которая должна исполняться в семье. Бо́льшая часть положений теории половых ролей выстраивается как анализ стандартного нормативного случая, а не исходит из проблем, которые наблюдаются при полевых исследованиях.

В качестве стандартного случая обычно используется абстрактная модель нуклеарной семьи с традиционным разделением труда по половому признаку. Такая ситуация считается стандартной, поскольку полагается, что большинство людей живет именно таким образом, а отклоняется от этой модели якобы меньшинство. Она нормативна в двух смыслах. Во-первых, допускается, что люди в целом считают, будто правильно жить именно таким образом, так что эта модель определяет действительные ролевые ожидания. Во-вторых, теоретики рассматривают ее как правильный (или социально функциональный, или биологически органичный) способ жизни. Привлекательность работ по половым ролям для обычного читателя объясняется некоторой затушеванностью этих идей. Так, когда сексолог Джон Мани пишет о правильном пути психосексуального развития, его цель заключается в следующем: заклеймить любое отклонение от нормативной модели (включая гомосексуальный выбор) как патологическое явление и подкрепить идею о том, что общепринятая гетеросексуальность – это хорошо и для личности, и для общества.

Основная сложность здесь в том, что нормативное, т. е. то, что считается ожидаемым или одобряемым, совсем не обязательно является стандартным, т. е. тем, что имеет место в действительности. И это особенно явно в случае сексуальности. Проведенные исследования в этой области принесли много разочарований сторонникам нормативного подхода. Самые известные из них – труды Кинзи – выявили частые случаи гомосексуального поведения среди американского населения, с чем нормативная теория половых ролей никогда не могла примириться. Другую проблему для данной теории представляют данные о добрачных и внебрачных гетеросексуальных половых отношениях. Еще одна проблема – данные о домашнем насилии: по умеренным оценкам Штрауса (Strauss) и других, домашнее насилие имеет место более чем в половине американских семей. Отсюда следует, что существует большой разрыв между морально одобряемым поведением и тем, что происходит на самом деле. Статистика по структуре домохозяйств показывает, что семья в составе: мама, папа, двое детей, кошка и собака, к которой обычно апеллируют священники, президенты и создатели рекламы, – не является наиболее распространенной формой домашнего уклада, да и никогда, возможно, ею не была. Нормативная модель, предписывающая мужу зарабатывать деньги, а жене – вести домашнее хозяйство, активно используется в идеологии, но на самом деле уже не существует – она была подорвана экономикой, что показано в Главе 1 данной монографии. Около трети оплачиваемой рабочей силы в мире составляют женщины, тогда как значительное число мужчин рабочей силой не является. Сторонникам теории ролей, ведущим тщательные полевые исследования, таким как, например, Мирра Комаровски, приходится очень сильно «дожимать» эмпирические данные, чтобы извлечь из них что-то похожее на теоретическую модель ролей.

Если мы четко разграничиваем нормативное и реально распространенное, вместо того чтобы смешивать их, возникают новые важные вопросы. Появляется возможность понять нормативное не как соответствие стандарту, а как определение того, что Власть предержащие хотят видеть общепринятым. Это порождает вопросы о том, чьи интересы воплощены в нормах, насколько повседневная жизнь людей дает примеры сопротивления этим интересам и какие потенциально нормативные принципы могли бы возникнуть из широко распространенных практик, являющихся на данный момент ненормативными.

Теория половых ролей трактует отклонения от нормативного, стандартного случая с помощью понятия девиации. Этот термин не пользуется общим расположением, поскольку, с точки зрения работников системы социального обеспечения, он способствует навешиванию ярлыков. Тем не менее он продолжает существовать в теории ролей, потому что логически необходим для нормативной концепции роли. В нашем распоряжении есть эвфемизмы – неадекватное представление о собственном «Я», нонконформизм, – но при этом нас не удивляет, когда сторонники теории ролей, например Биддл, открыто рассуждают о «девиантном поведении», «девиантных идентичностях», «причинах плохой адаптации» и противопоставляют их «успешному усвоению роли».

Доминирование нормативного стандартного случая в литературе по половым ролям в сочетании с понятием девиации приводит к особому эффекту: создается впечатление, что традиционные половые роли преобладают и что отклонения от них маргинальны и, вероятно, являются результатом индивидуальной эксцентричности, приобретенной человеком в силу несовершенной или неадекватной социализации. Так могут трактоваться лесбийство, мужская гомосексуальность, половое воздержание и девственность, проституция, насилие со стороны супруга или супруги и трансвестизм. Во всех этих случаях ролевой подход элиминирует из гендерных отношений властную составляющую. Он также элиминирует сопротивление власти и общественному давлению, явления открытой или скрытой общественной борьбы, ведущейся по поводу определений сексуальности и гендера.

Рассуждая в связи с этим о конфликте интересов, следует сказать, что наибольшие ограничения привносит использование теории половых ролей в феминизме. Понимание политики в отношении полов как реформы ролей – осовременивания, либерализации или расширения женской роли (а в мужской версии движения – и мужской роли тоже) – означает, что не существует социальной теории движений за реформы как таковой, нет никакой концепции формирования коллективных интересов в рамках гендерных отношений. При существующем варианте половых ролей движущей силой реформы ролей выступает индивидуальный дискомфорт. Когда комфорт достигается, нет никакой социальной силы, которая могла бы осуществлять политические методы решения проблем или концептуальный анализ.

Отсутствие теории изменений и общественной борьбы на более глубоком уровне отражает отсутствие способа концептуализации социального противоречия и социальной динамики. Как социальная теория полоролевая концепция в сущности своей статична. Это отнюдь не означает, что сторонники данной теории не признают изменений. Модернизация женской роли была ведущей темой в одном из первых важных изложений теории половых ролей, а именно в работе Толкотта Парсонса 1942 года. Изменяющиеся ожидания стали главной темой обсуждений мужской роли в американских исследованиях последних десятилетий. Изменяющиеся определения женской роли являются главной темой в отклике академической социальной науки на феминизм.

Дело в том, что теория половых ролей не может понять изменения как историю, как трансформацию, порожденную взаимодействием социальной практики и социальной структуры. Структура предзадана в теории половых ролей в форме биологической дихотомии. А волюнтаризм, лежащий в основании понимания практической стороны понятия роли, препятствует разработке представления о социальной детерминации. В результате изменение – это всегда то, что случается с половыми ролями, то, что их нарушает. Оно приходит из внешнего мира, из общества в целом. Подобный ход мыслей можно увидеть, например, в рассуждениях о том, как технические и экономические изменения требуют перехода к современной мужской роли. Или изменение исходит из внутренней сущности личности, из подлинной самости, которая требует ослабления ограничений, предписываемых данной половой ролью. Сама роль всегда находится под внешним влиянием. Теория половых ролей не располагает механизмом, который бы помог понять изменения как диалектику, вырастающую из самих гендерных отношений. Таким образом, эта теория внутренних факторов формирования гендерных отношений является по самой своей сути ограниченной.

Резюмируя приведенные выше рассуждения, следует сказать, что принять теорию половых ролей как способ социального анализа гендера нам не позволяет наличие следующих четырех ее свойств: волюнтаризм и принципиальная неспособность дать теоретическое объяснение власти и социального интереса; зависимость теории от биологической дихотомии, приводящая ее к асоциальной концепции структуры; построение теории на основе стандартного нормативного случая и систематического искажения природы сопротивления; отсутствие способа теоретизирования по поводу историчности гендера.

Признание этих недостатков, как замечает Эдвардс, не мешает плодотворному исследованию стереотипов фемининности и маскулинности, т. е. половых ролей как социальных конструктов, культурных идеалов, отражения этих стереотипов в СМИ и т. д. (Мы вернемся к этим вопросам в Главе 11 данной книги.) Но, как утверждает та же Эдвардс, нужно искать такие пути теоретизирования по поводу пола и гендера, которые придают большее значение социальным институтам и структурам.

Вместе с тем критика половых ролей обеспечивает несколько полезных ориентиров относительно того, какой должна быть теория пола и гендера. Одна из проблем, которую она должна прояснить, – это формирование и конфликт общественных интересов, имеющие место в гендерных отношениях. Обратимся теперь к подходам, ставящим во главу угла именно эту проблему.

Теория гендерных категорий (categorical theory)

Объяснение гендерных отношений, в котором главное место уделяется власти и конфликту интересов, нашло свое воплощение в особой теории. У нее нет устоявшегося привычного названия. Отчасти это вызвано тем, что логика данной теории нарушает устоявшиеся границы между феминизмом культурологической ориентации и социалистическим феминизмом. Я буду называть этот подход категориальным.

Его основные положения сводятся к следующему. Во-первых, наличие противоположных интересов в гендерной политике связывается с конкретными категориями людей. В качестве характерного примера можно привести определение мужчин как «естественных врагов женщин», предлагаемое Джилл Джонстон. Во-вторых, единицей анализа и аргументации в этой теории является категория, а не процессы, конституирующие эту категорию, ее элементы или составные части. В-третьих, социальный порядок как целое описывается в терминах нескольких – обычно двух – главных категорий, связанных друг с другом отношениями власти и конфликтом интересов. Если теория половых ролей имеет тенденцию раствориться в индивидуализме, то категориальный подход создает масштабное полотно большими мазками.

Если в разных вариантах теории половых ролей используется одинаковая терминология и потому в ней затруднено различение логически разных представлений, то при категориальном подходе, напротив, одна и та же фундаментальная идея выражается с помощью самых разных терминов. Первые теоретики освобождения женщин заимствовали термины из политэкономии и антропологии. Роксана Данбар, например, утверждала, что женщины были «низшей кастой», а Шуламит Файерстоун исходила из того, что «пол – это класс» («sex class»), сознательно следуя марксистской традиции. Академический феминизм заимствовал терминологию из разных общественных наук. Элис Шлегель и Джанет Чэйфитц писали о «половой стратификации», а Мира Cтроубер (M. Strober) зафиксировала «рождение новой науки – диморфики». Этот термин, по-видимому, был запущен как шутка, но тот факт, что он был принят всерьез, свидетельствует об исключительно высокой потребности в теории. Аналогичным образом обсуждение патриархата в радикальном феминизме начиная с середины 1970-х годов обычно основывалось на понимании гендера как категории. Так, согласно хорошо известному утверждению Сьюзен Браунмиллер, изнасилование – это «сознательный процесс запугивания, посредством которого все мужчины держат всех женщин в состоянии страха».

Особенно ясно изложила основные положения этого подхода Дж. Чэйфитц, которая продвинулась дальше всех в его формализации как социальной теории. Мужчин и женщин, с ее точки зрения, следует рассматривать как «внутренне недифференцированные общие категории». Эти категории для аналитика являются исходной данностью, тогда как предметом анализа выступают отношения между ними. Теории гендерных категорий отличаются друг от друга главным образом объяснениями этих отношений.

Одна группа исследователей рассматривает отношение между этими категориями в терминах прямого господства. Пионерами данного подхода явились Р. Данбар и Р. Файерстоун. В более поздних вариантах категориального подхода, например в концепции глобального патриархата Мэри Дэли (M. Daly), сущностью этих отношений считается насилие мужчин над женщинами. Феминистский культурологический анализ изнасилования и порнографии, проведенный такими авторами, как Сьюзен Гриффин и Андреа Дворкин, тесно связан с этим направлением. Порнография рассматривается как выражение насилия, заключенного в мужской сексуальности, а изнасилование – скорее как акт патриархатного насилия, нежели сексуального желания.

Научные исследования стратификации по половому признаку обычно следуют более абстрактному и открытому подходу, признавая лишь то, что отношения между гендерными категориями – это отношения неравенства. Подобный подход послужил основой большого числа эмпирических исследований (некоторые из них упоминаются в Главе 1), показавших неравенство материальных ресурсов и жизненных шансов мужчин и женщин. Эти разработки не могут претендовать на большую теоретическую глубину, но они подняли вопрос о коррелятах или условиях различных уровней неравенства между полами. Чэйфитц, например, провела сравнительное межкультурное исследование, чтобы понять, какие общие условия (экономическое развитие, окружающая среда, религия и т. д.) связаны с высоким или низким уровнем неравенства статусов мужчин и женщин.

Здесь Чэйфитц приближается к объяснению гендерных отношений через действие внешних факторов. Действительно, при категориальном подходе выстраивается модель гендера, пригодная для большинства теорий внешних факторов, обсуждавшихся выше. Например, в исследованиях разделения труда по половому признаку гендерные категории обычно устанавливаются как простая линия демаркации в экономической жизни, которая может принимать более сложные очертания в разных обществах. Лишь незначительная группа исследователей проявила интерес к тому, что́ Маргарет Пауэр назвала «созданием женских профессий» («making of a women’s occupation») – к проблеме, которая уводит от абстрактной логики разделения людей на категории, поскольку делает акцент на процессе конструирования категорий.

Точно так же в большинстве исследований производственных отношений мало затрагивается практика самого производства. Подходя к социальным отношениям чисто умозрительно, исследователи на самом деле пользуются этими понятиями главным образом для демаркации категорий. В конечном счете личность и ее практика могут быть совсем исключены из предмета анализа, как это случилось во французском структурализме. Внимание теоретиков сосредоточено на социальном месте или категории, в которую помещен индивид. Следуя подобной стратегии, можно прийти к сильной теории гендерных категорий, не содержащей биологического детерминизма. Так, например, в структуралистских концепциях Джулиет Митчелл и Гейл Рубин места являются социально определенными, а оппозиция мужчина – женщина, которую они исследуют, социально сконструирована. То же самое можно сказать и о семиотических исследованиях гендера, которые ведутся с конца 1970-х годов.

В других вариантах категориального подхода в качестве социальной основы выступает упрощенная нормативная модель семьи. Именно такая семья становится фокусом исследований большинства феминистских теорий домашнего труда, принадлежащих к марксистскому направлению. Такой подход свойственен также оригинальному анализу патриархата как экономической системы, предложенному Кристин Делфи. Здесь категории конструируются социальным институтом брака, и суть отношений между ними состоит в том, что муж присваивает прибавочную стоимость, источником которой служит неоплачиваемый труд жены. Еще одним примером подобной концепции является психология женственности Нэнси Чодороу, сознательно построенная на попытке найти социальное, а не биологическое основание для психоаналитического объяснения эмоционального развития детей. Здесь основой отношений между категориями считается разделение труда по признаку пола при уходе за детьми.