Текст книги "Ангелы на полставки"

Ричард Бах
Ангелы на полставки

Введение

– Стоп! – крикнула она в тот самый момент, когда я решил удалить свой сайт.

Голос был настолько взволнованным, что я невольно отпрянул от компьютера.

– Эй, в чем дело?!

Переключив мое внимание, она тут же успокоилась.

– Ты действительно уверен, что хочешь удалить сайт со всеми своими историями?

– Ну да, – мое сердце забилось ровнее. – Уверен на все сто.

– Это же часть твоей жизни, – огорчилась она, – и ты хочешь ее уничтожить? Неужели тебе все равно?

– Это – просто слова. Кто хотел, давно уже прочитал. Избавившись от них, я смахну пыль и освобожу место для чего-то нового.

– Один клик – и все?

– Именно так. А ты что – против?

– Да нет. Уже можно. Прости, что не удержалась и вскрикнула.

– Уже можно?! Что ты хочешь этим сказать?

– Это славные истории, но у читателя ушла бы уйма времени, чтобы найти и прочитать их в интернете. Ну а теперь, зная, что все это собрано в одной книге, он уже не станет…

– Постой, так тебе они нравятся?

– Конечно! Хотя ты так много пишешь об одиночестве, что читатели могут подумать…

– Это нормально для писателя – рассказывать о том, что с ним происходит. Но я никогда не писал об убийствах, войнах и несчастных случаях… По крайней мере, старался не писать. Все это не по мне.

– Ты же знаешь, одиночество нередко толкает людей на самоубийство. Не столько женщин, сколько мужчин.

– Но я не одинок!

– Всякий, кто прочитает эту книгу, решит, что ты одинок.

– Книгу? Какую еще книгу?

– Глупый ты смертный! Когда собираешь истории и переносишь их на бумагу, это называется «книга».

– Но я не собирался писать книгу.

– Раньше нет, а теперь да. Разве не так?

– Думаешь, из этих историй можно сделать книгу?

– Думаю, что да.

– А вдруг никто не станет ее читать?

– Может, и так. Но ты же писатель, а не торговец книгами.

– И как писатель, я должен описывать все то…

– …что приносит тебе радость. Верно, в этом и состоит твоя работа.

– А если никто мне не заплатит?

– Ну, тогда ты просто останешься без денег.

– Но если я напишу эту книгу, то, может, она все-таки будет продаваться?

– Может быть. В конце концов, четыре твои…

– Пять. Пять моих книжек стали бестселлерами, если ты об этом.

– Чего не скажешь об остальных. Они…

– Не смей так говорить! Я люблю свои книжки! Те же истории про хорьков…

– …они великолепны. Лучшее из того, что ты когда-либо сочинял. Может, они предназначены лишь для узкого круга читателей. Для маленькой нации таких же, как ты.

– А знаешь, мне нравится. Для «маленькой нации», только и всего.

– Возможно, именно так обстоит дело и с твоими историями.

– И они лишь для маленькой нации? Очень может быть. Но ведь это не умаляет ценности самих историй. Даже тех, где я утверждаю, что одинок (как это было раньше).

– Но ты уже не одинок. И можешь написать об этом во введении. Ты был одинок, но это время прошло. Смертным свойственно иногда переживать одиночество.

– Ты права. Бывали моменты, когда я тонул в одиночестве.

– И все они промелькнули как одно мгновение. Вся ваша жизнь – не более чем мгновение. Давай только не будем говорить о вечности в этом мире с его пространством-временем. Я тут вовсе не для того.

– Правда? Так зачем же ты пришла?

– Это моя работа. Я пришла, чтобы ты не уничтожил свои истории.

– Значит, как только я пообещаю, что не стану этого делать, ты исчезнешь.

– Очень может быть.

– Ладно, обещаю.

И что ты думаешь, дорогой читатель?

Сразу после этого милый ангел навсегда исчез из моей жизни.

Ричард Бах, май 2015 года

Когда нам не по душе этот мир

Все писатели помешаны на контроле. И дело не в том, что мы пытаемся наилучшим образом организовать свою собственную жизнь. Нам хочется, чтобы ВСЁ в мире происходило в соответствии с нашими представлениями об этом.

Писатели хотят, чтобы всё: движение звезд на небе, перемена погоды, география, животные дикие и домашние, страны, события, люди – их судьбы, мысли, отношения и мечты – было таким, как мы это видим.

Я и сам не осознавал этого до сегодняшнего утра. А тут вдруг понял: если в мире происходит нечто такое, что мне глубоко не нравится, я просто это стираю.

Журналисты, к примеру, постоянно вдалбливают нам то, что, по их мнению, должно хорошо продаваться (называя это «новостями»). И целые нации склонны верить в истинность таких сообщений.

Репортеры считают акул безжалостными хищниками-людоедами. Они с легкостью убеждают в этом читателя, который привык верить печатному слову. Хотя миллионам акул, обитающим по соседству с людьми, нет до последних никакого дела.

Или вот еще. Журналисты не сомневаются, что башни-близнецы с их сотнями этажей рухнули до основания только потому, что в них врезался самолет. И что соседнее здание и вовсе обрушилось само по себе, безо всяких следов внешнего воздействия. Мне потребовалась целая вечность, чтобы поверить в то, что все эти здания были умышленно уничтожены.

Поскольку я писатель, а значит, помешан на контроле СВОЕГО мира, то первое, что я сделал после 11 сентября, – убрал из дома телевизор. С какой стати мне пересматривать один и тот же сюжет 20 000 раз? Только потому, что средства массовой информации считают меня загипнотизированным кроликом?

О чудо! С изгнанием из моего дома телевизора исчез и сам сюжет, и его комментаторы. Я разом избавился от правил погрязшего в ненависти мира и рекламных роликов, которые навязывают нам не только товары, но и мысли. И я уже свободен от желания уничтожать то, что хочется уничтожить нашей прессе и политикам.

Разумеется, в подобных обстоятельствах мне пришлось создать совсем другой мир – пустяковое дело, если учесть изобретение бумаги и карандаша/пишущей машинки/компьютера.

Я убрал почти всех людей из мира хорьков и подробнейшим образом описал его астрономию, географию и погоду. На жизнь этих зверьков я постарался взглянуть не с человеческой, а с их же собственной точки зрения. Неожиданно для себя я стал летописцем, с любовью излагающим «Хроники Хорьков».

Что же не устраивало меня в человеческом мире, а потому подлежало изгнанию вместе с телевизором? В запретный список попало все, что имело отношение к войнам, жертвам и преступлениям, к ненависти и злу, к необъяснимому желанию смертных убивать друг друга. Мне хватило одного взмаха волшебной палочки, чтобы все это исчезло раз и навсегда – как из моей жизни, так и из моих книг.

Хорьки сильно выигрывают по сравнению с людьми: они проворны и сообразительны, вдумчивы и грациозны. Им нравится действовать, и они наделены превосходным чувством юмора. Они-то и стали моим новым миром!

Так были написаны пять книжек о хорьках (шестая, последняя, стала сборником этих историй).

Хорьки, начисто лишенные человеческих пороков и недостатков, воспитывали свою молодежь в духе уважения, побуждая ее следовать лучшим своим мечтам и устремлениям. Этот мир можно было описывать бесконечно, но продажи не задались, и издателям пришлось ограничиться пятью книжками. Последняя вышла уже в мягкой обложке, чтобы сократить расходы на ее издание.

Но и эти пять книг стали лучшим из всего, что я когда-либо писал. Даже при желании вы не найдете в них ни одного Плохого парня, так что молодежь вполне могла бы читать их своим родителям. Я всей душой полюбил мир хорьков. Эту любовь разделили со мной и некоторые из читателей.

Я сам творил судьбы тех, кто жил на страницах моих книг, в волшебной реальности ангелов, фей и хорьков. И настал момент, когда я уже не мог отрицать очевидного: мне тоже хотелось бы жить в мире, похожем на мир хорьков.

Мы вполне могли бы вот так преобразовать человеческую реальность – шаг за шагом, читатель за читателем, думал я. Людям не нужно ждать, когда изменится их мир: достаточно, чтобы каждый из них прямо сейчас начал жить в соответствии со своим высшим началом.

Другое дело, что у нас, писателей, не в обычае навязывать читателю свой мир. Так что сейчас в продаже осталось не так уж много книг о хорьках, выпущенных в свое время на разных языках.

У себя на полке я храню английскую подборку, и здесь, на этой полке, сконцентрирован весь мой мир. Его звезды, бури и неугасимое желание наполнить нашу жизнь высшим смыслом: все это здесь, на расстоянии вытянутой руки.

И пусть мне, с моей страстью к контролю, не удалось преобразовать человеческую реальность. Зато я изменил собственный мир и миры тех немногих читателей, кто завершил знакомство с моими книжками с мечтательной улыбкой на устах.

Ангелы на полставки

Как часто приходилось вам делать людям что-нибудь приятное? Как часто вы проявляли свою заботу? Сколько улыбок раздарили вы за свою жизнь? Сколько приласкали щенков и котят? Случалось ли вам остановить того, кто намеревался покончить с собой, объявив ему, что это – необратимое решение временной проблемы?

В каждом из этих случаев (о которых вы, возможно, уже и забыли) вы выступали в роли ангела.

Летом 1961 года, шагая по Манхэттену, я поймал взгляд красивой женщины. Она шла мимо в толпе прохожих и на мгновение улыбнулась мне. Может, она просто чувствовала себя счастливой, не знаю. Но прошло уже 54 года (2015–1961), а я до сих пор мысленно улыбаюсь ей в ответ. И неважно, находится ли она сейчас в Нью-Йорке, в другой стране или вовсе на другой планете.

Она была ангелом, в одно мгновение изменившим мою жизнь.

А не далее как вчера я получил письмо от давней своей знакомой. Она стояла в очереди за покупками, но кто-то один рассчитывался невыносимо долго. Люди нервничали и переживали, и тогда моя знакомая сказала: «Может, нас специально тут задерживают? Поторопись мы сейчас, и попадем в какую-нибудь аварию…» Все посмеялись, а в следующую минуту в окно торгового центра с грохотом влетела машина. Никто из людей при этом не пострадал.

Позже кто-то пересказал ее слова приехавшим на место происшествия репортерам, и уже на следующий день в газете написали, что в магазине тогда находился ангел: это он спас людей, не позволив им подойти к злополучному окну.

«Я вовсе не ангел! – написала моя знакомая. – Мне просто хотелось сказать что-нибудь забавное, чтобы разрядить обстановку».

Вы тоже думаете, что она не была тогда ангелом? В любом случае, я с охотой зачислю пятьдесят баллов на ее ангельский счет за своевременную улыбку и те слова, которые сорвались у нее с губ.

Достаточно вспомнить миллионы добрых и бескорыстных поступков, которые мы совершаем для других и которыми другие радуют нас, чтобы понять, что у нас существует внутренняя потребность действовать с позиции ангелов – пусть на временном, любительском уровне.

И каково это – однажды получить на свой «ангельский счет» наградные баллы от самого настоящего ангела?

Красавец F-86F и необъяснимая отсрочка от смерти

Я занимаюсь привычными делами: летаю, а в перерывах, в тишине ангара, терпеливо подкручиваю и поправляю механизмы Пафф. Я уже привык к испытаниям, которые устраивают мне время от времени. То я уроню болт, и мне требуется минуты две, чтобы поднять его и закрутить на место, то никак не могу найти нужный инструмент… Словом, даже самые простые дела отнимают почему-то массу времени. Но меня это не раздражает, и я с пользой провожу свои дни.

Много лет назад я решил для себя, что в один прекрасный день всерьез займусь изучением всего, что связано со смертью и переходом в другой мир. Над этим я сейчас и работаю, если только не отлаживаю какие-нибудь узлы самолета, не смазываю детали и не тестирую новый инструмент.

«Ответы» Боба Олсона, посвященные загробной жизни, отражают, на мой взгляд, реально существующее положение дел – так, по крайней мере, подсказывает мне внутренний голос. А вот в книге Майкла Ньютона «Предназначение души» я с удивлением обнаружил схему той самой комнаты, в которую попал во время собственного опыта клинической смерти (было это в Аргентине). Что и говорить, я был поражен количеством совпадений, ведь книга вышла гораздо позже. Тем не менее я читаю страницу 206 и вижу знакомый мне изогнутый стол, старейшин, самого себя и ангела-хранителя, расположившегося за моим левым плечом… Автор, правда, не упомянул о том, что старейшины могут улыбаться.

Со временем мне стало ясно, что термин «смерть» придумали совсем еще молодые души. Им, видимо, невыносимо было думать о переходе в иной мир. Мудрые души наверняка назвали бы это «Жизнью». Те, кто побывал там, говорят, что по ту сторону все ярче и красочней и мы мгновенно переносимся от одного места действия к другому. Там нет ни суда, ни наказаний, если только мы сами не захотим пережить те чувства, которые однажды вызвали у других.

Подкручивая болты на шасси (простое двухминутное дело, занявшее у меня минут 20), я вновь вернулся мыслями к смерти. Мне вспомнился тот давний случай, когда я едва не врезался в землю. Даже сейчас, пятьдесят восемь лет спустя, я помню все до мельчайших подробностей.

В те дни я летал на Норт Американ F-86 «Сейбр»: одномоторном одноместном реактивном самолете, весьма быстром для своего времени. На редкость красивая машина, сравниться с которой по дизайну мог разве что английский истребитель «Супермарин Спитфайр».

Тренировался я на полигоне, поскольку в то время не было компьютеров, имитирующих практику боя. Наша группа состояла из трех новобранцев и инструктора, нас учили стрелять. За день до этого нас предупредили: «Будьте осторожней, джентльмены. Фиксация на цели вас погубит. Именно так мы потеряли вчера самолет: он врезался в собственную мишень. Если заход покажется вам неудачным, не старайтесь тут же исправить его. Вы движетесь слишком быстро, чтобы корректировать пулеметную очередь. Лучше поднимитесь повыше и попробуйте сделать все заново».

Легко сказать, поднимитесь повыше!

События того дня запомнились мне на всю жизнь.

Началось все ранним утром в пустынных окрестностях Финикса, штат Аризона. На дворе стоял январь 1958 года. Наша четверка вылетела с аэродрома в 7:00.

Я летел вторым в группе из четырех самолетов. На погоду жаловаться не приходилось: утро выдалось прохладным, но безоблачным.

Мне, как и остальным, пришлось выслушать пошаговую инструкцию. Мишенью для нас должны были послужить старые танки и грузовики, расположенные в заданном квадрате на полигоне. Мы шли с полным вооружением – по шесть пулеметов на самолет.

До этого мы летали только с двумя. Пришла пора прочувствовать ситуацию боя. Пока люди из наземной команды заряжали пулеметы, мы держали руки на ветровом стекле – это придавало им уверенности в том, что мы не нажмем случайно на курок. По завершении они хлопали по носу самолета: это означало, что оружие готово к бою.

Без проблем долетев до стрельбища, мы аккуратно снизились, и мой ведущий стал заходить на цель. Досчитав до трех, я последовал за ним.

«Первый к бою готов», – раздался у меня в наушниках голос инструктора. В следующий момент он пошел в атаку. Моя очередь была за ним.

«Второй к бою готов». Это уже я. Снижаясь, я внимательно следил за скоростью. Триста пятьдесят узлов на заходе. Прицел как кружок из бриллиантов, и прямо по центру – крохотный белый шар. Прицельная метка, в которой сойдутся пулеметные очереди.

Цели стремительно приближались, и в момент, когда бриллиантовый кружок накрыл грузовик, я нажал на гашетку. После первого нажатия заработал механизм наведения, после второго раздался приглушенный звук пулеметных очередей. В кабине запахло порохом. Отдача шести пулеметов привела к тому, что скорость самолета упала. Грузовик внизу промелькнул и исчез в одно мгновение.

Я начал набирать высоту для следующего захода. Я не знал, удалось ли мне поразить цель: пули долетели до места уже после того, как я пошел на подъем.

«Третий к бою готов», «Четвертый…» Я отметил, что учебные мишени удобнее тех, с какими приходится работать в настоящем бою, ведь цели там находятся в непрерывном движении.

И вновь мой черед. «Второй к бою готов». Жаль, что я не могу взглянуть на пули. Откуда мне знать, поразил ли я мишень, если я не успеваю проследить очереди?

Очередные триста пятьдесят узлов. В прицеле – старый грузовичок. Я нажал на курок, и в поле зрения, слева от грузовика, показалась вдруг земля. Я слегка отклонился вправо и неожиданно для себя разглядел крохотные цветочки на метелках полыни. Дверца грузовика повисла на ржавых петлях. Машина была еще целой, хотя град пуль уже сыпался на землю.

Прямо подо мной, стремительно приближаясь, возникла земля, и я понял, что мне конец. Я совершил ту же ошибку, что и вчерашний пилот: увидел, как мои пули попали в цель.

Рука дернулась к рычагу управления. Достаточно доли секунды… Увы, слишком поздно.

Мир вокруг почернел. Но это был не дар смерти. Откуда-то снизу ударил восходящий поток. Сила тяжести неумолимо рванула вниз, и я на мгновение потерял сознание. Когда я снова очнулся, самолет летел уже в сотнях футов над землей. Оказывается, я все-таки потянул за рычаг, и мне удалось выровнять машину.

Тут я впервые в жизни услышал голос. Прозвучал он не по радио и не из самолета, а словно бы ниоткуда.

«Рука Божья».

Я проверил регистратор датчика ускорения. Перегрузка в 8G – слишком много для самолета. Ни о какой стрельбе на сегодня не могло быть и речи. Я связался с ведущим.

– Первый, я Второй. Я перегрузил машину.

Пауза, и с недоверием:

– ЧТО?!

В следующий момент он уже летел рядом с моим самолетом, пытаясь отыскать внешние повреждения.

– Летим домой, – сказал он наконец. – Двигайся спокойно, без рывков. Третий, ты за главного. Завершай задание.

Посадка прошла без затруднений. Я мысленно попросил об этом свою машину, и та плавно опустилась на землю. Пулеметы выгрузили и отправили на хранение. Я заглушил мотор. Ко мне в кабину поднялся командир, и я рассказал ему о том, что случилось. Нахмурившись, он кивнул и спустился на землю в поисках повреждений. Но, похоже, ему так ничего и не удалось обнаружить.

Gene I. Dexter

А меня и по сей день мучают все те же вопросы, на которые я не могу получить ответа.

Почему я не погиб в той пустыне? Другие пилоты полагали, что меня спасли восходящие потоки.

Но утро выдалось очень холодным, а в морозном воздухе не бывает восходящих потоков. Тем более трудно поверить, что они возникли в нужный момент прямо под самолетом и сработали с достаточной силой…

Я не поленился и провел расчеты. Мой самолет весил 15 000 фунтов и летел к земле со скоростью в 350 узлов. Чтобы поднять его вверх, потребовался бы поток, движущийся вверх с силой в 120 000 фунтов, или шестьдесят тонн. И все это в спокойном воздухе, у самой поверхности земли. Одним словом – немыслимо.

Рука Божья? Поэтично, и я допускаю это. Но с точки зрения физики… это ведь невозможно.

Однако вот я, целый и невредимый, подкручиваю гайки у Пафф на шасси. Тот случай в пустыне был не единственным: еще один такой голос спас меня уже много лет спустя. Неужели и правда существуют ангелы, которые не позволяют мне умереть раньше назначенного срока? Но когда-нибудь я открою для себя эту тайну или, вернее, переоткрою захватывающее приключение под названием «смерть». Подозреваю, что ее намеренно решили не называть Жизнью, чтобы люди не устремились туда без оглядки, забыв о тех испытаниях, которые им необходимо пройти в этом воплощении. Но что это, неужели моя земная амнезия проходит? И я вновь тоскую по Дому, по истинной Жизни?

Пафф, похоже, с этим не согласна. И хотя она редко разговаривает с заглушенным мотором, но эти слова, похоже, принадлежат именно ей. Как можно тосковать по Дому, когда дом наш там, где пребывает наш дух, здесь и сейчас?

Два года назад она разбилась, рухнув на землю, и долгое время была чистым духом, пока мы не восстановили ее тело.

Я знаю, Пафф, ты права. Наш Дом не где-нибудь, а здесь и сейчас, во веки веков. Но это мое земное испытание, и я взялся пройти его до конца.

Путешествие с Пафф

Настал тот долгожданный день, когда я наконец закончил ремонт Пафф. Пришла пора полетать.

Я вывел ее из ангара, тщательно проверил показания всех приборов на холостом ходу и убедился, что все в норме. Пришлось только немного добавить топлива и масла. Из-за этого ремонта мы уже несколько недель не садились на воду, а потому я слегка нервничал, забираясь в кабину и пристегивая ремни.

Ни один самолет не любил беседовать со мной так часто, как Пафф (понемногу мы оба освоили это искусство). Мы налетали тысячи миль, болтая обо всем, что встречали на своем пути. Но после столкновения с высоковольтными проводами – не знаю, помните ли вы об этом случае, – Пафф надолго замолчала.

Когда я снова начал ходить, мне удалось поговорить с ее духом (тело Пафф, ее крылья и хвост, грудой обломков лежали на полу ангара). Она предупредила, что после того, как мне удастся восстановить ее тело, она не сразу придет в себя, так что первое время мне не стоит рассчитывать на беседы.

Все так и вышло. Мой друг Дэн Никенс предложил запасные крылья и хвост от своего самолета, такой же модели, – подарок от его Джен моей Пафф. После восстановления Пафф вновь начала летать, и не хуже прежнего. Вот только она не говорила со мной, как раньше. Лишь после пяти полетов она вдруг сказала: «Привет». В тот момент мы как раз поднимались с поверхности озера во Флориде. И вновь долгое молчание.

Вскоре Дэн переправил ее по моей просьбе из Флориды домой, в штат Вашингтон. Здесь мы полетали какое-то время, практикуя посадки на сушу и на воду. Потом Дэн оставил ее со мной, а сам вернулся во Флориду.

Так все и было до сегодняшнего дня: Пафф стала очень молчаливой, и в воздухе, и на земле. Она по-прежнему была чудесным самолетом, вот только совсем не говорила. Ни словечка, пока я отлаживал ее. Ни словечка и сейчас, когда мотор ее разогревался перед полетом.

В полдень мы отправились в путь к озеру на материке. Мне хотелось, чтобы сегодня именно в этом красивом месте была наша первая посадка.

Нам потребовалось полчаса, чтобы долететь от острова, где я живу, до озера. Я стал настраиваться на предстоящую посадку. Трижды проверь посадочный механизм, Ричард. На 60 милях в час выпусти закрылки, замедлись и иди к воде. Нос чуточку подними…

Но речь не только обо мне, мелькнула у меня мысль. Нас же двое.

– Ты готова, Пафф? – спросил я скорее по привычке. – Садимся на воду.

– Я справлюсь, – прозвучал в моей голове ее ответ.

От неожиданности я вздрогнул.

– Этот год выдался для тебя нелегким.

– Для тебя тоже, – ответила она.

– Согласен, – сказал я с невольной ухмылкой.

– Ладно, ты готова, Пафф? – повторил я. – Летим к озеру.

– Мы летим к воде! – запела она. – Хотим окунуться в синие волны!

Я не мог поверить: Пафф пела для меня! От этой забавной песенки настроение у меня тут же поднялось, и я рассмеялся.

Какой контраст с молчанием предыдущих дней! Пафф веселилась, как ребенок. И было такое чувство, что ей хотелось поделиться своим настроением со мной.

Так мы болтали с ней еще минуть десять. Радостная Пафф пела и шутила без устали. Ее простая песенка была о том, что она снова летает и как это здорово – подняться в воздух вместе со мной.

Обогнув гору, мы увидели перед собой озеро. Легкий ветерок гнал по поверхности небольшие волны.

Я убрал шасси.

«Мои колеса убрали, – пела Пафф. – Их больше нет…»

Замедлился до 60-ти, выпустил закрылки.

«…и вниз идут закрылки, как из норок мышки…»

Осторожнее, Ричард, думал я. Ближе к воде. Еще ближе… ну все, пора…

«Как нежный одуванчик, мы с легкостью коснемся, коснемся…»

В этот момент я услышал, как ее днище скользнуло по волнам, и она плавно опустилась на воду.

«Ммм… ммм… мм… мы плещемся в воде, как лунный свет…»

Уже перед самой остановкой кабину окатило водой.

«…и мой пилот промок…»

Приземление было превосходным! Просто великолепным.

– Видишь? – сказала Пафф после секундного молчания. – Ты можешь приземляться так же здорово, как и раньше!

В следующее мгновение я вновь потянул рычаг газа на себя, мотор взревел, и Пафф легко оторвалась от воды, оставляя за собой пенистый след.

«Разве можно не любить воду, – запела она. – Не знаю…»

Второе приземление – еще удачнее первого. Третье… снова великолепно!

Такое чувство, что Пафф все делала сама.

«…а мой пилот – лучший, лучший в мире пилот…»

На скорости в 30 миль мы пробежались по поверхности, оставляя за собой белый след как от реактивного самолета.

И вновь вверх – пора возвращаться домой. Мы летели в нескольких футах над морем – маленький корабль, плывущий в небесах.

Пафф какое-то время молчала.

– Ну как ты, в порядке? – спросила она наконец.

– Не то слово! Пафф, ты прекрасна! Мне так нравится твой воздушный танец.

– Это наш танец.

В скором времени мы приземлились на взлетной полосе и заехали в ангар. Пафф не произнесла больше ни слова.

Стоило мне попасть домой, как я тут же сел к компьютеру и написал Дэну Никенсу письмо.

«Я немного подремонтировал Пафф, и сегодня, при ветре в 5 узлов, мы отправились на озеро. Представь себе, Дэн, минут через десять-пятнадцать после взлета Пафф вдруг заговорила! Это точно была она, хотя немножко не такая, как прежде. Счастливо щебетала и говорила без умолку – так здорово! Потом я начал снижаться, чтобы проверить, как поведет себя новое оборудование при посадке на воду. А Пафф при этом пела! Первое приводнение было просто великолепным. Затем мы снова взлетали и снова садились. И все было просто идеально…»

Дэн ответил практически сразу:

– ДА! Она ВЕРНУЛАСЬ!

– Она никуда и не уходила. Просто теперь она полностью с нами в этом пространстве-времени. И это радость для всех нас, друзей и поклонников Пафф.

– А ее молчание… Может, она просто проверяла твою искренность… твою преданность? Но как она могла сомневаться? Ведь ты так заботился о ней все это время!

– Ты, наверно, читал о подобных случаях: человек после травмы может надолго уйти в себя. Когда люди не способны взглянуть в лицо случившемуся, они просто замолкают. Не желают больше иметь дело с этой реальностью.

– До тех пор…

– До тех пор, пока их не вернет к жизни кто-то, кто их любит.

– Думаешь, так случилось и с Пафф? Этим и объясняется ее внезапное возвращение?

– А может, она просто выжидала. Ждала, пока вы не почувствуете, что снова доверяете друг другу.

– Не знаю, тебе виднее.

– В любом случае, я искренне рад за тебя и за Пафф. Хорошо, что вы снова вместе.

Дэн Никенс