Текст книги "Иллюзии"

14

 
Все люди, все события
в твоей жизни возникают потому,
что призвал их туда ты.
А вот что ты будешь с ними делать —
выбираешь ты сам.
 

– Разве тебе никогда не бывает одиноко, Дон?

Мы сидели в кафе, в городке Рейперсон, штат Огайо, когда мне пришло в голову спросить его об этом.

– Странно, что ты…

– Чш-ш, – сказал я, – я не закончил свой вопрос. Разве тебе никогда не бывает хоть чуточку одиноко?

– То, что ты считаешь…

– Подожди. Вот эти люди, мы видим их всего несколько минут. Изредка мелькает в толпе лицо, какая-нибудь красивая женщина, и мне хочется остановиться и сказать ей «привет», просто никуда не спешить и поболтать немножко. Но десять минут полета с ней или без нее, и я улетаю в Шелбивилл, чтобы никогда больше ее не увидеть. Вот потому и одиноко. Но мне кажется, я не смогу найти постоянных друзей, раз я сам непостоянен.

Он молчал.

– Или смогу?

– Теперь мне можно говорить?

– Пожалуй, да.

Гамбургеры в этом кафе подавали завернутыми в тонкую пергаментную бумагу, и когда вы ее разворачивали, оттуда высыпались маленькие кунжутные семечки, маленькие бесполезные семечки. Но сами гамбургеры были хорошие. Некоторое время он ел молча, я тоже, думая о том, что он мне ответит.

– Так вот, Ричард, мы – магниты, понимаешь? Нет, не то. Не магниты. Мы – только железо, обернутое медной проволокой, и как только нам нужно намагнитить себя, мы можем это сделать. Пропуская свое внутреннее напряжение через проволоку, мы можем привлечь все то, что нам нужно. Магнит не беспокоится о том, как он работает. Он таков по своей природе – он притягивает одни вещи, а на другие не действует.

Я доел жареную картошку и хмуро посмотрел на него:

– Ты забыл сказать одну вещь – как я это делаю?

– А ты ничего не делаешь. Космический закон, помнишь? Подобное притягивает подобное. Просто будь тем, кто ты есть, – спокойным, чистым, ярким. Все происходит автоматически. Если мы спрашиваем себя каждую минуту, действительно ли мы хотим это делать, если делаем только тогда, когда мы отвечаем себе «да», – это автоматически отталкивает тех, кому нечему у нас учиться, и притягивает тех, кто может учиться и у кого мы тоже можем чему-то учиться.

– Но в это нужно очень сильно верить, а тем временем ты становишься чертовски одиноким.

Он странно взглянул на меня поверх своего гамбургера:

– Вздор это насчет веры. Не нужна никакая вера. То, что нужно, – это воображение.

Он очистил стол между нами, отставив солонку, жареную картошку, кетчуп, вилки и ножи. Мне стало интересно, что же произойдет, что материализуется здесь, прямо перед моими глазами.

– Если у тебя есть воображение вот с это кунжутное семечко, – он положил семечко, взятое для примера, на середину чистого пространства стола, – для тебя нет ничего невозможного.

Я посмотрел на семечко, потом на него:

– Вы бы, Мессии, собрались вместе и договорились. Я-то думал – если весь мир против меня, то надо уповать на веру.

– Нет. Пока я был при деле, я хотел это исправить, но это была бы долгая и тяжелая борьба. Две тысячи лет назад, пять тысяч – у них не нашлось бы слова для воображения, а вера – это было лучшее, что Мессии могли придумать для весьма торжественно настроенной кучки последователей, жаждавших святости. Кроме того, у них не было кунжутных семечек.

Я точно знал, что у них были кунжутные семечки, но позволил ему соврать.

– От меня ожидается, что я воображу себя намагниченным? Я воображаю, что в Таррингтоне, штат Иллинойс, в толпе на выгоне появляется некая таинственная, мудрая, прекрасная леди, да? Это я могу сделать, но и только. Это просто мое воображение.

Он в отчаянии возвел очи к небу, которое в тот момент было представлено потолком из белой жести и холодным неоновым освещением кафе «Эм и Эдна».

– Просто твое воображение? Конечно. Этот мир – твое воображение, ты забыл? ГДЕ ТВОИ МЫСЛИ – ТАМ ТВОЙ ОПЫТ. КАК ЧЕЛОВЕК МЫСЛИТ – ТАКОВ ОН И ЕСТЬ. ТО, ЧЕГО Я БОЮСЬ, – ПРИХОДИТ КО МНЕ; ДУМАЙ И БОГАТЕЙ; ТВОРЧЕСКАЯ ВИЗУАЛИЗАЦИЯ РАДИ РАЗВЛЕЧЕНИЯ И ПОЛЬЗЫ; КАК НАЙТИ ДРУЗЕЙ, БУДУЧИ ТЕМ, КТО ТЫ ЕСТЬ!

Твое воображение не изменит Сущее ни на йоту, нисколько не подействует на реальность. Но мы ведь говорим о мирах Warner Brothers и киножизни, каждая секунда которой – это иллюзия и воображение. Все сны с их символами, которые мы, бодрствующие сновидцы, вызываем для себя сами.

Он расположил свою вилку и нож в одну линию, как будто строил мост от себя ко мне.

– Тебе интересно, что говорят твои сны? Так ты просто взгляни на факты твоей бодрствующей действительности и спроси, что они означают. Ты и твои самолеты в твоей жизни – каждый раз, когда ты посмотришь вокруг.

– Ну ладно, Дон. – Мне хотелось, чтобы он снизил темп и не вываливал на меня все сразу. Миля в минуту – это слишком много для новых идей.

– Если бы ты видел во сне самолеты, что бы это означало для тебя?

– Свободу. Самолетные сны – это для меня и бегство, и возможность летать, и стать свободным.

– Как сильно ты хочешь этого? Сон наяву – это то же самое, твое желание освободиться от всего, что тебя связывает. От рутины, от властей, от скуки, от силы притяжения. Ты не понял только одного – ты уже свободен и всегда был свободен. Если бы у тебя было воображения хотя бы на половинку кунжутного семени, ты был бы Верховным Лордом своей жизни Волшебника. Только воображение! Что ты на это скажешь?

Время от времени официантка, вытирая посуду, с удивлением поглядывала на него, прислушиваясь и дивясь, кто бы это мог быть.

– Так тебе никогда не бывает одиноко, Дон?

– Если только мне этого хочется. У меня есть друзья в другом измерении, которые временами бывают рядом со мной. У тебя тоже.

– Нет, я имею в виду это измерение, этот воображаемый мир. Покажи мне, что ты имеешь в виду, представь маленькое чудо с этим магнитом… Я очень хочу научиться этому…

– Ты сам мне покажешь, – сказал он. – Чтобы привлечь что-то в свою жизнь, вообрази, что это уже здесь.

– Что это будет? Моя прекрасная леди?

– Все что угодно. Леди потом. Что-нибудь маленькое для начала.

– Мне начинать практику прямо сейчас?

– Да.

– О’кей… ГОЛУБОЕ ПЕРО.

Он беспомощно взглянул на меня.

– Ричард, голубое перо?

– Ты говорил, что леди недостаточно мала.

Он пожал плечами.

– Прекрасно. Голубое перо. Вообрази перо. Визуализируй его, каждую линию, каждый краешек, кончик, Y-образное разделение там, где оно разорвано, пушок вокруг ствола. Всего минуту. Потом отпусти его.

Я на минуту закрыл глаза и увидел в уме образ – пять дюймов длиной, радужно-голубой, серебристый по краям. Яркое чистое перо, парящее там, в темноте.

– Окружи его золотистым светом, если хочешь. Обычно его применяют при целительстве, но это действует и в магнетизации.

Я окружил свое перо золотистым сиянием.

– О’кей.

– Вот так. Теперь можешь открыть глаза.

Я открыл глаза.

– Где мое перо?

– Если оно было у тебя ясным в твоем воображении, то оно уже в этот момент валится на тебя, как грузовик «Мак».

– Мое перо? Как грузовик «Мак»?

– В переносном смысле, Ричард.

Весь этот день я ждал появления пера, но оно не показывалось. Настал вечер. Мы обедали горячими сандвичами с индейкой, и тут я увидел его – картинка и надпись мелким шрифтом на пакете молока: УПАКОВАНО ДЛЯ МОЛОЧНОЙ ФЕРМЫ СКОТТА ФИРМОЙ «ГОЛУБОЕ ПЕРО», БРАЙАН, ОГАЙО.

– Дон, мое перо!

Он взглянул и пожал плечами.

– Я думал, тебе нужно настоящее перо.

– Что ж, для новичка сойдет любое перо, правда?

– Ты просто видел перо или держал его в руках?

– Просто.

– Тогда понятно. Если ты хочешь быть с тем, что притягиваешь, тебе нужно помещать в эту картинку и себя самого. Извини, я забыл тебе сказать.

Странное, неведомое чувство. Сработало! Я сознательно притянул свою первую вещь.

– Сегодня – перо, – сказал я. – Завтра – мир!

– Будь осторожен, Ричард, – сказал он. – Не то пожалеешь…

15

 
Истина, которую ты выражаешь,
не имеет ни прошлого, ни будущего.
Она есть,
и этого ей достаточно.
 

Я лежал на спине под Флитом, вытирая масло с нижней части фюзеляжа. Непонятно почему мотор теперь выбрасывал меньше масла, чем прежде.

Шимода покатал своего пассажира, затем подошел и сел на траву рядом со мной.

– Ричард, как ты надеешься поразить мир, когда все вокруг зарабатывают себе на жизнь в поте лица своего, а ты безответственно летаешь повсюду на своем чокнутом биплане и продаешь пассажирам полеты? – Он снова меня тестировал. – Вот вопрос, на который тебе придется отвечать неоднократно.

– Ну что ж, Дональд. Часть Первая. Я существую не для того, чтобы поражать мир. Я существую для того, чтобы прожить свою жизнь таким способом, который сделает меня счастливым.

– О’кей. Часть Вторая?

– Часть Вторая. Любой свободен делать все, что ему захочется, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Часть Третья. Ответственность – это способность отвечать, способность отвечать за тот способ жизни, который ты выбираешь. Существует, конечно, только одно существо, перед которым мы должны отвечать, и это?..

– Мы сами, – сказал Дон, отвечая воображаемой толпе сидящих вокруг искателей истины.

– Нам нет нужды держать ответ даже перед самим собой, если нам не хочется… Нет ничего плохого в том, чтобы быть безответственным. Но большинству из нас гораздо интереснее знать, почему мы делаем именно такой выбор – выбираем ли мы наблюдать за птичкой, или наступать на муравья, или ради денег делать то, чего мы делать скорее не хотели бы. – Я слегка поморщился. – Не слишком ли это длинный ответ?

Он кивнул:

– Длинноват.

– О’кей… «Как ты надеешься поразить мир»…

Я выкатился из-под фюзеляжа и некоторое время отдыхал в тени под крыльями.

– Как насчет того, что я позволяю миру жить по его выбору, а себе позволяю жить по своему собственному выбору.

Он одарил меня счастливой и гордой улыбкой.

– Ответ в духе настоящего Мессии! Просто, прямо, легко цитировать и непонятно, пока кто-нибудь не потратит время на то, чтобы внимательно это обдумать.

– Испытай меня еще раз, Дон. – Было восхитительно следить за тем, как работает мой ум во время подобных занятий.

– «Учитель, – сказал он, – я хочу, чтобы меня любили. Я добр и поступаю с людьми так, как я хотел бы, чтобы поступали со мной, но все равно у меня нет друзей и я совсем один». Как ты ответишь на вопрос вроде этого?

– Сдаюсь, – сказал я. – У меня нет даже самой туманной идеи о том, что на это ответить.

– ЧТО-ЧТО?

– Хоть немножко юмора, Дон, чтобы оживить вечерок. Безвредная смена аллюра.

– Лучше тебе поостеречься подобным образом оживлять вечерок. Играми и шуточками ты не сможешь решить проблемы людей, которые к тебе приходят, если только они не являются высоко продвинутыми, но тогда они и сами – Мессии. Тебе даны ответы, поэтому изволь их высказывать. Попробуй эту чушь типа «сдаюсь» – и ты увидишь, как быстро толпа может сжечь такого шутника на костре.

Я гордо выпрямился:

– Искатель, ты приходишь ко мне и ищешь ответа, и да будет дан тебе ответ: золотое правило не работает. Как тебе понравится встретиться с мазохистом, который поступал бы с другими так, как он хотел бы, чтобы поступали с ним? Или с поклонником Крокодильего Бога, который жаждет заживо быть брошенным в крокодилье болото? Даже Самаритянин, с которого все началось, – что заставило его думать, будто человек, которого он нашел лежащим у дороги, хочет, чтобы ему на раны лили масло? Что, если этот человек, принимая брошенный ему вызов, выбрал испытывать боль, чтобы исцелить себя духовно?

Для меня то, что я говорил, звучало убедительно.

– Даже если заменить правило на: ПОСТУПАЙ С ДРУГИМИ ТАК, КАК ОНИ ХОТЯТ, ЧТОБЫ С НИМИ ПОСТУПАЛИ, мы не можем знать, как кто-то, кроме нас самих, хочет, чтобы с ним поступали. Так что правило звучит, если применять его честно, следующим образом: ПОСТУПАЙ С ДРУГИМИ ТАК, КАК ТЕБЕ ПОИСТИНЕ ХОЧЕТСЯ ПОСТУПАТЬ С ДРУГИМИ. Встречай мазохиста этим правилом – и тебе не придется стегать его кнутом только потому, что ему так хочется. Точно так же от тебя не потребуется бросать того поклонника крокодилам. – Я взглянул на него. – Слишком многословно?

– Как всегда, Ричард. Ты потеряешь девяносто процентов своих слушателей, если не научишься быть кратким!

– Ну и что плохого в потере девяноста процентов моих слушателей, Дон? Что плохого в том, чтобы потерять всех моих слушателей? Я знаю то, что знаю, и говорю то, что говорю! А если это неправильно, тогда это просто слишком плохо. Прогулка на самолете – три доллара наличными!

– Знаешь что? – Шимода встал, стряхивая соломинки со своих синих джинсов.

– Что? – спросил я обиженно.

– Ты только что сдал экзамен. Как ты себя чувствуешь в роли Учителя?

– Чертовски расстроен.

Дональд Шимода взглянул на меня со своей промелькнувшей улыбкой.

– Привыкай, – сказал он.

16

 
Вот тебе тест,
с помощью которого можно
определить,
закончена ли твоя миссия на земле:
Если ты жив – она не закончена.
 

Магазин скобяных изделий, как водится, длинный-предлинный, полки уходят куда-то в бесконечность…

Я ушел далеко в сумрачную глубину магазина скобяных изделий Хейворда в поисках гаек и болтов 3 на 8 дюйма и пружинных шайб для хвостовых костылей Флита. Пока я искал, Шимода терпеливо бродил по магазину, поскольку ему тут, само собой, ничего не было нужно. Вся экономика, – подумал я, – пошла бы прахом, если бы все были похожи на него, производя себе все, что нужно, из мыслеформ и из ничего, и чинили бы все без запасных частей и без труда.

Наконец я разыскал полдюжины нужных мне болтов и направился с ними в обратный путь к прилавку, где стоял владелец магазина и играла тихая музыка. «Зеленые рукава». Эта мелодия для меня всегда была напоминанием о счастье, с самого детства. Сейчас ее исполняли на лютне, она звучала из какого-то скрытого проигрывателя… Странно услышать эту мелодию в городишке с населением всего в четыреста человек.

Оказалось, что это странно и для Хейворда, потому что это был никакой не проигрыватель. Владелец сидел на деревянном табурете и слушал, прислонясь к прилавку, как Мессия играет эту мелодию на дешевой шестиструнной гитаре, снятой с полки. Это была чудесная музыка, и, платя свои 73 цента, я замер, снова зачарованный ею. Может, виной тому было чуть металлическое звучание дешевого инструмента, но в ней был какой-то туманный отзвук Альбиона давно прошедших веков.

– Дональд, это прекрасно! Я и не знал, что ты умеешь играть на гитаре!

– А ты не умеешь? Тогда представь себе, как кто-нибудь подходит к Иисусу и протягивает ему гитару, а Он говорит: «Я не умею играть на этой штуке». Неужели Он бы сказал такое?

Шимода положил гитару на место, и мы вместе вышли на солнечный свет.

– Или если бы кто-нибудь проходил мимо, говоря по-русски или по-итальянски, ты думаешь, какой-нибудь Учитель, стоящий своей ауры, не знал бы, о чем он говорит? Или если бы ему нужно было починить дизельный трактор или управлять самолетом – он не смог бы этого сделать?

– Так ты на самом деле знаешь все эти вещи?

– Конечно, и ты тоже. Я просто знаю, что знаю все.

– И я мог бы так же играть на гитаре?

– Нет, у тебя был бы свой собственный стиль, отличный от моего.

– Как это сделать? – Я не собирался бежать назад и покупать гитару, мне просто было любопытно.

– Просто откажись от всех запретов и ограничений, а также от убеждения в том, что ты не умеешь играть. Прикоснись к вещи так, словно она часть твоей жизни, каковой она и является в какой-то альтернативной жизни. Знай, что для тебя играть хорошо – это нормально, позволь своему подсознательному «я» завладеть твоими пальцами – и играй.

Я где-то читал об этом, о гипнотическом обучении, когда ученикам говорят, что они мастера искусства, и они играют, рисуют и пишут, как настоящие мастера.

– Дон, трудно отказаться от убеждения, что я не умею играть на гитаре.

– Тогда тебе будет трудно играть на гитаре. У тебя на это уйдут годы практики, прежде чем ты позволишь себе делать это правильно, прежде чем твой высокосознательный ум скажет тебе, что ты страдал достаточно и заработал право играть хорошо.

– Почему же мне не нужно было долго учиться, как летать? А ведь предполагается, что это трудно, но я схватывал все на лету.

– Ты хотел летать?

– Ничего другого я не хотел! Больше всего на свете! Я смотрел вниз на облака и на утренние дымки, поднимающиеся вверх, в тишину, и я мог видеть… О, я понял. Ты хочешь сказать, что я никогда не чувствовал того же в связи с гитарой, ведь так?

– Ты никогда не чувствовал этого в связи с гитарой, Ричард?

– И это пронизывающее меня чувство, которое я испытываю прямо сейчас, говорит мне, Дон, что именно так ты и научился летать. Ты просто однажды забрался в кабину Тревл Эйра и полетел. Хотя раньше ты никогда не летал на самолете.

– Надо же, да у тебя интуиция!

– Ты ведь не сдавал экзамены для получения лицензии? Нет, погоди. У тебя даже лицензии нет, правда? Обычной пилотской лицензии?

Он посмотрел на меня с каким-то намеком на улыбку, словно я подначивал его показать мне лицензию, а он знал, что может ее показать.

– Ты имеешь в виду такой листок бумаги, Ричард? Что-то вроде прав?

– Да, листок бумаги.

Он не полез в карман и не стал вытаскивать бумажник. Он просто открыл свою правую ладонь – и там была полетная лицензия. Словно он ее так и носил всегда, ожидая, что я задам этот вопрос. Она не была выцветшей или помятой, даже не была сложена пополам, и я подумал, что десятью секундами раньше ее вообще не существовало в природе.

Но я взял ее и рассмотрел. Это было официальное летное удостоверение с печатью Министерства транспорта: Дональд Уильям Шимода, адрес в Индиане, имеющий право пилотировать гражданские самолеты – одно– и многомоторные, грузовые и планеры.

– А на вождение амфибии и вертолета у тебя нет прав?

– Будут, если понадобится, – сказал он так загадочно, что я расхохотался раньше, чем он.

Человек, подметавший тротуар перед International Harvester place, посмотрел на нас и тоже улыбнулся.

– А как же я? – сказал я. – Мне нужна лицензия на вождение транспортных самолетов.

– Тебе придется самому подделывать свои лицензии, – сказал он.

17

В радиобеседе Джеффа Сайкса я увидел Дональда Шимоду таким, каким никогда не видел прежде. Шоу начиналось в 9 вечера и должно было продолжаться до полуночи из комнатушки не больше часовой мастерской, где везде блестели какие-то кнопки и рукоятки, стояли полки с катушками записей коммерческих передач, пульты и телефоны.

Сайкс начал передачу с вопроса, есть ли что-нибудь незаконное в том, чтобы летать по стране на старинном самолете, да еще и катать людей.

Ответ на это такой: нет, в полетах по стране нет ничего незаконного, потому что эти самолеты инспектируются так же тщательно, как и любой реактивный авиалайнер. Они безопаснее и прочнее большинства современных самолетов этого класса, и все, что нужно, – это пилотская лицензия и разрешение владельца участка. Но Шимода сказал совсем иное.

– Никто не может, Джефф, помешать нам делать то, что мы хотим, – сказал он.

Что ж, это верно, но это не та тактика, которая требуется, когда беседуешь с радиоаудиторией, которой интересно узнать, с чего это мы тут вокруг разлетались. Минуту спустя после того, как он это сказал, на столе у Сайкса замигала лампочка прямого телефона.

– У нас вызов на первой линии, – сказал Сайкс. – Говорите, мэм.

– Я на линии?

– Да, мэм, вы на линии, и наш гость – мистер Дональд Шимода, пилот. Говорите, вы на линии.

– Так вот, я хотела бы сказать этому парню, что не каждый может делать то, что ему хочется делать, и что некоторым людям приходится зарабатывать себе на жизнь и иметь немножко больше ответственности, чем летать повсюду и устраивать карнавалы.

– Люди, которые работают, чтобы зарабатывать себе на жизнь, делают то, что они хотят, – то, что им больше всего хочется делать, – сказал Шимода. – Точно так же, как люди, которые зарабатывают свой хлеб, играючи…

– В писании сказано: «Потом и кровью будешь зарабатывать свой хлеб и в печали будешь есть его».

– Мы свободны делать и это, если хотим.

– Делай то, что можешь! Мне так надоели люди, подобные вам, которые говорят: делай то, что хочешь, делай то, что хочешь! Вы позволите всем одичать, и они разрушат мир. Посмотрите, что происходит с природой, с реками и океанами!

Она выдвинула ему пятьдесят различных доводов возразить, и он все их отверг.

– Если мир разрушится, о’кей, – сказал он. – Существуют тысячи миллионов других миров, из которых мы можем выбирать и которые можем создавать. Пока людям нужны будут планеты, у них будут планеты, на которых можно будет жить.

Едва ли это могло успокоить спрашивающую, и я взглянул на Шимоду удивленно. Он говорил исходя из своей точки зрения, основанной на перспективе множества жизней, учений, понятных разве что Учителю… Спрашивающая, естественно, предполагала, что в дискуссии речь идет только о реальности одного этого мира, где начало – рождение, а смерть – конец. И он знал это… Почему он это игнорировал?

– Все о’кей, не так ли? – сказал голос в телефоне. – В этом мире нет зла и нет греха вокруг нас? Вас это не беспокоит, не правда ли?

– Не о чем беспокоиться, мэм. Мы видим всего лишь один маленький проблеск целого, которое есть жизнь, и эта одна крохотная частичка – обман. Все сбалансировано, и никто не страдает, никто не умирает без своего собственного согласия. Никто не делает того, чего не хочет. Нет добра и нет зла вне того, что делает нас счастливыми и что делает нас несчастными.

Ничто из сказанного не делало леди из телефона менее раздраженной. Но она внезапно словно сломалась и просто сказала:

– Откуда вы знаете все, что говорите? Откуда вы знаете, что то, о чем вы говорите, – верно?!

– А я не знаю, верно ли это, – сказал Шимода. – Я верю в это, потому что верить во все это – весело.

Я прикрыл глаза. Он мог бы сказать, что испытал это, и это действует… исцеления, чудеса, сама жизнь, которая научила его мыслить верно и практично. Но он ничего этого не сказал. Почему?

Причина была. Глаза мои полузакрыты, почти вся комната тонула в сером полумраке, только расплывчатый силуэт Шимоды, наклонившегося к микрофону, выделялся в пятне света слабой лампы. Он говорил все это напрямик, не предлагая никакого выбора, не делая никаких попыток помочь бедным слушателям понять.

– Всякий, кто что-то значил, всякий, кто был счастлив, кто хоть что-нибудь дал миру, был божественно эгоистичной душой, жил ради своих собственных наилучших интересов. Исключений нет.

Следующим на передачу позвонил мужчина:

– Эгоистичным? Мистер, вы знаете, что такое Антихрист?

На секунду Шимода улыбнулся и расслабился. Казалось, что он знает позвонившего лично.

– Может быть, вы сами мне скажете? – спросил он.

– Христос сказал, что мы должны жить ради своих ближних. Антихрист говорит: будьте эгоистичны, живите для себя, а остальные пусть катятся ко всем чертям.

– Или к Богу, или куда-нибудь еще, куда захотят.

– Мистер, вы очень опасны, вы знаете это? Если все, наслушавшись вас, начнут делать что хотят? Что тогда будет, по-вашему?

– Я думаю, что, возможно, это была бы самая счастливая планета в этой части Галактики, – сказал Дональд.

– Я не уверен, мистер, что мне бы хотелось, чтобы мои дети слышали то, что вы говорите.

– А что хотят услышать ваши дети?

– Если мы свободны делать все, что нам хочется, тогда я волен выйти в поле со своим дробовиком и разрядить его в вашу дурацкую башку!

– Конечно, вы вольны сделать это.

На линии послышался громкий щелчок. Где-то в городе был по меньшей мере один разгневанный мужчина. И не он один, разгневанные женщины тоже звонили по телефону, каждая кнопка на пульте загоралась и мигала.

Не следовало этого делать – он мог бы сказать то же самое иначе, никого не выводя из себя.

На меня нахлынуло то же самое чувство, что и в Трое, когда толпа сорвалась с места и окружила его. Настало время, явно настало для нас время двигаться дальше.

Там, в студии, Справочник мне не помогал.

 
Для того чтобы жить
свободно и счастливо,
необходимо лишь пожертвовать скукой.
Поверь, иногда это не такая
уж легкая жертва.
 

Джефф Сайкс сообщил всем и кто мы такие, и что наши самолеты приземлились на поле Джона Томаса у шоссе номер 41, и что ночью мы спим под крылом самолета. Я чувствовал эти волны гнева, исходящие от людей, опасающихся за мораль своих детей, за будущее американского образа жизни, и ни то, ни другое не делало меня счастливым. Оставалось еще полчаса времени программы, а дела шли все хуже и хуже.

– Знаете ли, мистер, я думаю, вы – лжец! – сказал очередной позвонивший.

– Конечно, я лжец! Все мы во всем этом мире лжецы – все мы притворяемся теми, кем на самом деле не являемся. Ведь мы вовсе не тела, передвигающиеся по Земле, не атомы и не молекулы. Мы неубиваемые, неразрушимые идеи Сущего, как бы сильно мы ни верили в смерть…

Он сам первым напомнил бы мне, что я волен уйти, если мне не нравится то, что он говорит, и он бы смеялся над моими страхами перед жаждущей расправы толпой линчевателей с факелами возле наших самолетов.