Текст книги "Ничто не случайно"

Глава 14

НАС ПОДЖИДАЛИ двое мальчишек и собака.

– У вас случилась авария, мистер?

– Нет, никаких аварий, – ответил я.

– Вы видели, как я вам махал?

– А разве ты не видел, что мы махали вам в ответ? Или ты думаешь, что мы бы могли пролететь мимо и не ответить на твое приветствие? Кем ты нас считаешь в таком случае?

Мы выгрузили все свои пожитки и оттащили их по глубокой траве под навес разваливающегося сарайчика. К тому времени, когда мы успели установить свои рекламные знаки и были готовы приняться за работу, возле самолета собралось уже одиннадцать мальчишек, а рядом на траве лежало семь велосипедов. Ситуация была не самой приятной. Мы не хотели прогонять их, но в то же время нас не прельщала возможность того, что кто-то из них прорвет ткань крыльев.

– Можете, если хотите, садиться за руль, но ходите только по черной части крыльев, не ступайте на желтую. Будьте здесь внимательны.

Затем я спросил у того из мальчиков, который выглядел серьезнее других:

– Паренек, сколько жителей в вашем городе?

– Две тысячи сто шестьдесят.

Он знал точную цифру.

Внезапно возле хвоста самолета раздался небольшой взрыв и в воздухе закружилось несколько травинок.

– Ой, ребята, давайте со своими хлопушками подальше от аэроплана, договорились?

Со стороны группы мальчишек донеслись галдеж и смех, за которым последовал еще один взрыв под самым кончиком крыла. В этот момент я больше всего напоминал себе учителя младших классов, у которого возникли проблемы с дисциплиной.

– ЕСЛИ ЕЩЕ КТО-НИБУДЬ БРОСИТ ХЛОПУШКУ ВОЗЛЕ ЭТОГО АЭРОПЛАНА, Я ЕГО ПОЙМАЮ И ШВЫРНУ ДАЛЬШЕ ТОЙ ДОРОГИ! ЕСЛИ КТО-ТО ПЛОХО ПОНЯЛ, ЕМУ НИЧЕГО ХОРОШЕГО НЕ СВЕТИТ!

Угроз сработала мгновенно. В радиусе сто метров возле аэроплана взрывов больше не было.

Ребята роились вокруг нас как рыбы-лоцманы возле акул. Когда мы отходили от биплана, все следовали за нами. Когда мы прислонялись спиной к крылу, прислонялись и все остальные. Все их разговоры были вокруг того, кто отважился бы полететь, а кто нет … великое испытание.

– Я бы полетел, если бы у меня были деньги. Просто у меня их нет.

– А если я одолжу тебе три доллара, Джимми, ты полетишь?

– Нет, – ответил Джимми. – Я не смогу тебе потом вернуть.

Их страх перед самолетом был необычайным. Каждый из мальчишек то и дело заговаривал с катастрофах. «Что вы будете делать, если в воздухе отвалятся крылья? А если не откроется парашют?» Создавалось впечатление, что жители Кахоки будут сильно разочарованы, если с нами ни разу не произойдет несчастного случая.

– А я думал, что вы – смелые ребята, – сказал Стью. – Но оказывается, никто из вас не осмелится даже один раз подняться в воздух?

Они собрались на совет и пришли к выводу, что могут наскрести три доллара. Затем они послали к нам одного мальчика для переговоров.

– Если мы заплатим вам три доллара, мистер, вы покажете нам фигуры высшего пилотажа?

– Вы хотите сказать, что никто не хочет прокатиться? – спросил я. – Вы все будете наблюдать с земли?

– Да. Мы заплатим вам три доллара.

Чувствовалось влияние человеческого общества. Если никто из нас не может рискнуть, мы все вместе будем наблюдателями.

Ребята собрались возле конца взлетной полосы и уселись на траву возле дороги. Я вырулил на дальний конец взлетной полосы с тем, чтобы взлететь над ними в направлении города, что будет к тому же неплохой рекламой.

Мальчишки были лишь маленькими точечками вдали, когда колеса аэроплана оторвались от земли, но вместо того, чтобы подниматься вверх, мы остались вблизи земли, срезая в бреющем полете верхушки травинок, набирая скорость и направляясь прямо в толпу детей.

Если сейчас заглохнет мотор, думал я, мы поднимемся немного вверх, повернем направо и сядем на гороховое поле. Но мальчики всего этого не знали. Все, что они видели, – это был биплан, который разрастался перед ними до невиданных размеров, летя с ревом в их сторону, не сворачивая, не набирая высоту, но приближаясь, приближаясь, подобно огромной пятитонной хлопушке.

Как только они начали разбегаться в стороны и искать укрытие, мы с бипланом взмыли круто вверх и резко повернули вправо, оставляя гороховое поле в пределах досягаемости на тот случай, если придется планировать к нему с отказавшим мотором.

Один раз мы пролетели над городом для рекламы, а затем вернулись обратно в район взлетной полосы и закружились в петлях, бочках, горках и пикировании. Воздушное шоу длилось десять минут, включая набор высоты, и я ожидал услышать жалобы на то, что на три доллара можно было бы полетать и дольше.

– Это было классно, мистер!

– Да! И особенно вначале, когда вы летели прямо на нас! Мы так испугались!

Через минуту подъехал первый автомобиль, за ним последовали другие, и мы были рады их видеть. Стью занялся своим, принялся расписывать прелести полета в такой день, как этот, продавая идею взглянуть на Кахоку с прохладного ясного неба.

Когда Стью пристегивал нашего первого пассажира, тот сказал:

– Хочу чего-то необыкновенного.

Как только мы начали выезжать на полосу, к кабине подошел один из мужчин и сказал негромко:

– Этот парень известен в нашем городе как большой удалец. Когда будет высоко, переверни его вверх ногами пару раз, о'кей?

В каждом городе, где мы работали, главным участником представления была водонапорная башня. Для нас водонапорная башня стала действительно символом Города, каковым она была для тех, кто жил в ее тени. Оказавшись в воздухе над городом, в окружении солнца, ветра, кожи и тросов биплана, наши пассажиры впервые в своей жизни смотрели на водонапорную башню сверху, читая на ней в очередной раз большие черные буквы названия своего города.

В Кахоке я внимательно изучал всех своих пассажиров и заметил, что каждый из них пристально и подолгу смотрит на верхушку водонапорной башни, а затем на дорогу, которая уводит от нее за горизонт. Когда я увидел это, во время каждого полета я начал делать небольшой круг почета вокруг этой сияющей постройки с четырьмя колоннами и восьмифутовыми буквами КАХОКА. Подняться над ее уровнем значило для любого жителя города совершить что-то незабываемое.

К концу дня мы прокатили девятнадцать пассажиров.

– Я не устану повторять, Стью, – сказал я, когда мы шли в темноте в направлении города, – что здесь нам везет, и мы возьмем свое!

Мы прикончили свои гамбургеры в баре «Орбита» и вышли в темный сквер. Магазины были уже закрыты, и тишина медленно плыла над городом, как туман сквозь ветви больших вязов.

В парке находилась эстрада с покатым навесом, перед которой располагались ряды безмолвных деревянных скамеек, увенчанных тишиной и спокойствием теплой летней ночи. По пути нам попался универмаг «Сейб», магазины, днем торгующие всякой всячиной, гостиница, в фойе которой под потолком вращались лопасти больших вентиляторов. Если бы мне пришлось заплатить по одному доллару за каждое изменение, которое произошло в этом городишке с 1919 года, от сегодняшнего заработка осталось бы еще целое состояние.

Мы шагали по безлюдным тротуарам, возвращаясь на свое поле, и слышали смутные отголоски музыки, которые долетали иногда из домов вперемешку с желтым электрическим светом.

Безмятежность Кахоки не распространялась, однако, на ее комаров. От их жужжания становилось не по себе, а может быть, и еще хуже. В конце концов я изобрел метод «Б» для спасения от комаров, который требовал от того, кто желал спастись, залезть полностью одетым в спальный мешок и накрыть голову шелковой накидкой, оставив только едва заметную щель для воздуха. Метод работал довольно эффективно, хотя он не спасал от сверхзвукового рева тысяч маленьких крыльев.

Мы проснулись с первыми петухами, как раз тогда, когда комары отступают перед наступлением нового дня.

Я встал и добавил в мотор две кварты масла, осмотрев его как следует – приближающийся день обещал быть напряженным. Едва я успел закрыть крышку обтекателя, как неподалеку на поле остановилась машина, подняв на грязной дороге облако мелкой пыли.

– Вы этим утром еще будете летать с теми, кто желает покататься?

– Конечно, мадам. Все готово к тому, чтобы завести мотор лично для вас.

– Вчера я не успела полетать с вами и очень боялась, что вы можете улететь…

У меня не осталось сомнений в том, что она – учительница. В ее словах слышалась такая уверенность и власть, которая приходит только после вбивания в течение сорока лет истории Соединенных Штатов в головы десяти тысяч студентов колледжа.

Ветер, дувший утром над городом со скоростью девяносто миль в час, растрепал ее серебристо-голубоватые волосы, но она не обращала на это внимания. Она смотрела вниз на Кахоку и вдаль на горизонт, где виднелись окрестные фермы, в точности как ребенок, полностью забыв о том, где она находится и почему.

Через десять минут она вручила Стью три однодолларовые купюры, поблагодарила нас обоих и уехала, оставив на дороге медленно тающий шлейф летней пыли.

Вот это и есть настоящая Америка, думал я. Вот что такое подлинная центральная Америка, характер жителей которой по-прежнему напоминает о первых поселенцах, живших здесь сотни лет назад.

– Что ты об этом скажешь? – спросил Стью.

– Думаю, что нам предстоит неплохой денек, если желающие полетать начинают появляться так рано.

– Как ты оценишь их число? – спросил я, направляясь к городу и к завтраку. – Сколько пассажиров будет у нас сегодня?

– Я скажу… двадцать пять. Сегодня мы прокатим двадцать пять человек, – ответил Стью, стараясь идти в ногу со мной.

– Не слишком ли мы оптимистичны в это утро? Ясное дело, что сегодня будет хороший день, но не настолько хороший. Мы прокатим восемнадцать человек.

В ресторане к нам присоединился один из наших вчерашних пассажиров по имени Пол, который был владельцем небольшого клочка земли недалеко от дороги, ведущей в город.

– Забежал сюда всего лишь на минутку, чтобы выпить с вами чашечку кофе, – сказал он.

В этот момент я как раз рассуждал о том, что, должно быть, нет ничего более ужасного в мире, чем есть на завтрак остывший поджаренный пончик.

– Я всегда хотел летать, – сказал Пол. – Всегда хотел, но как-то не удавалось до сих пор. Вначале мои домашние были против того, чтобы я приходил к вам. Моя жена отнеслась к этому с неодобрением. Но вчера вечером я преодолел их сопротивление, и вот сегодня, может быть, снова полечу.

Под влиянием пончика мои мысли начали принимать другой оборот. На что был бы похож этот мир, если бы мы все должны были получать разрешение своих жен и семьи для того, чтобы сделать то, что хотим? Если бы для осуществления своих желаний нам нужно было созывать целый комитет советчиков? Был бы это какой-то другой мир, или это тот мир, в котором мы уже живем сейчас? Я отказался верить в то, что это и есть наш мир, и положил остаток пончика в пепельницу.

– Вам нужно прокатить старого Кении. Ребята, он просто с ума сойдет от удивления! Сегодня я приведу его к вам. Приведу его сегодня вечером! Думаю, у вас наберется немалая толпа… просто здорово, что вы прилетели в наш город. Эта маленькая взлетная полоса просто протянулась себе за городом, и никому до нее дела нет. Когда-то у нас был летный клуб с парой аэропланов, но вскоре они всем наскучили, и теперь остался только один аэроплан. Если хотите, можете взяться за его ремонт.

Через несколько минут Пол отправился по своим делам, а мы вышли на июльскую жару штата Миссури. Мимо нас по улочке быстро проехал трактор, его большие задние колеса пели по мостовой.

В половине одиннадцатого наша работа приняла широкий размах. Один молодой человек летал четыре раза, снимая каждый раз по несколько пленок с помощью своего фотоаппарата «Polaroid». Через две недели он собирался уйти в армию, и поэтому тратил свои деньги так, будто собрался расправиться с ними полностью к концу этих двух недель. Я вспомнил о веселой и беззаботной жизни молодых пилотов-камикадзе, погибших совсем недавно… этот несчастный парень будет жестоко разочарован, если ему каким-то образом удастся выжить после первой недели в армии.

Следующим в очереди на полет был фермер-великан, который держал в руках пластиковую сумку, наполненную до краев конфетами.

– Эй, Дик, – обратился он ко мне, прочтя мое имя на ободке кабины. – Сколько ты возьмешь с меня за то, чтобы пролететь над моей фермой так, чтобы я мог высыпать это своим детишкам? До нее девять миль на север, она находится в районе восемьдесят первой станции.

– Ну, это нужно будет пролететь 18 миль… будет стоить… пятнадцать долларов. Это, конечно, очень большая цена, но, видишь ли, когда мы вылетаем за пределы этой местности…

– Вполне подходящая цена. По рукам! Мои дети сойдут с ума, когда увидят, что их папаша летает в небе на аэроплане…

Через пять минут мы оставили позади Кахоку и урчали над мягко вздымающимися холмами и приветливыми полями к югу от реки Дес-Мойнс. Он указывал путь, пока мы не приблизились к белому фермерскому дому в полумиле от дороги.

Мы пошли на снижение и покружили над домом. На звук «Урагана» из дома выбежали его жена и дети. Он изо всей силы махал им, а они отвечали ему с земли, размахивая обеими руками.

– ЛЕТИ ПРЯМО НАД НИМИ! – крикнул мне фермер, показывая сумку с конфетами, чтобы я понял, зачем это нужно.

Биплан снизился до высоты 50 футов и зашел на круг как раз над небольшой толпой на земле. Его руки заработали, и конфеты полетели вниз. Дети, как мангусты, бросились врассыпную, молниеносно поднимая их с земли, то и дело вскакивая, чтобы помахать еще раз своему папе. Мы сделали еще два круга, и мужчина дал сигнал, что можно возвращаться.

Мне никогда не приходилось летать с более удовлетворенным пассажиром. Он улыбался, как Санта-Клаус, летящий посреди лета по небу в своих красно-желтых санях. Он прилетел и улетел, как и обещал, хорошенькие маленькие дети были бесконечно счастливы, вот и сказочке конец.

Но когда мы вернулись, для саней уже собралось много работы.

Один пожилой скептик решил все же прокатиться, но предупредил меня:

– Только без всяких этих ваших выкрутасов, ясно? Чтобы наверху все было гладко и красиво!

Полет действительно получился гладким и красивым, пока не пришло время снижаться для посадки. Тут моему пассажиру вдруг пришло в голову начать отчаянно размахивать руками и дико визжать.

Я кивнул и улыбнулся, сосредоточивая внимание на посадке, не расслышав ни одного его слова до тех пор, пока мы не остановились вновь возле дороги.

– В чем было дело? – спросил я. – У вас в полете были какие-то неприятности? Что вы мне хотели сказать?

– ООО-ХХХ! – сказал он с улыбкой человека, которому удалось провести саму смерть. – Когда мы снижались, там, после последнего разворота… оохх! Я увидел, что мы заходим на посадку в самый центр пруда, и поэтому завопил: «ВЫРАВНИВАЙ, ПАРЕНЬ, ВЫРАВНИВАЙ!» И вы выровняли полет как раз вовремя.

День был очень жарким, и мотор не останавливался ни на минуту. Когда самолет приземлялся, целая толпа ребятишек устраивалась освежаться в потоке воздуха за хвостом биплана. Они плескались в воздушной реке как молодая форель, разбегаясь со счастливыми улыбками на лицах каждый раз, когда я нажимал на газ, чтобы вырулить на взлетную полосу. Оказываясь в толпе пассажиров, я поднимал вверх свои защитные очки и расслаблялся на ветру, который обтекал кабину.

Однажды, когда я приземлился, Стью разговаривал с двумя репортерами. Их интересовали мы и наш аэроплан. Они задавали вопросы и щелкали фотоаппаратом.

– Большое спасибо, – сказали они, уходя. – Сегодня в десять двадцать о вас будет передача.

После обеда мы все катали и катали пассажиров, однако помнили, что это наш второй день в Кахоке, и пришло время подумать о том, куда лететь дальше.

– Меня прельщают две возможности: остаться здесь и заработать деньги или же полететь дальше и заработать еще больше денег, – сказал Стью.

– Давай переночуем здесь, а завтра поутру двинемся дальше.

– Ненавижу оставлять злачное место. Но мы же всегда можем сюда вернуться, правда?

Мы лежали в теплой полуденной тени крыла, пытаясь спастись от жары в прохладной дреме. С неба донесся еле различимый звук.

– Аэроплан, – сказал Стью. – Вон, смотри. Он тебе не кажется знакомым?

Я посмотрел. Высоко в небе кружил желтый Каб. Очевидно, пилот разглядывал что-то на земле. Затем аэроплан немножко снизил высоту, сделал петлю и бочку. Это был тот же самый Каб, который летал в составе пятерки лучших американских пилотов на смотре в Прейри дю Шайен.

– Это же Дик Уиллеттс! – воскликнул я. – Это … но как он узнал … конечно, это он!

Через несколько минут Каб уже катил по траве и остановился возле нас. Какой приятный вид! Дик был высоким и спокойным человеком и к тому же очень опытным пилотом, который своим неожиданным появлением напомнил нам, как одиноко путешествовать на одном аэроплане.

– Приветствую! Так я и знал, что где-то встречусь с вами на своем пути.

– Но как ты нашел нас? Позвонил Бетт, что ли? Как тебе это удалось?

– Сам не знаю. Просто подумал, что вы, наверное, где-то здесь, – ответил Дик, развалившись в своей кабине и неторопливо покуривая трубку. – Это первое место, куда я полетел вас искать, честное слово.

– Гм. Просто фантастика.

– Да. А как у вас здесь идут дела, катальщики?

Дик остался с нами и после обеда тоже летал с пассажирами раз пять. У меня появилась возможность остаться на земле и послушать, что говорят люди после полета. Я убедился, что все они, оказавшись снова на земле, склонны верить в то, что пилот, с которым они летали, – это лучший пилот в мире.

– Что вы чувствовали, когда он садился? – спрашивал один из них. – Я вообще не заметил того момента, когда колеса коснулись земли. Он сел так мягко, что я мог слышать, как под нами появилась посадочная полоса, но не почувствовал этого.

– Знаешь, я ему очень сильно доверяю… Что ты думаешь о своем пилоте, Ида Ли? – спросил жену фермер в рабочем комбинезоне после того, как она полетала с Диком.

– Все было так интересно и красиво, – ответила она. – Думаю, что он – хороший пилот.

Около пяти часов я заметил, что горючего у меня не хватит для того, чтобы при такой интенсивности полетов дотянуть до заката, и в то же время оказалось, что ключи от единственной бензозаправки в городе были у человека, который уехал.

– Я слетаю в Кеокук, Ричард, – сказал я, – а ты продолжай радовать наших пассажиров, летай с ними.

– Давай, – ответил он.

Через двадцать минут я с разочарованием взирал на кеокукский аэропорт. Здесь была бетонная взлетная полоса, везде виднелись новые постройки. Садиться на такую твердую поверхность означало полностью сточить о бетон хвостовой костыль, а для того, чтобы долететь до следующего аэропорта, у меня явно не хватит горючего. Но к западу от поля остался небольшой клочок травы, и мы приземлились там.

Для того, чтобы подъехать к заправочной станции, нужно было пересечь бетонную взлетную полосу, где вдоль края проходила глубокая грязная канавка, над которой возвышался пятидюймовый край бетона. Я проехал туда-сюда вдоль взлетной полосы, выбрал самый чистый участок канавки и попытался прямо заехать на него.

Не получилось. Грязь замедлила скорость движения биплана, и к тому времени, когда мы приблизились к бетонной бровке, нажатие на газ до упора не помогло нам преодолеть ее.

Я заглушил свой «Райт», повторяя про себя нелестные высказывания о новом поколении летной техники, появление которого привело к повсеместному исчезновению травяных взлетно-посадочных полос. Я пообещал себе никогда больше не садиться в Кеокуке или в каком-либо другом современном аэропорту и пошел искать кого-нибудь с машиной, которая вытянула бы меня из затруднительного положения.

Трактор с косилкой для травы, который работал поблизости, был ответом на мой вопрос.

– Привет! – окликнул я тракториста. – У меня небольшая проблема с тем, чтобы пересечь вашу новую бетонку. Не подтянешь ли меня своим трактором?

– О, конечно. Мой трактор может таскать в десять раз большие самолеты.

Он прекратил косить сразу же, и мы вместе на его тракторе направились обратно к аэроплану. Когда мы прибыли на место, ко мне в кабину заглядывал один из служащих при летной школе, которая находилась рядом с аэропортом.

– Кажется, ты застрял, – сказал он.

– Да, сэр, – ответил я. – Но с этим мы справимся за какую-то минуту и я подъеду к вам заправиться.

Я снял с трактора моток буксирного троса и протянул его от железного крюка на тракторе до переднего шасси своего биплана.

– Вот, должно быть, и готово. Мы будем подталкивать за концы крыльев, если увидим, что трактору приходится туго.

– Ему не придется туго. Не беспокойся.

Трактор действительно оказался на высоте. Через несколько секунд биплан свободно стоял на бетоне, готовый к тому, чтобы я завел мотор и покатил на заправку.

– Спасибо. Ты просто выручил меня.

– Это все чепуха. Мой трактор может таскать в десять раз большие самолеты.

Служащий нервно посматривал на большой стальной пропеллер с надеждой, что я не буду просить его крутануть его рукой, чтобы завести мотор. Это кажется ужасным для того, кто никогда не заводит с руки моторы «Райт». Но у меня не было выбора – заводная ручка осталась в Кахоке.

– Почему бы тебе не заскочить сюда в кабину, – сказал я, – пока я буду вращать винт?

Пока он забирался туда, я подошел к нему и показал, где находится газ, включатель зажигания и тормоза.

– После того, как заведется, немножко потяни газ на себя, – посоветовал я. – А заведется он с пол-оборота.

Я провернул винт несколько раз и сказал:

– Порядок, теперь включай зажигание, жми на тормоза, и мы запустим мотор.

Я крутанул большую лопасть, и мотор сразу же заработал. Вот что значит старый надежный «Райт».

Не спеша я направился к кабине, но вдруг заметил, что человек в кресле пилота оцепенел от ужаса, и что мотор ревет немного громче обычного. Он работал на полном газу, и мой помощник от ветра и шума забыл, что в этом случае нужно делать. Он сидел в кабине, уставившись прямо вперед, а биплан сам по себе начинал разгоняться.

– ГАЗ! – закричал я. – СБРОСЬ ГАЗ! – В моем сознании замелькали видения о том, как Паркс поднимается в воздух с человеком на борту, который понятия не имеет, как на нем летать. Я бросился к кабине, но биплан уже быстро катил по бетону, а мотор дико ревел. Это все напоминало сон, в котором я пытаюсь догнать поезд. Я изо всех сил прыгнул на кабину, ухватился одной рукой за кожаный ободок, но дальше двигаться я не мог. Сильный поток воздуха очень мешал мне, и я мог только бежать рядом с бипланом.

Перед моим взором вспыхнула картина, на которой от биплана остались одни лишь обломки. Она дала мне силу еще раз рвануться сквозь ураган и выскочить на крыло. Мы двигались со скоростью 20 миль в час и быстро разгонялись. Я прильнул к краю кабины, напрягая все силы, которые я только мог выжать из своего тела. Парень сидел в кабине с восковым лицом: взгляд устремлен в одну точку, рот открыт.

Биплан двигался уже слишком быстро и к тому же начал поворачивать в сторону. Мы вот-вот должны были съехать в кювет. Еще одним отчаянным движением я рванулся в кабину, ухватился за рычаг и яростно дернул его. Но было уже слишком поздно, и мне ничего не оставалось делать, как висеть дальше на кабине, пока биплан движется. От заноса в сторону шины взвизгнули, одно крыло поднялось вверх, другое сильно ушло вниз и заскрипело по бетону. Я замер, ожидая, что вот-вот сломаются колеса или отлетит все шасси.

Пять секунд невиданного стального напряжения, и крылья снова выровнялись, вслед за чем биплан замер без движения, целый и невредимый.

– Вот как, – сказал я, задыхаясь, – въезжают в кювет.

Этот парень, как робот, вылез из кабины, но не сказал ни слова. Оказавшись снова на земле, он деревянной походкой направился в сторону конторы. Я видел его в последний раз.

Мотор по-прежнему работал. Я уселся в кресло пилота и некоторое время побеседовал с бипланом. Он велел мне никогда впредь не подпускать к себе неумелых людей, и я пообещал ему, что этого никогда больше не повторится.

Солнце клонилось к закату, когда я приземлился в Кахоке. Дик собирался улетать.

– Мне уже пора, – сказал он. – Я говорил жене, что буду дома в семь, а сейчас уже семь. Я сейчас покажу вам над полем невиданные финты и улечу восвояси. Когда вернетесь снова в наши места, дайте о себе знать.

– Хорошо, Ричард. Спасибо за компанию.

Я крутанул винт его Каба, и он поднялся в воздух. Как и обещал, он проделал великолепную последовательность фигур высшего пилотажа у нас над головой, а в заключение продемонстрировал несколько собственных номеров – полет со скольжением, повороты с остановкой, отвесные подъемы и пикирование.

Не успел Дик скрыться за горизонтом на западе, как к нам привалила целая толпа желающих прокатиться, и мы пролетали без перерыва все оставшееся время до наступления темноты. Накрывая на ночь аэроплан и направляясь в трактир «Орбита», мы чувствовали себя так, будто заработали целое состояние. В этот день мы прокатили двадцать шесть пассажиров, а Дик еще пятерых. Он окупил свой бензин и масло, а мы со Стью заработали чистыми 98 долларов.

– Мы почти осуществили свою мечту – пересечь стодолларовый рубеж.

Теперь мы были богачами и заказали себе по два коктейля.

Стью очень беспокоился, как бы мы не пропустили программу телевизионных новостей в десять двадцать. Поэтому мы направились в фойе гостиницы, где работал оставленный без внимания старый телевизор.

Фойе было интересным. Вентиляторы обдавали нас сверху слабым потоком воздуха, напоминая о тех временах, которые еще не совсем ушли в прошлое. Возле стойки висел колокольчик из серии тех, которые начинают звонить, когда ты дотрагиваешься до кнопки наверху. На стене висел исполинский радиоприемник «Файрстоун Эйр Чиф». В высоту он достигал четырех футов, и трех – в ширину. Над его кнопками находились бумажные наклейки: WGN, WTAD, WCAZ. Если я нажму на эти кнопки, гадал я, увижу ли я, как по Алленскому бульвару бодро шагает Фред Аллен, или это будет Джек Армстронг, этот Всеамериканский Парень, или Эдгар Берген вместе с Чарли Мак-Карти? Я боялся попробовать.

Новости в десять двадцать прошли без единого упоминания об этих веселых путешественниках по воздуху, которые приземлились на окраине Кахоки, и Стью был раздосадован.

– Один раз я мог попасть на телеэкран? Единственная возможность! И вот все материалы обо мне валяются где-то на полу в телестудии!

В эту ночь Стью попытался использовать марлю в качестве сетки против комаров, подвесив ее к нижней поверхности крыла. Насколько я мог оценить его затею, в темноте это выглядело очень здорово, но не работало. Комары сразу поняли, что нужно сесть на марлю, подойти пешком к ее краю, зайти внутрь, а затем снова пустить в ход крылья. Это была еще одна неприятная ночь.

Когда мы после нескольких часов сна поплелись завтракать, я спросил:

– Ну что, Стью, пришло время двинуть дальше?

– Думаю, что пора, – ответил он, зевая. – Прости. Чертовы комары.

Зато в это утро нам повезло с официанткой, которая оказалась такой очаровательной, что было трудно представить себе, почему «Warner Brothers» упустили возможность сделать из нее кинозвезду.

– Что мы сегодня будем на завтрак? – ласково спросила она.

– Оладьи с вишнями, пожалуйста, – ответил я, – целую гору, и с медом.

Она записала наш заказ, а затем задумалась.

– Мы не подаем оладьи с вишнями. Разве они есть в меню?

– Их там нет, но они ужасно вкусные.

Она улыбнулась.

– Я принесу вам оладьи с вишнями, если вы достанете вишен, – сказала она.

Я тут же отправился на рынок, который находился на два дома ниже по улице, и купил за 29 центов баночку вишен. Официантка была еще возле нашего столика, когда я вернулся и торжественно поставил перед ней банку.

– Их нужно взять и высыпать прямо в масло.

– Всю банку?

– Да, мисс. Всю. И прямо в масло. Отличные получатся оладьи.

– Хорошо… Я скажу повару.

Как только она ушла, я заметил, что мы не одни за столиком.

– Стью, смотри, с нами за столом муравей.

– Спроси у него, куда мы сегодня полетим.

И он развернул на столе нашу походную карту.

– Вот сюда мы тебя посадим, дружок, – сказал я, помогая муравью занять на карте нужное место. – Это так называемый Муравьиный Метод Навигации, мистер Макферсон. Ты только отмечай ручкой, куда он поползет. Куда поползет, туда и полетим.

Муравей испугался и побежал на большой скорости через штат Миссури на восток. Затем он остановился, нервно попятился на юг, повернул на запад, снова остановился и направился на северо-восток. Линия, которую Стью вычертил ручкой, проходила через несколько перспективных городов, но вскоре муравей взял твердый курс на восток, туда, где находилась сахарница. Потом он переступил через складку на карте и одним этим своим шагом покрыл 300 миль, которые проходили через южный Иллинойс. Вскоре он достиг края карты и без оглядки устремился к сахару.

Мы съели свои неповторимые оладьи с вишнями и еще раз посмотрели на полученную линию. Вплоть до складки план муравья был довольно-таки хорошим. Летим на восток и на юг, описывая полукруг, который заканчивается возле Ганнибала, штат Миссури. Потом мы отведаем на вкус настоящего лета на юге штата Иллинойс, попадая как раз в сезон летних ярмарок. На этих ярмарках могут быть неплохие заработки.

Итак, решение принято, сосуд для воды наполнен, мы говорим «до свидания!» нашей официантке, даем ей на чай за ее красоту и отправляемся к аэроплану.

Через полчаса мы снова в воздухе, пробивая себе путь против ветра. Муравей, правда, ничего не сказал нам о том, что ветер будет дуть нам навстречу. И чем дальше мы летим, тем больше меня возмущает поведение этого глупого муравья. Мы летели над несколькими городами, где не было места для посадки, над одинокой военной частью и дальше, над миллионами акров фермерских полей. Было очевидно, что если на востоке и есть где-то сахар, то нам его не найти.

Возле Григвилла, штат Иллинойс, была неплохая ярмарка, но нигде поблизости не было места для посадки, кроме соседнего поля с пшеницей. Ее золотистый цвет не был иллюзией. Если принять во внимание цены на пшеницу на рынке, одна посадка на такое колосистое поле обошлась бы нам никак не меньше, чем в 75 долларов.

Мы летели дальше, дни шли, и наше богатство начало потихоньку подтаивать.

Возле Рашвилла тоже была ярмарка с толпами потенциальных пассажиров, а также лошадьми и тележками, расположенными вокруг в радиусе четверти мили. Но опять не было места для посадки. Мы угрюмо покружили над ней и направились дальше, проклиная муравья.

В конце концов мы вернулись в Ганнибал и побеседовали с Виком Кирби, старым летчиком, который заведовал здесь аэропортом. Мы пробыли у него некоторое время, заправились здесь бензином со скидкой, потому что на все старые аэропланы на бензозаправке Ганнибала распространяется скидка, и, следуя совету Вика, полетели на север, в Пальмиру, штат Миссури.