Текст книги "В поисках невинности. Новая автобиография"

17 Созыв старейшин

Каждый год в январе сильные мира сего собираются на швейцарском горном курорте в Давосе на Всемирный экономический форум. На этом форуме сходятся ведущие политики и бизнесмены, здесь встречаются старые друзья, здесь заводят новые знакомства, и, что самое важное, здесь спорят, обсуждают и делятся идеями. Видимо, есть что-то в свежести швейцарского воздуха, скрипе снега под ногами и в лаконичности природы этого места, что помогает мыслить ясно.

Поздним январским вечером 2006 года мы с Джин Олванг прилетели в Давос для участия в форуме. Вокруг громоздились швейцарские горы, смутно темнея в лунном свете, а я все крутил в голове цель нашего приезда. Мы привезли сюда не новый бизнес-проект, мы собирались продвигать нашу идею Совета старейшин и посмотреть, кого можно убедить присоединиться к этому начинанию. Перспективы и будоражили мое воображение, и вызывали тревогу: начиная новое дело, я обычно оглядывался на конкурирующие компании, которые работали в этой области не так, как собирался работать я, и подтверждал свою правоту их (неудачным) примером. Но с проектом Совета старейшин все обещало быть иначе – до нас никто не делал ничего похожего. Мы с Джин и Питером Гэбриэлом собрали прекрасную команду для работы над проектом в зародыше: сначала к ней подключилась документалист Андреа Баррон, потом – основательница благотворительного фонда Peace Direct Сцилла Элворти, затем в нее вошло множество других добровольцев, готовых жертвовать своим временем ради того, чтобы идея обрела форму. Однако теперь нам была нужна более широкая поддержка.

В течение следующих трех дней мы с Джин и Питером активно привлекали сторонников. Нам были нужны не просто толстосумы – люди должны были понимать, ради чего все это, и верить в нашу мечту. Мне удалось привлечь к проекту интереснейших личностей – футуролога Питера Шварца и его жену, основателя компании AKQA Аяза Ахмеда, Джимми Уэйлса из Wikipedia и Ларри Бриллианта из Google.org. На встречу пришла одна дама, и я уступил ей свое место. Оказалось, что это была Пэм Омидьяр из фонда Humanity United, которая впоследствии вложила в наш проект миллионы.

– Я не забыла твою вежливость, – скажет она потом, много лет спустя.

Это тоже был урок. Хорошие манеры тебе ничего не стоят, но чуть-чуть внимания к людям – и ты можешь многого добиться.

Через полгода, в июле, уже в несколько ином климате, я организовал одну за другой три встречи на острове Некер. Помимо ведущих бизнесменов, филантропов и политиков, мы пригласили еще двух человек, которых Нельсон Мандела посоветовал как потенциальных старейшин: это были экс-президент США Джимми Картер и архиепископ Десмонд Туту. Каждое утро мы встречались в Храме. Это красивейшее сооружение недалеко от моего дома, а внутри – отличный длинный стол, за которым удобно сидеть и беседовать, глядя на океан через панорамные окна. Идеальное место, чтобы получить порцию вдохновения.

Я бегал между группами и пытался всех увлечь идеей Совета старейшин. Мы обсуждали, чем он будет заниматься и на что надо обратить особое внимание, каким будет его руководство и какой – структура. В первое же утро я объявил: «С этого момента вводится запрет на презентации PowerPoint. Они только мешают и наводят тоску на аудиторию. Каждый должен говорить искренне, от души». Джин потом призналась, что всю ночь готовила слайды. Но свое видение она представила именно так, как я от нее и ждал: профессионально и увлеченно. Потом выступил Питер, а позже и я – надо же было объяснить, почему эта инициатива кажется нам самым важным, что мы сделали в жизни.

Я было порадовался, что все идет как по маслу, но тут встал Джимми Картер, стряхнул пылинку со своей белой рубашки и, прокашлявшись, произнес со своей особенной, картеровской хрипотцой: «Прости, Ричард. Я ценю твои благие намерения, но я просто не представляю, как это все будет работать».

Его слова несколько поколебали мою уверенность. Я вырос на уважении к этому человеку, единственному президенту США, который не ввязывался в войны, мудрому и честному политику, понимающему, как устроен мир. Если он считает Совет старейшин провальной идеей, тогда что мы все здесь, черт побери, делаем?

Я увел Джин и Питера в свой крохотный кабинетик. Мы были ужасно расстроены, а я корил себя за то, что мы впустую потревожили таких замечательных людей. Однако Питер предложил посмотреть на это иначе – не как на провал, а как на новую возможность.

– Мы слишком все усложняем, – пояснил он. – Может быть, просто спросим, что, по их мнению, будет работать?

Мы с Питером хотели одного – выступить в роли посредников и обеспечить поддержку. Надо было дать понять людям – вы здесь не чужие, это будет ваша собственная организация, не наша. Взяв себя в руки, я вышел обратно к гостям.

– Чтобы все заработало, – сказал я, – мы все должны доверять друг другу, открыться друг другу. Как этого добиться, я не знаю. Питер тоже не знает. Поодиночке мы бессильны, а вместе у нас хотя бы есть надежда.

Когда я договорил, архиепископ Туту – «зовите меня просто Арх» – решил меня поддержать.

– Когда мы создавали Южноафриканскую комиссию по установлению истины и примирению, мы тоже не знали, с чего начать, – напомнил он, и все вокруг одобрительно закивали. – Мы просто взялись за дело и вместе построили работоспособную организацию.

И начался спор: что Совет старейшин сможет изменить в этом мире? Все обсуждалось жестко, открытым текстом – от вариантов финансирования и структуры управления до тех проблем, на которые нужно в первую очередь обратить внимание совета. А потом на моих глазах Арх и Картер, усевшись под деревом на Черепашьем пляже, под шум океана набросали черновик базовых принципов группы и ее основных ценностей.

«Старейшины выражают независимое мнение, – написали они, – не связанное с интересами какой-либо страны, правительства или организации. Мы обязуемся представлять общие интересы человечества и отстаивать универсальные права человека, присущие каждому из нас. Мы считаем, что в любом конфликте важно выслушать каждую сторону – нравится это кому-то или нет. Мы намерены действовать смело, говорить горькую правду и нарушать табу».

Через две недели состоялось потрясающее по силе выступление экс-президента Картера: он говорил о потенциале Совета старейшин. По его словам, несмотря на ключевую роль ООН в разрешении конфликтов, мнение старейшин может оказаться даже более весомым. «Совет может быть совершенно независимым, может реагировать быстро, он не отчитывается перед великими державами, он принимает решения, основываясь на моральном авторитете, а не на политическом влиянии».

Я слушал его с каким-то благоговейным трепетом. Теперь и он, и Арх были преданы идее на все сто.

* * *

Пока архиепископ Туту помогал нам собирать Совет старейшин, в его родной Южной Африке встала во весь рост проблема, на которую нельзя было закрывать глаза. Концерт 46664 помог осознать эту проблему и принес в Южную Африку надежду, но меня все сильнее тревожило бездействие южноафриканских властей в борьбе со СПИДом. Казалось, что попросту отсутствует политическая воля посмотреть в лицо кошмару, который убивал сотни тысяч человек.

В августе 2006 года министр здравоохранения ЮАР Манто Тшабалала-Мсиманг на международной конференции в Торонто заявила, что лучшее лекарство против СПИДа – диета из картофеля, свеклы, чеснока и лимона. Это было какое-то безумие. 26 октября я вернулся в Южную Африку – мы вместе с представителями организации Starfish собирались побывать в детских домах для ВИЧ-инфицированных сирот. Меня по-прежнему беспокоило, что властям все равно.

Готовясь выйти на сцену во время благотворительного мероприятия в Мупмаланге, я обернулся к Джин Олванг:

– Я не могу молчать.

– А если ты выскажешься, тебя могут выдворить из ЮАР, – возразила она. – И тогда мы подведем людей, с которыми тут работаем.

Я прекрасно это понимал, но был настолько зол, что не мог просто оставить все как есть. Когда я вышел на сцену, я отложил листок с заготовленной речью в сторону и сделал то, к чему призывал участников встречи старейшин на острове Некер: начал говорить прямо и искренне. Сначала я похвалил президента ЮАР Мбеки и Африканский национальный конгресс (АНК) за все, что они сделали для борьбы с апартеидом. Но дальше я призвал их к ответу за преступления против человечности и обвинил в том, что они допустили гибель множества людей. Не признавая антиретровирусные препараты, они тем самым убивали своих собственных граждан. Я считал, что преступление, в котором виновны президент Мбеки и министр здравоохранения, которую недаром прозвали Доктор Свекла, – не что иное, как геноцид. Да, жестко, однако в 2008 году исследование, выполненное в Гарварде, показало, что политика Мбеки, который не позволял нормально обеспечивать медикаментами пациентов со СПИДом, привела к гибели – только по приблизительным оценкам – 330 тысяч человек и к заражению ВИЧ 35 с лишним тысяч новорожденных.

Я не из тех, кто прячется от драки, поэтому отправился на национальное телевидение, чтобы и дальше гнуть свою линию. «Поезжайте в Америку или в Британию, – говорил я интервьюеру, – и вы увидите, что там люди больше не умирают от СПИДа. Но у вас в ЮАР очень своеобразная власть: министр здравоохранения продолжает рекламировать чеснок как лекарство от всех бед, а президенту наплевать на проблему СПИДа. Все это крайне печально».

К моему удивлению – и к чести президента, Мбеки направил мне длинный рукописный ответ, на составление которого, как мне рассказывали, у него ушла вся ночь. «Я, как и многие другие люди в нашей стране, отношусь к вам с уважением и почтением, – написал он, – поэтому со всей серьезностью принимаю суровое обвинение, которое вы выдвинули». Мбеки решительно защищал свой подход к проблеме СПИДа, но при этом предложил мне встретиться с ним и министром здравоохранения, а также сказал, что хотел бы выслушать мою точку зрения.

Я собрал экспертные мнения по поводу того, как исправить политику властей Южной Африки в области здравоохранения, и 6 ноября отправил ответ. Я извинился за свою несдержанность, вызванную горем и гневом – у нас на глазах сельские жители погибают от СПИДа, – и добавил, что правительство Южной Африки нуждается в поддержке всего мира: «Конечно, у нас нет ответов на все вопросы, – написал я, – и мы полностью отдаем себе отчет, что проблема намного сложнее, чем это кажется со стороны». Я пообещал оказывать поддержку стране всеми возможными способами и предложил устроить встречу в том же месяце.

В ответ президент Мбеки собственноручно написал длинное искреннее письмо, в котором объяснял, как воспитание и жизненный опыт привели его к таким чудовищным выводам о ВИЧ. В письме говорилось о том, что, по его мнению, нужно сделать, чтобы справиться с бедой, и о недостаточном количестве рабочих мест в ЮАР. Мбеки писал об отчаянном положении Южной Африки: нужда и нищета длились десятилетиями, необходимо смягчить последствия такой жизни. Чернокожие южноафриканцы «надеются, что когда-нибудь здесь станет достаточно медицинских учреждений, которые помогут им полностью восстановить здоровье и справиться с серьезными заболеваниями». В завершение президент написал: «Мы остаемся собой только потому, что неуклонно следуем этическому и гуманистическому принципу “umuntu ngumuntu ngabantu” – “каждый человек благоденствует лишь тогда, когда благоденствуют все”».

Меня растрогало, что он предложил встретиться с его старенькой мамой: «Моей маме в феврале этого года исполнилось 90. Она так и живет в сельском районе, где я родился, и сохранила живой ум и восприимчивость, которые всегда ее отличали. Даст бог, когда-нибудь Вы сможете посетить ее деревенский дом. Если это произойдет, надеюсь, Вы внимательно выслушаете ее рассказы о болезнях и смерти сельских жителей, которые многие годы были ее близкими соседями».

Президент нашел время на такое личное письмо, и это поумерило мое желание бодаться: я почувствовал, что его гуманистический посыл был вполне искренним. «Честность и искренность Ваших писем помогли мне более глубоко понять Вашу точку зрения», – ответил я. А потом добавил, что буду счастлив встретиться и поговорить с его мамой, и cпросил, могу ли я взять с собой свою маму, чтобы и она узнала, как живет Южная Африка: «Моей маме сейчас 81 год, и она по-прежнему довольно грозная леди. Уверен, они смогут найти общий язык».

Мы продолжили переписку, и я предложил создать Центр контроля заболеваний в Африке – чтобы обозначить некий положительный результат нашего общения. Ненормально, что такого центра до сих пор не было на континенте, который отчаянно в нем нуждался. Более того, 1 декабря, во Всемирный день борьбы со СПИДом, правительство Южной Африки провозгласило девиз «Остановить ВИЧ и СПИД и выполнить обещание!» Впереди был еще долгий путь, но можно было надеяться хотя бы на переворот в сознании людей. Несколько недель ушло на переговоры с руководством АНК, мы провели множество встреч и наконец утрясли все детали. Центр контроля заболеваний можно было открывать.

Однако за день до объявления о создании центра Национальный исполнительный комитет АНК вынес вотум недоверия президенту Мбеки, и ему пришлось уйти в отставку. Когда Джейкоб Зума заступил на пост президента, он согласился продолжить работу по созданию Центра контроля заболеваний и даже попросил меня принять участие в пресс-конференции, чтобы объявить об этом решении, что я и сделал. Но это был последний раз, когда мы с ним общались. Мы постоянно обращались к правительству, пытаясь сдвинуть дело с мертвой точки, но, к сожалению, ничего не получалось. Без личного деятельного участия Мбеки политической воли на развитие проекта больше не было.

Центр контроля заболеваний по-прежнему не открыт, но Центр здравоохранения в Бхубези живет и развивается. За последние 10 лет я много раз был в Бхубези. Радует, что тысячи и тысячи человек получают такую нужную им медицинскую помощь.

Я знаю, это капля в море, но за 10 лет центр принял более 325 тысяч пациентов, здесь прошли проверку на ВИЧ/СПИД почти 25 тысяч человек (40 % оказались ВИЧ-положительными, и те, кому это требовалось, начали получать бесплатную жизненно необходимую антиретровирусную терапию). Центр не просто оказывает поддержку людям, страдающим от смертельных заболеваний, он стал своего рода маяком общественной жизни, тем местом, где можно получить рекомендации и поддержку по любым медицинским вопросам. Кроме того, центр посещают различные здравоохранительные организации – например, Starkey Hearing Foundation, которая предоставляет слуховые аппараты людям, живущим в отдаленных районах.

На сегодня Starkey Foundation изменила жизнь почти двух миллионов людей, подарив им слуховые аппараты. В 2015 году, в тот день, когда аппараты получали пациенты Бхубези, у меня на душе было тепло как никогда. Самой первой девочке, пришедшей за аппаратом, я помогал его подобрать. Я надевал на нее устройство, настраивал его (это было просто), а она мне улыбалась. Впервые в жизни услышав звук – это был звук моего голоса, – она закричала от радости. Этот крик счастья я не забуду никогда.

* * *

К маю 2007 года Мандела и Граса составили список 12 старейшин. Променяв суматоху Йоханнесбурга на безмятежность саванны, мы прилетели в Улусабу – послушать первое обращение Нельсона Манделы к старейшинам. Это было удивительно и непередаваемо – Мандела поднимался на холм, а сопровождала его шумная и веселая разноголосица: наша команда, не сговариваясь, вдруг запела. Мандела, в своей знаменитой цветастой рубашке, даже пританцовывал, держась за руки с местными жителями!

Нам везло и дальше: на видеосвязь вышел Кофи Аннан, который был в поездке по делам ООН, и Мандела просто спросил его:

– Согласен стать одним из старейшин?

– Как я могу отказаться, если меня все видят? – рассмеялся Кофи. – Конечно, я согласен.

С финансами тоже все складывалось удачно. Мы поставили себе задачу собрать средства, которые покрыли бы все расходы, связанные с работой Совета старейшин за три года: 18 миллионов долларов. Я был настолько уверен в этой идее, что убедить остальных оказалось даже проще, чем я рассчитывал.

Чтобы представить миру Совет старейшин, мы выбрали дату – 18 июля, 89-й день рождения Манделы, и место – Конституционный холм в Йоханнесбурге. Во времена апартеида там была тюрьма, а потом ее перестроили, и теперь это здание Конституционного суда ЮАР. Мы шли по длинному коридору, его стены пестрели рисунками, сделанными во времена движения за установление истины и примирение. Я остановился у трогательного мемориала людям, которых держали в этой тюрьме. Вдоль стены тянулись ряды крестов – один крест за каждый день 27-летнего тюремного заключения Манделы. Да, мы выбрали правильное место, чтобы рассказать людям о новой силе, которая будет сражаться за дело мира.

Приехали многие старейшины: Мандела и его жена Граса Машел, Кофи Аннан, президент Картер, бывший президент Ирландии Мэри Робинсон, архиепископ Десмонд Туту, основатель Gramin Bank и нобелевский лауреат Мухаммад Юнус. По видеосвязи за церемонией следили и другие старейшины: основательница индийской Ассоциации самозанятых женщин Эла Бхатт, бывший премьер-министр Норвегии Гру Харлем Брунтланн, бывший министр иностранных дел Алжира Лахдар Брахими и экс-президент Бразилии Фернанду Энрики Кардозу.

Перед самым началом мероприятия сгорели два генератора, и начался кавардак. Я сломя голову бросился за сцену, нашел Майлза Пекхэма, и тот соорудил третий генератор. Мы с Питером представили концепцию Совета старейшин, а затем Питер так спел «Biko»[22]22
  Песня Питера Гэбриэла с альбома 1980 года, посвященная Стиву Бико, чернокожему борцу с апартеидом, убитому полицией. Его гибель вызвала волну протестов во всем мире, а сам Бико стал символом сопротивления апартеиду.


[Закрыть], что сердце просто замирало. Прекрасно выступили Джимми Картер и Кофи Аннан, а от слов Арха мы и смеялись, и плакали:

– Мы обязаны нашей свободой выдающимся людям, – говорил он. – Не за гневом и злобой последнее слово. Оно за добротой, радостью и смехом, заботой и состраданием.

А Мадиба выступил с такой вдохновенной речью, каких я никогда не слышал.

– Давайте называть их старейшинами мира – не из-за их возраста, но из-за их личной и коллективной мудрости. Сила этой группы не в политической, экономической или военной власти, но в независимости и честности этих людей. Я знаю, что вы с вашим опытом и вашей энергией, с вашей безусловной преданностью мечте о лучшем мире сможете стать исключительно независимой и здоровой силой добра, которая будет браться за самые сложные и трудноразрешимые проблемы.

Это были сильные слова, и сказаны они были сильно. Меня проняло до глубины души – как и всех в зале. Быть свидетелем происходящему – вот лучшая награда. И было здорово смотреть, как легко старейшины включились в работу. Они тут же собрались и начали составлять план совместных действий, начав с поездки в Дарфур, чтобы своими глазами увидеть гуманитарную ситуацию и решить, чем можно помочь. Наша идея воплотилась в жизнь: Совет старейшин был созван.

18 Глобальное потепление

В конце лета 2006 года Эл Гор спросил: нельзя ли нам встретиться? Раньше мы не виделись и договорились вместе позавтракать в Лондоне. Когда он закончил говорить, мне показалось, что больше я есть не смогу.

Может, это и прозвучит странно, тем более от человека, который запускает уже третью авиакомпанию, но меня и до беседы с Элом Гором все сильнее тревожил один вопрос, не слишком-то совместимый с моим бизнесом, – глобальное потепление. Однако наша встреча заставила меня еще глубже погрузиться в эту проблему. Это был не визит вежливости – Эл приехал показать и рассказать, что мир стоит перед лицом глобальной катастрофы и почти ничего не делает, чтобы ее предотвратить. А Эл делает. Я уже был немного в теме и все же оказался совершенно не готов к тому эффекту, который произвели на меня слова Эла. Уилл Уайтхорн и Джин Олванг молча сидели рядом, сосредоточенно слушали, и все мы были поражены этим рассказом. Слова Эла были такими ясными, а доказательства настолько исчерпывающими, что мне стало совершенно понятно – надо что-то делать, пока еще не слишком поздно.

Впоследствии рассказ Эла превратился в убедительный документальный фильм «Неудобная правда», который привлек внимание миллионов людей к вопросу глобального потепления. Эл очень хотел найти какого-нибудь выдающегося бизнесмена, который смог бы публично высказаться о проблеме и увлечь других предпринимателей.

– Ты сейчас в таком положении, когда действительно можешь что-то изменить, – сказал он мне. – Сделаешь этот огромный шаг – за тобой пойдут другие.

Когда Эл ушел, я занялся самокопанием. Как будет выглядеть бизнесмен, который управляет тремя авиа– и одной железнодорожной компанией, если возглавит борьбу против глобального потепления? Я вспомнил, что читал по теме, и обратился к книгам вроде «Скептический эколог» (The Skeptical Environmentalist) Бьорна Ломборга и серии Джеймса Лавлока о теории Геи. Я пообщался с Джимом Лавлоком, и его оценки только укрепили меня в моих новых взглядах. Очевидно, что количество углекислого газа и других парниковых газов в атмосфере растет безумно быстро, газы образуют постепенно утолщающееся покрывало вокруг Земли, а это приводит к повышению температуры. Мне было понятно: или мы принимаем самые серьезные меры, или нас ждет катастрофа, причем катастрофа не только для окружающей среды, но и для экономики, культуры, животных и людей. Я задумался: а в каком, собственно, виде мы оставим нашу планету внукам? И пришел к выводу, что надо сделать все возможное, чтобы катастрофы не произошло.

А что я могу? Я решил, что в течение следующих нескольких лет всю прибыль от транспортных компаний, входящих в Virgin Group, нам следует инвестировать в исследования возобновляемых источников энергии и развитие новых чистых технологий – экологически безвредных, низкоуглеродных видов топлива. Как вы уже, наверное, поняли, я очень сильно верю в людей. Предпринимательство создало многие современные чудеса света – и оно же должно помочь нам преодолеть препятствия на пути к лучшему будущему. А новые шаги, новые проекты позволят проникнуть в самую суть проблемы.

Позже президент Билл Клинтон пригласил меня выступить в рамках сентябрьского форума Clinton Global Initiative. Билл – прирожденный организатор и своего не упустит: когда я согласился участвовать, он тут же позвонил мне и спросил, собираюсь ли я говорить о чем-то конкретном. Я понял, что это прекрасная возможность поделиться своими планами. Когда я разъяснил Клинтону, чего я хочу, он был очень доволен и пообещал сделать мое выступление центральным событием мероприятия.

21 сентября в нью-йоркском отеле Sheraton президент Клинтон вышел на сцену и представил меня, превознеся до небес. Он расписывал меня гостям, среди которых были Билл Гейтс, президент Франции Жак Ширак, Руперт Мёрдок и Уоррен Баффетт, как «одного из самых интересных, креативных, искренне преданных своему делу людей». Я был польщен – вернее, был бы польщен, если бы только не отлучился в туалет, пропустив свою очередь.

Собравшиеся заозирались, не понимая, куда я пропал, но наконец я поднялся на сцену и изложил наш план:

– Вот что мы решили. Всю прибыль, полученную от наших транспортных компаний Virgin Group, мы будем вкладывать в решение проблем окружающей среды, – сказал я.

Еще не зная, что грядет мировой финансовый кризис, я рассчитывал примерно на три миллиарда долларов за 10 лет.

– Нашему поколению родители оставили удивительно прекрасный мир, который сами получили от наших дедов, – объяснял я. – И только от нас зависит, сможем ли мы сохранить его для наших детей и внуков таким же прекрасным. Наше поколение не должно оказаться ответственным за необратимое разрушение окружающей среды.

Я рассказал о нашем новом предприятии Virgin Fuels, которое будет инвестировать в биотопливо и другие инновации, то есть в разработку экологически чистого авиационного топлива. Вместе с Шаем Вайсом и Эваном Ловеллом из Virgin Group мы решили не останавливаться на биотопливе, а расширить инвестиции в экологию и в начале 2007 года создали независимую инвестиционную компанию Virgin Green Fund. С ее помощью мы планировали более широко вкладываться в возобновляемые источники энергии и энергосберегающие технологии.

– Единственный способ справиться с глобальным потеплением – инвестиции в новые виды топлива и источники энергии, которые смогут заменить ископаемые углеводороды, – закончил я.

* * *

Глобальное потепление не единственная серьезная проблема, которая волнует меня в последнее время. Точно так же остро стоит и проблема оборота наркотиков: именно из-за нее я взял на себя роль члена совета Глобальной комиссии по вопросам наркополитики.

В 1960-е, во времена моей юности, когда я создавал свою звукозаписывающую компанию, казалось, что запах дури носится в воздухе. Наши магазины были местом, где молодежь могла зависнуть и послушать музыку. Я был типичным парнем 1960-х – нам было приятно посидеть и потупить с друзьями, слушая свежие записи Pink Floyd под косяк с марихуаной. Но на самом деле, кроме травы время от времени, я никогда серьезно не употреблял: кайф я ловил от работы и приключений.

Никогда – за одним исключением: когда в 1974 году я отправился на Ямайку, чтобы убедить Питера Тоша подписать контракт с Virgin Records. Питера я считал единственным регги-исполнителем, не уступающим по таланту Бобу Марли, поэтому, услышав, что он уходит из Wailers и начинает сольную карьеру, я решил подписать с ним контракт. Прилетел на Ямайку, нашел дом Питера, постучал в дверь. Ответа не последовало, хотя из дома доносился какой-то шум. Я уселся на пыльную землю у дома и стал ждать. Было полное ощущение, что прошло минимум трое суток. Люди приходили и уходили, а Питер, похоже, знал, что я сижу под дверью, и проверял, насколько сильно я хочу подписать с ним контракт. В конце концов он вышел ко мне.

– Наверное, надо тебя впустить, – прогудел он и кивком предложил мне сесть прямо на пол посреди гостиной. Потом он исчез в прихожей и вернулся с огромной коробкой травы. Я сидел, выпучив глаза, пока он забивал самый длинный косяк в мире. Мы просидели у него (лучше сказать, провалялись без сил на полу) два дня – столько времени нам и потребовалось, чтобы опустошить ту коробку. Каким-то образом я прошел его обряд инициации, и он подписал контракт с Virgin Records. На следующий год мы выпустили альбом «Legalize It» («Легализуй это»), гимн марихуане.

Питер курил марихуану для расслабления и вдохновения, но многие другие музыканты не отказывались и от наркотиков посильнее. Я видел, как люди борются с зависимостью, – разные люди, в том числе и те, кто записывался у нас, начиная от Сида Вишеса и заканчивая Боем Джорджем. С возрастом я начал понимать, что криминализация употребления наркотиков только усугубляет зависимость. На исполнение антинаркотических законов тратится более 100 миллиардов долларов ежегодно – столько же, сколько на международную помощь. И ладно бы эти деньги расходовались на поддержку – нет, их тратят на войну против людей, и мир терпит огромные экономические, социальные и человеческие потери. Сотни тысяч попадают в тюрьму, и сотни тысяч гибнут. Кроме того, война с наркотиками раскрутила и криминальную наркоиндустрию с оборотом 320 миллиардов долларов в год. Эта война лишь подпитывает терроризм – и не делает ничего, чтобы снизить производство, распространение и употребление наркотиков.

Мою уверенность подкреплял и собственный опыт: на злоупотребление наркотиками и наркозависимость нужно смотреть как на вопрос здравоохранения, а не как на криминальную проблему. На дворе XXI век, а я который год говорю об этой проблеме и вижу, что многие со мной согласны, но боятся высказаться. Я давно считаю, что нужна более разумная политика оборота наркотиков и к этой политике должен присоединиться весь мир. Самое главное – как-то убедить власти (которые прячут голову в песок), что война с наркотиками проиграна и что есть решение получше.

В 2010 году бывший президент Бразилии Фернанду Энрики Кардозу пригласил меня присоединиться к недавно созданной Глобальной комиссии по вопросам наркополитики, первой в истории. Группа тут же взялась за работу – предстояли широчайшие исследования наркополитики в разных странах мира. Многие члены комиссии в свое время были кто президентом, кто премьер-министром – Колумбии, Мексики, Швейцарии, Греции, так что у них была информация из первых рук, они своими глазами видели, чем оборачиваются драконовские законы, и были полны решимости как-то компенсировать свое былое бездействие. Кроме того, в комиссию вошли Кофи Аннан, бывший председатель Совета управляющих Федеральной резервной системы США Пол Волкер и бывший госсекретарь США Джордж Шульц, а через какое-то время к ним присоединились участники из Чили, Чехии, Великобритании, Португалии, Перу, Индии, Пакистана, Польши и Америки. Доказательная база понемногу формировалась.

Я был единственным предпринимателем в комиссии и смотрел на проблему с точки зрения бизнеса. Участвуя в совещаниях комиссии, которые проходили в разных странах – от Швейцарии до США, я всегда говорил, что сделал бы я сам, если бы речь шла о бизнесе. «Война с наркотиками губит миллионы людей и набивает миллиардами долларов карманы наркобаронов, – доказывал я на встрече, которая проходила в нью-йоркском Музее современного искусства. – Будь это бизнесом, я бы закрыл его за неэффективность еще в прошлом веке и попробовал что-то еще. Так мир и должен поступить».

Впрочем, новый век действительно принес кое-какие коренные перемены: люди начинали понимать, что борьба с наркотиками – это не только борьба с наркобизнесом. Все больше стран – от Швейцарии до ЮАР – следовали новому, более разумному подходу: наркоманию предлагалось рассматривать как проблему здравоохранения. Особенно меня заинтересовал пример Португалии, где еще в 2001 году впервые в Европе официально отменили любое уголовное преследование за личное употребление наркотиков – да, не только марихуаны, но и кокаина, и героина, и метамфетаминов. Я побывал там в декабре 2011 года, чтобы от лица Глобальной комиссии поздравить португальцев с успехами их наркополитики и самому взглянуть, как работают португальские меры. Конечно, наркотики и открытость – слабо совместимые вещи, однако данные были убедительными. Я видел наркозависимых – их не бросили в кутузку, а обеспечили им терапию. Людей, обратившихся за помощью в борьбе с наркоманией, стало в два с лишним раза больше. Многие героиновые наркоманы избавились от зависимости и снова нормально живут в обществе (а в США, где сохраняются жесткие запреты, от передозировки ежегодно умирает больше американцев, чем было убито во Вьетнаме).