Текст книги "Контрабанда без правил"

Ричард Цвирлей
Контрабанда без правил

Ryszard Ćwirlej

Ręczna robota

* * *

Все права защищены. Любое копирование, публичное размещение и тиражирование в коммерческих целях запрещено.

Ręczna robota © Ryszard Ćwirlej. 2010. All rights reserved.

© Перевод. Пальянова Г.В., Пальянова И.В. 2019

© Оформление. Издательство ИП «Янушкевич». 2019

Пролог

г. Катовице, пятница, 20 сентября 1985 года, 7:15

С утра шел дождь. Красный автобус № 297 притормозил, чтобы пропустить двигающийся навстречу зеленый «Фиат», а затем пересек проезжую часть и выехал на небольшую улицу, ведущую в новый микрорайон Охойец. Его передние колеса влетели в огромную лужу, забрызгивая тротуар грязной дождевой водой.

– Смотри, куда едешь, – возмутился Алойз Пёнтек, угрожая водителю автобуса кулаком. Вода намочила ботинки и штанины. Он быстро отряхнул грязь, но это не помогло, брюки намокли. В конце концов он махнул рукой и решил, что зайдет в магазин по другую сторону улицы Вальтера Янке и посидит на подоконнике над радиатором. Может, немного подсохнет, подумал он и быстро перешел дорогу.

Магазин, который местные с большой натяжкой называли универсамом, имел продолговатую форму и был одной из самых важных точек на карте микрорайона. Считалось, что он лучше снабжался продуктами. Однако для Алойза это не имело значения. Вопросы покупки мяса, колбасных изделий и овощей нисколько его не волновали. Об этом заботилась жена. Он интересовался универсамом, потому что здесь можно было раздобыть пиво «Тыске Гроне», иногда даже попадалось «Княжеское». Он очень любил пиво, особенно по утрам с похмелья.

Он подошел к двери универсама. Та открылась перед ним от толчка изнутри, и на улицу вышел одетый в потасканный плащ Герард Матусяк. Шестидесятилетний низкорослый мужчина, всего каких-то метр пятьдесят, радостно улыбнулся при виде Алойза:

– Алойз, друг, как дела?

Они поздоровались, обменявшись рукопожатием.

– Ну и вид у тебя, – Герард посмотрел на грязные и мокрые брюки друга.

– Да это тот баран на автобусе, – ответил Алойз, кивая головой в сторону улицы. – Мне надо выпить, чтоб он был здоров.

– Ясное дело, – согласился с ним друг. – Ездят и ни на кого не смотрят. А ты смотри сюда, – сказал он, быстро расстегивая плащ.

За пояс была заткнута бутылка плодово-ягодного вина. Алкоголь продавался с 13 часов, но у Герарда в универсаме были связи. Его знакомая работала в продуктовом отделе, и в экстренных случаях он мог рассчитывать на товар из-под прилавка. Сначала он хотел купить пиво, которое можно было продавать с самого утра. Но оказалось, что денег ему хватает только на чернила, так что нечего было долго рассуждать.

– Нормально, чернила тоже сойдут. Зайду еще купить пива, одной бутылки мало, – сказал Алойз и исчез за дверью магазина, оставив Герарда одного.

Спустя пять минут он вернулся. В руке он держал авоську, в которой было несколько бутылок «Тыске». Он всегда носил ее в кармане куртки на всякий случай, если ему вдруг понадобится что-нибудь купить. Сейчас авоська пригодилась, чтобы нести пиво.

– Давай сюда бутылку, если вылетит, будет жалко.

Мужчина бережно положил бутылку в авоську, и они вдвоем пошли по тротуару. Им не нужно было договариваться, куда пойти выпить. Метров пятьсот от этого места, ближе к центру Катовиц, был заросший кустарником глубокий овраг, который давно облюбовали местные алкоголики. Достаточно было спуститься вниз по протоптанной толпами любителей вина тропинке, чтобы попасть в скрытое от посторонних глаз место. Там можно было спокойно выпить, не опасаясь, что какой-нибудь милиционер прицепится к дегустаторам дешевого алкоголя.

Они прошли мимо высоток и небольшого рынка. Здесь было шумно с раннего утра. Длинная очередь женщин стояла перед киоском, где цыплята продавались без карточек. Вторая, еще больше, стояла перед мясным. Двое мужчин не обратили внимания на стоявших женщин. Они лишь ускорили шаг, как будто боялись, что встретят знакомую или соседку. Лучше не попадаться на глаза этим старым кошелкам, которые могут человека незаслуженно обговорить. Но они обратили внимание на противоположную сторону улицы. Там, в трехэтажном старом здании, был пивной бар «У Плюты». В это время он был еще закрыт, так как работал с девяти, а на тротуаре уже стояла небольшая группа любителей пива. Они вовсе не ждали, когда откроется бар. Здесь они скидывались на первое пиво, которое собирались выпить под универсамом; бар «У Плюты» был лишь местом собрания жаждущих всего микрорайона.

Алойз кивнул собравшимся мужчинам и прибавил скорость. Он был знаком с ними, но не слишком их уважал. Он не проводил время в компании этих синяков. Они принадлежали к худшей категории алкоголиков, у которых никогда не водились деньги. Двое или трое были местными, остальные – отбросами из рабочего общежития. Заработанные деньги они сразу пропивали, а потом, чтобы выпить, вынуждены были скидываться. Вот они совсем другое дело. У Алойза и Герарда были деньги. Правда, не очень много, но всегда. Они были шахтерами на пенсии, поэтому у них было, что пропить. Большую часть шахтерской пенсии они отдавали женам, остальное тратили на свои нужды, то есть ежедневное пиво и вино, а иногда на карточную игру «Скат».

Не оглядываясь больше на людей у бара, они спустились к оврагу и забрались в густые, желто-красные осенние заросли. Им пришлось пройти метров сто вглубь небольшой рощи. Перед ними была поляна, усыпанная втоптанными в землю металлическими крышками и пластиковыми пробками. Под деревом стояла деревянная скамейка, несколько лет назад кем-то перетащенная из сквера для большего комфорта выпивающих.

Они вздохнули с облегчением, потому что их излюбленное место было не занято. Сегодня они были здесь первыми, поэтому могли спокойно занять скамейку. Они уселись на влажные доски; масляная краска отслаивалась от них большими кусками. По крайней мере, не капало за шиворот, потому что кто-то из постоянных посетителей этого места натянул на ветках дерева прямо над скамейкой большой кусок пленки. Алойз поставил авоську посредине и достал из нее две бутылки пива. Он ловко снял крышки открывалкой на перочинном ноже с двенадцатью лезвиями, который всегда носил с собой. Он протянул бутылку другу, оба молча сделали по большому глотку.

Взгляд Герарда замер на странной точке вдали от них. Мужчина чуть не подавился пивом. Он быстро проглотил остатки жидкости и вскочил на ноги.

– Ты чего? – удивился Алойз.

– Посмотри туда! – крикнул Герард, махнув рукой в сторону зарослей перед ними.

Его друг посмотрел в указанном направлении.

Матусяк поставил наполовину пустую бутылку пива на скамейку и побежал вперед. Спустя пару секунд он был уже на месте. На земле лежало что-то черное, издалека выглядевшее, как большой тряпичный сверток.

– Господи, – выкрикнул выглядывающий из-за плеча Герарда Алойз Пёнтек, по-прежнему державший в руке бутылку «Тыске».

Прямо перед ними лежал связанный пожилой мужчина. Опухший посиневший язык высовывался изо рта, а затуманенные, вытаращенные и покрасневшие глаза как будто смотрели на двух алкоголиков с немым упреком.

Герард быстро перекрестился, а потом присел рядом с лежавшим мужчиной и одним движением сорвал с него черный железнодорожный плащ, которым тот был накрыт.

– Ужас! – Алойз почувствовал, как кровь отхлынула от лица.

Сначала они не заметили ног, потому что они были сильно загнуты назад. Кто-то связал их капроновым шнуром для белья, а второй конец затянул петлей на шее железнодорожника. Шнур врезался в горло, почти его перерезав. Но совсем не это напугало двух мужчин. Пёнтек побледнел, когда посмотрел на руки, которые стали видны после того, как его друг стянул с трупа плащ. Руки были связаны в запястьях. Однако под шнуром, там, где должны быть две кисти, была лишь одна. Вместо другой виднелась кровавая масса.

– Отрезали, – сказал Алойз Пёнтек и выпустил из рук наполовину полную бутылку пива. Такого с ним еще не случалось. Вспенившаяся жидкость медленно выливалась из бутылки на землю. Но ни Алойз, ни Герард не обратили на это внимания.

Глава 1

Суббота, 8 марта 1986 года, 5:13

Размеренный стук колес поезда действовал усыпляюще. Большинство пассажиров купе давно уснуло. Неудивительно, ведь все они возвращались после утомительного путешествия. Это была не очень длительная поездка, согласно расписанию она продолжалась не более восьми часов. Скорым поездом из Берлина до Познани ехать было недолго. Утомительными были переживания большинства пассажиров. Собственно, возвращение в Польшу было отдыхом после мучительного пребывания в Берлине.

Пассажиры, возвращавшиеся из этого города, делились на три категории. К первой относились немцы из ФРГ. Они составляли элиту поезда. Их легко было узнать по фирменной, стильной одежде, недоступной среднестатистическому поляку. Они ехали, в основном, первым классом с небольшим багажом, уверенные, что в этой дикой стране они смогут решить какие-то свои дела. Некоторые из них ехали, чтобы развлечься, так как Польша была для них настоящим эльдорадо. В гостиницах и лучших ресторанах они расплачивались твердой валютой, а пересчет цен был для них очень выгодным. Любой немец хотя бы на минуту мог почувствовать себя владельцем фабрики Круппа.

Ко второй относились поляки, возвращавшиеся домой из ФРГ, то есть из Западного Берлина. Их было немного, потому что власти неохотно разрешали выезд соотечественников на Запад. Хотя в последнее время паспорта все чаще стали выдавать желающим посетить страны с «отсталым общественным строем», не отказавшиеся от капиталистической системы ценностей и не вступившие на путь социалистического развития. Они должны были указать в паспортном отделе важную причину поездки и обязательно предоставить приглашение от гражданина, проживающего на Западе. Приглашающий должен был заявить в приглашении, что берет на себя все расходы на содержание гражданина ПНР. Конечно, орган, выдававший загранпаспорт, и гражданин, хлопотавший о поездке, знали, что приглашение – фикция. В последнее время его можно было приобрести за доллары на черном рынке. Везунчик, купивший приглашение и на этом основании получивший паспорт, вовсе не собирался ехать в гости. У тех, кто выезжал, были свои планы на пребывание за «железным занавесом». Чаще всего коммерческого характера. Польские туристы выезжали из страны, нагруженные польской водкой и сигаретами из сети валютных магазинов «Певекс». Товар они продавали на немецких блошиных рынках в два-три раза дороже. В страну возвращались, в основном, с приобретенной электротехникой: видеомагнитофонами, магнитофонами и все более популярными плейерами. Одна такая поездка в случае продуманного деньговложения без проблем приносила десятикратную прибыль. Неудивительно, что поездки в Западную Германию становились все популярнее.

Третьей категорией были те, кому повезло меньше, и у них был паспорт для поездок в страны народной демократии. Максимум, что они могли, это приобрести в «Орбисе» экскурсию по Восточному Берлину. В столице ГДР они продавали джинсы из «Певекса», солнечные очки от частников, российские перфораторы и даже перочинные ножи, которые продавали на местных рынках расквартированные в Польше советские солдаты. Домой выгодно было привезти тефлоновые кастрюли и чайники, скороварки, соковарки и недоступные в стране средства по уходу за новорожденными.

Всех пассажиров, ехавших в Польшу поездом Берлин-Познань, официально называвшимся «Беролина», объединяло одно: бурное выражение радости после пересечения границы. На станции Берлин-Лихтенберг застолье в поезде раскручивалось постепенно и скорее робко, а после пересечения польско-немецкой границы алкогольная эйфория захлестывала почти всех пассажиров. Некоторые пили на радостях, потому что смогли перехитрить таможенников, принципиально изымавших контрабанду, другие, у кого отняли часть перевозимого товара, заливали горечь поражения.

Таможенники были проклятьем. Полчища грабителей в зеленых мундирах бросались на поезд, как пираты на корабль, груженный золотом. Они забирали товар по своему усмотрению, но никогда не изымали всего полностью. Им хватало части добра, ввозимого в Польшу, так как они знали, что нельзя стричь овец догола. Они выбирали для тщательного досмотра лишь некоторых пассажиров, а остальных, менее подозрительных, оставляли в покое. Так, большинство вернувшихся в страну без проблем проходило через сети таможни.

Везло и Каролю Вуйтику, возвращавшемуся из Западного Берлина в этом году в седьмой раз. Каким-то невероятным и необъяснимым для него самого образом в немецком посольстве в Варшаве ему выдали визу на полгода. Всем выдавали на два месяца, а ему на целых шесть. Он не знал немецкого языка, поэтому не догадывался, что приглашение, купленное им на Лазаревском рынке, выписано Свободным университетом Берлина аспиранту кафедры археологии Средиземноморья в рамках бесплатных занятий с целью углубления полученных знаний. Достаточно было вписать в нужной графе имя и фамилию аспиранта, и можно было начинать процедуру. К счастью для Кароля, сотрудник Службы безопасности, выдававший паспорта, тоже не знал немецкого, поэтому не увидел ничего странного в том, что маляр Вуйтик Кароль, сын Мечислава, будет углублять знания по археологии. Впрочем, недостаточная социалистическая бдительность не была связана с недобросовестностью или необразованностью, причиной был серый конверт, где лежало сто марок, прилагавшийся к заявлению Вуйтика о выдаче паспорта. А работнику немецкого посольства было все равно, кто поедет по этому приглашению, так как в последнее время все сотрудники представительства точно выполняли распоряжение правительства в Бонне о том, чтобы не чинить препятствий полякам, желающим выехать в Германию, потому что большинство из них – это преследуемые в ПНР деятели оппозиции. В приглашении Вуйтика речь шла о 6-месячном обучении, поэтому старательный сотрудник выдал ему визу на полгода.

В очередной раз Кароль возвращался в Познань счастливый, потому что опять в его сумке лежали два дешевых магнитофона и четыре радиомагнитофона. И на этот раз таможенников не заинтересовал его багаж. Впрочем, его купе вообще не проверяли, поэтому на станции Куновицы, как только таможенники вышли, он и остальные коммерсанты сразу вынули из своих сумок бутылки с немецким пивом и виски из торговой сети «Альди». Стоило пожертвовать парой бутылок, потому что был важный повод выпить.

Поезд резко дернулся и снова стал замедлять ход. Кароль, в стельку пьяный, проснулся и осмотрелся вокруг. Он не сразу вспомнил, где находится. Но спустя минуту, когда глаза привыкли к темноте, он понял, что сидит в темном купе поезда. Вместе с другими пассажирами в приятной и дружественной атмосфере они опустошили несколько бутылок. Он почувствовал сухость во рту, но, к счастью, вовремя вспомнил, что между сиденьем и стенкой вагона спрятал еще одну бутылку «Берлинер Вайсе». Он нащупал округлые формы и довольный вытащил бутылку пива. Ножом осторожно снял крышку, а потом одним глотком выпил содержимое.

Он почувствовал, что мир снова приятно закружился, но при этом мочевой пузырь, не опорожняемый от самого Берлина, начал опасно пульсировать. Вуйтик резко поднялся и, бормоча что-то себе под нос, стал пробираться к двери, перелезая через протянутые ноги спящих попутчиков и сумки, поставленные на полу, потому что они уже не помещались на верхних полках для багажа. Через минуту он был в освещенном тусклым светом коридоре. Он осмотрелся вокруг и решил, что ему ближе в туалет слева. Его отделяло от него шесть купе и баррикада из больших сумок, наполненных дефицитным товаром, поставленных в несколько этажей вдоль всей трассы. Он двинулся в этом направлении, с трудом пробираясь. К счастью, в коридоре никого не было, не нужно было толкаться среди людей. Мочевой пузырь стал отзываться пронизывающей болью, расползающейся внизу живота. Он почти добрался. Осталось пройти мимо большой пирамиды багажа. Вдруг дверь между двумя вагонами открылась и оттуда вышли двое железнодорожников. Кароль, несмотря на усиливающуюся боль, прижался к стенке, чтобы пропустить двух мужчин. Но вскоре он понял, что совершил ошибку, потому что они не собирались идти вглубь вагона. Первый, худощавый и низкорослый, решительно двинулся вправо и вошел в туалет, а через некоторое время и второй исчез в небольшом помещении, с грохотом закрыв за собой дверь.

– Черт, – взвыл Кароль Вуйтик и почувствовал, что спешить больше некуда. Правая штанина его импортных джинсов стала неприятно мокрой.

12:15

У младшего лейтенанта Теофиля Олькевича из Воеводского комиссариата Гражданской милиции в Познани была срочная работа. Поэтому он злился. Кроме того, сегодня была выходная суббота, а он вынужден был работать. Он сидел в кабинете, который делил с двумя другими милиционерами, и писал на могучей печатной машинке «Лучник». Печатать он не умел. Он постоянно ошибался, нажимая не на ту клавишу, к тому же рычаги литер постоянно цеплялись друг за друга, и Олькевич, проклиная все на свете, поднимал крышку и разделял сцепившиеся литеры. После нескольких таких операций все пальцы были измазаны чернилами, поэтому его раздражение росло с каждой минутой и в этот момент достигало примерно шестого этажа «Окронгляка». Он был в кабинете один, его сослуживцы час назад поднялись этажом выше к девушкам из отдела кадров, которые, несмотря на выходной, пришли сегодня утром в комиссариат на торжественную встречу всех сотрудниц с комиссаром воеводства по случаю Международного женского дня. Коллеги заранее купили на собранные деньги несколько букетов гвоздик на Ежицком рынке и пошли вручить женщинам по случаю их праздника. Теофиль тоже скинулся на цветы и хотел идти наверх, потому что посиделки в отделе кадров могли быть вполне приятными. Женщины каждый год в знак благодарности покупали своим коллегам что-нибудь из спиртного. В этот день даже старшие по званию офицеры выпивали за здоровье прекрасных дам, и никто не возмущался по поводу распития спиртных напитков на рабочем месте. Теофиль определенно любил выпить и поэтому сейчас злился еще больше из-за того, что был вынужден сидеть за машинкой, печатать идиотские показания мелкого мошенника и воришки Филипяка Мариана, сына Тадеуша, обворовывавшего одиноких женщин на территории всего воеводства. Он должен был сделать это сам, потому что сегодня не мог пойти к девушкам из машинописного бюро и попросить набрать текст.

И вообще ему хотелось выпить, в это время все вокруг праздновали, а он сидел здесь, стучал по клавишам, и у него плохо получалось. Он охотно послал бы все это куда подальше, но его начальник, майор Мартинковский, уже договорился с прокурором района Вильда, чтобы тот рассмотрел материалы дела и принял решение об избрании меры пресечения в отношении задержанного Филипяка Мариана, сына Тадеуша, уже отсидевшего положенные 48 часов до выяснения обстоятельств. Мартинковскому тоже неудобно было беспокоить прокурора Витковского в женский день, но что поделать. Теофиль, занимавшийся этим делом в воеводском комиссариате, знал, что он должен это написать и точка.

Он остановился на минуту и полез в шкафчик. Там стояла почти допитая вчера бутылка «Балтийской». Он взял ее, посмотрел на этикетку с изображением корабля на голубых балтийских водах, а потом на бутылку на просвет. Он недовольно надул губы, определив, что жидкости осталось совсем немного. Нельзя, чтобы оставшееся испортилось, подумал Олькевич и быстро допил водку прямо из бутылки. Он поставил ее обратно в шкафчик и вынул из кармана пачку сигарет «Экстра» крепких без фильтра. Эти сигареты он любил больше всего. Хоть вонь от них была невыносимой, но они, по мнению младшего лейтенанта, были намного лучше других, доступных в киосках «Рух» табачных изделий. В последнее время в продаже стали появляться новые импортные сигареты, российские «Космос» и югославские «ДС». Но Теофиль не любил чужой продукции. Он предпочитал отечественные сигареты, несмотря на запах тлеющего старого матраца. Потому что «Экстра» крепкие он курил уже более десяти лет.

Хоть карточки на сигареты отменили год назад, раздобыть самые популярные было непросто. Олькевич крутился как мог и доставал сигареты в нескольких киосках одновременно. Благодаря своим многочисленным знакомствам у него всегда была возможность выпросить у знакомых продавщиц несколько пачек из-под прилавка.

Из внутреннего кармана пиджака он вынул металлический пистолет, радостно на него посмотрел и нажал на спусковой крючок. Из дула вылетел язык пламени, от которого он прикурил сигарету.

Олькевич очень гордился своей новой зажигалкой. Уже несколько дней, то есть с момента ее покупки на барахолке, он использовал каждый удобный случай, чтобы дать кому-нибудь прикурить. Зажигалка, выпущенная в СССР, на первый взгляд выглядела, как настоящий пистолет. Неудивительно, что он уже напугал несколько человек. Мирек Бродяк, его коллега из отдела, так разозлился из-за того, что Теофиль направил на него пистолет, что даже хотел отобрать у него игрушку и выбросить в окно. Олькевич спас ценный предмет и так сильно обиделся на старшего лейтенанта, что тому целый час пришлось уговаривать коллегу выпить по рюмочке в знак примирения.

Он спрятал зажигалку в карман и вернулся к работе. Вдруг на соседнем столе зазвонил телефон. Теофиль выругался себе под нос, недовольный, что кто-то смеет ему мешать, но он считал себя добросовестным работником, поэтому оторвался от стула и подошел к аппарату.

– Олькевич, что надо? – проворчал он. – Никого нет, я здесь один, женский день ведь. Праздник, – терпеливо объяснял он кому-то надоедливому. – А майора Мартинковского сегодня нет и уже не будет, потому что он едет в прокуратуру. А вообще, кто говорит? А вы там, Млечак, не празднуете Международный женский день? Ладно, если майор придет, я ему скажу, но, скорее всего, он сегодня даже не позвонит.

Олькевич положил трубку и злющий как черт вернулся к столу. Что за люди, подумал он, даже в такой день им хочется всем надоедать. Ну и что с того, что они нашли чью-то руку. Если нашли, пусть ищут дальше, пока не найдут все остальное, и тогда посмотрим, что из этого получится. Как всегда, наткнулись на что-то провинциальные увальни, не знают, что с этим делать, и давай звонить в воеводский комиссариат.

Распсиховавшись, он слишком сильно нажал на клавишу машинки, и старая лента порвалась. Этого еще не хватало. Он ударил кулаком по столу и вскочил со стула. Нельзя так, чтобы они там выпивали, а я здесь вкалывал, сказал он себе.

Он вынул из верхнего ящика стола расческу, быстро поправил волосы, зачесанные на лысину. Пятидесятилетний младший лейтенант Олькевич стеснялся своей лысины, поэтому волосы сзади старательно зачесывал на лоб, чтобы казалось, что у него роскошная прическа. Он надел пиджак. По привычке застегнул нижние пуговицы, но сразу же расстегнул. Некоторое время назад он заметил, что сшитый для него еще в 70-м костюм стал меньше и не очень хорошо выглядел на выступающем животе. Он предпочитал ходить в расстегнутом пиджаке, чтобы никому не давать повода для неприятных замечаний по поводу его туши.

Все из-за старшего лейтенанта Бродяка. Олькевич сам не обратил бы на это внимания, потому что не заботился о таких мелочах, как подходящий пиджак. Главное, чтобы в плечах все было в порядке, и ткань не была слишком заношенной. А эти маленькие дырочки от сигарет вообще не заметны.

Бродяк увидел как-то, что он застегивает пуговицы на животе, и сказал ему, что застегнутый он выглядит, как мешок картофеля, обвязанный веревкой. Теофиль что-то проворчал и расстегнул пуговицы. После этого он всегда ходил в расстегнутом пиджаке.

Он еще раз пригладил волосы, посмотрел на черные форменные ботинки и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Он пошел наверх к кадровикам проверить, что еще осталось после празднования.

г. Опаленица, 12:20

Сержант Влодимеж Млечак из городского комиссариата в г. Опаленица, как все нормальные мужчины, праздновал женский день. Он даже купил жене букет из трех красных гвоздик с аспарагусом, перевязанный красной ленточкой. Он встал в шесть утра, чтобы успеть перед дежурством и очередями в цветочном магазине. Как сотрудник милиции при исполнении он мог, конечно, подойти к прилавку и потребовать обслужить его вне очереди, но ему было неудобно, потому что в небольшой Опаленице его все знали, люди стали бы сплетничать, что он злоупотребляет служебным положением во время покупок. Он предпочитал встать пораньше, чтобы его никто не обговаривал.

Млечак хотел вручить букет сразу после работы. Утром, когда он пришел в комиссариат, он взял бутылку из-под молока, стоявшую за шкафом в углу кабинета, налил в нее воды и сунул туда гвоздики. Сейчас он посмотрел на цветы, стоявшие на окне, и подумал, что понятия не имеет, когда отнесет их своей жене. Хуже всего, что он не знал, когда сможет произнести тост за здоровье супруги, а ведь в кооперативе рядом с цветочным магазином он купил бутылку «Ржаной экспортной», которую приберегла для него знакомая, пани Кристина. Бутылка лежала на дне коричневой сумки, стоявшей возле стола, и ждала своего часа. Недовольный Млечак подумал, что симпатичная бутылка может его вообще не дождаться. Все из-за Маслянки Здислава, появившегося два часа назад в комиссариате и заявившего, что он нашел что-то странное.

Маслянка был железнодорожником. Он работал на станции в Опаленице и занимался ремонтом электрооборудования. Он пришел в отдел милиции, а точнее прибежал, запыхавшийся, и едва мог говорить. Млечак налил ему газированной воды из сифона, стоявшего на его столе, очень хорошего сифона, не стеклянного, заправлявшегося в пункте заправки сифонов, а новенького, с газовым баллоном, блестевшего серебристо-красными боками, привезенного из поездки в Чехословакию. Он протянул ему стакан газированной воды и сказал выпить, а потом успокоиться и рассказать все по порядку. Маслянка выпил залпом, закурил «Популярные» и начал рассказывать, как приказал Млечак, то есть не переливая из пустого в порожнее.

– До обеда приехал пассажирский из Нового Томыселя, – рассказывал железнодорожник, – а я уже был немного того и не лез к электричеству, согласно инструкции, чтобы выпивши не браться за электрооборудование, чтобы ненароком не пришибло. Я ходил для видимости с монтерской сумкой возле трансформатора. Так я ходил и ждал, когда можно будет исчезнуть из поля зрения мастера Яжембяка. Я думал, чтобы заскочить еще к рабочим, потому что они там, начальник, выпивали за здоровье женщин, как во время праздника положено. Мастер наконец меня заметил и сказал, что идет поговорить с дежурным, а я побежал в сторону склада, где есть социальная комната. Но не добежал. Когда я перепрыгивал через рельсы, то заметил что-то светлое, что лежало на деревянной шпале. Я подошел проверить, что там лежит, ведь из поездов разные вещи выпадают. Однажды мой знакомый Здих Дептала нашел целый пакет, кто-то потерял. Хорошо, что не было никакой записки, неизвестно было, кому отдавать. А если не написано, чье это, значит ничье. А вообще Дептала сказал, что все равно бы не отдал. Если кто-то выбросил, значит ему не нужно. Тем более внутри не было ничего ценного, только несколько блоков сигарет «Мальборо» и какие-то шмотки. Кто бы стал возвращать «Мальборо»?

– Не болтай, Маслянка, о сигаретах. Ближе к делу, – разозлился Млечак.

Маслянка отпил воды из стакана.

– Ну так, пан сержант, докладываю, что как только я подошел к тому, что там лежало, то подумал, что, может, мне сегодня повезло, и кто-то из берлинского поезда потерял кошелек. Но как только я подошел ближе, то понял, что это не кошелек, а обычная перчатка. Даже хотел ее оставить, но что-то меня дернуло, и я наклонился за ней. Ну и облом, пан сержант, – махнул рукой Маслянка.

– Это не перчатка?

– Какая там перчатка, хоть и из кожи, и с пальцами… Человеческая рука и вся в крови. У кого-то из поезда отвалилась.

Млечак недоверчиво посмотрел на железнодорожника:

– Что ты несешь, Маслянка, как чья-то рука могла выпасть из поезда?

– Я тоже так подумал, пан сержант. А если отвалилась, то, может, можно ее пришить, так я ее взял, а вы уже по своим телефонам проверите, это из поезда из Берлина или из Познани. Потому что тот, кому руку оторвало, остался в этом поезде без нее. Ну, так будет известно, чья это… Может, он ее ищет где-то там, не знаю… – Он замолчал, немного смущенный, и посмотрел на сержанта.

– Как взял? – спросил недоверчиво Млечак. – Ты забрал ее с рельсов?

– Да. Надо было оставить, чтобы собака съела? Так нельзя, не по-христиански это…

Он посмотрел на милиционера, выражение лица которого стало каким-то странным, а затем поставил на колени свою монтерскую сумку, отстегнул клапан и вынул из нее небольшой сверток, завернутый в газету «Голос Великой Польши». Он положил его на стол перед Млечаком. Под бурыми пятнами проглядывался портрет улыбающейся женщины с букетом цветов под заголовком «Цветочек для Евы».

Милиционер молча наклонился над свертком и осторожно ручкой «Зенит» отвернул край газеты. Он посмотрел на посиневшие пальцы, окровавленное запястье, затем на железнодорожника Маслянку, а потом на цветы в бутылке из-под молока.

– Вот и конец женского дня, – проворчал себе под нос сержант.

– Что? – спросил Маслянка.

– Откуда ты только взялся?

– А-а, – сразу понял железнодорожник. – Так я пойду, да? – неуверенно спросил он, поглядывая на милиционера.

– Сиди здесь, Маслянка, мне нужно позвонить начальству. А потом пойдем на место происшествия, то есть этой находки, чтобы найти остальные части… Ну и протокол нужно составить.

– Я уже все осмотрел, там ничего нет, на рельсах, пан сержант. Я все проверил. А вообще мне надо домой. Надо, начальник, вино купить и с соседом Стаховяком выпить за здоровье женщин…

– Про дом пока забудь, Маслянка. Не нужно было шариться и находить человеческие руки, – подытожил сержант Млечак и потянулся к телефонной трубке. Он решил, что проблемой рук должен озаботиться кто-то более важный.

г. Познань, 12:35

Маженка Конопка перешла на другую сторону улицы к продуктовому, потому что в дежурке ей сказали, что здесь должен появиться кофе по случаю женского дня. Она стала в очередь, растянувшуюся на всю улицу, а это верный признак того, что товар будет. Когда она была уже в середине очереди, заведующая распорядилась, что раз кофе мало, выдавать будут по одной упаковке, а не по две, как вначале. Те, что стояли впереди, стали орать, что это их не волнует, должно быть так, как было вначале. Те, что стояли сзади, стали возмущаться, чтобы продавали по одной, потому что они здесь стоят не для того, чтобы ничего не получить. Началась такая перепалка, что заведующая сказала, что вообще не будет ничего продавать. Женщины еще немного постояли, покричали, но, к счастью, появился участковый Владик Мильчинский и сказал, что продавать больше не будут, если заведующая магазином так сказала, пусть расходятся, а если нет, он разберется с ними как с нелегальным собранием и перепишет данные каждой по отдельности. Женщины стали расходиться, и Маженка тоже хотела уйти, но Владик ее заметил и позвал внутрь магазина. Он сказал заведующей, что это пани из отдела кадров комиссариата, и ей нужно продать то, что она попросит. Заведующая в знак благодарности за наведение порядка дала ей пять упаковок кофе «Восток» и Владику столько же, и еще по бутылке сангрии каждому.