Текст книги "Контрабанда без правил"

Сержант Гжегож Коваль за всю свою жизнь слышал множество выстрелов. Но те, с которыми ему приходилось иметь дело, легко было идентифицировать. Это были выстрелы на стрельбище, произведенные его коллегами и иногда им самим. Лишь однажды он участвовал в настоящей перестрелке во время преследования известного познанского «охотника за головами». Тогда в первый и, он надеялся, в последний раз он был на волосок от смерти. Если бы тот стрелял лучше… Страшно подумать.

Поэтому он хорошо знал, что этот звук невозможно перепутать с каким-либо другим. Сейчас, сидя в кабине служебного микроавтобуса, он узнал этот щелкающий и одновременно грохочущий звук и не раздумывал ни секунды. Он вынул свой пистолет из кобуры, выскочил из машины и побежал к подъезду, в который раньше вошли милиционеры. Уже внутри он заметил, что по лестнице спускается железнодорожник.

– Вы слышали? Кто-то стрелял… – обратился к нему сержант Коваль.

Железнодорожник кивнул головой и вдруг вытащил из кармана пистолет. Не целясь, он нажал на курок, но промахнулся. Уверенный, что попал, он удивленно посмотрел на Коваля, который вместо того, чтобы упасть, молниеносно встал на колено и приготовился к выстрелу, целясь в нападавшего. Первая пуля попала в левую руку. Железнодорожник пошатнулся и выстрелил еще раз. Сержант почувствовал, что пуля оцарапала ему висок, но не выпустил пистолет из рук. Он перевернулся на бетонной площадке и, падая, разрядил всю обойму, стреляя наугад в направлении, где стоял преступник. Вдруг в подъезде стало очень тихо. Последнее, что запомнил теряющий сознание милиционер – это чьи-то шаркающие шаги на лестнице.

Глава 3

18:15

Вильда и Лазарь – это два соседних района в Познани. Но чтобы добраться из одного во второй, нужно пройти пешком или проехать на трамвае несколько километров. Все из-за железной дороги, разрезающей центр города пополам, именно она создает непроходимую границу между двумя районами. Дороги, соединяющие обе части Познани, проходят с одной стороны по мосту над рельсами и с другой – под ними. Проблема в том, что эти транспортные артерии соединяют два противоположных конца районов. В центрах Лазаря и Вильды нет сообщения, несмотря на то, что по прямой их разделяет всего один километр. Мешает железная дорога, очень оживленная, идущая от Центрального вокзала. Ежедневно по ней проезжают сотни поездов, и это не считая тех, которые по этой дороге лишь перегоняют. Невозможно себе представить, чтобы какой-нибудь чиновник из Управления железных дорог захотел облегчить жизнь горожанам, согласившись на строительство пешеходного перехода, который может дезорганизовать движение поездов. Проект был бы возможен лишь в том случае, если бы переход построили над рельсами, нельзя ведь ходить по ним. Но о таком пешеходном переходе никто не думал, зачем облегчать жизнь людям ненужными и дорогостоящими инвестициями, когда в стране кризис, и новые инвестиции, как правило, не окупаются. Люди ходят и ездят на протяжении многих лет в обход, и ничего с ними не случилось – зачем что-то менять? Но не все ходят как положено. Многим наплевать на строгие запреты и разогнавшиеся поезда. Они хорошо знают, как передвигаться, потому что давно знакомы с этой дорогой. Это жители обоих районов, работающие на железной дороге. Ни один уважающий себя железнодорожник не будет добираться из Вильды в Лазарь в обход, если по путям намного ближе. А при встрече с патрулем службы охраны железных дорог достаточно предъявить служебное удостоверение, и инцидент исчерпан.

Стасик Лопата стал работать на железной дороге по окончании войны. Он жил на Пограничной недалеко от Лазаревского рынка. Сортировочная горка, где он работал, находилась по другую сторону рельсов, рядом с вагоноремонтным заводом. Неудивительно, что он каждый день перебирался через железнодорожные пути. Сейчас Стасик возвращался домой после суточного дежурства. Он остановился, чтобы пропустить силезский состав с углем, направлявшийся в Щецин, а когда мимо него пронесся последний вагон, перешел пути и вскоре был уже на вытоптанной дорожке возле бетонного ограждения. В двухстах метрах отсюда в нем был пролом, о котором знали все посвященные, то есть жители близлежащих домов. Стасику нужно было перелезть через этот пролом, пройти по двору мимо старых складов, а там уже оставалось два шага до его дома. Он подумал о том, что сегодня суббота и женский день, поэтому на обед будет что-нибудь вкусненькое. Может, отбивные. Он размечтался о зарумяненных свиных отбивных, которые его жена обваливала в панировочных сухарях с яйцом, чтобы они были соответствующей толщины. Важно, на чем она их жарила, больше всего он любил приготовленные не на магазинном жире или растительном масле, а настоящем домашнем сале. Его жена считала, что именно благодаря этому мясо приобретало тот единственный и неповторимый вкус, а на масле можно жарить только картофельные блины, говорила она.

К отбивным обязательно картофельное пюре с маслом и чуточкой молока, с зажаренной на сале капустой. Конечно, такое угощение он получит, если его Янка достала по карточкам немного мяса. Но насколько он знал ее уникальные способности по обеспечению домашнего хозяйства, у нее не должно было возникнуть серьезных проблем.

Он был в нескольких шагах от пролома в ограждении, когда увидел перелезающего через него железнодорожника. Мужчина, опираясь рукой о бетонный край, с трудом перебросил сначала одну ногу, потом хотел перебросить вторую, но потерял равновесие и, так как еле держался на ногах, всем телом упал на дорожку.

– Во дает, – ухмыльнулся Стасик, увидев, как коллега пытается преодолеть ограждение. Перелезть легко мог даже маленький мальчик, если кто-то не справился с этим препятствием, значит он в стельку пьян, логически рассуждал Лопата. Он прибавил шагу, чтобы помочь нуждающемуся. Мужчина, опираясь одной рукой о землю, на коленях карабкался вверх.

– Неплохо ты заправился, – сказал Стасик, остановившись возле пьяного. – Давай руку, помогу.

Мужчина поднял голову и посмотрел на него. В его глазах было что-то такое, от чего у Стасика побежали мурашки по коже, но желание помочь взяло верх над иррациональными ощущениями. Он схватил стоявшего на коленях железнодорожника под руки и дернул вверх.

Тот закричал так пронзительно, что испугавшийся Стасик отпустил его. Но мужчина не упал, он оперся спиной об ограждение и стал что-то искать в кармане.

Лопата как ошпаренный кипятком отскочил в сторону. Он почувствовал, что руки, которыми он схватил мужчину, стали влажными. Он посмотрел на них и испугался еще больше, они были в крови.

– Что такое? – крикнул он, посмотрев на стоявшего у стены. И тогда ему стало по-настоящему страшно. Ему даже показалось, что его редкие волосы под фуражкой встали дыбом. Железнодорожник, которому он хотел помочь, вынул из кармана пистолет и неуклюже пытался прицелиться.

Когда человек видит перед собой приближающуюся опасность, он инстинктивно пытается убежать. Стасик в первую секунду тоже хотел убежать как можно дальше от этого сумасшедшего, но поступил иначе. Он так испугался при виде крови, а потом пистолета, что поступил совершенно необъяснимым для себя самого образом. Он выпустил из рук сумку и бросился в сторону целившегося в него мужчины. Одним ударом он выбил пистолет из его рук и перепрыгнул через пролом в ограждении. Он споткнулся и упал во дворе, но быстро вскочил на ноги и, не оглядываясь, побежал к крайнему складу.

За углом он остановился, чтобы отдышаться. Он почувствовал, что сейчас он в безопасности, потому что тот мужчина настолько ослаб, что был не в состоянии его догнать. Он выглянул из-за угла и посмотрел в ту сторону, откуда прибежал. Во дворе никого не было, его никто не преследовал.

Он заметил его на расстоянии каких-то двухсот метров от ограждения. Пошатываясь, железнодорожник шел вдоль рельсов, по которым ехали пустые вагоны в направлении Силезии. Стасик подумал, что мужчина подождет, пока состав проедет, и пойдет в сторону Вильды. Однако тот в какой-то момент схватился рукой за поручень караульной будки старого товарного вагона, подтянулся и запрыгнул внутрь. Еще немного и он сорвался бы вниз, но каким-то невероятным усилием он сумел удержать равновесие. Спустя минуту от поезда и окровавленного железнодорожника не осталось и следа.

Убедившись, что опасность миновала, Стасик, на всякий случай оглядываясь по сторонам, подошел к пролому в ограждении. Он перелез на другую сторону. Сумка лежала там, где он ее бросил. Он поднял ее и отряхнул от пыли, а потом внимательно пригляделся к тому месту, где еще недавно стоял раненый железнодорожник. Пистолет лежал там, где, как ему казалось, он должен был лежать, в зарослях крапивы, рядом с ограждением. Черный блестящий парабеллум с засохшими пятнами крови на рифленой коричневой рукоятке. Стасик Лопата наклонился, схватил пистолет и быстро спрятал в карман плаща.

Не знаю, зачем мне это, но вдруг пригодится, подумал он и поспешил домой, чтобы рассказать о случившемся жене.

18:30

Младший лейтенант Теофиль Олькевич сидел в мягком кресле с закрытыми глазами, держался за голову и стонал.

– Вот сволочь, – причитал он, расстроенный, что так легко позволил себя отделать. Забинтованная голова ужасно болела, и какое-то время ему казалось, что череп расколется пополам. Однако резкая пронизывающая боль понемногу стала проходить, он только чувствовал тупую ноющую боль в том месте, куда пришелся удар рукояткой пистолета. Боль проходила, потому что Олькевич сидел неподвижно и уже в течение 10 минут, то есть с момента появления следственно-оперативной группы из воеводского комиссариата, принимал обезболивающее средство в виде водки высшего сорта. Бутылку, которую он держал в левой руке, потому что правую все время прикладывал к голове, принес ему сержант Олендский, эксперт-криминалист, собиравший отпечатки пальцев на месте происшествия. Заметив страдания коллеги после жестокого нападения, он заботливо усадил его в кресло в гостиной, после чего сунул в руки начатую бутылку водки.

– Вот тебе обезболивающее, Теось, – сказал он и подмигнул с пониманием. Он знал, что делал. После того, что здесь произошло, Теофилю обязательно нужно было выпить. После первого большого глотка прямо из бутылки Олькевич почувствовал, что возвращается к жизни.

Причитая и потягивая водку маленькими глотками, он стал анализировать случившееся в притоне.

После того, как его ударили по голове, он почти сразу пришел в себя, поднялся и пошел в прихожую. У двери в ванную он увидел Криспина. Он подбежал к нему, похлопал по щеке, потому что ничего другого не пришло ему в голову, и тогда участковый очнулся. Он посмотрел на Олькевича и прохрипел, что нужно догнать преступника. Теофиль вынул пистолет из кобуры под пиджаком и побежал вниз, думая о том, что он будет делать, если нарвется на него. Теофиль не хотел столкнуться с ним лицом к лицу, он надеялся, что преступник сбежал. В подъезде он увидел Гжегожа Коваля, лежавшего в луже крови. Он проверил пульс, дотрагиваясь до шеи, так, как его учили на курсах, но ничего не почувствовал, но он не исключал того, что приложил пальцы не там, где нужно. Тогда он нажал сильнее, Коваль громко застонал, и Теофиль с облегчением констатировал, что коллега жив. Он оставил его и пошел к выходу. Он предусмотрительно остался в подъезде и выглянул во двор. Железнодорожника нигде не было, лишь облезлая тощая собака подбежала к Теофилю, приветливо виляя хвостом. Олькевич пнул ее, выместив на ней свою злость. Дворняга, жалобно завывая, убежала в противоположный угол двора. Теофиль благодаря этому заметил, что именно там находится узкий переход в другой двор. Но он на всякий случай решил проверить другой из возможных путей отступления. Он выбежал на улицу. Возле милицейской машины он столкнулся с двумя молодыми сотрудниками моторизованных отрядов милиции, которым, как он потом узнал, о стрельбе сообщили жители дома. Заметив пистолет в руке Олькевича, они, не задавая вопросов, обезоружили его, уложив лицом вниз. Прежде чем он успел предъявить документы, он получил несколько ударов в лицо и в живот. В конце концов он затих, так как понял, что, пока он сопротивляется, ничего не сможет им объяснить. Он получил еще несколько пинков, пока они не успокоились, а потом начал орать.

– Я милиционер, – закричал он. – Младший лейтенант Олькевич!..

Они перестали его избивать, а он вынул из кармана пиджака черное служебное удостоверение. Он поднялся, подошел к стоявшему ближе патрульному, вырвал у него из рук пистолет, а потом сильно ударил в лицо. Второй не стал ждать удара и отскочил почти на два метра от взбешенного младшего лейтенанта.

Немного успокоившись, Теофиль приказал одному из них остаться в подъезде и караулить Гжегожа, а второму – подняться наверх и присмотреть за всей компанией в притоне, никого не выпускать и не впускать, ну и как-то помочь участковому, который в любую минуту может скончаться. Он забрался в кабину микроавтобуса Коваля и вызвал подкрепление по радиосвязи.

– Говорит Олькевич, младший лейтенант воеводского комиссариата, двое милиционеров ранены, третий тоже пострадал, давайте быстро две машины «скорой помощи» на улицу Струся, потому что парни умирают, состояние тяжелое! – прокричал он по радиотелефону, напрочь забыв о положенной процедуре с указанием позывных. Когда дежурный попросил его назвать позывные, он послал его куда подальше и закончил разговор.

Дежурный среагировал профессионально, потому что служебная машина с шестью милиционерами прибыла на место, прежде чем Олькевич успел выкурить первую сигарету. Спустя пять минут в карету «скорой помощи» уже заносили Коваля, вскоре вторая забрала Обрембского, которого милиционеры снесли вниз. Тогда Олькевичу пришла в голову одна идея, и он еще раз связался с дежурным. Он попросил прислать кинолога со служебной собакой, потому что след был еще свежим, как он объяснил. Он очень удивился, когда дежурный сказал ему, что кинолог прибудет в течение получаса. Теофиль никогда не видел, как работает служебная собака, но ему вспомнился его любимый фильм «Приключения пса Цивиля», в котором четвероногий друг мог по запаху догнать сбежавшего преступника. Ему было интересно, возможно ли это на самом деле.

Сейчас он сидел в кресле, ожидая прибытия собаки и попивая водку для обезболивания. Он пытался понять, что к чему. Они ведь пришли сюда с Криспином с рутинной проверкой, проверить документы нескольких подозрительных элементов и, может, кого-нибудь задержать на нужды следствия по делу убитого железнодорожника. При этом они могли немного развлечься, как это всегда бывает в таких местах, то есть соединить приятное с полезным. А на них напал какой-то идиот, вообще не понятно зачем, за что ударил по голове, да еще стрелял в его товарищей. Наверное, мы его очень разозлили, подумал Теофиль.

Может, потому что не дали развлечься с этой девчонкой, рассуждал он. А кто бы не разозлился? Но чтобы так. С другой стороны, что-то на его совести было, если он носил с собой пистолет. А у кого в этой стране есть оружие? У милиционеров и бандитов, причем самых опасных, которые могут даже убить человека. Все указывает на то, что этот железнодорожник – так его мысленно называл Теофиль – не железнодорожник вовсе, а опасный рецидивист, который не боится стрелять в сотрудников милиции. Из чего следует, что он не хотел быть задержанным и предпочел прибегнуть к оружию, потому что за ним уже водился серьезный грешок.

Он устал от этого анализа и сделал еще один глоток из бутылки. Он почувствовал, что головная боль почти прошла, но болели ребра после того, как ему приложил патруль. Он осторожно поднялся с кресла и медленно пошел на кухню. Там сидела вся компания: хозяйка, впустившая их в квартиру, – железнодорожной фуражки на ее голове уже не было – грудастая и еще одна старуха, тощий с длинными волосами и двое не менее симпатичных типов. Все сидели за квадратным столом, застеленным голубой клеенкой. На столе стояли рюмки, несколько пустых бутылок, горчица и большая стеклянная пепельница, заполненная окурками. Теофиль присмотрелся внимательнее, но красивой девушки железнодорожника здесь не было. Он удивился, потому что ему казалось, что никто не мог выйти отсюда после того, как он спустился вниз.

– А где эта, что была с бандитом в большой комнате? – спросил он хозяйку.

– А что такое, пан капитан? – попыталась изобразить полное неведение пани Геня. – Мы все здесь, как нам приказали.

Она, наверное, была уверена, что может его одурачить, но выбрала неподходящий момент. Олькевичу было не до шуток. Напротив, все это время он был просто взбешен. Он подошел к ней и, не говоря ни слова, ударил наотмашь по лицу.

– Добавить или больше не будешь шутить? – он сунул ей кулак под нос. – Понюхай и подумай два раза, прежде чем еще раз соврешь.

Испуганная женщина посмотрела на него, шмыгнула носом и вдруг начала орать:

– Люди добрые, убивают, милиция…

Она перестала так же неожиданно, как начала, когда Теофиль замахнулся во второй раз. Но не ударил. Она его опередила и застрочила, как швейная машинка «Вифама» фабрики «Модена» после ремонта в «Эльдоме»:

– Она здесь, пан капитан, появилась недавно. Она, наверное, не из Познани. Я ее не знаю, но она красивая и искала комнату, поэтому я ей помогла. Но она сама по себе, даже не стала проставляться, чтобы со всеми познакомиться, только приводила сюда клиентов на ночь, а развлекалась в «Магнолии». Платила, ничего не скажу, добросовестно и со мной полностью рассчиталась, а эту последнюю ночь, когда у нее не было клиента, я считать не буду, ночью она одна вернулась, без мужчины, он, наверное, утром пришел. Но кто это, я понятия не имею. Я не знаю, где она, мы думали, вы ее отпустили, потому что к нам ее этот молодой милиционер не приводил.

– Ладно, женщина, заглохни, голова раскалывается.

– Но, пан капитан, что с нами будет?

– Как что? – Теофиль посмотрел на нее с недоброй искрой в глазах. – Скоро вас всех в наручниках любезно отвезут на Млынскую.

– Как это, за что? – запричитала грудастая.

– Трех милиционеров здесь чуть не убили, а она спрашивает, за что? За невинность, исключительно за невинность, – сказал с издевкой Теофиль и вышел из кухни. Он столкнулся с молодым патрульным, который отобрал у него пистолет на улице, а потом должен был охранять порядок в притоне.

– Здесь была молодая проститутка, рыжая, ты ее видел? – спросил Теофиль.

– Нет, пан младший лейтенант. Не видел. Здесь были только эти старухи. После того, как я сюда вошел, никто уже не выходил. Все сидят на кухне.

Олькевич задумался на минуту. Он пришел к выводу, что она вышла сразу после того, как он побежал вниз. Она могла выбраться во двор или спрятаться в одной из квартир в доме.

– Возьми своего напарника, и пройдитесь по всем квартирам в доме, обыщите все углы и проверьте, может, она где-то спряталась.

– Так точно. А кто, пан младший лейтенант?

– Я же говорю, такая рыжая, лет двадцати, очень красивая.

– Так точно. А ордер на обыск?

– Что? – удивился Олькевич. – Я ведь тебе приказал. Пошевеливайся, чтобы через полчаса она была здесь, если она где-то спряталась.

18:50

Заведение «Консумы», которое чаще называли «Под дубинкой», было последней надеждой Раймонда. В течение часа он успел побывать во всех приличных ресторанах недалеко от Старого Рынка, на площади Свободы и Красной Армии, во всех местах, где бывал Толстый Ричи, которого он разыскивал. Ричи, к которому у него было важное дело, вечера проводил в питейных заведениях и там решал важные вопросы. Раймонд сначала пошел к нему домой, но, когда он позвонил в дверь, ему ответила мертвая тишина. Он помчался в клуб художников в «Арсенале», зная, что с некоторых пор его можно было там встретить. Но ему сказали, что Толстый Ричи сегодня не появлялся.

Позже он заскочил в «Мулен Руж», «В-З» и, наконец, пришел в «Смакош». В этом ресторане он встретил знакомого валютчика Тунё по прозвищу Клык. Так его прозвали после того, как несколько лет назад вместо правой тройки, потерянной в драке под «Певексом» на Сверчевского, он вставил золотой зуб. Он объяснял знакомым, что зуб – это долгосрочная инвестиция, а точнее начало инвестиций, по мере выпадения следующих он планирует вставлять золотые зубы. Ему не нужны полумеры, поэтому он будет ставить не золотые коронки, а зубы из цельного золота, прикрепленные к соседним золотыми крючками. Однако пока что он заработал всего один золотой зуб и прозвище.

Тунё Клык, как человек, работающий в валютном бизнесе много лет, был хорошо знаком с разыскиваемым. В шикарном интерьере «Смакоша», производившем особое впечатление в серой социалистической действительности, можно было почувствовать, что находишься в совсем другом мире, и он намного лучше. На обшитых дубом стенах висели картины в богатых рамах, а полы были устланы бордовыми коврами. Более того, в ресторане не было неприятных запахов из кухни, в воздухе витал нежный аромат изысканных блюд, которые здесь подавали на подогретых тарелках. Тунё сидел у окна с правой стороны. Благодаря этому он мог наблюдать за тем, что происходит на улице. Снаружи его тоже можно было заметить, поэтому Раймонд увидел Тунё и блеск его верхней тройки, когда тот улыбнулся ему за окном ресторана.

– Пан Ричард иногда решает свои дела с милицией на Лампе в «Консумах», заведении для избранных, – объяснил Тунё тоном, свидетельствующим о том, что его манера выражаться выше уличного бордюра.

Довольный Раймонд похлопал его по плечу и вышел из ресторана. «Консумы» находились в двух шагах отсюда. Он прошел мимо музыкального магазина на углу, витрины которого привлекали любителей эстрады новыми альбомами Ирены Сантор, Анджея Росевича и сборным альбомом с Фестиваля военно-патриотической песни «Колобжег-78», перешел на другую сторону рядом с Домом книги и через минуту был уже возле милицейского ресторана.

Пан Кароль, сидевший за стойкой гардероба, не терял бдительности.

– Вы к кому, если можно спросить? Вход только по служебным удостоверениям, – сказал он, с грозным видом поднявшись со стула.

– Пан, – Раймонд подошел к нему и наклонился, махнув при этом рукой, как будто хотел намекнуть гардеробщику, что хочет сообщить ему секретную информацию. Заинтригованный Кароль наклонился и подставил ухо. – Я к пану Ричарду…

Суровое лицо гардеробщика моментально изменилось.

– Пан Ричи внутри, сидит с другом, – объяснил он, указав на дверь.

Раймонд кивнул гардеробщику и пошел в зал. У окна он увидел Толстого Ричи, действительно сидевшего за столиком, а его друг спал, положив голову на руки.

– Здравствуйте, пан Ричи, – поздоровался Раймонд.

– Присаживайтесь, – Ричи указал на свободный стул рядом с собой. – Друг немного устал, – объяснил он, заметив удивленное лицо Раймонда. – Я за ним присмотрю, а если он не придет в себя, придется отвести его домой. А что у вас слышно?

– Плохи дела, – ответил Раймонд, скорчив грустную мину и одновременно объясняя повод, по которому он осмелился побеспокоить такую важную персону.

– Что за дела? – заинтересовался Ричи, считавший, что должен знать обо всем, что происходит в его отрасли в городе. – Доллары выросли в цене?

– Да какие там доллары, все намного хуже, в моем бизнесе, но я не знаю, могу ли я спокойно говорить, вы же знаете, – он кивнул на спящего, – не буди лихо.

Ричи махнул рукой и улыбнулся:

– Это не лихо, а Мирек Бродяк. Не волнуйтесь. Можете смело говорить, потому что он спит сном праведника. Слишком много выпил, временно нетрудоспособен и находится в другом временном измерении. А даже если бы что-то услышал, то он свой человек. Друг детства. Мы вместе выросли.

Раймонд на всякий случай немного придвинулся, чтобы никто нежелательный не услышал того, что он хотел сказать.

– Я имею в виду то, что произошло с моим партнером, с которым мы вместе продавали технику. Это мой знакомый проводник, ездивший в Берлин, знаете, о ком я говорю? Он должен был сегодня вернуться с новой партией, он даже доехал до Познани, только зарезанный.

– Мертвый?

– Мертвее некуда.

– Ничего себе, – удивился Толстый Ричи и внимательнее присмотрелся к собеседнику. – Уже известно, кто его убил?

– Еще ничего не известно. В том-то и дело. Милиция начинает копать и может что-то узнать об этом бизнесе.

– И вы боитесь, что они узнают, кто ему помогал.

– Если должны узнать, то узнают, это ведь не самое важное. Важнее, кто его убил и за что. Я кое-кого подозреваю.

– Ну и что?

– А то, что как-то подошел ко мне один тип и сказал, что если мне не будет хватать рабочих рук, то он мне поможет.

– И теперь не хватает, – констатировал Ричи.

– Буквально, уважаемый пан, не хватает, потому что моему приятелю кто-то отрезал руки. Это ведь не случайность. Мне так кажется.

– А тот, кто говорил о рабочих руках, что за тип?

– Валютчик, работает под «Певексами». Я поспрашивал о нем после того, как он сделал мне предложение. Мне сказали, что его лучше не трогать, потому что он работает на серьезных людей.

– На кого?

– На вас.

19:00

Сержант Новак, прибывший охранять территорию с сотрудниками моторизованных отрядов милиции с Таборной, построил своих людей в шеренгу на тротуаре, отвернулся и пошел к стоявшему рядом с милицейской машиной Олькевичу, с интересом наблюдавшему за вновь прибывшими. Новак отдал честь, вытянувшись по стойке смирно перед офицером, наверное, чтобы показать молодежи, как нужно докладывать вышестоящим чинам.

– Сержант Новак Кшиштоф докладывает о своем прибытии и еще двенадцати человек в распоряжение командира операции.

– Вольно! – распорядился Олькевич.

– Отряд, вольно! – крикнул Новак и повернулся к Теофилю.

– Вы командир? – спросил он, а Олькевич удивился. Он хотел возразить, так как никогда прежде ничем не командовал, но вдруг до него дошло, что на Струся ни один из офицеров не приехал, и единственным человеком, отдававшим здесь приказы, был он. Значит, он действительно был в этот момент самым важным милиционером на месте происшествия, а для этого требовались особые умения и опыт. Приказывать Олькевич умел. В конце концов, он много лет работал в органах и успел погонять немало молодых сотрудников. Но руководить операцией… Ему немного польстил этот факт, но он тут же испугался, что может отдать глупое распоряжение, и все будут над ним насмехаться. С другой стороны, он уже начал командовать, потому что вызвал оперативную группу из комиссариата и даже приказал привезти служебную собаку. Но именно это распоряжение начинало казаться ему очень глупым. Он подумал, что скажут коллеги, если ничего не получится с этой собакой. Наверное, он немного погорячился. Но собака уже едет с кинологом, и ничего не изменишь. Пусть уже приедут и понюхают. Он посмотрел на сержанта моторизованных отрядов, преданно смотревшего ему в глаза и ожидавшего ответа. Нужно было что-то ему сказать и дать какое-нибудь поручение. Вдруг Теофиля осенило. Железнодорожник! Мужчина, который был в квартире, ударивший его по голове и ранивший коллег, был одет в железнодорожную форму. Нужно искать железнодорожника.

– Послушайте, сержант, разыскиваемый одет в форму железнодорожника, он сбежал из этого дома, но перед этим расстрелял двух милиционеров. Вы должны обыскать близлежащую территорию и задержать всех людей в железнодорожной форме. Есть вопросы?

У Новака не было вопросов. У него не было привычки задавать вопросы, касающиеся приказов вышестоящих должностных лиц. Он знал, что такое дисциплина и служба, когда вышестоящий приказывает, а подчиненный выполняет приказы, а не тратит время офицеров на сомнения.

– Так точно! – крикнул он, выпрямился, отдал честь, развернулся как положено и пошел к своим людям:

– Младший сержант Фик, младший сержант Грула, возьмите каждый по пять человек. Обыскать территорию. Всех в железнодорожной форме задержать и доставить на место. Разыскиваемый железнодорожник вооружен. Он сегодня стрелял в милиционеров, поэтому осторожно с ним. Выполнять!

Командир операции Теофиль Олькевич снова полез в кабину микроавтобуса Гжегожа Коваля и включил радиотелефон.

– Младший лейтенант Олькевич вызывает дежурного, – сказал он уже не так решительно, как в первый раз.

– Это дежурный, говорите, – отозвался сотрудник, но на этот раз, наученный предыдущим опытом, не стал спрашивать позывные.

– Я хотел спросить, приедет ли вышестоящий офицер, чтобы навести порядок в этом бардаке?

– Пока что вы руководите, младший лейтенант. Если кого-нибудь найдем, он сразу прибудет на место. Мы сейчас ищем вашего майора Мартинковского и Бродяка, старшего лейтенанта.

Надо же было так влипнуть, все будут надо мной смеяться. Уже вижу рожу Бродяка, как он рассказывает парням, что я вызвал служебную собаку. Что за проклятье, думал расстроенный Олькевич.

Он уже хотел попрощаться, но вдруг вспомнил о раненых коллегах. Он был так занят все это время, что даже не подумал о них.

– А что с парнями, есть какая-нибудь информация, как они? – спросил он, сжимая трубку радиотелефона.

– Участковый Обрембский ранен в легкое, ему повезло, потому что пуля прошла прямо над сердцем, он в операционной. Врачи говорят, что все будет нормально. А у Коваля больше везения, чем мозгов. Только царапина на голове. Череп целый, не пострадал.

Олькевич вздохнул с облегчением, а свист воздуха, наверное, услышал дежурный.

– Теофиль, у вас все нормально? – спросил он с заботой в голосе.

– Нормально, только голова немного болит.

– Вы его поймаете?

– Поймаем и накажем. Нельзя безнаказанно стрелять в милиционеров.

19:15

Разыскиваемый дежурным городского комиссариата старший лейтенант Мирослав Бродяк упал как бревно на диван. Ричи Грубинский после разговора с Раймондом решил, что пора заканчивать веселье в ресторане. Он расплатился и попробовал разбудить спящего Бродяка. Но тот не реагировал на просьбы друга.

– Можно его положить в подсобке, у начальницы там есть специальное место с диваном для важных гостей. Мы закрываемся только в десять, так что он еще немного поспит и протрезвеет, – сказал гардеробщик пан Кароль, который подошел к столику, увидев, что Ричи безуспешно пытается разбудить спящего.

– Не надо. Заберу его к себе. У меня он может остаться до утра. Мне только перейти через улицу, так что справлюсь.

Гардеробщик уважительно посмотрел на большого Ричи, потом на мелкого Бродяка. Он подумал, что у того не должно возникнуть проблем с тем, чтобы перенести тело.

Толстый легко поднял спящего и перебросил через плечо, как мешок картофеля. Уже через пять минут он был в своей квартире на третьем этаже. Он немного повозился перед дверью, так как ему нужно было вынуть ключи. Он поставил свою ношу, поддерживая в вертикальном положении левой рукой, а правой вынул связку ключей из кармана брюк. Вскоре Бродяк, пребывавший в бессознательном состоянии, лежал на диване.