Текст книги "Эпоха религиозных войн. 1559—1689"

Ошеломляющая победа Габсбургов над шведами в Нордлингене в 1634 г. полностью ликвидировала лигу. Ришелье стремился теперь играть более активную роль. Он объявил войну Испании в 1635 г. и начал одновременное наступление французской армии в Северной Италии, Рейнланде и Нидерландах. Эта схема была очень быстро опробована и на нем в 1636 г., когда контр атакующие испанцы и имперские войска пересекли Пикардию и атаковали Париж. Французы прекратили воевать первыми, пока испанцы отвлеклись на кризис в Португалии и Каталонии. Ришелье не дожил до того момента, когда его войска буквально истребили огромную армию испанцев в битве при Рокруа в 1643 г., – это было первое тотальное поражение, нанесенное испанской армии с момента основания династии Габсбургов в 1516 г. Но именно Ришелье заложил основы для успеха французских дипломатов и поражения Габсбургов в Вестфалии в 1648 г.

Поучительно сравнить правление Ришелье с параллельными действиями его испанского коллеги, графа Оливареса (1587—1645), чтобы получить представление о монархии Габсбургов при Филиппе IV. Как французам при Людовике XIII, испанцам требовалась сильная и умелая управляющая рука. Несложно провести параллель между Людовиком XIII и Филиппом IV. Каждый был умен, однако слабоволен, и каждый зависел от сильного министра. Оливарес был главным министром Филиппа между 1621 и 1643 гг. Как и Ришелье, он захватил контроль над правительством, действуя от имени своего короля и жестко устраняя всех конкурентов. Это был крупный человек, постоянно опаздывающий, горящий энергией и идеями. Он был нацелен на возрождение имперской мощи Испании XVI в. путем исправления ее неумелого стиля правления. Как и Ришелье, Оливаресу пришлось бороться с пылающими войной побережьями, несбалансированным бюджетом и устаревшей налоговой системой, которая тяжким бременем легла на крестьян. И как и Ришелье, Оливарес старался преодолеть региональную раздробленность в стране.

Пиренейский полуостров был поделен на четыре автономных королевства: Кастилию, Арагон, Наварру и Португалию – последняя присоединилась только в 1580 г. Под властью Карла V и Филиппа II Испанская империя опиралась в основном на Кастилию, но Оливарес желал разрушить эту традицию и сделать так, чтобы прочие регионы Пиренеев (где налоги были относительно низкими) разделили финансовые и военные обязанности Кастилии. Португальцы и жители Каталонии, провинции Арагона, приняли намерение Оливареса с глубоким недоверием. Эти люди собирали налоги через свои собственные выборные органы или суды, и они игнорировали просьбы Оливареса касательно людей или денег, которые были нужны на поддержание испанской армии в Италии, Германии и Нидерландах. Когда Оливарес вступил в войну против Франции Ришелье без заключения предварительного мира с Голландией, Швецией и германскими протестантами, он быстро потерпел поражение. В 1640 г. в Португалии и Каталонии вспыхнули восстания, и они провозгласили независимость от габсбургской власти. Восстание в Каталонии было подавлено в 1652 г.; бунт в Португалии так и не был усмирен, хотя Габсбурги не признавали независимость Португалии вплоть до 1668 г. Задолго до этого Оливарес умер, и международное лидерство Испании было потеряно.

Резкий контраст между успехом Ришелье и падением Оливареса едва ли может быть объяснен разницей в характерах этих двух фигур. Разве что Ришелье был более сообразителен или чуть менее поспешен. Но столь противоположный результат их параллельных реформаторских действий лучше всего объясним фундаментальными различиями между двумя обществами. Политическая и военная эффективность правления Бурбонов сопровождалась ростом благосостояния и величия Франции, тогда как политическая и военная слабость Габсбургов сочеталась с социальной и экономической стагнацией империи. Франция XVII в. была более богатой и успешной страной, Ришелье имел в распоряжении гораздо большие ресурсы. Испания была более раздробленной и слабой, чем Франция, и идеи Оливареса скорее оттолкнули его людей, а не стимулировали их. Стараясь предотвратить упадок Испании, на самом деле Оливарес ускорил этот процесс.

Когда после смерти Ришелье в 1642 г. Франция погрузилась в период внутренних беспорядков, она, в отличие от Испании, быстро восстановилась. Людовик XIII умер в 1643 г., спустя пару месяцев после своего министра, оставив королем своего пятилетнего сына Людовика XIV и регентшей свою вдову Анну Австрийскую (1601—1666). Регентство это было очень непопулярно, поскольку Анна была габсбургской принцессой и доверила управление делами своему любовнику, обходительному и льстивому итальянцу Джулио Мазарини (1602—1661). Этот «Мазарин», как его называли во Франции, был неподражаемым оппортунистом. Начав карьеру как дипломат при папстве, он поступил на службу при королевском дворе во Франции еще при Ришелье, стал кардиналом (хотя не был священником), собирал дорогие гобелены и картины, женился на своей очаровательной племяннице из высших аристократических кругов Франции и – что особенно возмущало памфлетистов, чьи трактаты против него заполняли книжные лавки, – стал любовником королевы и практически ее тайным супругом. Но кардинал Мазарини не обращал внимания на оскорбления, осыпавшие его, и показал себя очень изворотливым управляющим, полностью разделяющим политику Ришелье и обучающим молодого короля. На протяжении первых лет своего правления Мазарини пробовал разные способы повышения дохода – придумывание и продажа новых бесполезных должностей, манипуляции с рынком и новые, наскоро сфабрикованные налоги. Но, к несчастью, 1640 г. продемонстрировал самые серьезные проблемы в сельском хозяйстве Франции за целый век. Крестьяне были не только не в состоянии платить дань знати и налоги короне, их принуждали сдавать свои небольшие земельные наделы кредиторам-буржуа. Экономическая разобщенность и политические волнения разожгли фронду – серию восстаний (1648—1653) против правления Мазарини.

Фронда началась как протест королевских придворных против управления Мазарини, фактически это был бунт против 50 лет абсолютизма, введенного Генрихом IV. Подданные почувствовали, что лишаются своих льгот. Завоевав привилегированный статус покупкой поста у короны, придворные спустя годы поняли, что Сюлли, Ришелье и Мазарини в итоге урезали их жалованье, придумав новые должности, и распространили среди них интендантов, которые свели на нет их власть. Главный суд Франции высказал в связи с этим недовольство в 1648 г. и объявил, что Мазарини и королева передают привилегии и ресурсы буржуа. Парижская толпа встала на поддержку парламента – а на самом деле фронды, – даже мальчишки закидывали улицы камнями из рогаток. Но служащие не стремились к восстаниям. Их целью было сохранить свой привилегированный статус в парламенте, не предавая правительство. В 1649 г. парламент пришел к соглашению с Мазарини. К этому времени Тридцатилетняя война закончилась и аристократическая армия офицеров в поисках нового приложения сил направила свои войска против ненавистного кардинала. Так фронда внезапно превратилась в феодальное восстание, возглавляемое принцами крови, которые чувствовали, что из-за Ришелье и Мазарини они лишились своего статуса. Эти аристократические фрондеры были более опасны, чем парламентеры. Они изгнали Мазарини, короля и его мать из Парижа. Многие мечтали низвергнуть центральное правительство и превратить Францию в мозаику суверенных провинций, как Священная Римская империя. Три года их армии разоряли страну, воюя друг с другом, как на огромном турнире. В итоге в 1652 г. четырнадцатилетний Людовик XIV провозгласил свою власть и был возвращен в Париж. К 1653 г. вернулся и Мазарини, бунтующая знать предпочла уехать, и фронда завершилась.

Как и французский кризис 1560—1598 и 1610—1624 гг., фронда продемонстрировала, что во Франции XVII в. не было альтернативы абсолютной монархии. Фрондеры могли долго спорить, но их мотивы были настолько эгоистичны, что они не могли организовать движение сопротивления, в одиночку противостоя Мазарини.

В кризисе различные бунтующие элементы французского общества – знать, бюрократия, крестьянство, парижская толпа – объединились вместе. Лишь одна традиционно бастующая группа не принимала участие во фронде – гугеноты, считавшие, что некая доля лояльности по отношению к власти даст шанс на лучшую жизнь. На самом деле фронда объединила всех французов, которые ценили стабильность и достаток. Людовик XIV считал, что такая анархия не должна повториться еще раз. Опыт 1648—1653 гг. произвел впечатление на молодого короля. Его память о восставших парижанах, о толпе, которая ворвалась в его спальню ночью 1651 г., чтобы убедиться в том, что он не заодно с Мазарини, побудила Людовика перенести королевский двор из Парижа в Версаль. Его воспоминания о ненадежной знати, которая управляла страной, пока он был ребенком, утвердили его в мысли, что он должен политически ослабить аристократию. Его воспоминания о парижском парламенте обострили его стремление установить единоличную власть, базирующуюся на неограниченных правах и опирающуюся на группу приближенных.

Но Людовик XIV был еще слишком юн, чтобы управлять страной самостоятельно. Поэтому кардинал Мазарини продолжил ведение дел с 1653 г. до своей смерти в 1661 г. При Мазарини Франция пожинала плоды амбициозных действий Ришелье в области международной политики. Заключив Вестфальский мир 1648 г., несмотря на его пересечение с фрондой, Мазарини смог добиться некоторых значительных успехов. Часть Аляски и Лотарингии отходила к Франции, в то время как паралич Священной империи давал возможность построить сеть союзов с германскими княжествами против габсбургского императора. Война против Испании продолжалась еще 10 лет, поскольку оба противника слишком погрязли во внутренних проблемах. В 1659 г. война наконец завершилась подписанием Пиренейского мира, второго дипломатического успеха Мазарини. Франция получила еще территории – Артуа, включая Фландрию, и Руссильон, граничащий с Пиренеями. Габсбургско-бурбонский конфликт был завершен вторым заключением брака между двумя родами, на сей раз между Людовиком XIV и его кузиной Марией-Терезой, испанской инфантой. Через новую королеву Людовик установил право на наследование всех позиций Габсбургов в Европе и Америке. Он мог надеяться на создание империи более величественной, чем империя Карла V. Казалось, амбициям Бурбонов не существует границ. «Король-солнце» начал свое триумфальное восхождение.

Пуританская революция

В первой половине XVII в., пока Бурбоны во Франции консолидировали власть, в Англии короли династии Стюартов Яков I (правил в 1603—1625 гг.) и Карл I (1625—1649) потеряли контроль над правительством. Английская гражданская война 1640 г., также известная как пуританская революция, была более мощным протестом против монархии, чем фронда во Франции. На первый взгляд английская революция кажется необъяснимой. Когда в 1603 г. умерла последняя из Тюдоров, Елизавета I Английская, монархия была чрезвычайно популярна. Елизавета не оставила после себя прямых наследников, и трон перешел к Якову Стюарту, королю Шотландии. Яков и его сын оказались не самыми видными королями; впрочем, они были поставлены в условия, когда могли бы потерпеть фиаско и более прозорливые короли. Англия была более сплоченной страной, чем Франция, и менее зависимой от влияния извне. Ее население было в четыре раза меньше, чем во Франции. Парламент был единственным выборным представительным институтом, местных аналогов ему не было. Аристократия, джентри и купцы, чьи представители заседали в парламенте, были более сплоченны, чем во Франции, и более способны к объединению в политике – или в оппозиции королю.

После века патернализма Тюдоров на протяжении последних лет правления Елизаветы I Англия непрерывно развивалась. Корона ослаблялась нестабильными доходами, неразвитой бюрократией и отсутствием регулярной армии. И Англия была одним из тех немногих европейских государств – среди которых Священная Римская империя и Швеция, – где в начале XVII в. религиозное напряжение возрастало, а не шло на спад. Пуритане организовали протестующее кальвинистское движение внутри государственной церкви, агитируя против католических церемоний в англиканстве. Приверженцев пуританизма можно было найти в Англии везде, однако наиболее сильны они были в интеллектуальных кругах, среди джентри (в основном в восточных территориях Норфолка, Суффолка, в Кембридже и Эссексе), в лондонском Сити и в парламенте. Было не слишком легко справиться с движением довольно аморфным, но при этом весьма агрессивным.

Первый король династии Стюартов – Яков I – был трагикомической фигурой, несмотря на свои в общем положительные стремления и амбиции. Он был сыном Марии, королевы Шотландии, однако не унаследовал от матери ни ее безрассудной страстности, ни ее чарующей красоты. Яков был эрудированным человеком – и гордился этим. В течение многих лет он успешно правил Шотландией, но властная манера правления, с которой он привык обращаться с шотландскими помещиками и пресвитерианами, была неуместна в Англии. В 1598 г. Яков издает «Три закона свободной монархии», в которых повелевает своим шотландским подданным повиноваться своему королю, приравненному к Богу. Все законы, считал Яков, должны издаваться королем, а все конституциональные формы и ассамблеи должны собираться исключительно по его желанию. Елизавета I негласно следовала этим принципам, но благоразумно избегала акцентирования этой темы, а также не напоминала парламенту про данную ей Богом власть, что Яков неоднократно делал, взойдя на трон Англии. Яков отнюдь не выглядел посланником Бога. Его язык был слишком велик для его рта, а бегающие глаза придавали ему сумасшедший вид. Он носил одежду, надежно защищавшую от ударов ножей потенциальных убийц, а когда охотился на оленей, то его привязывали к лошади, чтобы он не упал. Даже льстивые подданные ненавидели эти дни охоты, когда король мог торжествующе вскрыть брюхо пойманного оленя, запустить туда руки и измазать собак и сопровождающих кровью.

Во время правления Якова революционный кризис стал приобретать отчетливую форму. Новый король публично порицал пуритан, в основном потому, что приравнивал их к шотландским пресвитерианам, которые хотели низвергнуть его с трона. «Нет епископа – нет короля!» – кричал он, встречаясь с пуританами; именно с этим высказыванием позже согласятся его советники. «Я научу вас покорности, – запугивал он пуритан, – или изгоню вас из страны, или еще что-нибудь похуже». Яков лишил многих пуритан их должностей и привилегий, и в итоге волнения распространились среди мирян еще сильнее, чем раньше. Налоговая политика Якова привела к тому, что его расходы были в два раза больше, чем при Елизавете I, частично из-за продолжающейся инфляции, частично потому, что у него были жена и дети, о которых он должен был заботиться, но в основном из-за того, что он был более экстравагантным, чем королева. Чтобы увеличить доходы, корона прибегала к различным неразумным действиям. Например, продавала сотню монополий, что мгновенно вызывало спад цен на такие товары первой необходимости, как мыло, уголь, уксус и булавки. Елизаветинские монополисты были непопулярны, и растущая зависимость от них Якова не нравилась лендлордам и купцам в парламенте.

Отношения короля и парламента постепенно ухудшались. Он поступил бы правильно, постаравшись вести себя как Елизавета, которая просила у парламента так мало денег, как только было можно. Яков не стеснялся просить у парламента деньги, даже не утруждая себя объяснениями, на что они ему нужны. Игнорируя разглагольствования короля о его божественной сущности, парламент давал ему слишком мало денег, и требовалось огромное количество времени, чтобы документы прошли все стадии оформления. Палата общин, жаловался Яков, была головой без тела – и фактически так оно и было с тех пор, как король встал во главе государства.

На последних этапах его правления дела шли еще хуже. Становясь старше, Яков обнаружил в себе скрытую тягу к мужскому полу и в итоге передал все управление делами в руки молодых фаворитов, чьими единственными достоинствами были милое личико и грация. Последним и наиболее обольстительным был герцог Бекингемский (1592—1628), который полностью захватил контроль над королем с 1619 г. до самой его смерти. Последние сессии парламента при Якове в 1621 и 1624 гг. были наполнены открытой критикой против правительства, чего прежде не было. Палату общин возглавлял сэр Эдуард Коук (1552—1634), умнейший юрист своего времени, который был смещен с юридической службы королем. В 1621 г. парламент воскресил средневековую процедуру импичмента против злейшего врага Коука лорд-канцлера Фрэнсиса Бэкона, философа, за взяточничество. Импичмент против Бэкона стал первым шагом парламента на пути регулирования системы правительственных служащих. Парламент также раскритиковал и внешнюю политику правительства, которая была происпанской, поскольку король надеялся женить своего сына Карла на одной из наследниц Габсбургов. В 1623 г. он тайно переправил сына в Мадрид с Бекингемом с романтической целью завоевать сердце инфанты. Полубезумный король писал послания своим «сладким мальчикам», как он называл их, – «малышу Чарли» и «Стини» – и завершал свои письма подписью «От любящего отца и мужа». Но «малыш Чарли» вернулся из Мадрида домой, взбешенный отказом испанцев пустить его ко двору и позволить жениться на инфанте. Поэтому к тому времени, как в 1625 г. король умер, все его надежды рухнули, а оппозиция монархии Стюартов окончательно сформировалась.

Карл I был более жестоким, чем его отец, и на протяжении первых лет его правления, в 1625—1629 гг., политическая и религиозная критика монархии Стюартов грозила перерасти в серьезное восстание.

На элегантном портрете Ван Дейка Карл демонстрирует великолепную фигуру: он выглядит статным, собранным, сдержанным, величественным.

Новый король был абсолютно равнодушен к мнению публики и к политике. Карл I был поборником церкви, ценящим церемониалы в англиканстве, и он полностью разделял взгляд отца на то, что власть монарху даровалась Богом. Ненавидимый всеми герцог Бекингемский продолжал быть главным министром. У Карла сразу сложились еще более напряженные отношения с парламентом, чем у его отца. Новый король безапелляционно требовал денег, однако парламент был заинтересован в удалении Бекингема. Поэтому Карл ввел налоги, которые приносили ему так много денег, чтобы он мог не обращать внимания на парламент. 76 эсквайров (исключая нескольких членов парламента) были посажены в тюрьму за отказ «сотрудничать».

Когда Карл I, по-прежнему нуждающийся в деньгах, собрал парламент в 1628 г., он обнаружил, что обе палаты настроены против него. Палаты лордов и общин объединились для принятия известного билля о правах. Подкупив короля, они получили его согласие не увеличивать и не собирать налоги без согласия парламента, а также не сажать людей в тюрьму без судебного процесса. Согласившись на эти условия, Карл признал, что он нарушил права своих подданных. Билль о правах стал мерилом конституционализма, однако его действие было недолговечным, поскольку король вскоре восставил свои налоги и практику наказания подданных, которые осмеливались критиковать его власть. Чаша терпения переполнилась в 1628 г.: герцог Бекингемский был убит, к горю короля и к радости общественности. Ничтожный шанс на достижение согласия между королем и парламентом буквально растворился в воздухе в 1629 г., когда сэр Джон Элиот (1592—1632) открыл заседание палаты общин выступлением против королевской политики.

Когда король приказал закрыть заседание, двое из наиболее сильных членов парламента подняли говорящего вверх на его кресле, чтобы продолжить заседание, пока возбужденная ассамблея принимала три резолюции Элиота, призывающие считать предательством нововведения в церкви и совершение действий, запрещенных парламентом. Это происшествие отвратило многих молодых людей от короны и заставило короля насторожиться. Карл пожелал управлять страной без парламента и поступал так в течение последующих 11 лет.

Правление Карла I между 1629 и 1640 гг. часто сравнивают с эпохой управления Ришелье Францией. Но, несмотря на все его честолюбивые цели, Карл даже не приблизился к стилю монархии Бурбонов. Наиболее видными министрами после смерти Бекингема были архиепископ Уильям Лауд (1573—1645) и сэр Томас Уэнтворт (1593—1641). Они неплохо знали население страны и стремились восстановить порядок. Но Лауд и Уэнтворт были запуганы королевским судом, и большую часть времени Уэнтворт отсутствовал в Северной Англии и Ирландии, где он служил посланником короля. Ни один английский министр не мог принимать решения так, как это делал Ришелье. У Карла I не было интендантов, не было армии. Правительство существовало на птичьих правах, как фикция во внешней политике. Советники короля искали легальные лазейки, чтобы отнять у парламента контроль над налогами. Например, они вспомнили давно забытое правило, гласящее, что любой эсквайр, имеющий доход не меньше 40 фунтов в год, должен быть посвящен в рыцари на королевской коронации, и это помогло Карлу собрать 165 тысяч фунтов со всех джентри, кто не был посвящен в рыцари на его коронации в 1626 г.! Более жестокими были манипуляции Карла с деньгами от судоходства. Карл обратил эти деньги, взимаемые на случай чрезвычайных ситуаций, в ежегодный национальный доход, собираемый как внутри острова, так и с прибрежных территорий. Финансовая политика Карла поэтому приобрела более опасную оппозицию, чем при Ришелье. Тяжесть французских налогов легла в основном на крестьян, но Стюарты провоцировали знать, джентри и купцов. Эти люди легко могли заплатить, поскольку были богатыми. Но ущемление их прав было воспринято с негодованием.

Религия была наиболее проблемным местом. Карл I возложил управление церковью на архиепископа Лауда, придирчивого и упрямого человека. В то время как Ришелье уважал религиозные свободы гугенотов, архиепископ Лауд постоянно притеснял пуритан. Его целью были повышение значимости англиканского епископства и достоинства англиканского вероисповедания. Проповедуя почитание «красоты святости» как выражения порядка вероисповедания в англиканстве, Лауд надеялся потеснить пуритан. Эти цели были близки по духу католической реформации, а не протестантской и подтверждали девиз Якова «Нет епископа – нет короля». Однако очень мало священников поддерживали Лауда и его намерения. Стремление архиепископа усмирить пуритан, осуждая своих наиболее ярых пуритан-критиков в королевском суде, провалились. В 1637 г., когда трем памфлетистам, Буртону, Баствику и Принну, отрезали уши – очень мягкое наказание в сравнении с жестокими религиозными экзекуциями конца XVI в., – они немедленно стали приветствоваться как мученики. Большие проблемы начались в Шотландии, когда Карл I и Лауд попытались внедрить англиканство в среде пресвитериан. Шотландцы быстро отказались от нововведений и в 1638 г. собрали национальный совет, на котором объявили, что готовы защищать до смерти свои религиозные и политические свободы. Карл старался усмирить шотландское восстание, но не смог собрать армию для этого, и к 1640 г. шотландцы завоевали север Англии. Король оказался загнанным в угол. Без денег, без армии, без поддержки, в 1640 г. он был вынужден собрать парламент.

Долгий парламент, названный так потому, что его сессия длилась с 1640 по 1653 г., стал зачинщиком самой крупной революции в истории Англии. Ученые сходятся во мнении, что кризис 1640 г. был результатом борьбы религиозных и политических принципов: пуританство против англиканства, парламентаризм против абсолютизма. Однако многие стремятся выделить экономические и социальные факторы, подчеркивающие религиозный и политический базисы. Историки марксизма, например, обогатили наше понимание кризиса, рассмотрев английскую революцию через призму классовой борьбы, как французскую и русскую. Это была, как говорили они, первая крупная победа европейских буржуа над феодалами. Доказательства этому есть: в 1640 г. английские купцы и ремесленники в Лондоне поддерживали парламент, в то время как аристократия и экономически более слабые части страны выступали за короля.

Что по-прежнему сложно интерпретировать, используя классовый подход, так это роль джентри. Эти люди были новыми участниками революции в Англии, и они разделились поровну между парламентским и роялистским лагерями. Можем ли мы назвать джентри феодалами и буржуа? Как мы можем объяснить экономические причины их участия в революции или их идеологические воззрения? Для этого существуют подходы. Одна из научных школ, приняв тезисы Маркса, рассматривает джентри как нарождающийся аграрный средний класс, стремящийся к богатству под властью короны и аристократии, между 1540 и 1640 гг. Наиболее удачливые члены этого класса возглавили борьбу за парламентаризм и пуританство в 1640 г., чтобы консолидировать их власть. Но противоположная научная школа утверждает, что наиболее преуспевающие члены джентри примкнули к королевскому двору, а те мелкие лендлорды, что жили на доходы от своих ферм, между 1540 и 1640 гг. стали менее преуспевающими. Попавшие под инфляцию, исключенные из правительственного патронажа Стюартами, эти джентри обратились к пуританству и к революции, чтобы утвердить свой статус. Первая из этих интерпретаций лучше оперирует фактами, но ни она из них не верна. Современные исследования сходятся в том, что джентри – как многие англичане – были не слишком удачливы в экономическом плане в середине XVII в.

Поэтому экономическая или социальная интерпретация английского кризиса не дает нам полной картины произошедшего. Английская революция менее, чем французская или русская, может быть описана в терминах экономики. Но безусловно, англичане находились под впечатлением религиозных и политических проблем. Религия сама по себе была мощным катализатором. Кризис 1640 г. вернее всего было бы назвать пуританской революцией; она символизировала собой последний и самый великий эпизод европейской эры Религиозных войн.

Череду событий, произошедших в Англии в период с 1640 по 1660 г., сложно суммировать. Вначале, в 1640 г., казалось, что никакой гражданской войны не будет. У парламента была поддержка высшего класса, и Карл I оказался один. Воодушевленные атмосферой поддержки в Лондоне, палаты лордов и общин быстро оградили короля от советчиков, которые допустили «одиннадцать лет тиранического», беспарламентского правления. Уэнтворт и Лауд были заточены в тюрьму. Парламент приговорил Уэнтворта к смерти, и половина Лондона пришла к Тауэру, чтобы просмотреть на казнь.

Все предыдущие королевские налоги, принятые без одобрения парламента, объявлялись теперь незаконными. Королевские суды, которые использовали Уэнтворт и Лауд, были отменены. Парламент теперь собирался как минимум каждые три года. И современный парламент придерживается тех же установок.

Отказавшись от старого правительства, парламент в 1641 г. начал строить новое. Мнения в парламенте быстро разделились, как только были подняты спорные вопросы – должен ли парламент назначать королевских министров, контролировать армию, реорганизовывать церковь, – и многие его члены стали союзниками Карла I. Самым горячим вопросом был религиозный: стоит ли реорганизовать институт церкви и изменить богослужения? Пуритане и политические радикалы, которые имели небольшое преимущество в палате общин, превратились в революционную партию, склоняющуюся к реорганизации церкви и государства. В ответ на это в парламенте сформировалась роялистская партия, противостоящая дальнейшим изменениям. В январе 1642 г. Карл I попытался смять парламентских радикалов с помощью военных. Но это был неуклюжий шаг. Когда он вошел в палату общин, окруженный четырьмя сотнями вооруженных солдат, намереваясь захватить Пима и других лидеров, его враги были уже готовы. Толпа вынудила Карла покинуть Лондон. Спустя несколько месяцев обе стороны подняли войска и война началась.

Гражданская война 1642—1646 гг. была очень сдержанной. Даже на пике своего развития не более чем один из десяти англичан, способных служить, находился в армии (сравним с одним на четырех во время Гражданской войны в Америке), и военная кампания нанесла населению весьма незначительный урон. Парламентские солдаты были названы круглоголовыми из-за пуританской обязанности коротко стричься; роялисты, или «кавалеры», выглядели очень романтично по сравнению с ними. Не было сомнений, что круглоголовые победят. В их руках был Лондон и богатая юго-восточная часть страны. Парламент скопил большую сумму денег через налоги на имущество – по иронии намного более тяжелые налоги, чем когда-либо вводил Карл I. Кавалеры распоряжались на своей слабо заселенной северо-западной части страны, они постоянно нуждались в деньгах, людях и военной технике. Королевские войска напоминали банды разбойников, возглавляемых наемниками во времена Тридцатилетней войны. Принц Руперт, наиболее известный предводитель кавалеров, смог великолепно начать сражение, однако его недисциплинированные наездники часто исчезали в поисках трофеев, оставшихся от врагов, а в это время круглоголовые успевали перегруппироваться и победить. Пожалуй, самым мощным источником их энергии был их моральный дух. Памфлеты, выходящие просто в огромном количестве, достигающем полутора тысяч в год в 1640 г., выражали их жаркие чаяния о политическом, религиозном и социальном возрождении Англии. «Ареопагитика» Джона Мильтона (1644), наиболее известный из этих памфлетов, окутывает круглоголовых романтичным ореолом войны. «Мне кажется, – писал пуританский поэт, – будто перед моим умственным взором встает славный и могучий народ, подобный пробудившемуся сильному мужу, стряхивающий с себя тяжкие оковы. Мне кажется, я вижу его подобным орлу, вновь одетому оперением могучей молодости, воспламеняющему свои зоркие глаза от полуденного солнца». Но парламентские лидеры думали иначе. Два года войска Карла I удерживали преимущество в основном потому, что круглоголовые на самом деле не хотели воевать и свергать короля. Ситуация начала меняться в 1643 г., когда Пим добился военного союза между парламентом и пресвитерианской Шотландией. В следующем году объединенная парламентско-шотландская армия нанесла удар принцу Руперту в сражении при Марстон-Муре – самой известной битве этой войны. Но еще более значимым стало появление выдающегося пуританского солдата Оливера Кромвеля (1599—1658).