Текст книги "Кто твой город? Креативная экономика и выбор места жительства"

Часть I
Место имеет значение

2. Мир пиков

«Мир плоский» – пишет колумнист The New York Times Томас Фридман. Благодаря технологическим достижениям игровое поле во всем мире стало ровнее, выигрыш – доступнее, и все мы являемся игроками независимо от того, в какой точке земной поверхности находимся. Когда мир плоский, пишет Фридман, инновации возможны без эмиграции[1].

Это старая идея, у нее долгая история. Уравнивающий эффект торговли и технологий, который якобы сделает местоположение несущественным, наблюдается с самого начала XX века. Изобретались телеграф, телефон, автомобиль, аэроплан, распространялись компьютеры и интернет, и часто говорилось, что технологический прогресс подрывает экономическое значение физического местонахождения.

Подобные пророчества публикуются и сегодня. В 1995 году «смерть расстояния» провозгласили с обложки журнала The Economist. Британский экономист Фрэнсис Кэрнкросс предсказывала, что «благодаря технологиям и конкуренции в телекоммуникациях скоро исчезнет такая вещь, как расстояние». Через четыре года тот же журнал гордо возвестил о «покорении места»: «Беспроводная революция самым решительным образом кладет конец диктатуре места»[2]. Утверждалось, что новые коммуникационные технологии – это «великие уравнители» в мире возрастающей глобализации. Нас приучили верить, что место больше не имеет значения. Нам следует чувствовать, что мы вольны жить там, где нам нравится.

Большую часть последнего десятилетия я провел в попытках дать бой этим идеям, сопоставив провокативные концепции с фактами. С моей командой мы перерыли горы научных трудов и статистических данных о роли места в глобальной экономике, которые будут подробно рассмотрены в двух следующих главах. Итог?

Почти по всем параметрам международный экономический ландшафт – совсем не плоский.

«Приходя в этот мир, дети могут получить многообразные преимущества, в том числе ум, физическую силу и ловкость, привлекательную внешность и заботливых родителей, – писал экономист из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и эксперт по мировой торговле Эдвард Лимер в своем превосходном обзоре «Мир плоский», который опубликовал очень уважаемый Journal of Economic Literature. – Имеет значение и то, где вы живете»[3]. И хотя теоретически мы можем выбрать себе для жизни почти любое место, реальность глобальной экономики такова, что в одних местах намного больше возможностей, чем в других.

Наиболее очевидно противоречит гипотезе плоского мира взрывной рост городов и городских ареалов по всему миру. Все больше и больше людей кластеризуются в городских ареалах, и нет никаких оснований предполагать, что в ближайшем будущем этот процесс прекратится. В мире доля населения, проживающего в городских ареалах, выросла с 3 % в 1800 году до 14 % в 1900-м. В 1950 году она составила 30 %. Сегодня она превышает 50 %. В развитых странах три четверти людей живут в городских ареалах[4].

Рост населения – не единственный индикатор того, что мир какой угодно, только не плоский. В этой главе я приведу подробные карты, иллюстрирующие предельную концентрацию экономической активности и инноваций. Это касается и производства, и инновационных прорывов, – движущие силы современной экономики сосредоточены в немногих местах. Более того, игровое поле не обнаруживает никаких признаков выравнивания. Высочайшие пики – города и регионы, которые движут мировой экономикой, – все растут и растут, а «равнины» – места, в которых экономическая активность незначительна, если вообще есть, – в основном чахнут.

Мощь глобализации несомненна. В местах, у которых ранее не было шанса стать частью мировой экономики, теперь хоть что-то происходит. Но не все из них способны в равной степени участвовать в экономической деятельности и получать от этого выгоду. Инновации и экономические ресурсы по-прежнему сильно концентрированы. В результате число мест, подлинно значимых для мировой экономики, остается ограниченным.

Реальность такова, что у глобализации две стороны. Первая, более очевидная – географическое распространение рутинных экономических функций, таких как простое производство или сервис (например, обзвон клиентов). Вторая, менее очевидная – тенденция концентрации экономической деятельности более высокого уровня (инновации, дизайн, финансы, массмедиа) в сравнительно небольшом числе мест.

Когда мыслители вроде Фридмана рассуждают о том, как глобализация способствует распространению экономической активности (так сказать, о центробежной силе глобализации), они упускают из виду реальность этой кластеризации (центростремительную силу). Профессор Гарвардской школы бизнеса и эксперт по стратегии конкурентной борьбы Майкл Портер назвал это явление «парадоксом места». В августе 2006 года он говорил журналу BusinessWeek: «Место все еще имеет значение. Чем выше мобильность, тем более значимо местоположение. На этом ошиблось много умнейших людей»[5].

Ошибка была в том, что, рассматривая глобализацию, они стремились обязательно выбрать одну из противоположностей: «или – или». А это неверно. Ключ к пониманию новой глобальной реальности – в понимании того, что в мире есть и плоские равнины, и острые пики.

Мир ночью

Я очень люблю карты. Те, что вы увидите ниже, созданы ученым из Центра исследований международных отношений и безопасности Мэрилендского университета Тимоти Гулденом. Они отображают в мелком масштабе глобальную экономическую активность. Предыдущие версии этих карт, опубликованные в октябре 2005 года в Atlantic Monthly, вызвали бурную реакцию[6]. С тех пор мы обновили карты, чтобы они отражали более полные данные. Будучи основаны на традиционных показателях плотности населения и новых измерениях глобального экономического производства и инноваций, эти карты демонстрируют поразительную географическую неравномерность глобализации. Грубо говоря, в мировой экономике доминируют две-три дюжины мест – пиков.

На рисунке 2.1 приведено распределение населения по планете. Рисунок основан на уже имеющихся данных, которые мы с командой собирали, чтобы определить очертания мегарегионов мира (о которых я скажу подробнее в главе 3). Самый густо населенный регион – Дели-Лахор в Индии, где живут больше 120 миллионов человек. В 8 регионах население больше 50 миллионов, в 12 – от 25 до 50 миллионов, а в 33 живут от 10 до 25 миллионов человек.

Рисунок 2.1. Население в мире пиков

Данные: база демографических данных LandScan, Окриджская национальная лаборатория

Карта: Тим Гулден

Конечно, плотность населения – рудиментарный показатель экономической активности, который не полностью отражает всю глубину разрыва, отделяющего наиболее продуктивные регионы мира от остальных. Иногда сравнительно небольшие города, как Хельсинки, могут иметь очень высокий показатель регионального продукта на душу населения. И наоборот, некоторые огромные городские поселения, например в развивающихся странах, демонстрируют небольшой объем производства и остаются небогатыми. Поэтому важно определить мегарегионы не только относительно плотности населения, но и относительно объемов производства.

К сожалению, не существует единого источника информации об объемах производства по всем регионам мира. Впрочем, возможно грубое приближение. Наша вторая карта представляет собой вариацию широко известного изображения поверхности суши в ночное время, где места с повышенной освещенностью и, следовательно, с более высоким потреблением энергии – что предположительно соответствует более высокому объему производства – выделены более высокими пиками (рисунок 2.2).

Рисунок 2.2. Экономическая активность в мире пиков

Данные: программа метеорологических и оборонных спутников США

Карта: Тим Гулден

Для создания этих карт Гулден взял данные программы метеорологических и оборонных спутников Национального управления океанических и атмосферных исследований США. Он нанес на карту смежные освещенные области, отмечая источники света – дома, заводы, улицы, оживленные районы развлечений. Применив ряд географических и статистических методов, Гулден смог оценить объем экономической активности этих областей соответственно интенсивности излучаемого ими света. Я называю показатель, полученный Гулденом, СРП (световой региональный продукт – light-based regional product).

Полученные примерные значения Гулден откалибровал в соответствии с официальными показателями объема производства регионов-метрополий (metropolitan regions) США и опубликованными Всемирным банком значениями валового внутреннего продукта по странам. Затем на карту освещенности он наложил детальные данные по плотности населения, собранные в Окриджской национальной лаборатории, чтобы убедиться, что его метод дает приемлемые оценки экономической активности. Наконец Гулден сравнил свои оценки СРП с оценками ВВП, выполненными в Йельском университете группой Уильяма Нордхауса[7]. Итоговые результаты, показанные на рисунке 2.2, отражают нашу оценку СРП на каждый квадратный километр поверхности суши за 2000 год.

Как показывает эта карта, мировая экономика формируется вокруг пары дюжин мегарегионов. Два из них, как будет подробно объяснено в следующей главе, выпускают продукцию на сумму больше 2 триллионов долларов – это Большой Токио (2,5 триллиона долларов) и гигантский мегарегион, который простирается от Бостона через Нью-Йорк в сторону Вашингтона, округ Колумбия (2,2 триллиона долларов). Среди национальных экономик эти мегарегионы заняли бы третье и четвертое места, что сопоставимо с экономикой Германии; только экономики США и Японии крупнее. Еще четыре мегарегиона производят продукции на сумму более 1 триллиона долларов каждый: гигантский мегарегион, раскинувшийся от Чикаго до Питтсбурга (1,6 триллиона долларов), европейский регион Амстердам – Брюссель – Антверпен (1,5 триллиона долларов), регион Осака – Нагоя в Японии (1,4 триллиона долларов) и Большой Лондон (1,2 триллиона долларов). Каждый из этих регионов вошел бы в десятку крупнейших национальных экономик, и все они крупнее, чем экономика Италии, Канады, Индии, Южной Кореи, России или Бразилии. Сорок регионов производят продукции более чем на 100 миллиардов каждый. Мегарегионы не только становятся «моторами» национальных экономик; они же стоят за экономикой мировой.

Экономики Индии и Китая, хоть и не конкурируют пока с экономиками США, Европы или Японии, тоже заметно выделяются. По расчетам освещенности у Гулдена, в Китае 68 % продукции производится в местах, где живут всего 25 % населения страны. В Индии районы с 26 % населения производят больше половины валового продукта. Сравним эти показатели с США, где доля производимой регионами продукции приблизительно соответствует их доле в населении страны. Население и производственные мощности США, которые обнаруживают очень неравномерное размещение, распределены по сравнительно большим пространствам. В Китае и Индии, где индустриализация произошла значительно позже, ресурсы и производственные мощности сконцентрированы намного сильнее. На нынешнем этапе глобализации в мире становится еще больше пиков, чем раньше.

Умные места

Население и экономическая активность распределены неравномерно. Но более всего концентрации подвержены инновации, этот двигатель экономического роста. Именно в этой области игровое поле наименее ровное. На нашей третьей карте показаны мировые центры инноваций соответственно числу зарегистрированных патентов (рисунок 2.3). Гулден сделал эти карты с помощью еще одного хитроумного метода. Определив экономические регионы по уровню освещенности, он использовал данные Бюро по регистрации патентов и товарных знаков США, которое фиксирует местонахождение каждого изобретателя, регистрирующего патент в Соединенных Штатах. Но, поскольку американские данные сфокусированы на патентах, выданных гражданам США, а также жителям других стран, которые получили патенты в США, Гулден далее использовал данные Всемирной организации интеллектуальной собственности, чтобы оценки для каждого места по всему миру были более точными[8].

Рисунок 2.3. Инновации в мире пиков

Данные: Всемирная организация интеллектуальной собственности, Бюро по регистрации патентов и товарных знаков США

Карта: Тим Гулден

Наша карта мировых инноваций ясно показывает, что мир делится на инновационные пики и равнины. Лидерами (высочайшие пики) являются регионы-метрополии вокруг Токио, Сеула, Нью-Йорка и Сан-Франциско. Обращают на себя внимание Бостон, Сиэтл, Остин, Торонто, Ванкувер, Берлин, Париж, Стокгольм, Хельсинки, Осака, Сеул, Тайбэй и Сидней. В отдельных точках Китая и Индии по мере того, как развиваются экономики этих государств, также появляются инновации. Ряд городов в этих странах накапливают заметный инновационный потенциал, хотя до высочайших пиков на карте им далеко. Так, в Индии Бангалор производит примерно столько же патентов, как Сиракьюс в штате Нью-Йорк, а Хайдерабад сравним с Нэшвиллом. В Китае Пекин производит примерно столько же патентов, сколько Сиэтл или Феникс, а Шанхай – столько же, сколько Торонто или Солт-Лейк-Сити. Наши собственные оценки показывают, что объем инноваций в этих городах вырос в четыре раза с 1996 по 2001 год и, вероятно, рос еще быстрее в последующие годы. Судя по всему, Пекин и Шанхай готовы войти в число глобальных инновационных центров.

Возможно, этот тренд формируется за счет США, которые долго зависели от инновационных и предпринимательских способностей иммигрантов из Индии и Китая. Детальное исследование Анны-Ли Саксенян из Калифорнийского университета в Беркли показало, что в 1980–1999 годах индийские и китайские предприниматели запустили 25 % стартапов в Кремниевой долине, получив 17 миллиардов долларов прибыли в год и создав 58 тысяч рабочих мест[9]. К 2005 году их доля увеличилась до 30 %.

Но карта показывает, что в мире есть еще две дюжины мест, производящих большую долю инноваций. В этих регионах сложились экосистемы, состоящие из передовых университетов, влиятельных компаний, гибких рынков труда и венчурного капитала, внимательного к нуждам коммерческих инноваций, – а таких экосистем немного.

Неравномерность коммерческих инноваций проявляется и в их финансировании. Венчурный капитал в виде фондов, инвестирующих в высокотехнологичные компании, также географически сконцентрирован. В США основной его центр – Кремниевая долина, центры поменьше есть в Бостоне, Нью-Йорке и некоторых других городах. Согласно исследованию эксперта по технологиям Мартина Кенни из Калифорнийского университета в Дэвисе, за пределами Северной Америки перспективными считаются несколько мест в Европе, Индии, Китае и Израиле[10]. Но, несмотря на сравнительно ограниченное число «горячих точек», в которых присутствует венчурный капитал, венчурные инвесторы часто применяют «правило двадцати минут». Они считают, что вложения с высоким риском оправданны, только если компании, в которые вкладывается инвестор, находятся не более чем в двадцати минутах езды от офиса инвестора. Даже те высокотехнологичные компании, чьи товары и услуги связаны с междугородной связью, не считаются достойными вложений, если физически они находятся слишком далеко. Это не значит, что инвесторы не делают исключений, но, если учесть практические аспекты венчурного финансирования, близость к клиентам, инвесторам и коллегам становится приоритетом. Правило двадцати минут отчасти объясняет, почему так много стартапов, основанных в других местах, в конце концов переезжает в Кремниевую долину. А на мировом рынке IPO летом 2007 года доминировали всего три города: Лондон (51 миллиард долларов), Нью-Йорк (46 миллиардов долларов) и Гонконг (41 миллиард долларов)[11].

Ученые-звезды

Научные открытия – источник многих технологических инноваций – также сконцентрированы и распределены неравномерно. Места, в которых делаются значительные открытия, можно по пальцам сосчитать; в основном они находятся в США и Европе.

Четвертая наша карта (рисунок 2.4) показывает местонахождение 1200 самых цитируемых ученых в ведущих областях знания. Она основана на данных, которые впервые собрал географ и урбанист Майкл Бэтти из Университетского колледжа Лондона[12]. Исследование Национального бюро экономических исследований, выполненное в 2006 году Линн Закер и Майклом Дарби, дало схожие результаты. Проследив за перемещениями более чем 5 тысяч ведущих ученых и инженеров из 179 регионов США и 25 стран в 1981–2004 годах, Закер и Дарби обнаружили, что в основном ученые концентрировались на Восточном (Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон – Балтимор) и Западном (Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сиэтл) побережьях США, в Чикаго и некоторых других регионах США, а также в крупнейших городах Европы (Лондон, Амстердам, Париж), Японии и в ряде других мест[13].

Рисунок 2.4. Ведущие ученые в мире пиков

Источник: Майкл Бэтти, Центр передового пространственного анализа Университетского колледжа Лондона

Карта: Тим Гулден

Обратите внимание на сходство третьей и четвертой карт. Коммерческие инновации и научное развитие в равной степени подвержены концентрации, и на экономической карте мира есть места, где обе эти тенденции выражены явно. Но не везде они представлены одинаково интенсивно. Некоторые города Восточной Азии, особенно японские, активно внедряют коммерческие инновации, но все еще сильно зависят от научных прорывов, сделанных где-то еще. Аналогично, другие места преуспевают в науке, но отстают в коммерческом внедрении ее достижений.

Если посмотреть на все четыре карты, можно заметить любопытную вещь. По мере того как мы добавляем слой за слоем – плотность населения, экономическую активность, инновации, – концентрация становится все более выраженной. Для начала, высока концентрация населения: большинство людей в мире живут в больших городах, число которых относительно невелико. Но распределение экономической активности еще более неравномерно: здесь многие места достойны только беглого упоминания, несмотря на свое большое население. Инновации и ведущие ученые сосредоточены в еще меньшем числе мест.

По мере того как вы поднимаетесь по лестнице экономического развития от производства базовых товаров к внедрению серьезных инноваций, мир становится все более и более неравномерным.

Как мы увидим дальше в главе 4, географическая концентрация особенно важна для инноваций. Идеи витают свободнее, лучше оттачиваются и могут быть реализованы быстрее, если инноваторы, разработчики и инвесторы постоянно поддерживают контакт друг с другом как на работе, так и в свободное время. Креативные люди кластеризуются не только потому, что любят находиться вместе, или потому, что все они внезапно предпочли удобные космополитичные центры с большим выбором развлечений, хотя оба этих объяснения тоже справедливы. Креативные люди и компании кластеризуются из-за больших производственных преимуществ, которые дают эффект масштаба и обмен знаниями, возможный в условиях компактного проживания и расположения.

Итак, хотя «инновации возможны без эмиграции», географическая концентрация остается их необходимым условием. Инновации, экономический рост и благосостояние по-прежнему наблюдаются в местах, привлекающих критическую массу креативных умов. Поскольку глобализация повышает отдачу от инноваций, позволяя быстрее доставлять инновационные продукты и услуги потребителям по всему миру, инновационные центры становятся все более привлекательны для самых ярких умов планеты. Все это лишь усиливает глобальную неравномерность распределения экономической активности.

Пики и равнины

В прошлом города одной страны или одного региона конкурировали за инвестиции и талантливых людей с другими городами той же страны или того же региона. Теперь соревнуются друг с другом места по всему миру. И самая острая конкуренция – за умных, предприимчивых людей, склонных к инновациям.

В ландшафте мира пиков можно выделить четыре типа мест.

– В первую группу входят сравнительно немногочисленные места, где рождаются инновации. Это самые высокие пики. Они притягивают одаренных людей со всего света, генерируют новое знание и производят львиную долю мировых инноваций. Благодаря всевозрастающей эффективности международных коммуникаций и перевозок идеи циркулируют между этими местами легко и непрерывно.

– Вторая группа включает регионы, которые пользуются чужими инновациями и чужой креативностью, часто импортируемой, для производства товаров и услуг. Это растущие пики. Некоторые из них (Дублин, Сеул, возможно, также Сингапур и Тайбэй) превращаются в места, которые не только используют знание, но и генерируют его. Впрочем, большинство таких мест функционирует в глобальной экономике XXI века прежде всего в качестве центров материального производства и сервиса. От Гвадалахары и Тихуаны до Шанхая и Филиппин, люди в таких регионах работают на фабриках и отвечают на звонки, обслуживая подлинные двигатели инноваций.

– Третья группа состоит из мегаполисов развивающегося мира, в которых концентрация населения высока, но экономическая активность недостаточна, чтобы прокормить такое количество людей. Многие из этих мегагородов обезображены огромными «глобальными трущобами», где живут нищие и бездомные, общественная и политическая обстановка там очень нестабильна, а экономической активности почти нет. Такие места, которые все более отрываются от глобальной экономики, мешают радоваться тому, что мир стал плоским, – «плоский» он лишь для везучего меньшинства[14].

– Наконец, в мире пиков есть большие равнины – сельские территории и обширные пространства, которые почти не связаны с мировой экономикой, где концентрация населения невелика, а экономическая деятельность выражена слабо.

За последние два десятилетия мир не стал более плоским, – основное различие в том, что пики теперь сильнее разбросаны по миру, причем число уже имеющихся или растущих пиков (центров производства и сервиса) увеличивается, а сами они смещаются. Большую часть XX века львиная доля мировой экономики (и инновационных пиков) приходилась на США, и потягаться с ними могли разве что отдельные места в Европе и Японии. Но с тех пор США лишились ряда пиков, поскольку утратили свое значение такие индустриальные столицы, как Питтсбург, Сент-Луис и Кливленд. В то же время выдвинулись вперед различные регионы Европы, Скандинавии, Канады и Тихоокеанского региона.

Кто-то скажет, что мир сегодня кажется плоским из-за сокращения экономической и социальной дистанции между пиками. Люди, живущие в пиковых местах, часто связаны с жителями аналогичных мест теснее (даже если между ними полмира), чем со своими ближайшими соседями. Упрочению этих верхушечных связей способствует высокая мобильность креативного класса, численность которого во всем мире составляет около 150 миллионов человек. Эти люди вовлечены в глобальную технологическую систему и глобальный рынок труда, что позволяет им свободно мигрировать между городами-лидерами. Хотя сам по себе мир отнюдь не плоский, он может казаться таким привилегированному меньшинству из-за плотности связей, соединяющих пики.

Исследование, выполненное в Брукингском институте демографом Робертом Лэнгом и урбанистом Питером Тейлором, посвящено соединительной ткани, связывающей воедино мировые пики, а также растущей экономической и социальной дистанции, отделяющей пики от равнин[15]. Лэнг и Тейлор выделили сравнительно небольшую группу взаимосвязанных городов-лидеров – Лондон, Нью-Йорк, Париж, Токио, Гонконг, Сингапур, Чикаго, Лос-Анджелес и Милан. Также была выделена более крупная группа агломераций, которые слабее связаны с мировой экономикой.

Статья о глобальных финансовых рынках в журнале The Economist за 2007 год содержит схожие выводы. Хотя технологический бум значительно упростил международные финансовые операции, крупнейшие финансовые центры мира более, чем когда-либо, кластеризованы и оторваны от других центров. Автор статьи задается вопросом: «С чего финансистам жить и работать в забитых пробками городских джунглях с их дороговизной? Благодаря широкополосному интернету, мобильным телефонам и Blackberry они могут работать практически откуда угодно». Но Лондон, Нью-Йорк и Токио, как и растущие центры вроде Гонконга и Сингапура, все крепче держат мировые финансы в кулаке. «В отличие от средневековых городов-государств, обнесенных стенами, нынешние финансовые центры все больше зависят от связей друг с другом, – продолжает автор статьи. – Технологии, мобильность капитала и повсеместное дерегулирование рынков создали оживленную, быстро растущую сеть. Пока один город спит, другой бодрствует, так что торговля ведется круглосуточно. Число сделок между финансовыми центрами в последнее время выросло, поскольку инвесторы диверсифицировали регионы и виды активов»[16]. Вот очередное доказательство взаимосвязанности пиков, оборотной стороной которой является растущий экономический и социальный разрыв между ними и остальным миром.

Концепция мира пиков предполагает совсем другие геополитические и экономические выводы, нежели идея «плоского мира». Последняя утверждает, что развивающиеся области могут с легкостью встроиться в существующую систему. Несомненно, развивающиеся экономики типа Индии или Китая обладают ценовым преимуществом, опытом в высоких технологиях и предпринимательской энергией, что позволяет им эффективно конкурировать с производящими отраслями и традиционными сервис-центрами. В теории плоского мира трудности, возникающие из-за все большего выравнивания игрового поля, бьют прежде всего по развитым странам, так как не только материальное производство, но и рабочие места в высокотехнологичных отраслях вроде разработки программного обеспечения и финансовых услуг выводятся оттуда за границу.

Эта теория скрывает от нас куда более коварные проблемы, вызревающие в мировой экономике, и, что еще хуже, не дает политикам способов их разрешения. Нельзя больше думать о мире в традиционных оппозициях «богатые – бедные», «развитые – развивающиеся». Насколько можно заглянуть в будущее, глобальная политика будет зависеть от нарастающего напряжения между стремящимися вверх пиками, уходящими на дно «равнинами» и нестабильными «возвышенностями». В этом ракурсе нарастающие противоречия и разрывы можно рассматривать как несколько пересекающихся линий фронта. Растет напряжение между «имущими» инновационными регионами, которые привлекают талантливых людей, и регионами «неимущими», из которых таланты экспортируются. Среди городов второго эшелона (от Детройта до Нагои и Бангалора) разворачивается потенциально опустошительная борьба за рабочие места, людей и инвестиции. В мире быстро углубляется неравенство – даже в самых процветающих и инновационных региональных центрах.

Заваривается опасная каша, куда более губительная, чем «плоский мир», описанный Фридманом; складывается ситуация куда более ненадежная, чем старое доброе противостояние бедных и богатых. Вопреки знаменитому тезису Сэмюэля Хантингтона, который противопоставлял так называемые современные иудеохристианские ценности «отсталым» мусульманским, мы стали очевидцами не конфликта цивилизаций, а углубления экономической пропасти между пиками и равнинами. Сегодня большая часть мировых конфликтов – даже тех, что, казалось бы, не связаны с экономикой, – коренится в невидимых силах мира пиков.

Больше десяти лет назад политический мыслитель Бенджамин Барбер пророчески писал, что рост глобальной экономики, которую он окрестил словом McWorld («МакМир», мир «Макдоналдса»), оказался настолько сильным и всеохватным, что это вызовет мощную обратную реакцию[17]. Эта тенденция, которую он называл «джихадом», питается тревогой и страхами миллионов и миллионов людей, чьи социальные группы или «племена» напуганы безличной силой глобализации. Лишенные образования, квалификации или мобильности, эти люди не в силах влиться в глобальную экономику и становятся пленниками мест, которые все больше и больше отстают в своем развитии.

Неудивительно, что пиковая глобализация несет опустошение переходным и развивающимся экономикам. Быстрый рост китайской экономики в последние 10 лет вывел эту страну в первые ряды игроков мирового экономического процесса. Китай все чаще воспринимают как «всемирную фабрику», основной центр производства и поле для аутсорсинга ведущих мировых компаний. Эксперты отмечают, что Китай быстро поднимается по лестнице креативного развития, расширяя штат ученых, развивая университеты и привлекая лучших специалистов в области высоких технологий.

Но выдающийся рост китайской экономики обеспечивают лишь несколько быстро развивающихся регионов, которые привлекают большинство талантливых людей, создают основной объем инноваций и производят основную часть впечатляющего богатства этой страны. Умы там сконцентрированы в нескольких пиковых центрах – Шанхае, Шэньчжэне, Пекине, – каждый из которых представляет собой целый мир, далекий от обширных нищих сельских областей. На десять богатейших регионов Китая приходится всего 16 % населения страны, зато почти 45 % университетов, готовящих интеллектуальную элиту, и 60 % технологических инноваций[18].

Китай – пример растущего классового неравенства, от которого страдают быстро развивающиеся экономики. В его крупнейших городах живут 560 миллионов людей, это динамичные, инновационные, космополитичные места. Деревня, в которой живут 750 миллионов человек, остается в кильватере, хотя составляет большую часть страны. Согласно детализированному опросу, проведенному Институтом Гэллапа в 2006 году, средний доход домохозяйства в городском Китае был в два с половиной раза выше, чем в деревенском, и почти удвоился по сравнению с 1999 годом. По нашим собственным расчетам, жители ведущих мегарегионов Китая в три с половиной раза богаче, чем остальное население страны. «В Шанхае обычный представитель среднего класса живет лучше, чем в США, а в деревне, прямо за городской чертой, люди живут в условиях, которые нельзя назвать иначе, как доисторическими» – так резюмировал ситуацию один мой китайский студент. Его впечатления подтверждает статистика: 17 % населения Китая живут менее чем на 1 доллар в день, почти половина – менее чем на 2 доллара в день, а 800 миллионов крестьян не могут показаться врачу.

Эта пиковость, неровность китайской экономики дает о себе знать в политических делах государства. В 2005 году в китайской деревне произошло, по оценочным данным, 87 тысяч восстаний и демонстраций, что вполовину больше, чем в 2003-м[19]. В ответ правительство страны стало внедрять новые механизмы управления – например, проекты развития бизнеса, образования и здравоохранения в сельской местности, – чтобы справиться с растущим социально-экономическим разрывом[20]. Впрочем, перспективы преодоления этого разрыва весьма сомнительны. По мере того как пики китайской экономики благодаря международным связям становятся все более похожи на своих зарубежных конкурентов, деревня и ее население обречены на отставание.