Текст книги "Око Озириса (сборник)"

– Нет, не так! – горячо возразила мисс Беллингэм. – Он знал столько, сколько полагается архидиакону, а другой ученый – гораздо больше. Поэтому архидиакон поручил мне составить полный список литературы о Древнем Египте конца ХVII династии, что я и сделала. Завтра пойду к нему и начиню его добытой информацией, чтобы он…

– …набросился на своего ученого оппонента, – подхватил мистер Беллингэм, – и заткнул его за пояс царями-пастухами, фараоном Секененрой и всяким сбродом времен ХVII (Фиванской) династии. Готов наперед предсказать немалый переполох и занятную потасовку.

– Наверное, ты прав, стычки не избежать, – согласилась мисс Беллингэм и энергично принялась за гренки, запивая их какао, пока ее отец позевывал в кресле.

Я украдкой наблюдал за девушкой. Несмотря на бледность и усталый вид, она показалась мне красивой. В ее наружности проглядывала сила воли и характера, что выгодно отличало ее от заурядных женщин. Поужинав, она отодвинула поднос и, раскрыв потертый ридикюль, спросила меня, интересуюсь ли я историей Египта.

– У нас это какой-то фамильный недуг, – смущенно пояснила она. – Мы все с ума сходим по Египту!

– Я мало разбираюсь в древностях, – признался я. – Занятия медициной поглощают все мое время.

– Понятно. Нельзя быть специалистом во всех областях. Но если вы хотите подробнее узнать о профессии литературного шакала, я покажу вам свои заметки.

Я с готовностью согласился, и она извлекла четыре синие записные книжки, каждая из которых была посвящена одной из древнеегипетских династий: с ХIV-й по ХVII-ю. Медленно просматривая аккуратные выписки, мы принялись обсуждать запутанную историю этого периода и вскоре перешли на полушепот, так как мистер Беллингэм задремал, откинувшись на спинку кресла. Когда мы добрались до Апопи, последнего гиксосского правителя, громкий храп прорезал комнатную тишину и заставил нас тихонько рассмеяться.

– Ваша беседа с отцом пошла ему на пользу, – прошептала девушка; я взял шляпу, и мы на цыпочках прокрались к двери. Руфь бесшумно отворила ее и выпустила меня, сказав напоследок: – Я искренне благодарна вам за заботу об отце. Ему очень нужно хорошенько выспаться. И вам спокойной ночи! – добавила она и почти по-дружески пожала мне руку.

Глава 5
Неожиданная находка

Практика доктора Бернарда, как и большинства врачей, была подвержена «приливам» и «отливам»: лихорадочная работа чередовалась с периодами почти полного бездействия. Один из таких перерывов наступил на другой день после того, как я посетил Невиль-корт, так что уже в полдвенадцатого я задумался, чем бы заняться. Я спустился к набережной и, облокотившись о перила, залюбовался противоположным берегом, серым каменным мостом с пролетами, живописной массой устремленных ввысь башен, притаившейся за ними громадой аббатства и церковью Святого Стефана.

Тихая умиротворяющая картина настроила меня на романтический лад. Мысли мои сначала обратились к Руфи Беллингэм, а затем к той истории с наследством, о которой мне поведал ее отец: нелепо составленное завещание, загнанный в тупик поверенный. Я понимал: за всем этим скрывается что-то странное, особенно если принять во внимание предложение мистера Хёрста. Но разобраться в этих хитросплетениях мне было не под силу – тут требовался юрист, причем опытный. Я решил сегодня же сходить к Торндайку и выложить ему все, что разузнал.

Далее произошло одно из тех совпадений, которым мы обычно удивляемся, хотя они так нередки, что вошли в поговорку. Вообразите: в тот же самый момент я заметил, что ко мне приближаются, прогуливаясь, Торндайк и Джервис. От неожиданности я чуть не раскрыл рот.

– Что с тобой Барклей? – участливо спросил Джервис. – У тебя такой вид, будто ты повстречал привидение.

– Вы не поверите, но прямо в эту секунду я думал о вас, профессор, и хотел пойти к вам, – признался я. – Это насчет Беллингэмов. Весь вчерашний вечер я провел у них.

– Есть свежие новости?

– Да, клянусь Юпитером! Беллингэм подробно рассказал мне про завещание. Презанятный документ!

– Он разрешил вам поделиться со мной?

– Я специально затронул эту тему, и он ответил, что не возражает.

– Ладно, мы идем завтракать в Сохо, потому что Полтон по горло занят. Присоединяйтесь, а по дороге мы вас выслушаем. Согласны?

Я кивнул, тем более что в тот день у меня не было ни одного визита к пациентам. Мы не спеша направились по широкому тротуару, и я начал рассказ. Время от времени Торндайк прерывал меня и делал какие-то пометки в записной книжке.

– Чокнутый субъект, этот Джон Беллингэм! – воскликнул Джервис, когда я договорил. – По-моему, он нарочно все запутал. В его действиях прослеживается какая-то дьявольская изощренность, будто он хотел уничтожить собственные же распоряжения.

– Так часто бывает с завещателями, – спокойно отреагировал Торндайк. – Логичный и толковый документ – скорее исключение из правил. Но нам трудно судить о таких вещах, не ознакомившись с текстом. У мистера Годфри нет копии?

– Не знаю, – растерялся я, – спрошу у него.

– Если копия имеется, мне нужно прочесть ее, – сказал Торндайк. – Джервис прав: многие пункты сомнительны, но, может, они неверно записаны? Они подозрительным образом согласуются с обстоятельствами исчезновения. Вы обратили на это внимание?

– Знаю только, что Хёрсту на руку, если тело не найдут. Постараюсь раздобыть копию, хотя Беллингэм ужасно мнителен: он боится, как бы его не заподозрили в желании на даровщину воспользоваться чужим советом.

– Это делает ему честь, – улыбнулся Торндайк, – убедите его отбросить излишнюю щепетильность. Я уверен, у вас получится: они с дочерью к вам расположены, да и вы, по-моему, симпатизируете им.

– Они культурные люди, очень интересные, – отозвался я, – серьезно увлечены археологией. У них это в крови.

– Понятно, – кивнул профессор. – Однако этим пристрастием они обязаны скорее внешним обстоятельствам, чем наследственности. Ладно, так Годфри Беллингэм действительно вам нравится?

– Он немного ворчлив, раздражителен и легко поддается внезапным импульсам, но в целом человек воспитанный и приятный.

– А дочь? – вмешался Джервис. – Что за особа?

– Образованная девушка, составляет библиографии для авторов.

– Вот как! – поморщился Джервис. – Знаю эту породу. На подслеповатых глазах очки, пальцы в чернильных пятнах, невзрачная, с гладко зачесанными волосами и плоской грудью – в общем, кожа да кости.

– Ты ошибаешься! – простодушно вознегодовал я, мысленно сравнивая отвратительный набросок Джервиса с прелестным оригиналом. – Она красивая девушка с манерами настоящей леди. Иногда она чересчур сдержанна со мной, но ведь я почти посторонний для них человек.

– Я не о том спрашиваю, – упорствовал Джервис. – Какая она собой? Маленькая? Толстая? Рыжая? Опиши ее внешность.

– Рост примерно пять футов семь дюймов, стройная, с отличной фигурой и прекрасной осанкой. Волосы темные, длинные, густые, эффектная прическа на прямой пробор. Цвет лица немного бледный, глаза глубокие, темно-серые; брови густые, носик точеный, рот небольшой, губы пухлые, подбородок слегка закруглен. Чему ты улыбаешься, Джервис?

– С тобой все понятно, господин районный врач, – ухмыльнулся мой собеседник, потирая руки от удовольствия. – Ну что же, профессор, – весело обратился он к Торндайку, – если копия этого завещания существует, считайте, она уже у нас.

– Я тоже полагаюсь на Барклея, – спокойно ответил Торндайк. – Но давайте прервемся и поедим.

Он отворил стеклянную дверь ресторанчика, и мы вошли, вдыхая аппетитный аромат свежеприготовленного мяса. За завтраком мы проговорили еще часа полтора, после чего распрощались возле здания суда. Торндайк приглашал меня к себе в любой день, не важно, добуду я копию завещания или нет, а Джервис со смешком прибавил:

– Заходи вечерком после работы, если, конечно, тебе не поступит более заманчивое предложение от какой-нибудь интересной особы.

Расставшись с ними, я отправился беспорядочно бродить по улицам и незаметно для себя очутился на углу Феттер-лейн. Грубоватый голос над самым ухом вспугнул меня и вывел из глубокой задумчивости:

– Ужасная находка в Сидкапе!

Я вздрогнул и отшатнулся – выкрики мальчишек-газетчиков всегда действовали мне на нервы, но мое раздражение вмиг сменилось любопытством, когда я увидел на первой полосе броский заголовок: «Ужасная находка на грядках…».

Я купил газету и, сунув ее под мышку, побежал в амбулаторию, рассчитывая быстро прочесть нашумевшую публикацию. Увы, весь вечер ко мне непрерывно шли пациенты, и я едва не забыл о газете. Я вспомнил о ней лишь тогда, когда, закончив вечерний прием и вымывшись горячей водой с мылом, сел за ужин. Я тут же достал газету из ящика письменного стола, куда сунул впопыхах, развернул и погрузился в чтение, попутно заглатывая пищу.

Репортер не поскупился на подробности, а издатель, сочтя материал сенсационным, щедро отвел под него несколько колонок. От страшного заголовка «Ужасная находка на грядках в Сидкапе» мне стало не по себе. Я прочел следующее:

«Вчера в поместье Сидкап, графство Кент, во время чистки грядок с кресс-салатом и другими листовыми овощами случайно обнаружены фрагменты человеческого тела. Грядки разбиты на плодородном участке земли вблизи небольшой речки – одного из притоков Крэя, – орошающей здешние луга, где почти круглый год пасутся стада овец, курчавых жертв человеческой плотоядности.

Несколько лет назад овец поразил мор, вызванный печеночной двуусткой. Было установлено, что возбудители болезни – личинки двуустки – вместе с поедаемой травой проникали в кишечник, печень и желчные протоки животных, поражая органы и приводя к летальному исходу. Болезнь прогрессировала, угрожая полностью истребить все поголовья графства, поэтому мистер Джон Беллингэм, сквайр, принял серьезные меры, поручив своему поверенному внести в договора особый пункт, согласно которому фермеры обязаны следить за состоянием арендуемых огородов и пастбищ, а если потребуется, привлекать специалистов-паразитологов.

В последние два года арендные договора не заключались, однако фермеры, как и предписывалось, регулярно производили надзор за грядками и пастбищами. Вчера после полудня один из арендаторов, занимаясь осмотром и чисткой грядок, случайно заметил поблизости, в прибрежном овраге, плавающие в воде кости. Когда овраг расчистили от водорослей и корней, на заболоченном дне показались останки человеческой руки. Срочно вызванные инспектор полиции и районный врач Кента констатировали следующее: найден скелет левой руки с отсутствующей фалангой безымянного пальца. Останки переданы в морг для дальнейшего исследования; река, овраг и окрестности тщательно осмотрены. Согласно заключению доктора Брандона, рука принадлежала пожилому мужчине ростом около пяти футов восьми дюймов.

Наш репортер задал доктору Брандону несколько вопросов:

– Отсутствие безымянного пальца на руке неизвестного – врожденный анатомический дефект или палец был ампутирован?

– Однозначно ампутирован. Если бы его не было от рождения, то недоставало бы и соответствующей кости руки. Между тем ее структура полностью соответствует норме.

– Сколько времени кости пролежали во влажной среде?

– Более года. На них не осталось ни следа мягких тканей.

– Каким образом, по вашему мнению, кости оказались в овраге?

– На этот вопрос ответят криминалисты.

– Вам известно, что поместье принадлежит мистеру Джону Беллингэму, который два года назад пропал при невыясненных обстоятельствах?

– Да, я читал об этом в газетах.

– Вы допускаете, что это рука мистера Беллингэма, а палец ему отрезали?

– Расследовать преступления – обязанность полиции.

Добавим, что в настоящее время полицией Кента ведутся активные поиски других останков погибшего. Если кто-либо из наших читателей случайно слышал о пропаже мужчины или заметил что-то необычное, просьба немедленно сообщить в редакцию или в полицию».

Я отложил газету и задумался. Статья сильно взбудоражила меня. Вероятно, репортер прав: обнаружены останки левой руки Джона Беллингэма. Но куда подевался палец? Сразу после таинственного исчезновения египтолога ни одна газета не писала об отрезанных пальцах или других увечьях. С другой стороны, откуда бы газетчики узнали об этом, ведь труп так и не нашли? За неимением фактов строить догадки было бесполезно. Я рассчитывал в ближайшие дни навестить Торндайка и обсудить с ним страшную находку в Сидкапе, о которой только что прочитал. С этой мыслью я встал из-за стола и пошел прогуляться по Флит-стрит, прежде чем засесть за вечерние занятия.

Глава 6
Экскурс в египтологию

Проходя около десяти часов утра мимо овощной лавки, я увидел там мисс Оман. Она тоже заметила меня и помахала мне рукой, в которой держала большую луковицу. Я приблизился, приветливо улыбаясь.

– Хорошая луковица, мисс Оман. Вы, наверное, хотите подарить ее мне?

– Вот еще! С какой стати? Вы, мужчины, нередко переоцениваете свое обаяние.

– Мужчины? – Я вскинул брови, изображая удивление. – Речь идет всего лишь о луковице…

– Хватит, – огрызнулась она. – Не запутывайте меня и не болтайте вздор. Вы – взрослый человек, к тому же врач. Серьезная профессия обязывает к благоразумию.

– Согласен с вами, – смиренно начал я, но она перебила:

– Я только что заходила к вам в амбулаторию.

– Зачем? Вы ведь лечитесь не у меня? Или ваша женщина-врач вас больше не устраивает?

Мисс Оман стиснула свои красивые белые зубки и прошипела:

– Я насчет мисс Беллингэм…

Всю мою задиристость как рукой сняло.

– Надеюсь, она не заболела? – встревожился я, а мисс Оман криво усмехнулась:

– Нет, но порезала руку, причем правую. Для мисс Беллингэм болеть – непозволительная роскошь. Она привыкла трудиться, много писать, и правая рука – ее основной рабочий инструмент. Вы бы зашли и подлечили бедняжку.

Мисс Оман тотчас скрылась в глубине лавки, а я быстро зашагал в амбулаторию, чтобы взять необходимые инструменты и поехать в Невиль-корт.

Дверь мне отворила горничная мисс Оман. Годфри Беллингэм отсутствовал, а его дочь была дома. Я поднялся по лестнице; Руфь с забинтованной правой рукой, похожей на белую перчатку для бокса, дожидалась меня на верхней площадке.

– Как хорошо, что вы пришли! Филлис, то есть мисс Оман, сделала мне перевязку, но я хотела бы, чтобы вы посмотрели, все ли в порядке.

Мы направились в гостиную. Я принялся раскладывать на столе медицинские принадлежности, попутно расспрашивая пациентку о том, что с ней случилось.

– Такая досада! И как не вовремя! – поморщилась она.

– Почему не вовремя?

– Потому что у меня сейчас срочная и важная работа. Одна ученая дама-историк пишет книгу и поручила мне собрать все данные об Амарнских письменах. Понимаете? Тель-Эль-Амарнский архив – собрание переписки на глиняных табличках, восходящее к эпохе фараона Аменхотепа IV.

– Ну, не беспокойтесь, рука скоро заживет, – заверил я девушку.

– Как скоро? Работа не терпит отлагательства. Через неделю, не позже, я должна представить все необходимые выписки. Что теперь делать? Почему мне так не везет?

Я снял повязку и осмотрел рану. На ладони зиял глубокий порез, чуть не задевший артерию. Шевелить рукой мисс Беллингэм не могла, и на заживление раны требовалось, очевидно, не менее пяти дней.

– Пожалуйста, подлечите, чтобы я нормально держала перо, – попросила она.

– Нет, мисс Беллингэм, – покачал я головой. – У вас опасная рана. На ладонь я наложу твердую лубковую повязку. Не спорьте. Риск здесь не уместен.

– Господи! Я не выполню работу и сорву заказ. Клиентка из-за меня вовремя не закончит рукопись. Это катастрофа! Я неплохо знаю историю Древнего Египта, и мне обещали хорошо заплатить за мой труд. А теперь все пропало… – твердила она, едва не всхлипывая.

Я методично бинтовал руку, от всего сердца сочувствуя бедняжке. Я понимал, что непредвиденная травма означала для этой девушки серьезные денежные потери. Достаточно было взглянуть на ее выцветшее темное платье, чтобы убедиться, что семья испытывала нужду. Я почти уверил себя, что Беллингэмам предстоят какие-то экстренные расходы, – настолько сильно переживала Руфь. Внезапно меня озарила удачная мысль.

– Вашей беде можно помочь, – сказал я и в ответ на ее вопросительный взгляд добавил: – Прошу вас хорошенько обдумать мое предложение.

– Я вас внимательно слушаю, – прошептала девушка.

– Еще учась в колледже, я освоил стенографию. Пишу я, правда, не с молниеносной скоростью репортера, но все-таки довольно быстро, в том числе под диктовку. У меня бывает по нескольку свободных часов, обычно от полудня до шести вечера или до полседьмого. Вы могли бы по утрам ходить в музей и библиотеку, выбирать книги, отыскивать нужные материалы и делать закладки – правая рука при этом не особенно утруждается, – а я приходил бы к вам после двенадцати. Вы зачитывали бы мне нужные фрагменты, а я – стенографировал их. За два часа мы успевали бы столько же, сколько вы прежде – за целый день.

– Вы на редкость добры, доктор Барклей, – улыбнулась она. – Я не вправе отнимать у вас свободное время и никогда не соглашусь на это, но высоко ценю ваше участие.

Я был обижен ее категорическим отказом, но продолжал слабо настаивать.

– Пожалуйста, соглашайтесь. Что вас смущает? Что мы недостаточно хорошо знакомы? Вы считаете мое предложение дерзким по отношению к вам как к девушке? Но будь на вашем месте мужчина, я поступил бы точно так же, и он принял бы мою помощь как нечто вполне естественное.

– Сомневаюсь. Во всяком случае, я не мужчина, хотя иногда мне очень хочется им быть.

– Вы гораздо лучше в обличии женщины! – воскликнул я с такой горячностью, что мы оба рассмеялись.

В эту минуту в гостиную вошел мистер Беллингэм с увесистой стопкой новых книг, перетянутых ремешком.

– Вот тебе на! – удивился он. – Я смотрю, вам нескучно. Доктор и пациентка хохочут, как школьники. Что вас так развеселило? – Он положил связку на стол, и я вкратце объяснил ему, над чем мы смеялись. – Доктор Барклей прав, – сказал он дочери, – оставайся, детка, тем, кем ты родилась, то есть женщиной. Бог знает, какой бы из тебя вышел мужчина!

Видя, что мистер Годфри в хорошем настроении, я рискнул рассказать ему о своей идее насчет стенографирования, чтобы заручиться его поддержкой. Он внимательно и с явным одобрением выслушал и спросил Руфь, почему она возражает.

– Это доставит уйму работы доктору Барклею, – ответила она.

– Это доставит ему уйму удовольствия, – заверил я их обоих.

– Я бы на твоем месте подумал, прежде чем отказываться, – строго произнес мистер Беллингэм. – Или ты боишься быть обязанной доктору Барклею и поэтому упрямишься?

– Вовсе не поэтому, – покраснела она.

– Тогда не артачься. Добрый человек предлагает тебе помощь. Все в порядке, доктор. Руфь согласна. Ты меня слышишь, детка?

– Хорошо, отец. Спасибо вам, доктор. – И лицо ее озарилось улыбкой, которая сама по себе являлась для меня наградой.

Мы условились, где и когда встретимся, и я, как на крыльях, устремился в амбулаторию, чтобы закончить утренние дела и распорядиться насчет завтрака.

Часа через два я подошел к дому мисс Оман и застал Руфь в саду. Она прохаживалась по дорожкам с потертым ридикюлем в руке. Я предупредительно взял у нее сумочку, и мы вышли из калитки, сопровождаемые ревнивым взглядом хозяйки.

Привратник, сидевший в маленькой стеклянной будочке при входе в библиотеку, привстал, внимательно оглядел нас и пропустил в вестибюль, откуда мы прошли в огромный читальный зал круглой формы.

– Какой план на сегодня? – спросил я, когда мы заняли свободные места. – Посмотрите каталоги?

– Нет, я давно это сделала, все карточки у меня в сумочке. Книги заказаны и уже ждут нас.

Я положил свою шляпу и перчатки Руфи на полку, и мы направились к стойке за книгами. Это был счастливейший день в моей жизни. Два с половиной чудесных, ничем не омраченных часа я провел за удобным, обитым кожей столом, быстро водя пером по страницам записной книжки. Это занятие ввело меня в новый мир, в котором самым причудливым, невероятным и восхитительным образом переплетались наука и любовь.

Разумеется, до того дня я почти ничего не смыслил в древней истории. Об Аменхотепе IV я знал только, что он фараон, хеттов я считал мифическим, неизвестно где обитавшим народом, а клинописные таблички – ископаемыми «сухарями», служившими пищей разве что доисторическим страусам.

Теперь все изменилось. Мы уселись рядышком на скрипящие стулья, и, по мере того как Руфь Беллингэм шепотом (разговаривать в читальном зале строго запрещалось) повествовала мне о событиях той беспокойной эпохи, разрозненные обрывки моих знаний постепенно складывались в созвучия, чтобы потом слиться в единую гармоничную симфонию. За два с половиной часа мы проштудировали шесть объемистых томов, сделав все необходимые выписки.

– Все оказалось даже лучше, чем вы обещали, – прошептала Руфь. – Мне потребовалось бы два дня усидчивой кропотливой работы, чтобы осилить тот объем, что мы выполнили менее чем за три часа. Я, право, не знаю, как вас благодарить.

– Ну что вы! Я занимался с огромным удовольствием, эта работа полезна для моего развития. Что у нас дальше? Закажем книги на завтра?

– Да, я составила список. Пойдемте к каталогу, я отыщу номера и попрошу вас выписать карточки.

Отбор и заказ новых книг занял у нас еще четверть часа, после чего мы вернули дежурному библиотекарю те тома, которые прочли, и направились к выходу.

– Куда теперь? – спросила она, когда мы вышли из ворот, возле которых стоял на посту полицейский.

– Здесь недалеко есть уютная молочная, можем выпить по чашечке ароматного чая.

Она немного замялась в нерешительности, но потом послушно пошла со мной; вскоре мы уселись за маленький мраморный столик и принялись обсуждать все интересное, о чем прочли в библиотеке.

– Вы давно этим занимаетесь? – спросил я за чаем.

– Как профессией – всего два года, с тех пор как наше финансовое положение резко пошатнулось. Но я и раньше часто ходила в музей и библиотеку вместе с дядей Джоном, тем самым, который исчез, и помогала ему отыскивать разные нужные сведения. Мы были большими друзьями.

– Я наслышан о его учености.

– Да, для коллекционера-любителя он был весьма образованным человеком, посещал египетские отделы всех музеев мира, читал научные труды. Он имел глубокие знания по истории Древнего Египта, но в первую очередь его интересовали вещи, а не события. Таковы, наверное, все коллекционеры.

– Что же станет с его коллекцией, если он умер?

– Согласно завещанию, бóльшая часть ее перейдет в Британский музей, остальное он отписал своему поверенному, мистеру Джеллико.

– Мистеру Джеллико? Вот как?! Зачем поверенному египетские древности?

– Он тоже египтолог, причем рьяный. У него прекрасное собрание скарабеев и разных мелких вещиц, которые удобно хранить в частном доме. По-моему, увлечение Египтом и сблизило его с моим дядей. Кроме того, мистер Джеллико – отличный юрист, осмотрительный и умный.

– Судя по завещанию вашего дяди, это не так.

– Нет, тут мистер Джеллико не виноват. Он упрашивал дядю разрешить ему заново написать завещание, составив более грамотный текст. Но, по его словам, дядя Джон ни в какую не согласился. Он был упрямым, это общеизвестно. В итоге мистер Джеллико снял с себя ответственность, то есть умыл руки, хотя до сих пор говорит, что завещание дяди – бред сумасшедшего, и мы с отцом того же мнения. Вчера я вновь перечитала этот странный документ и совершенно не понимаю, как здравомыслящий человек мог нагородить такой огород.

– Значит, у вас есть копия? – оживился я, вспомнив просьбу Торндайка.

– Да. Желаете сами убедиться, что там полный вздор?

– Мне хотелось бы показать текст доктору Торндайку, – объяснил я. – Он мой бывший преподаватель, замечательный специалист. Он дал бы вашему отцу полезные рекомендации, но для этого ему непременно нужно своими глазами увидеть копию завещания.

– Я не возражаю, – пожала плечами Руфь, – но отец не любит, как он выражается, выклянчивать чужие советы.

– Ему ничего не придется выклянчивать. Доктор Торндайк независимо ни от кого интересуется вашим делом, причем с самого начала. Он энтузиаст и хочет бескорыстно помочь вам. Он даже просит об этом.

– Понятно, постараюсь уговорить отца. Если он согласится, я пришлю или принесу вам копию нынче же вечером.

Я оплатил счет, и мы вышли.

– Что все-таки за человек был ваш дядя? – спросил я, когда мы свернули в тихий переулок. – Не сочтите меня назойливым, но я никак не могу нарисовать его живой образ в своем воображении – получается какая-то мистическая абстракция, неизвестная величина юридического уравнения.

– Дядя Джон имел непростой характер, – задумчиво произнесла девушка, – его считали упрямым, своенравным и властным. Некоторые его причуды шокировали окружающих.

– Именно такое впечатление и производит его завещание.

– Не только оно. Возьмем, к примеру, ренту, которую он назначил моему отцу. Это не только нелепость, но и несправедливость. Родным братьям полагается поделить родительское состояние поровну, как и хотел мой дед. Заметьте, дядя Джон вовсе не был скупцом, но он всегда предпочитал поступать по-своему, и никак иначе, невзирая на обстоятельства и чье-либо мнение. Приведу один любопытный пример его странности и упрямства. Пустяк, но красноречивый. В его коллекции хранилось красивое кольцо эпохи XVIII династии. Предположительно оно принадлежало матери Аменхотепа IV, царице Тие. Я не согласна с этой версией, так как на кольце было изображено Око Озириса, а Тия, как вам известно, поклонялась Атону. Дядя Джон, питавший какую-то противоестественную страсть к мистическому Оку Озириса, заказал одному умелому ювелиру две точные копии с древнего кольца: одну для себя, а другую – для меня. Ювелир, само собой, пожелал снять мерку с наших пальцев, но дядя Джон решительно запротестовал. «Кольца, – заявил он, – должны быть точными копиями, то есть непременно таких же размеров, как оригинал». Вы представляете себе, что получилось? Кольцо оказалось мне слишком велико, и я не стала его носить, а кольцо дяди Джона еле-еле налезло ему на палец, так что, однажды надев, он уже не мог его снять. Носил он его на левой руке, поскольку пальцы у него там были тоньше, чем на правой, – это врожденная особенность.

– Значит, вы ни разу не надели свое кольцо?

– Нет. Я хотела его переделать, но дядя энергично восстал и не позволил, поэтому я спрятала украшение от греха подальше, и оно до сих пор лежит у меня в футляре.

– Упрямый старик, – заметил я.

– А какой упорный! Он измучил моего отца всякими бесполезными перестройками и переделками нашего фамильного дома, потому что вздумал разместить там свою коллекцию. Мы питаем к этому дому особое чувство. Наши предки жили в нем еще со времен королевы Анны, когда появилась вот эта площадь ее имени. Наш милый старый дом! Хотите посмотреть? Он тут, недалеко.

Я с радостью согласился. Будь это угольный сарай или рыбная лавка, я и то с удовольствием пошел бы туда, лишь бы продлить нашу прогулку. Но этот дом действительно притягивал меня, так как имел отношение к загадочно исчезнувшему Джону Беллингэму.

Мы спустились по тенистой западной стороне улицы. На полпути моя спутница остановилась.

– Вот он, – указала она рукой на старое здание. – Ныне мрачный и заброшенный, раньше он выглядел восхитительно, и мои предки любовались из окон живописными холмами Хэмпстеда и Хайгейта.

Дом показался мне зловещим. Все окна, начиная с подвального этажа и заканчивая чердаком, были закрыты ставнями. Я не заметил ни малейших признаков жизни. Массивная металлическая дверь в глубине портала местами проржавела и покрылась слоем копоти, словно от пламени факелов, которые несли лакеи, освещая путь какой-нибудь знатной леди из рода Беллингэмов, когда она поздно ночью возвращалась с бала в раззолоченных одеждах.

Всю дорогу домой Руфь молчала в задумчивости, я тоже. У меня создалось ощущение, будто душа пропавшего Джона Беллингэма вырвалась из старого дома его предков и теперь неотступно следовала за нами. Когда мы подошли к воротам Невиль-корта, мисс Беллингэм протянула мне руку:

– Огромное спасибо за помощь. Разрешите мне забрать сумочку?

– Да, пожалуйста, только выну записные книжки.

– Зачем? – опешила она.

– Как зачем? Ведь должен же я расшифровать свои записи.

На ее лице появилось выражение крайнего смущения. От неожиданности она даже забыла высвободить руку.

– Боже! – воскликнула она. – Как глупо с моей стороны! Что я натворила, доктор Барклей?! Ведь вы потратите на меня кучу времени!

– Ничего не поделаешь, – улыбнулся я. – В противном случае мои заметки совершенно бесполезны.

– Господи, мне страшно неловко. Право, бросьте эту затею!

– Нет, я не хочу, чтобы наше сотрудничество на этом закончилось, – заявил я трагическим тоном, сжимая ее руку. Тут только Руфь спохватилась и быстро высвободила ладонь. – Мы же не допустим, чтобы пропал целый день работы? – продолжал я. – Поэтому до свидания, до завтра. Я постараюсь пораньше прийти в читальный зал, а вы не забудьте карточки… и копию завещания для доктора Торндайка, хорошо?

– Разумеется. Если отец разрешит, я пришлю ее вам еще вечером.

Она передала мне записные книжки, снова поблагодарила и вошла во двор.