Текст книги "Доктор Торндайк. Красный отпечаток большого пальца"

Из этой комнаты мы прошли в лабораторию, большое помещение, одна сторона которого отводилась химическим исследованиям, как видно было по полкам с реактивами, занимавшим всю стену, а на скамье стояли реторты, мензурки и прочие приспособления, как украшения на каминной полке в гостиной. На противоположной стороне была установлена большая фотокамера для копирования, передняя часть которой с линзами; перед ней на длинной подставке мольберт или оригиналодержатель на параллельных рельсах, чтобы передвигать его в любых направлениях.

Торндайк принялся объяснять это устройство гостьям, а Полтон тем временем установил тсамбограф на подставке перед мольбертом.

– Понимаете, – сказал Торндайк, отвечая на вопрос мисс Гибсон, – мне часто приходится иметь дело с чеками, подписями и сомнительными документами разного рода. Опытный глаз, вооруженный карманной лупой, может разглядеть на чеке или банкноте очень мелкие детали, но невозможно дать судье или членам жюри в аренду опытный глаз, поэтому очень удобно предоставить им увеличенное изображение, которое они могли бы сравнить с оригиналом. Мелкие детали, сильно увеличенные, приобретают самые неожиданные характеристики; например, я думаю, вы видели много почтовых марок, но вряд ли заметили маленькие белые точки в верхнем углу марки в пенни или разницу в листве двух сторон венка.

Мисс Гибсон подтвердила, что никогда этого не замечала.

– Их мало кто замечает, за исключением коллекционеров марок, – продолжал Торндайк, – но взгляните на это и сразу увидите такие подробности, которые раньше не замечали.

Он достал из ящика и протянул ей фотографию марки в пенни, увеличенную до длины в восемь дюймов.

Пока дамы разглядывали фотографию, Полтон продолжал работать. Тсамбограф был закреплен, на него направлен луч ослепительно яркой газовой лампы, снабженной параболическим отражателем, и камера отодвинулась на нужное расстояние.

– А что означают эти цифры? – спросила мисс Гибсон, показывая на указатели вдоль направляющих полосок.

– Они показывают масштаб увеличения или уменьшения, – объяснил Торндайк. – Когда стрелка указывает на 0, фотография будет того же размера, что фотографируемый оригинал; когда она указывает, скажем, на ×4, фотография будет вчетверо длиннее и шире объекта; если стрелка показывает на –4, фотография будет размером в одну четвертую объекта. Сейчас, как вы видите, стрелка указывает на ×8, значит, фотография отпечатка большого пальца будет в восемь раз больше оригинала.

К этому времени Полтон сфокусировал изображение, и после того как нам позволили взглянуть на специальном экране на увеличенное изображение, мы перешли в меньшую комнату, отведенную бактериологическим и микроскопическим исследованиям, пока делалась выдержка и проявлялась пластинка. Здесь после некоторого интервала к нам присоединился Полтон; он с бесконечной нежностью держал капающий негатив, на котором виден был нелепо увеличенный колоссальный отпечаток большого пальца.

Торндайк жадно осмотрел его и, признав удовлетворительным, сообщил миссис Хорнби, что цель ее визита достигнута, и поблагодарил за хлопоты.

– Я очень рада, что мы пришли, – сказала мне мисс Гибсон, когда мы немного позже медленно шли по Митр Корт вслед за миссис Хорнби и Торндайком, – и еще я рада, что видела такие удивительные инструменты. Это дало мне понять, что что-то делается и что у доктора Торндайка есть определенная цель. Меня это невероятно подбодрило.

– И правильно, – ответил я. – Хотя я и не знаю почти ничего о том, что делает мой коллега, я знаю, что он не стал бы тратить силы и драгоценное время, если бы у него не было определенной цели и надежды.

– Спасибо за то, что сказали это, – тепло ответила девушка, – и вы доставите мне крошки уверенности и спокойствия, когда будет возможность. – Произнося эту просьбу, она очень печально посмотрела, что меня очень тронуло; в тот момент я не был уверен, что сдержанность коллеги по отношению ко мне оправдана.

Однако, к счастью, я ничего такого не сказал. И когда мы вышли на Флит-стрит и обнаружили, что миссис Хорнби уже устроилась в коляске извозчика, я, пожимая руку мисс Гибсон, смог только пообещать, что при ближайшей возможности увижусь с ней; в глубине сознания я был уверен, что обязательно выполню это обещание.

– Вы как будто в очень доверительных отношениях с нашей прекрасной подругой, – заметил Торндайк, когда мы возвращались в его квартиру. – Вы вкрадчивый пес, Джервис.

– Она очень откровенная, и с ней легко, – ответил я.

– Да. Хорошая и умная девушка, к тому же очень привлекательная. Вероятно, с моей стороны было бы излишне просить вас держать ухо востро.

– В любом случае я бы не стал устранять человека, находящегося под подозрением.

– Конечно нет. Вы установили, каковы истинные отношения мисс Гибсон и Рюбена Хорнби?

– Нет, – ответил я.

– Стоило бы это установить, – сказал Торндайк и погрузился в молчание.

Глава 6. Предать суду

Намек Торндайка на то, что моя усиливающаяся близость с Жюльет Гибсон может предвещать опасность, застал меня врасплох; на самом деле я отнесся к нему как к наглости. Тем не менее он дал мне достаточно пищи для размышлений, и вскоре я начал подозревать, что мой наблюдательный друг заметил в моем отношении к мисс Гибсон такие чувства, о которых я сам еще не подозревал.

Конечно, нелепо было бы подозревать, что такое краткое знакомство могло породить серьезные чувства. Я встречался с этой девушкой только три раза и сейчас, помимо деловых отношений, мог рассчитывать лишь на легкий кивок при встрече. Однако когда обдумывал этот вопрос бесстрастно и рассматривал свое сознание, я не мог не признать, что она вызвала во мне интерес, не имеющий отношения к ее роли в той драме, которая медленно разворачивалась перед нами. Она, несомненно, очень привлекательная девушка, и ее красота того типа, который мне особенно нравится, полная достоинства и характера, что обещает великолепный средний возраст. Да и в других отношениях у нее очень привлекательный характер: она откровенна и открыта, она живая и умная и, хотя вполне уверена в себе, обладает женской мягкостью, которая так нравится мужчинам.

Короче, я понял, что, если бы не было такого человека, как Рюбен Хорнби, я бы смотрел на мисс Гибсон с необычным интересом.

Но, к несчастью, Рюбен Хорнби был самой ощутимой реальностью, и, больше того, само трудное положение, в котором он оказался, требовало, чтобы каждый человек, обладающий честью, относился к нему сочувственно. Это правда, что мисс Гибсон отказывалась от всяких чувств по отношению к Рюбену, кроме чисто дружеских, но молодые леди не всегда могут бесстрастно судить о своих чувствах, и, как человек мира сего, я не мог не иметь по этому вопросу своего мнения – и мнение Торндайка совпадало с моим. Вывод, к которому привели меня рассуждения, был таков: во-первых, я эгоистичный осел, во-вторых, мои отношения с мисс Гибсон исключительно делового характера и должны рассматриваться только на такой основе; к тому же я временно являюсь доверенным лицом Рюбена Хорнби, и честь требует, чтобы его интересы я рассматривал как первостепенные.

– Надеюсь, – сказал Торндайк, протягивая руку к моей чашке с чаем, – что эти глубокие размышления связаны с делом Хорнби; в таком случае я хотел бы услышать, что головоломка разрешена и тайна разъяснилась.

– Почему вы этого ждете? – спросил я; подозреваю, что я немного покраснел, встретив его взгляд. Было что-то тревожное в том сухом насмешливом взгляде; я понимал, что он за мной наблюдает, и чувствовал себя так же, как разумная водяная блоха на освещенном предметном столике микроскопа.

– Мой дорогой друг, – ответил Торндайк, – за последние четверть часа вы не сказали ни слова. Вы поглощали пищу с безжалостной регулярностью машины для изготовления сосисок и время от времени корчили самые отвратительные гримасы кофейной чашке – кофейная чашка не отставала от вас, если я могу судить по собственному отражению.

Я со смехом оторвался от размышлений и посмотрел на нелепо искаженное отражение в серебряной поверхности.

– Боюсь, сегодня утром я был скучным спутником, – виновато признался я.

– Ни в коем случае, – с улыбкой ответил Торндайк. – Напротив, я нахожу вас очень забавным и поучительным и заговорил, только когда ваши возможности молчаливого развлечения меня истощились.

– Можете сколько угодно шутить на мой счет, – сказал я.

– Ну, счет не слишком большой, – возразил он, – я только воспользовался побочными результатами вашей мыслительной деятельности… А вот и Энсти.

Причиной этого восклицания послужил своеобразный стук трости по входной двери, и, когда Торндайк встал и распахнул дверь, я услышал ясный музыкальный голос, чьи каденции свидетельствовали, что говорит опытный оратор.

– Привет, ученый брат! – произнес этот голос. – Я несвоевременно вторгаюсь в ваши ученые занятия? – Тут наш гость вошел и осмотрелся. – Так и есть. Кажется, темой служат психологические проблемы и их практическое разрешение. Психо-химическое исследование особенностей бекона с прослойками с жареными яйцами. Я вижу еще одного ученого брата?

Он пристально посмотрел на меня через пенсне, а я в некотором замешательстве смотрел на него.

– Это мой друг Джервис, о котором я вас говорил, – сказал Торндайк. – Он работает со мной над этим делом.

– Эхо вашей славы дошло до меня, сэр, – возвестил Энсти, протягивая руку. – Горд знакомством с вами. Я должен был вас немедленно узнать по портрету вашего оплакиваемого дяди из Гринвичской больницы.

– Понимаете, Энсти остряк, – объяснил Торндайк, – но у него бывают светлые интервалы. И если мы будем терпеливы, вскоре начнется один такой интервал.

– Терпение! – воскликнул эксцентричный гость. – Это я должен проявлять терпение, когда меня тащат в полицейские суды и другие притоны, чтобы я в качестве адвоката с Кенсингтон Лейн защищал обычных воров и грабителей.

– Вижу, вы разговаривали с Лоули, – констатировал Торндайк.

– Да, и он сказал, что у нас нет ноги, на которой мы смогли бы стоять[8]8
  Выражение to have no leg, «не иметь ноги» – означает «не иметь оснований».


[Закрыть]. – Да, нам придется стоять на головах, как и положено людям с интеллектом. Но Лоули ничего не знает об этом деле.

– А он думает, что знает все, – сказал Энсти.

– Так думает большинство, – возразил Торндайк. – Люди приходят к выводам интуитивно – это чертовски легкая и дешевая дорога. Мы сохраняем за собой право на защиту – полагаю, вы с этим согласны?

– Вероятно. Судья точно направит дело в суд, если у вас нет неопровержимого алиби.

– Алиби у нас есть, но мы основываемся не на нем.

– В таком случае нам стоит сохранить право на защиту, – сказал Энсти, – и нам пора начинать наше паломничество, потому что мы должны быть у Лоули в половине одиннадцатого. Джервис идет с нами?

– Да, вам лучше пойти, – согласился Торндайк. – Это отложенное дело бедного Хорнби. Решается только вопрос о передаче дела в суд, и нам там особенно нечего сказать, но можем уловить какой-нибудь намек со стороны обвинения.

– Я все равно хотел бы услышать, что происходит, – произнес я, и мы направились в сторону Линкольн Инн, в северной части которого находится офис мистера Лоули.

– А, – сказал адвокат, когда вы вошли, – я рад, что вы пришли. Я уже начинал тревожиться. В таких случаях нельзя опаздывать. Знакомы ли вы с мистером Уолтером Хорнби? Не думаю.

Он познакомил Торндайка и меня с кузеном клиента, и, пожимая руки, мы разглядывали друг друга с взаимным интересом.

– Я слышал о вас от своей тети, – сказал Уолтер, обращаясь преимущественно ко мне. – Она, видимо, считает вас юридическими Маскелайном[9]9
  Джон Невил Маскелайн (1839–1917) – знаменитый английский иллюзионист, работавший в сотрудничестве с изобретателем Джорджем Альфредом Куком.


[Закрыть] и Куком. Надеюсь, ради своего кузена вы сможете совершить чудо, на которое она рассчитывает.

Я посмотрел на Рюбена, который в этот момент разговаривал с Торндайком, и он, уловив мой взгляд, протянул руку с теплом, которое мне показалось трогательным. Он словно постарел с тех пор, как я видел его в прошлый раз, побледнел и похудел, но держался собранно и, как мне показалось, хорошо переносил удар.

– Кэб у дверей, сэр, – сказал клерк.

– Кэб, – повторил Лоули, с сомнением глядя на меня, – да нам понадобится омнибус.

– Мы с доктором Джервисом можем пойти пешком, – предложил Уолтер. – Наверно, придем раньше вас, а если задержимся, это неважно.

– Да, это подойдет, – сказал мистер Лоули, – вы вдвоем пойдете пешком. Пошли.

Мы вышли на тротуар, возле которого стоял четырехместный автомобиль, и, когда все садились, Торндайк на мгновение оказался рядом со мной.

– Не позволяйте ему выкачивать из вас сведения, – тихо шепнул он, не глядя на меня, потом сел в машину и захлопнул дверцу.

– Какое исключительное дело, – заметил Уолтер после того, как мы две или три минуты шли молча. – Ужасное дело. Должен признаться, что я ничего не понимаю.

– Как это? – спросил я.

– Видите ли, есть только два возможных объяснения этого преступления, и каждое из них кажется немыслимым. Первое – Рюбен, человек исключительной честности, насколько я могу судить по своему опыту, совершил злобное, отвратительное воровство, у которого нет никаких видимых мотивов: он не беден, у него нет долгов, и он ни в малейшей степени не алчен. С другой стороны, есть отпечаток большого пальца, что, по мнению экспертов, равносильно показанию свидетелей, что он совершил воровство. Это совершенно непонятно. Вы так не думаете?

– В том виде, в каком вы сформулировали, – ответил я, – действительно очень непонятно.

– Но как еще можно формулировать? – спросил он с плохо скрываемым интересом.

– Я имею в виду, что, если Рюбен таков, каким вы его описываете, это совершенно непостижимо.

– Совершенно верно, – согласился он, явно разочарованный моим бессодержательным ответом.

Несколько минут он шел молча, потом сказал:

– Наверно, мне не следовало бы спрашивать, не видите ли вы выхода из этой трудности? Мы все, естественно, очень тревожимся из-за исхода этого дела, видя, в каком положении оказался бедный Рюбен.

– Естественно, но дело в том, что я знаю не больше вас, а что касается Торндайка, то лучше расспрашивать жителя Уитстабла[10]10
  Уитстабл – небольшой город в Великобритании, в графстве Кент.


[Закрыть], чем его.

– Да, я так понял со слов Жюльет. Но я подумал, что вы по своей работе в лаборатории можете больше знать о линии защиты, я говорю о работе с микроскопом и фотографиями.

– До вчерашнего вечера, когда Торндайк провел меня туда вместе с вашей тетей и мисс Гибсон, я никогда не был в лаборатории, всю работу в ней проводит помощник, а он знает о деле не больше, чем наборщик, готовящий текст к печати. Нет, Торндайк всегда играет один, и никто не знает его карты, пока он не выложит их на стол.

Мой спутник молча принял мой ответ, а я поздравлял себя с тем, как ловко парировал его неудобный вопрос. Но очень скоро придет время, когда я пожалею, что отвечал так открыто и выразительно.

– Мой дядя сейчас в очень трудном положении, – снова заговорил после паузы Уолтер. – К его личным неприятностям добавилось еще это ужасное дело.

– У него есть какие-то другие неприятности? – спросил я.

– Вы разве не слышали? Я думал, вы знаете, иначе не заговорил бы. Конечно, это не тайна. Дело в том, что его финансовые дела слегка запутаны.

– Правда? – воскликнул я, удивленный этим новым обстоятельством.

– Да, дела приняли нехороший оборот, хотя я уверен, что он выкрутится. Понимаете, это обычная вещь – инвестиции или, лучше сказать, спекуляции. Кажется, он вложил много средств в шахты; считал, что он в курсе, но на самом деле не так, и дело пошло нехорошо, он вложил гораздо больше денег, чем мог себе позволить, и ему грозит большой убыток, если он не вернет средства. А тут эти проклятые алмазы. Морально он за их потерю не отвечает, но вопрос в том, отвечает ли юридически. Адвокаты считают, что не отвечает. Но завтра будет собрание кредиторов.

– А что они решат, по-вашему?

– О, я думаю, что сейчас они не станут его винить, но, конечно, если его признают ответственным за потерю алмазов, нам придется «выполнять все требования», как выражаются финансисты.

– Значит, алмазы дорогие?

– В этом пакете от двадцати пяти до тридцати тысяч фунтов.

Я присвистнул. Дело гораздо серьезнее, чем я себе представлял, и я подумал, понимает ли Торндайк размеры украденного. И в это время мы пришли в полицейский суд.

– Наверно, наши друзья уже внутри, – сказал Уолтер. – Должно быть, они опередили нас.

Констебль, которого мы спросили, подтвердил это предположение. Он показал нам вход в суд. Пройдя по коридору и протолкавшись через толпу зевак, мы попали в ложу адвокатов и едва успели занять места, когда началось заседание.

Последующее было невыразимо мрачным и угнетающим; оно свидетельствовало о беспомощности даже невиновного, на которого наложил свою руку закон и пустил в ход неумолимую машину.

Судья, бесстрастный и сухой, окунул перо, когда Рюбену, явившемуся в соответствии с залогом в суд, зачитали обвинение. Адвокат, представлявший полицию, кратко изложил дело с видом агента по продаже недвижимости, делающего очередное предложение, затем, когда огласили заявление о невиновности подозреваемого, вызвали свидетелей. Их было только двое, и когда назвали первого – Джона Хорнби, я с любопытством посмотрел на место свидетелей.

Я не был знаком с мистером Хорнби и, когда он вошел, увидел пожилого мужчину, рослого, цветущего, хорошо сохранившегося, но напряженного, с выражением неконтролируемого возбуждения, которое выдавали непрерывные нервные движения, что необычно контрастировало со сдержанным поведением обвиняемого. Тем не менее показания он давал очень четко и последовательно, припомнив события, связанные с обнаружением преступления, в тех самых словах, которые я слышал от мистера Лоули, хотя, конечно, показания были гораздо выразительнее, чем слова адвоката.

Затем показания давал мистер Синглтон из отдела отпечатков пальцев Скотланд-Ярда, и я очень внимательно выслушал его. Он предъявил листок с отпечатком большого пальца (предварительно этот листок опознал мистер Хорнби) и листок с отпечатком, который снял он сам с левого большого пальца заключенного. И заявил, что данные два отпечатка совершенно идентичны.

– Вы считаете, что отпечаток на бумаге, найденной в сейфе мистера Хорнби, оставлен левым большим пальцем заключенного? – сухим деловым тоном спросил судья.

– Я уверен в этом.

– Вы считаете, что ошибка невозможна?

– Ошибка невозможна, ваша честь. Это определенно.

Судья вопросительно взглянул на Энсти, и адвокат встал.

– Мы оставляем за собой право на защиту, ваша честь.

Судья тем же спокойным деловым голосом объявил, что решает рассмотреть дело заключенного в Центральном криминальном суде с отказом принять залог. Рюбена увели, и было объявлено о слушании следующего дела.

По специальному разрешению Рюбена повезли в Холлоуэй[11]11
  Холлоуэй – лондонская тюрьма.


[Закрыть] в кэбе, а не в грязном, зараженном паразитами тюремном фургоне, и друзьям разрешили с ним попрощаться.

– Это тяжкое испытание, Хорнби, – сказал Торндайк, когда мы втроем на некоторое время остались одни, и сквозь его природную бесстрастность проглянули тепло и искреннее сочувствие. – Но не унывайте: я убедился в вашей невиновности и надеюсь убедить мир – хотя это я говорю только вам, и вы никому не должны об этом рассказывать.

Рюбен пождал руку «другу в нужде», но в данный момент не был способен говорить, и, так как стало очевидно, что он может потерять самообладание, Торндайк со своим природным тактом торопливо попрощался с ним и, взяв меня за руку, повернулся.

– Я хотел бы избавить беднягу от этой задержки, особенно от унижения тюрьмы, – с сожалением сказал он, когда мы шли по улице.

– Быть обвиненным в преступлении – это не унижение, – ответил я, впрочем, не очень убежденно. – Такое может случиться с лучшими из нас, и ведь в глазах закона он по-прежнему невиновен.

– Мой дорогой Джервис, вы, как и я, прекрасно знаете, что это казуистика, – сказал Торндайк. – Закон предлагает считать человека до приговора суда невиновным, но как он обращается с этим человеком? Вы слышали, как судья обращался к нашему другу, за пределами суда он называл бы его «мистер Хорнби». Знаете, что станет с Рюбеном в Холлоуэе? Надзиратели будут ему приказывать, ему к воротнику пришьют номер, его поместят в камеру с глазком в двери, и всякий проходящий незнакомый человек сможет его увидеть; еду ему будут приносить в оловянной тарелке с оловянными ножом и ложкой, и его будут выводить из камеры и заставлять гулять по тюремному двору в обществе других заключенных, в основном отбросов Лондона. Если его оправдают, он будет выпущен без извинений и компенсации за те потери, что мог испытать из-за заключения.

– Я полагаю, это зло неизбежно, – сказал я.

– Может, да, а может, и нет, – ответил Торндайк. – Я говорю о том, что презумпция невиновности – чистая фикция, что с обвиняемым с момента ареста обращаются как с преступником. Однако, – заключил он, останавливая проезжающего извозчика, – нам придется отложить дискуссию, иначе я опоздаю в больницу. Что вы собираетесь делать?

– Поем, потом загляну к мисс Гибсон, чтобы рассказать ей о реальном положении вещей.

– Да, так было бы милосердно: новость, рассказанная напрямик, может показаться тревожной. Мне хотелось начать обсуждение дела прямо в суде, только это небезопасно. Его, несомненно, приговорят к суду, и тогда мы предъявим свои козыри обвинению.

Он сел в коляску, которая тут же исчезла в уличном движении, а я вернулся в полицейский суд, чтобы узнать правила посещения заключенных в тюрьме Холлоуэй. У входа я встретил дружелюбного инспектора из Скотланд-Ярда, который сообщил мне необходимую информацию, потом, имея в виду уютный маленький французский ресторан, я пошел в Сохо.