Текст книги "Тринадцатый апостол"

ГЛАВА 9

День пятый, раннее утро

Музей Израиля, Иерусалим

Галерея храма Книги

Вторник был детским днем в храме Книги. Хасан Бен Газа ненавидел это еженедельное вторжение. Он ненавидел сытых, холеных детей. Более того, он ненавидел и их неверных родителей, и их предков, которые отобрали землю у его предков.

Группа школьников перегородила ему путь. Он обошел их с тем умением, которое успел приобрести. Если бы его заметили, ему пришлось бы терпеть их насмешки. Огромный череп на искривленной шее выглядел так, словно вот-вот собирался свалиться с худосочного тела. Сетка морщин покрывала лицо. Неудивительно, что, сталкиваясь с Хасаном, дети хихикали: «Мумия, мумия!» Что, впрочем, было гораздо ближе к истине, чем они могли себе представить. Подобно мумиям в фильмах ужаса, которые переполняли экраны и которые так любил Хасан, он тоже терпеливо дожидался, когда придет час расплаты.

Четырьмя годами ранее Малука вырвал Хасана из лап криминала и нищеты. Не имея возможности честно добывать деньги в городе, где на одно самое низкооплачиваемое рабочее место претендовали сорок мужчин, Хасан проводил ночи, вскрывая автомобили. Нескольких шекелей, ради которых он рисковал жизнью и свободой, едва ли было достаточно, чтобы оплатить основные нужды его семьи, но их хватало на то, чтобы она не распалась.

В ту ночь, которая изменила его жизнь, Хасан лежал на спине на переднем сиденье машины и пытался при свете фонарика вытащить радио. Было три часа ночи, и улица выглядела пустынной.

Малука не видел взломщика, пока не приблизился к машине вплотную. Тогда преступник вскочил и так сильно стиснул Малуку, что тот предпочел не сопротивляться. Хасан колебался, не зная, что ему лучше сделать: перерезать своей жертве горло или просто сбежать. Малука спокойным тоном предложил ему выпить с ним чашечку кофе в ночном ресторанчике. Хасан ожидал какого-нибудь грязного, но прибыльного предложения. Ничто не могло отстоять от истины столь далеко.

В последующие два часа Малука вытянул из Хасана всю его подноготную, вник в суть его самых затаенных обид и разочарований, усугубленных чередой пустых упований на лучшее, что, собственно, в результате и довело его до столь отчаянного положения.

Никогда прежде Хасан не встречал таких людей. Малука отнесся с пониманием к тем вещам, узнав о которых другие вознегодовали бы, и проявил сострадание там, где остальные потребовали бы кары. Тем самым он показал себя настоящим духовным вождем, вернувшим Хасану надежду и вдохнувшим смысл в его жизнь.

Малука устроил его рассыльным на свою видеостудию, расположенную в нескольких милях от того места, где они встретились в ту судьбоносную ночь. Дни Хасана заполнились постижением миллионов вещей, необходимых для создания продукции видеостудии «Мусульмане во имя истины». Демонстрируемые каждую ночь Рамадана телепередачи Малуки снискали огромную популярность, ибо весьма нелицеприятно отображали жестокости западной жизни. Они были плотью от плоти Хасана в той же степени, что и любое его дитя.

После двух лет испытаний Малука предоставил Хасану возможность, какая ему и не снилась. Решил сделать его глазами и ушами «Мусульман во имя истины», внедрив в самое чрево врага.

– Когда надо выжить, Аллах указывает путь, – мягко сказал Малука.

Раньше было бы невозможно устроить Хасана в штат музея Израиля, где работали только израильтяне. Однако с момента подписания договора между двумя музеями относительно обмена выставками все изменилось. По настоянию музея Аммана к штату музея Израиля было добавлено минимальное количество рабочих неизраильтян. Чисто формальная мера, направленная на то, чтобы обеспечить взаимопонимание и успокоить тех, кто выступал против этого соглашения. Однако эта формальность послужила лазейкой, позволившей Хасану пройти собеседование и получить желанное место.

– Многим твоя работа покажется грязной, но для нашего дела она бесценна, – сказал Малука.

Так Хасан оказался в хранилище самых секретных иудейских и христианских архивов и артефактов, где подметал полы и убирал мусор, поставляя бесценную информацию человеку, подарившему ему новую жизнь.

Его послали туда с одной целью: добывать все, что касается свитков Мертвого моря, хранящихся вдали от людских глаз на протяжении десятилетий.

– Представь, – говорил Малука, – каждая скопированная тобой запись, каждая сделанная тобой фотография поможет нам в скором времени разоблачить тайный сговор, в который вовлечены самые известные в мире люди. Хранители этих древностей, прежние и теперешние, предстанут нагими и беззащитными, как и те, кто помогал им скрывать самую величайшую на свете ложь. Явившись миру, тайные послания, заключенные в этих свитках, без всяких сомнений докажут, что Иисус был не кем иным, как простым смертным, и что западная церковь обратила его последователей в рабов точно так же, как она пытается поступить и с нашим народом.

– И тогда… – поторопил его Хасан.

– И тогда наш народ и наша вера воспрянут, – произнес Малука.

– А истина восторжествует, – добавил Хасан. Хасану потребовалось более полутора лет, чтобы сделаться невидимкой. Его унылая маленькая фигурка, перемещавшаяся из коридора в офис, из офиса в коридор, была практически незаметна. Каждый раз, возясь в офисе, он находился в непосредственной близости к наиболее охраняемым архивам и деятельно искал случая подтвердить, что свитки Мертвого моря и впрямь содержат некие таинственные послания.

Его ежедневный ритуал был неукоснительно точен. Всевозможная важная информация, доступная для него, хранилась в завязанных пластиковых пакетах с мусором, что понемногу накапливался в каждой из комнат. Он оставался далеко за полночь, оправдываясь, что был слишком медлителен и хочет поработать сверхурочно в ответ на терпимость музея к его физическим недостаткам.

– Вы платите мне за сделанную работу, а не за проведенное время, – однажды заметил он.

Де Вриз улыбнулся, похоже решив, что Хасану просто нечем занять себя по ночам.

Совсем даже наоборот. Хасан работал допоздна. Каждый секретный документ, извлеченный из мусорного пакета, копировался и в виде письма отправлялся Малуке с одного из компьютеров, входил в которые Хасан через тайный пароль. По завершении секретной акции каждый документ или фотография возвращались на свое место или уничтожались. Это были долгие дни, и еще более долгие ночи, однако поощряющие улыбки Малуки придавали им смысл.

Затем все в мгновение ока переменилось. В один из обычнейших вечеров. Хасан занимался тем, что отправлял Малуке комментарий к каким-то выдержкам из древних текстов. Он сидел за компьютером де Вриза и вдруг заметил, что тому пришло новое послание от Ладлоу. Поскольку профессор неодобрительно относился к решению хранить самые интригующие древние документы, найденные близ Мертвого моря, подальше от публики, то его корреспонденция не относилась к той информации, которую Малука рекомендовал Хасану отслеживать.

Однако в ту ночь высветившийся e-mail Ладлоу заставил Хасана оторваться от своего занятия. Поддавшись импульсу, он открыл письмо. В окошке с надписью «тема» разъяснений по содержанию сообщения не имелось, но Хасан все-таки перенаправил письмо Малуке.

В последующие три месяца Малука понял, что хранящийся у Ладлоу и относящийся к одиннадцатому веку дневник является именно тем документом, который может привести его к артефакту наиболее ценному и наиболее развенчивающему все мифы об Иисусе, чем любые другие послания, сокрытые в свитках Мертвого моря.

Цена этой информации была значительна. Две смерти среди ведущих сотрудников музея Израиля, которые полиция не связала между собой и отнесла соответственно к случайному нападению и неблагоприятному стечению обстоятельств, вкупе с временным сбоем всей базы данных того же музея. Последнее не было запланировано Малукой. Просто однажды он внедрился в охранные файлы системы, заставив их выверенный механизм замедлить работу по отсечению охраняемой информации. Малуке хватило времени, чтобы забраться достаточно глубоко и скачать все, что ему было нужно, а затем, за несколько минут до отключения, он смог ознакомиться с блестящей работой блокирующей программы, которая уничтожила брешь вместе с малейшими надеждами когда-либо еще раз подступиться ко всем e-mail музея.

– Но как же с моей работой? – несколько разочарованно спросил Хасан. – Неужели придется все бросить?

– Я пришел к выводу, что настроения общества более переменчивы, чем мне казалось. Тайна, которую хранили на протяжении шестидесяти лет, не представляет теперь интереса, – объяснил Малука. – Кое-кто пытался в девяностые сорвать завесу с секретов Ватикана, но люди быстро к этому охладели. Я же, с могуществом видеостудии «Мусульмане во имя истины» за плечами, полагал, что смогу побудить общественность затребовать истину, но в последнее время стал в этом сомневаться.

– С другой стороны, – продолжал Малука, – имеет место сговор. И если мы сможем раздобыть свиток, связанный с дневником, а он, в свою очередь, как полагает Ладлоу, и впрямь относится ко времени Иисуса, все взгляды устремятся на нас. Это, дружище, дар самого Аллаха. Открытие настолько потрясающее, что никто не сможет что-либо в нем отрицать. И что важнее всего, им можно овладеть, прежде чем христиане-неверные сумеют снова прибрать все к рукам и припрятать.

Хасан был во власти сомнений.

– Но Ладлоу с де Вризом, обнаружив свиток, вряд ли захотят спрятать его, – возразил Хасан. – Почему бы нам не дать им возможность отыскать его и явить миру?

– Как это сделали другие до них со свитками Мертвого моря? – многозначительно спросил Малука. – Нет, де Вриз всего лишь нищий ученый в мире очень богатых людей. Среди них легко сыщутся и такие, которые, не моргнув глазом, выпишут ему чек на сумму, в десятки раз превышающую его годовой доход. Он ожесточился, стал алчным и во всем ищет теперь свою выгоду, а новый свиток рассматривает как потенциальный источник богатства.

– Однако Ладлоу… – прервал его Хасан.

– Да, Ладлоу этот свиток интересует как еще один путь к постижению истины. Он человек честный, но слабый. Плохое сочетание. Если они отыщут свиток, то де Вриз продаст его тому, кто даст наибольшую цену. Ладлоу не станет в это вмешиваться.

Хасан колебался. Он знал, что лучше не спорить с наставником. И все же боязнь составить в корне ошибочное суждение позволила ему заявить:

– Но ведь, занимаясь свитком третьей пещеры, они действовали заодно. И оба принесли пользу, доставив его сюда, где весь мир может с ним ознакомиться. Разве они не поступят так же и с новым свитком, попади он к ним в руки?

Малука покачал головой:

– Ладлоу – да. Де Вриз – никогда. Когда они еще только сговаривались, каким образом выудить интересующий их документ из музея Аммана, у де Вриза было лишь одно на уме. Добраться до какой-нибудь подсказки, уточняющей, где зарыты сокровища, описанные в свитке третьей пещеры.

– Сокровища, которые никто еще не обнаружил, – задумчиво проговорил Хасан.

– Точно. Если де Вриз сочтет, что сокрытие нового артефакта принесет ему пользу или богатство, то он надежно припрячет его.

Хасан мучительно долго обдумывал слова шефа.

«Если все, что говорит Малука, правда, на что же тогда способен пойти де Вриз, чтобы заполучить желаемый документ?»

ГЛАВА 10

Позднее утро

Музей Израиля

Офис заведующего поступлениями в храм Книги

Доктор Антон де Вриз взглянул на строку вызовов в своем мобильнике. Только этого ему сейчас не хватало, звонка от Натана Маккалума, исполнительного директора организации «Белые американцы – спасители христианства» (БАСХ). Де Вриз порылся в памяти, стараясь восстановить в ней всю ложь, которой он пичкал того как в прошлом, так и в настоящем.

Тон Маккалума отдавал теплотой и сочувствием, чуть ли даже не искренними.

– Я только что узнал о Ладлоу, – начал Маккалум. – Какая трагедия! Соболезную и скорблю.

Ожидалось, что Маккалум, прочитав отчет о жестоком убийстве Ладлоу в Интернете, отреагирует вполне предсказуемо. Например, выразит неудовольствие по поводу того, что де Вриз не проинформировал его о произошедшем немедленно. Или потребует завершить перевод последних частей дневника в более сжатые сроки. Или напомнит де Вризу, как много ему платят, чтобы все шло по плану. Соболезнования без всякого упоминания о дневнике в эту схему не укладывались, что было весьма подозрительно.

Ладлоу еще работал в штате музея, когда Маккалум впервые связался с де Вризом. Более шести лет назад. Первый звонок Маккалума был совершенно невинным. Речь шла о безвозмездных денежных взносах.

– Мои бухгалтеры говорят, что я могу воспользоваться лазейкой в налоговом уложении, – сказал Маккалум. – Пожертвования ради единения всех христиан, во-первых, ослабят давление негатива, которому в наши дни подвергаются в Штатах евангелисты, а во-вторых, пойдут на пользу имиджу БАСХ.

БАСХ, как организация, не являлась чем-то вроде типичного евангелистского братства. Поднявшись из глубин Ку-клукс-клана, она нашла благодатную почву в финансовом мире двадцать первого века. Взобравшись на самую вершину, Маккалум, внук основателя, с помощью Библии быстро добился возможности пожимать руку сильным мира сего. Огромные деньги, которые стояли за ним и его предприятиями, прокламировали самые ультраправые взгляды и помогали их культивированию в США.

Ладлоу попытался убедить де Вриза, что БАСХ есть нечто большее, нежели просто могущественный политико-финансовый институт. Старик не пришел бы в такое неистовство, даже если бы де Вриз вдруг вздумал наняться в прислужники к самому Сатане.

– Пожалуйста, скажите, что вы шутите, – выдохнул он, когда впервые услышал о добровольных денежных пожертвованиях Маккалума. По словам Ладлоу, в сравнении с «этими нацистами», как он назвал членов БАСХ, любой фанатик выглядел чуть ли не либералом. – Говорю вам, Антон, они не то что мы с вами. И когда чего-то хотят, то всегда этого добиваются. Не останавливаясь ни перед чем. – Напоследок, когда де Вриз отказался вернуть пожертвования, Ладлоу предупредил: – Вы совершаете огромную ошибку. Молю Бога, чтобы вы не пожалели об этом.

Де Вриз рассказал Маккалуму о том, что Ладлоу счел его действия гибельными. Они оба посмеялись над этим. И с этого момента ободренный реакцией Маккалума де Вриз стал смотреть на Ладлоу как на ученого, уже пережившего свои лучшие времена.

Только заверения де Вриза, что пожертвования Маккалума были одноразовыми, успокоили старика. Один Бог знает, что выкинул бы чудак профессор, узнав, что отношения де Вриза с Маккалумом на том отнюдь не прервались.

В обмен на неуклонный рост личного счета де Вриз использовал всю свою власть и право вето, чтобы содействовать интересам Маккалума. Все служебные записки, доклады и распоряжения его были направлены на то, чтобы пресечь, с помощью музея или без таковой, любые попытки выставить свитки Мертвого моря на всеобщее обозрение. Ибо каждый переведенный отрывок из них почти всегда ставил под сомнение какое-нибудь положение христианских догматов.

– Последнее, что нам сейчас нужно, это подливать масла в огонь постоянных нападок на церковь, – объяснял Маккалум. – Бог видит, у нас достаточно проблем с распространителями нынешних назойливых обвинений. Сомнения в исторической достоверности Библии не сулят ничего хорошего никому, а в особенности богобоязненным христианам, которым совсем не нужно еще одно испытание крепости их веры.

Де Вриз воспринял точку зрения Маккалума спокойно, устояв перед искушением поделиться с ним предположением, что подобное испытание могло бы также повлиять и на многомиллиардные счета евангелистской империи БАСХ.

Если честно, бывали моменты, когда тревожные ахи и охи Ладлоу вселяли в де Вриза страх. Однако короткий телефонный разговор с Маккалумом всегда убеждал его, что все идет как надо.

Поэтому прошлогоднее решение Ладлоу уволиться было встречено им с большой радостью. Возвращение Ладлоу в Англию давало де Вризу возможность свободно общаться с Маккалумом. Не то чтобы де Вриз делал что-то противозаконное. Более того, он никогда не шел против своей совести. Он просто позволял себе непредвзято относиться к взглядам Маккалума. А сам факт, что его решения помогали держать особо провокационные выдержки из свитков Мертвого моря под сукном, вовсе не свидетельствовал о том, что он предан Маккалуму, точно так же как и о том, что он разделяет его взгляды.

Правда, коллеги, узнав о структуре взаимоотношений де Вриза с Маккалумом, наверное, обвинили бы его в продажности. Что ж, на это он возразил бы, что просто ответственно подходит к распространению информации. Дайте людям то, что они смогут переварить. Не более и не менее. Так будет лучше для них и для мира в целом. И если в то же самое время пожертвования Маккалума помогают худо-бедно мириться с несправедливым и недостаточным субсидированием музея, тем лучше.

Редким визитам Ладлоу в музей для научной работы всегда предшествовал вежливый звонок, обращение к высшему должностному лицу, как того требовал этикет. То, что профессор заранее предупреждал о своем появлении, давало де Вризу достаточно времени, чтобы скрыть все следы своих сношений с Маккалумом. В целом все шло своим чередом и довольно гладко.

Затем, примерно месяца два назад, профессор умудрился раздобыть древний документ, который возжаждал заполучить и Маккалум. С того самого дня, когда де Вриз рассказал Маккалуму о дневнике, его посадили на короткий поводок, вынудив балансировать между алчностью одного участника разворачивающегося действа и ужасающей щепетильностью второго, который не мог позволить, чтобы пресловутый дневник попал «не в те руки».

Теперь, когда Ладлоу сошел со сцены, а дневник, очевидно, до сих пор так и полеживает в его кухонном сейфе, де Вриз мог снова контролировать ситуацию.

Он снова вернулся к телефонному разговору. Чтобы сделать свой ход.

– Полиция к сообщению о происшествии добавила вот что. Ладлоу, должно быть, столкнулся с теми, кто к нему вломился, – объяснил де Вриз. – Они, вероятно, уже находились в квартире и какое-то время пытались заставить жену Ладлоу сказать им, где спрятан дневник. Очевидно, она была еще жива, когда появился профессор.

– Счастье, что вы последовали моему совету и уговорили Ладлоу передать дневник вам, – заключил Маккалум.

Де Вриз почувствовал, как его окатила волна ужаса. Маккалум пустил пробный шар, выясняя, заверят ли его еще раз, что дневник находится в целости и сохранности.

Директор покрылся холодным потом. Может, Маккалум дает ему последний шанс признаться во лжи. Если он заподозрил, что Ладлоу так и не отдал дневник де Вризу, тогда ему лучше все сразу сказать и принять наказание, как подобает мужчине.

Но как он может признаться в том, что у него есть только куски дневника, которыми Ладлоу соизволил с ним поделиться? Как может сказать, что неделями водил Маккалума за нос?

Поначалу это выглядело вполне надежной схемой. Ладлоу, не желавший расставаться с дневником, согласился ежедневно загружать его маленькими частями в компьютер, с тем чтобы де Вриз мог получать их через Интернет. В обмен де Вриз согласился заплатить сколько-то денег агенту-антиквару и оплатить услуги Сабби, без которой Ладлоу не смог бы расшифровать самые необычные пассажи допотопного манускрипта.

Хотя сделка была более чем честная, в последнюю минуту Ладлоу настоял на жестком контроле. Воспользовавшись специальной охранной программой, профессор заверил де Вриза, что тот мало-помалу сможет знакомиться с очередными отрывками из дневника, но у него ничего не получится, если он вздумает составить полный документ или снять с него копию.

По крайней мере, старик верил в это. Не зная, что у де Вриза имелся способ обхода подобных программ, таких, например, с чьей помощью книготорговцы Сети защищались от ловкачей, норовящих бесплатно копировать содержание их товара. Дав команду компьютеру делать снимки, де Вриз получил возможность иметь фотографии всех страниц дневника и хранить их в виде файлов, которые потом можно было без помех распечатывать, скреплять и компилировать в любом порядке, какой только ему был угоден. Он позволил Ладлоу считать, что у того все находится под контролем. Это делало старика счастливым и, что еще лучше, обеспечивало в их отношениях тишь да гладь.

Таким образом, даже не имея на руках дневника, де Вриз постоянно мог снабжать Маккалума как переводами, так и копиями с оригинала, за которые тот платил ему огромные деньги.

Все шло бы прекрасно, если бы де Вриза не мучил страх, что Маккалум когда-нибудь захочет взглянуть и на сам документ. Когда этот день наступит… ну, де Вриз боялся себе даже представить, что тогда может произойти.

Когда ему сообщили о смерти Ладлоу, он испугался, что обман может раскрыться, однако боги хранили его. Полиция констатировала, что стенной сейф Ладлоу был вскрыт, но ничего не упомянула о кухонном сейфе. Поэтому у де Вриза были все основания полагать, что стражи порядка, а следовательно, и убийцы Ладлоу, ничего не знали о его существовании. Раз плита не тронута, значит, дневник еще там.

Так что вся та настойчивость, с какой он убеждал Ладлоу не говорить никому, кроме своего помощника Петерсона, о кухонном тайнике, окупилась… и даже с лихвой.

Еще де Вризу очень повезло в том, что Ладлоу всего лишь несколько дней назад, прямо перед своим путешествием в США для переговоров с компанией «Кибернет», успел загрузить компьютер копиями последних страниц документа.

Так что, как только все поутихнет немного, де Вриз отправится в Англию, получит доступ в квартиру, заставит Петерсона открыть сейф и приберет к рукам все, что там есть. Кусок пирога. А пока доказательством того, что дневник находится у него, послужат сделанные в Сети фотографии. Как ни крути, но документ все же там, куда его спрятал Ладлоу, а то, что об этом не знают в верхах БАСХ, ему, де Вризу, только на пользу.

– Значит, убийцы Ладлоу так и не смогли заполучить то, за чем они приходили? – снова повторил Маккалум.

– Откуда бы? – ответил де Вриз как можно более бодро.

– Хорошо, – заключил Маккалум, по-видимому удовлетворившись. – Кстати, – добавил он небрежно, – интересный поворот событий с этим Петерсоном, а?

Де Вриз похолодел.

– С каким Петерсоном?

– Так вы не знаете? Помощник Ладлоу исчез пару дней назад.