Текст книги "Тринадцатый апостол"

ГЛАВА 18

Тот же день, позднее утро

Офис переводчиков

Для того чтобы пересечь крохотную клетушку, требовались секунды. Гил мерил ее шагами уже в течение часа. То есть проделал путь от стены до стены сотни раз, и это по самым грубым подсчетам.

«Где, черт возьми, ее носит? Она не имеет права исчезать так надолго!»

Он обнаружил еще одно послание Элиаса! Именно в той, спрятанной в переплете записке. Оно не маскировалось набором цифр, не крылось в определенном чередовании слов. Ничего из того, что могло бы обрадовать взломщика кодов. Это было почище иных компьютерных штучек. О радость открытия! Ощути ее хотя бы раз – и поймешь прелесть работы ради работы.

Звук открывшейся двери заставил Гила остановиться.

– Где, черт возьми, тебя…

– Ой-ой, – произнес де Вриз, входя. И с напускным осуждением погрозил Гилу пальцем. – Не стоит браниться в этих священных стенах.

– Простите, но я ждал не вас.

– Это видно.

Де Вриз принялся рыться в груде книг на полу. Открывал каждый том, перелистывал.

– Все в порядке? – спросил Гил.

Он не видел большого патрона с первого дня своего пребывания в музее. Тогда тот выглядел весьма импозантно. Однако в отрыве от богато декорированной обстановки своего офиса де Вриз ощутимо утратил часть блеска.

– Окажите мне любезность, – произнес он, показывая на старый дубовый стол переводчицы. – Загляните в верхний правый ящик и посмотрите, нет ли там желтой учетной карточки. Три на пять. Со всеми добавочными телефонными номерами…

Гил заглянул в верхний ящик. Там лежала желтая карточка, пара белых хлопковых перчаток и еще кое-что. Очень маленький и словно бы весь лоснящийся револьвер.

– О, оружие. Не беспокойтесь, – с улыбкой произнес де Вриз. – Она не обратит его против вас, пока вы ее не достанете.

Гил уставился на него.

– Эй, я ведь пошутил, – продолжил де Вриз, все так же улыбаясь.

Гил кивнул, задвинул ящик и отошел от стола.

– Послушайте, это Израиль.

– И что, многие ваши переводчики носят оружие? – спросил Гил.

Де Вриз тут же признался, что это не обычная практика, но добавил, что ситуация, в какую попала Сабби, заставила ее принять вполне понятные меры.

– Это не пахло обычным убийством, – сказал он. – Человек, которого она отправила в иной мир, был одним из тех, кто ее изнасиловал. Остальные пока на свободе. Кто знает, может, ей до сих пор грозит опасность… по прошествии всех этих лет. Тут оружие вовсе не лишняя вещь. Иметь его под рукой весьма разумно.

«Она кого-то убила!»

Де Вриз продолжал:

– Если бы военное подразделение Алеф не отвернулось от нее, то она бы…

– Ее выставили из армии? – спросил Гил.

– Нет, Алеф – специальное полицейское ведомство, цвет борцов с терроризмом. Оно начиналось с Ямам, однако позднее отпочковалось и стало независимым подразделением, подотчетным только себе. Сабби была там одной из лучших.

Она прошла тренинг в женских пограничных отрядах, пояснил дальше де Вриз. Отличный снайпер и блестящий стратег. Ее умения и склонности, имевшие «антитеррористическую направленность», были признаны всеми. После первого пограничного рейда Сабби Ямам предложил ей службу в Алефе – особом элитном экспериментальном отряде спецназа.

– Это был первый в своем роде женский отряд спецназа, отсюда и название,[1]1
  Алеф – первая буква в алфавите иврита.


[Закрыть] – продолжал объяснять де Вриз. – Когда Алеф порвал с Ямам, Сабби предпочла остаться в отряде. Если в ней и есть что, так это преданность делу.

Де Вриз вернулся к просмотру книг, но умолкнуть не торопился:

– Этого никогда не понять, однако после ее ареста ведомство Алеф круто переменило свое отношение к ней. На суде ни один из друзей-офицеров Сабби не дал показаний в ее защиту. Напротив, они даже заявили, что она принялась преследовать и других…

– Других? Она убила еще кого-то?

– На самом деле вам следует обсудить это с ней, знаете ли, – заключил де Вриз и шагнул к двери.

– Минутку, – перебил его Гил. – Я же не могу мимоходом ей бросить: «О, кстати, я слышал, что вас обвиняли в убийстве».

– Вы перегибаете палку, – сказал де Вриз. Он добился своего и теперь выразительно посмотрел в глаза Гила. – Послушайте, – продолжил он, – ее судили и даже признали виновной, это правда, но дело было прекращено в рамках сложной реабилитационной программы. Она уехала в Англию, поступила в университет и постепенно изменила всю свою жизнь. Теперь ее любовь – древности, она с головой ушла в переводы, которые сделались для нее всем. И если она временами бывает вспыльчивой, то, думаю, это ей можно простить.

– Как она снова попала в Израиль?

– Ладлоу встретил ее в лондонском университете, где занимался исследовательской работой и читал лекции. Точнее, его с ней свел некий Сарками, один из наших внештатных художников по металлу…

Гил встрепенулся, услышав уже знакомое ему имя. Де Вриз это заметил, но и тут не умолк.

– Во всяком случае, Ладлоу и его жена Сара, очевидно, взяли Сабби под свое крылышко. Таким образом, когда он пару лет назад привел ее ко мне и попросил дать ей работу, как же мне было ему отказать?

Гил покачал головой.

«Значит, смерть Ладлоу глубоко взволновала ее. Однако она много дней ни словечком об этом не обмолвилась».

– Я должен просить вас в разговорах с Сабби не затрагивать ничего из того, о чем мы тут с вами беседовали, – добавил де Вриз. – Мне бы не хотелось нагнетать нездоровую обстановку. Она и так не была уверена, знаете ли, что вы годитесь для этой работы.

– И по каким же причинам? – спросил быстро Гил.

– Думаю, нам лучше прекратить разговор. Пожалуйста, я прошу вас, остыньте. Полагаю, мы с вами можем позволить ей немного побездельничать, а?

– Почему же? Из-за несметного количества трудностей в ее жизни? – спросил Гил с большим пренебрежением, чем намеревался.

Тон де Вриза стал мягче.

– Нет, не поэтому, а потому, что в ней есть нечто особенное, не считаете? Нечто такое, что в слова не облечь. Она привлекает к себе и тогда, когда пытается оттолкнуть вас. Я говорю не о сексуальной привлекательности, хотя и это, конечно, присутствует тоже.

Де Вриз выждал с минуту, затем сменил тему:

– Если хотите, можете посидеть за компьютером в соседнем помещении. Почтовые отправления там в целях секретности заблокированы, но это позволит вам скоротать время до ее прихода.

Гил с готовностью согласился и со знакомым приятным волнением устроился перед экраном и клавиатурой. Несколькими минутами раньше ему не терпелось увидеть Сабби, а теперь страстно хотелось, чтобы она задержалась. Раз уж появилась возможность узнать о ней больше. Как в плане того, что нагородил тут де Вриз, так и в плане (он был абсолютно уверен) той информации, какую она когда-либо вознамерится ему о себе сообщить.

Де Вриз ушел в свой офис, тихо закрыв за собой дверь.

Желтая учетная карточка так и осталась лежать нетронутой в ящике стола соседней каморки.

ГЛАВА 19

Позднее в тот же день

Офис переводчиков

Он закончил свои поиски в Интернете и прождал Сабби в общей сложности более трех часов. А она появилась с беззаботным и независимым видом.

– Где, черт возьми, тебя носило? – спросил Гил.

– Прошу прощения, – с сарказмом ответила она. – Может, не стоит так бранить меня, а?

– Ты же бранишь меня. Я сижу здесь бог знает сколько времени, ковыряя в заднице, и жду твоего возвращения. Ты могла бы, по крайней мере, дать мне номер своего сотового, – добавил Гил.

– И как бы ты мне позвонил?

Он вдруг заметил, что в комнате нет телефона. И не помнил, видел ли хоть один телефон и вне офиса. Охранник отбирал его сотовый «для сохранности» каждое утро, но тот в любом случае не сработал бы здесь.

Гил продолжил буравить ее грозным взглядом, но счел за лучшее промолчать.

– Если ты перестанешь ругаться и вытащишь палец из зада, я расскажу тебе, что обнаружила в библиотеке. Это заняло какое-то время, потому что мне пришлось прошерстить несколько многотомников по средневековой истории, но, думаю, дело того стоило.

Сабби скинула туфли на шпильках и подошла к столу. Видение, как она лезет в верхний ящик, достает револьвер и стреляет ему прямо в лоб, молнией пронеслось в мозгу Гила. Сабби выдвинула нижний левый ящик стола, достала из него кроссовки и прошла к Гилу на другой конец комнаты. Там она уселась на пол и принялась за шнуровку.

– Я подумала, что нам надо бы больше узнать об Элиасе, – заговорила она. – Помнишь свое интервью Си-эн-эн о том, как ты разыскал изобретателя опасного компьютерного вируса и как нашел способ его урезонить?

Гил взглянул на нее с удивлением.

– Первое правило ищеек Сети, сказал ты, – это узнать все о человеке. Как только ты начнешь думать как он, то сразу все встанет на место.

– Ты это помнишь? – удивленно спросил Гил.

– Разумеется. Думаю, это было блестящее выступление, хотя и шовинистическое в своей сути. Ты говорил так, словно только мужчинам дано заниматься компьютерной криминалистикой. Однако твой подход к поиску показался мне по меньшей мере необычным.

Создатель опасного вируса, правда, уже находился под надзором полиции, когда пригласили Гила. Лазейку в вирусную программу тоже нашли, но никто не мог вычислить пароль.

Как только предпринимали попытку обезвредить каверзную программу, она тут же требовала: «Попрощаемся!» А потом ждала правильного ответа, чтобы разрешить доступ в себя. Многие криптоаналитики вводили в нее очевидные фразы прощания на всех языках и предлагали всевозможные коды. Ничто не срабатывало.

Гил пошел по другому пути. Он провел несколько недель, изучая всю информацию о создателе программы, и ни разу даже не удосужился взглянуть, как действует вирус. В конце концов простое упоминание о том, что творец вируса любит слушать старое радио, особенно шоу Бернса и Алена, вывело Гила на верный курс.

Прослушав десятки заигранных записей, он обнаружил искомый пароль.

«Попрощаемся!» – потребовала программа, отказывая ему в доступе без правильного ответа. «Gracie», – ответил Гил. Что обычно служило завершением многих радиошоу Бернса и Алена, вызывая восторг у их фанатов. Потратив время на то, чтобы детально ознакомиться с пристрастиями автора «несокрушимой» программы, Гил победил самый ужасный компьютерный вирус, который когда-либо знал Интернет. На что ушло всего пять минут игры с компьютерной клавиатурой.

– Итак, я задумалась, а каков был Элиас, и обнаружила вот что, – сказала Сабби, а затем приступила к ликвидации пробелов в образовании Гила.

Жизнь монаха средних веков, по ее утверждениям, была в меньшей степени посвящена молитвам, а в большей – добыванию денег для церкви. Впрочем, молебны проводили через каждые три часа, как днем, так и ночью. В то время, когда Элиас вступил в братство, нескольким его монахам, которые умели читать и писать, еще позволялось делить свои часы между благочестивыми размышлениями и углублением своих знаний. За теми же, что были неграмотны, закреплялось почетное право прилежно работать, чтобы поддержать тех, кто посвятил себя духовному совершенствованию. Однако шли годы, все менялось. Степень оценки религиозности монастырей стала гораздо больше зависеть от размера их вкладов в церковную кассу, а не от благочестия и учености братии.

Роскошь молений и благость умственных изысканий быстро уступили место монотонным трудам. Переписывание манускриптов и ткачество сулили хорошую прибыль. Церковь благословила эту работу. Монахов усадили коротать свои дни в скрипториумах, а также в ткацких мастерских, внушив им, что они занимаются высшей формой молитвы – молитвой через деяние.

– Разновидность потогонной эксплуатации монашеской братии, – пошутил Гил, криво усмехаясь.

– На деле ты ближе к истине, чем можешь вообразить. На протяжении столетий, пояснила она, аббатства владели монополией на копирование текстов и созидание гобеленов, то есть имели возможность устанавливать свои цены, вследствие чего некоторые монастыри чрезвычайно разбогатели, вошли в силу и даже принялись ожесточенно соперничать между собой. Чем больше дани они несли церкви, тем большими привилегиями и влиянием пользовались, если не простые монахи, то настоятели таких аббатств. Сабби просмотрела свои заметки.

– Некоторые отрывки и отдельные записи в дневнике позволяют прийти к заключению, что после смерти названого брата Элиаса – Вильгельма – аббат окончательно прибрал к рукам его владения. Он убрал Элиаса из скрипториума и отослал в ткацкую мастерскую, где стареющие монахи, или, по определению самого же Элиаса, «те, кто туп, дряхл и хвор», корпели над заурядными гобеленами, приносившими, впрочем, немалый доход. Рисунки для этих гобеленов делались лично аббатом, ткачу оставалось только автоматически претворять в жизнь чужой замысел.

– Звучит печально. Я все думаю, почему он остался в монастыре?

– Хороший вопрос. Взгляни, я хочу показать тебе это.

Она вручила ему страницу из второй части дневника. Латинский текст копии пестрел красными пометками с интервалом в два слова.

– Тут Элиас умоляет аббата позволить ему соткать свой гобелен, по своему собственному рисунку. Расписывая, как для него это важно и как бы ему хотелось показать этот ковер своему брату. Впрочем, теперь, в озвученном виде, – продолжила Сабби со вздохом, – все это смахивает на некую средневековую мыльную оперу. Не считаешь?

– Как раз наоборот, – торжественно объявил Гил. – Теперь все встает на места.

Прежде всего Гил объявил, что спрятанный под переплетом отрывок, с которым Сабби вдруг решилась его ознакомить сегодня, по-видимому, не содержит ключа. Ну скажите на милость, каким это образом пара-тройка абзацев, слишком куцых для сокрытия в них хоть какой-то системы, может подсказать, где находится документ, имеющий отношение к свитку третьей пещеры? Ответ: никаким! Тому порукой краткость и незамысловатость исследуемого текста.

Набросав очень сжато зачин этого в своем роде примечания к дневнику, Элиас уверился, что любой, кто попытается что-то найти в нем, быстро поймет, что оно не содержит какой-либо тайнописи и уж тем более скрытого сообщения.

– Теперь взгляни, – сказал Гил, – на последний абзац.

«Я смиренно надеюсь на то, что он избегнет забвения и что эти слова явятся указателем и свидетельством существования того, ради чего стольким было пожертвовано, но что не пропало. Затем небеса…»

– Я ничего не улавливаю, – сказала Сабби.

– Ты когда-нибудь замечала, что разговор о главной причине своего визита к кому-либо люди обычно заводят в последнюю очередь, чуть ли не перед тем, как уйти? Именно так поступил и Элиас. То есть после всего прочего словно бы мимоходом заметил, что его дневник является указателем и свидетельством. Указателем, понимаешь!

Она все еще не могла поймать суть.

– Есть два основных способа спрятать что-нибудь на видном месте. Первый способ – фальшивый маневр, когда твое внимание отвлекают от того, что хотят скрыть. Так иллюзионист заставляет тебя следить за одной своей рукой, делая незаметно другой то, что ему нужно. Второй способ – это продемонстрировать часть головоломки и одновременно подсказать тебе, где искать очередной ее кусок. По сути, тебя отправляют на поиски. Подсказка подобна дорожному указателю, помогающему тебе добраться до цели. Все просто и очевидно, однако на самом деле тут легко можно сбиться, – заключил Гил.

– Но тысячу лет назад не было дорожных указателей, – возразила Сабби. – Откуда Элиас мог взять эту идею?

– Эта идея существовала и тогда, и Элиас был знаком с ней. Думаю, он попытался сказать нам, что бросать начатого не стоит и что в дневнике содержится больше того, что мы уже знаем.

– Сообщение, где лежит свиток?

– Я не знаю. Но там есть еще что-то.

Вид у Сабби был такой, словно она снова собралась вступить в спор, но затем решила сдержаться. Гил знал, что не убедил ее, но истина заключалась в том, что кроме того, как довериться его интуиции, ей ничего больше не оставалось.

– Прекрасно, давай взглянем, что нам известно теперь, – сказала она.

– Во-первых, исходя из текстов с чередующимися парами слов, мы знаем, что существует второй свиток и что он содержит сведения, сообщенные современником мессии Иешуа, – сказал Гил.

– Необязательно мессии. Современником человека, которого считали мессией и которого тоже звали Иешуа, – внесла поправку Сабби.

– Ладно, – согласился Гил. – Мы не можем быть абсолютно уверены, что свиток говорит именно об Иисусе, пока не отыщем его. Удовлетворена?

Она кивнула, и Гил продолжил:

– Во-вторых, мы знаем, что свиток доставили из Кумрана в Уэймутский монастырь, где жил Элиас и где убили Вильгельма. И где был найден дневник.

– И, – присовокупила въедливая Сабби, – поскольку Элиас утверждает, что древний документ попал в руки к Вильгельму неподалеку от места, какое сей доблестный рыцарь именует Кумраном, нет оснований не заключить, что, если этот Кумран и впрямь является нам известным Кумраном, а искомый свиток окажется медным, то, будучи парным свитку третьей пещеры, он вполне может указать путь к богатствам, которые были захоронены еще во времена Христа.

Гилу осталось лишь добавить, что все же они не могут быть уверены полностью в правильности избранного ими курса.

То, что дневник содержит подсказку, способную сорвать завесу с тайн Уэймутского монастыря, всего лишь догадка.

– Для того чтобы удостовериться в ее верности, нам надо отыскать гобелен Элиаса, – сказал Гил.

– Почему гобелен? – спросила Сабби.

– Дневник указывает на гобелены, особенно на один. Как ты там говорила? Да, вот. Ты сказала, что Элиас в своем описании подчеркнул, как важно для него выполнить эту работу самостоятельно, начиная с рисунка, и как бы ему хотелось показать ее брату. Разве не ясно? Найди гобелен Элиаса – и ты отыщешь свиток, – подвел итог Гил.

Она произнесла очень мягко, словно вдруг ощутила всю глубину жертвенности монаха:

– Итак, вот почему он остался в монастыре. Чтобы написать дневник, соткать гобелен и сокрыть свиток.

– С гарантией, что тот когда-нибудь попадет в руки тех, кто придет, чтобы оберегать его и в грядущем. Речь не может идти всего лишь о золоте и серебре, которые упоминаются в свитке третьей пещеры, – добавил Гил.

– Вполне возможно, – задумчиво протянула Сабби и быстро сменила тему: – Мы зря теряем здесь время. Нам надо отправиться в Уэймут. Еще кое-что, – добавила она после паузы. – Как насчет остальной части заключительного абзаца?

«…Затем небеса распахнутся, и пение ангелов отомкнет сердце праведника, потому что они пропоют ему те же слова, какие пели другим до него. Да будут живы они во веки веков в песне обновления, обещающей длиться и длиться».

– О чем это? – спросила она.

– Я не знаю, – просто ответил Гил. – Элиас еще не удосужился сообщить мне об этом.

ГЛАВА 20

Позднее в тот же день

Штаб-квартира организации БАСХ

Неподалеку от Стоун-Маунтин, Джорджия

– Эта информация очень важна для нас, – произнес Маккалум. – Но вы, конечно же, знаете об этом.

Они проговорили чуть меньше часа, но за это время Маккалум узнал о каждодневных делах де Вриза и о его постоянном мошенничестве много больше, чем мог заподозрить. Желание наладить контакт с БАСХ заставило гостя предпринять эту поездку, а представленные Маккалуму, без ожидания какой-либо компенсации, факты свидетельствовали о его непреложной лояльности.

– Мой дед всегда говорил, что настоящая дружба зарождается при обмене жизненно важными сведениями, – продолжал Маккалум.

– И услугами, – добавил гость.

– И услугами.

– Говоря по чести, Антон де Вриз не только не имел права лгать вам, подвергая опасности операцию обретения документа, парного свитку третьей пещеры, ему также следовало подумать, что тем самым он оскорбляет и вас, и вашу семью, и подвластную вам замечательную организацию. Никто из нас не несет ответственности за свое происхождение. Я первый признаю этот факт, но, думаю, в данном случае невозможно не согласиться, что де Вриз просто-напросто мерзкий еврей.

Маккалум не мог бы испытать большей благодарности к гостю. Его первое впечатление было верным. Несмотря на облик, перед ним сидел тот, кого смело можно было назвать идеальным соратником как на словах, так и на деле, что еще раз подтверждало неоспоримое превосходство белой расы над прочими.

Более того, новый приверженец БАСХ предложил в ее распоряжение как свои богатейшие личные связи, так и исключительный опыт, что в ближайшем будущем могло оказаться чрезвычайно полезным. Видно, сам Господь послал своим ревнителям столь замечательного кандидата на самые важные роли в намечавшихся играх, чему Маккалум был очень рад.

Он предложил своему гостю сигару, предварительно обмакнув ее в бренди.

– Если не возражаете, то я замечу, что наружность – великая вещь. Никто никогда не заподозрит, что вы к нам лояльны.

Гость благосклонно отнесся к такой обходительности и кивнул в знак согласия.

– Я давно понял, что чье-то предвзятое мнение может сыграть как за, так и против тебя. Можно позволить надменности окружающих помешать тебе добиться того, к чему ты стремишься, или же можно использовать эту слепоту как покров, который не даст им проникнуть в твои истинные намерения.

– Люди видят только то, во что они верят, – согласился Маккалум.

– Некоторые. Другие верят в то, что они видят.

– А к каким относитесь вы? – многозначительно спросил Маккалум.

– Это уже совсем другой разговор.

Маккалум извинился за свою бестактность. Он понимает, что его гость совершил долгое путешествие и, понятное дело, слегка утомлен. Шофер, служебный автомобиль, пентхаус БАСХ для очень важных особ и персональный повар ожидают его. Если он пожелает, то и приятные компаньонки.

– Давайте поговорим завтра утром, перед вашим отъездом. Я буду в дороге, так что звоните мне на мой сотовый, а я перезвоню вам с надежного стационарного телефона. У меня есть несколько мыслей, которые могут показаться вам дельными. Надеюсь, что наше сегодняшнее знакомство перерастет в настоящую дружбу, – добавил Маккалум.

Это была цитата из его любимого фильма с Хамфри Богартом, которая отлично подходила к подобным случаям, но даже при всей своей универсальности она совершенно не отвечала тому, что чувствовал гость.