Текст книги "Весы Великого Змея"

Глава шестая

Демоном Астрога был весьма и весьма амбициозным. Сидя близ когтистой длани самого Диабло, величайшего из Великих Воплощений Зла, он не терял времени зря и многому научился. Необходимость во всем угождать Люциону раздражала его до глубины души, однако Люцион – как-никак сын Мефисто, а стало быть, Астроге с ним не тягаться.

Вот только в последнее время Люцион вел себя как-то странно. Исполняя роль Примаса, архидемон никогда не отступал от им же заведенных порядков, но после возвращения из той таинственной вылазки его словно подменили. Не знай Астрога, что почем – мог бы поклясться: на троне Примаса сидит кто угодно, только не сын Мефисто. Но такого, конечно же, быть не могло, ибо кому на свете по силам притвориться самим Люционом?

Демон заерзал, всколыхнув паутину, ныне укрытую во мраке под сводами одной из высоких башен главного храма Церкви Трех. Под новое обиталище Астрога, естественно, выбрал ту, что посвящена Диалону – духу, соответствовавшему его господину, Диабло. Вокруг погруженного в невеселые размышления демона кишели его «детишки», зловещего вида черные пауки самой разной величины – порой размером с человечью голову.

Обличий да воплощений у Астроги имелось множество. Сейчас он пребывал в облике отчасти паучьем, отчасти же человеческом, являя собою жуткую помесь тех и других. Восемь нижних конечностей, куда толще, мощнее лап любого из пауков, могли служить как руками, так и ногами, смотря какая возникнет нужда. Каждая заканчивалась когтистыми пальцами, превосходно рвущими нежную плоть, дабы пища лучше, удобнее помещалась в пасть, уснащенную не только клыками, но и частоколом острых зубов. Туловище Астроги в общих чертах напоминало торс человека, только необычайно округлый и широкий в плечах. Впрочем, если придется под настроение, он мог устроить и наоборот.

Голову его венчали еще восемь небольших, с ладонями как у людей конечностей. Такими весьма удобно подтаскивать жертву поближе к пасти, а еще выбирать из черного меха на теле крохотных паразитов, если вдруг пожелаешь между делом перекусить.

Множество близко посаженных малиново-алых глаз, начисто лишенных зрачков, позволяли Астроге смотреть разом едва ли не во все стороны, созерцать то, что сокрыто от взоров большинства смертных и даже демонов. Правду сказать, благодаря им он мог заглянуть даже в саму Преисподнюю, где ему время от времени следовало докладывать хозяину и повелителю о ходе дел.

С очередным докладом Астрога безнадежно запаздывал. Не по забывчивости – из опасений навлечь на себя гнев владыки Диабло: ведь дотянуться сюда и раздавить Астрогу, точно букашку, великому демону было проще простого.

Медлил арахнид оттого, что все еще не знал, как понимать перемены в поведении Люциона. Если Люцион для главенства более не годится, то кто-то, само собой, должен вмешаться и заменить его… однако, с учетом роли во всем этом Мефисто, без осложнений дело не обойдется. Покушений на власть своего отпрыска один из Великих Воплощений Зла отнюдь не одобрит… ну, разве что замена сумеет показать результаты уж очень многообещающие.

Вот потому-то Астрога и размышлял, как ему теперь быть. Для Преисподней человек по имени Ульдиссиан представлял собой невероятную ценность, но и нешуточную опасность. Люди вполне могли стать тем самым оружием, что принесет демонам долгожданную победу над святошами-ангелами, однако природная склонность к добру может подвигнуть людишек на союз с Небесами… до тех пор, пока от благочестия и косности крылатых воинов их не начнет воротить в той же степени, что и демонов.

Поднеся к пасти обмякшую руку, к которой время от времени прикладывался, Астрога высосал из нее остатки крови. Детишки тем временем алчно кишели над остальным – над чахлым телом юного храмового послушника из тех, кого наверняка никто не хватится. В подвернувшихся под руку простофилях Люцион никогда ему не отказывал: ведь без пропитания, знаете ли, даже демону не обойтись.

Но, стоило только высосать все до капли, Астрогу охватил страх – внезапный страх неодолимой силы. Демон отшвырнул руку прочь, детишки поспешили забиться подальше в угол… вот только от того, кто породил этот ужас, ни им, ни ему не спрятаться ни в каком сумраке.

Под сводами башни зашелестели едва различимые голоса, звучавшие столь исступленно, что на чудовищном теле Астроги поднялась дыбом колючая шерсть. В каждом из них явственно слышалась отчаянная, безнадежная мольба. Муки их обладателей до глубины души потрясли даже его, демона, творившего зло многие сотни лет.

Миг – и перед глазами, позволявшими заглянуть за пределы Санктуария, возник огромный силуэт, будто бы летящий из мира в мир. Поначалу он несся к Астроге сплошной черной тенью, но, приглядевшись, демон сумел различить в нем лица – лица людей вперемешку с лицами демонов. Разинув рты в пронзительном вопле, лица эти непрестанно, не успев обрести четкости черт, сменялись одно другим, и каждое словно явилось прямиком из кошмарного сна.

Вскоре ужасающий призрак приблизился настолько, что Астрога сумел различить его огненно-красное тело, огромные кулаки с черными когтями, жуткий лик наподобие черепа, едва прикрытого полуистлевшей плотью, и пламенеющие глаза, не мигая взиравшие прямо в глаза арахнида. Лобастую, покрытую чешуей голову венчали чудовищные витые рога вроде рогов дикого барана. Но в следующий миг этот образ исчез, уступив место скелетообразному существу в проржавевших доспехах, с пучком гниющих, кишащих личинками мух потрохов в руках. На смену второму ужасу столь же внезапно явился ящероподобный зверь с пастью огромной жабы и языком не о двух – о четырех концах. Казалось, пасть эта так огромна, что без труда проглотит целиком человека… а то и арахнида, даже такого большого, как…

Образ рептилии промелькнул перед глазами и тоже скрылся, смешавшись с сонмом орущих лиц. И вот, наконец, до ушей демона донесся голос – голос невероятной силы. Каждое слово звучало, точно хруст сочного паучьего мяса на острых зубах:

– Астрога… Астрога… я жду известий, жалкий червяк…

Мягкость гнева хозяина внушала надежду, и демон в паучьих тенетах воспрянул духом.

– Прости меня… прости мое опоздание, о повелитель мой, Диабло…

Темный силуэт окутался мраком, стал едва различим. Оно и к лучшему: узреть господина во всем его великолепии отнюдь не горел желанием даже Астрога. Кое-кто из демонов после подобных аудиенций повредился умом. Конечно, Астрога был покрепче прочих, но и его, однажды – и то всего на пару секунд – сподобившегося узреть владыку Диабло, каков он есть, трясло после не один год.

– Что там с этим комком грязи, который ты зовешь Санктуарием? – без предисловий спросил Диабло. Голос его не щадил ни единого нерва в паучьем теле, каждый слог причинял целую тысячу мук. – Долго мне еще ждать, пока племянник хоть чего-то добьется?

Вот он, тот шанс, который Астроге и требовался!

– О великий и славный Диабло, одно имя коего ввергает ангелов в ужас! Как бы ни обернулись события, оный блюдет твою волю со всем возможным усердием! Сколько раз оный пытался помочь благородному Люциону советом… но он не слушает! Разумеется, у сына Мефисто столько хлопот! Как тяжело ему управлять всем и вся, постоянно строить планы в одиночку…

Ответом Астроге был грубый, скрежещущий хохот, заставивший всей душой пожалеть об отсутствии ушей – ведь тому, у кого нет ушей, и зажать-то в случае надобности нечего. Впрочем, сколько уши ни зажимай, от хохота, подобного землетрясению, все равно не убережешься…

– Вот как? Выходит, ты, козявка, знаешь, как склонить на нашу сторону населяющих этот комок грязи червей? Однако племянник мой слушать тебя не желает?

– Да… мысли мои так и остались невысказанными. Ведь мне… ведь мне, ничтожному, да и любому другому, нелегко постичь замыслы благородного Люциона и что-либо ему присоветовать. А между тем его планы становятся все непредсказуемее. Вначале он завлекает вожака этих смертных в ловушку, затем оставляет меня и Гулага – от коего ныне осталась только зловонная лужа – обороняться от совокупной мощи ангелов и демонов в одиночку…

– Вот, значит, как он могущественен…

Тон Диабло не оставлял ни малейших сомнений: владыка весьма и весьма заинтригован. Гибель прислужника братца, Баала, не огорчила его ни в коей мере – лишь подтвердила, что в солдаты люди вполне годны.

– Оный продолжил бы бой – Астрога страшится лишь своего господина, но Люцион отослал меня прочь и скрыл от моего взора столкновение с Ульдиссианом!

– И после этого смертный еще не наш?

– Нет, в том-то и дело! И не далее, как прошлой – по времени Санктуария – ночью разорил еще один храм! Но мало того, что Люциону это словно бы безразлично – в последнее время оный его даже не видит… вторая загадочная отлучка! Наши смертные слуги оставлены без пригляда – а ничего хорошего из этого наверняка не выйдет, однако оный должен сидеть и ждать, сидеть и ждать, тогда как сейчас столькое, столькое можно сделать!

Умолкнув, арахнид принялся ждать от Диабло ответа, однако ответом ему было лишь молчание. Молчание тянулось, тянулось, и чем дальше оно тянулось, тем тревожнее становилось у Астроги на сердце.

И вот, наконец…

– У тебя есть что-либо на уме, козявка?

– Да, о повелитель мой, о Диабло… если мне, ничтожному, будет позволено действовать по собственному разумению… и, может быть, выйти за рамки того, что придется по нраву благородному Люциону…

Снова молчание.

– Говори же, таящийся в сумраке, рассказывай, мой Астрога…

И арахнид с едва скрываемым торжеством начал рассказ.

* * *

В пути сквозь джунгли Мендельн держался необычайно молчаливо даже для себя самого – настолько, что Ульдиссиан не мог этого не заметить. Взглянув на брата, приметил он и еще одну странность: смотрел Мендельн прямо вперед, как будто боялся, устремив взгляд в сторону, увидеть что-нибудь нежеланное.

К несчастью, целиком сосредоточиться на Мендельне Ульдиссиан не мог: слишком уж многое тревожило его разум, причем опасности, ждавшие путников впереди, являли собой лишь одну из тревог. Кроме этого, ему не давал покоя случай с Серентией.

Серентия явно дала понять, что открыта для его ухаживаний, и Ульдиссиану чем дальше, тем сильнее хотелось этим воспользоваться, но ведь, поступив так, он втопчет в грязь память о лучшем друге…

Досадливо крякнув, Ульдиссиан – в который уж раз – велел себе выкинуть сей предмет размышлений из головы. В джунглях опасность подстерегает за каждым кустом, да еще против них Церковь Трех, так что отвлекаться на посторонние мысли не время. Помня об этом, Ульдиссиан постоянно прощупывал путь впереди: не угрожает ли что-либо рядом идущим? Уже не раз отгонял он прочь крупных хищников, а полудюжине змей и удаву невероятной величины велел ползти своей дорогой. Заниматься всем этим приходилось постоянно: джунгли таили в себе столько возможных угроз, что просто не верилось.

Время от времени вокруг становилось темно, словно ночью. Идти становилось трудно даже Ульдиссиану, лучше других чувствовавшему осыпи под ногами. Несмотря на собственные силы, пришлось ему положиться на помощь двоих тораджан, Сарона и Томо. Друг другу они доводились двоюродными братьями, причем Сарон был пятью годами старше Томо, и братья углублялись в эти края много дальше любого другого из спутников. В здешних лесах оба охотились почти так же мастерски, как Ахилий в лесах Серама, и потому верховодили среди тех, кто добывал пропитание для остальных.

– Бойся зазубренных листьев с кустов тирокола, мастер Ульдиссиан, – сказал ему Сарон, указывая на пышные, красноватого цвета заросли по левую руку. – Порежешься о такие – сильный яд в кровь попадет.

Дабы подчеркнуть сей факт, старший из братьев поднял копьем нижние ветви куста. Под кустом обнаружился полуистлевший трупик какого-то мохнатого зверька. Крохотные малиново-алые ящерки, пировавшие на его останках, бросились врассыпную, спеша укрыться в подлеске.

– Катака, – пояснил Томо. – На них яд не действует, но скапливается в их шкурке. Могут питаться теми, кто пал жертвой тирокола, но сами поэтому для всех остальных ядовиты.

Опасность Ульдиссиан чуял, но, обнаружив, что исходит она не от зверя, а от растения, поклялся удвоить старания. Сам он, скорее всего, с ядом этих кустарников справится, но как же спутники, еще не вошедшие в силу?

– О тираколе оповестите всех, – велел он Рому и еще нескольким.

Подобный приказ Ульдиссиан отдавал далеко не впервые и знал, что этот – далеко не последний. Казалось, каким-нибудь тайным – и зачастую опасным – свойством здесь, в джунглях, может похвастать любая былинка.

Целью похода по-прежнему оставался небольшой город под названием Хашир. По пути эдиремы особо приглядывались, не отыщется ли поблизости следов служителей Церкви Трех. Ульдиссиан был уверен: те трое, что покушались на его жизнь – не последние. Правду сказать, он чувствовал, что поведение Мендельна как-то связано с Церковью Трех, но верил: если в том возникнет нужда, брат наверняка расскажет правду.

Наверняка…

– Ты так глубоко задумался.

Изумленный внезапным появлением рядом Серентии, Ульдиссиан скосил взгляд в ее сторону. Приближения ее он не заметил, и это многое говорило о том, что творится в его голове.

– Я должен беречь от беды их всех, а здесь, в джунглях, опасностей куда больше, чем дома.

– Да, Серам в сравнении с джунглями так безмятежен, – нахмурившись, согласилась Серентия. – По крайней мере, так было раньше.

Чувство вины в сердце вновь подняло голову.

– Серентия… насчет Кира и того, что с ним…

– Не продолжай, Ульдиссиан. Твоей вины в случившемся нет. Ты ведь не знал о таящихся в тебе силах, а управлять ими тем более не умел.

Попытка успокоить его ничем Ульдиссиану не помогла, однако он кивнул с благодарностью.

– И в смерти Ахилия я тебя не виню, – продолжала темноволосая девушка. Казалось, блеск ее глаз намертво приковывает к себе взгляд. – Ахилий был человеком хорошим, но независимым. Он сам так решил… и тоже ни в чем не винил бы тебя.

– Серентия…

Девичья рука накрыла Ульдиссианову ладонь, так нежно коснувшись тыльной ее стороны…

– Прошу тебя, не тревожься ты так обо мне – особенно во всем, что касается Ахилия. Да, я скорблю о нем как о погибшем друге, но, пожалуй, не как о возлюбленном, которым я его одно время считала.

Вот это признание! Услышав такое, Ульдиссиан едва не споткнулся на ровном месте.

– Что ты говоришь? Ведь вы с ним…

– Ульдиссиан, Ахилий давно был ко мне неравнодушен, но ты же знаешь…

Запнувшись, она отвела взгляд. Щеки ее раскраснелись, и вовсе не от жары.

– Ты же знаешь, сама я чувствовала совсем другое. А когда решила, будто надежды больше нет… наверное, обратилась к нему в поисках утешения, и теперь… теперь мне так совестно…

Ульдиссиан ждал продолжения, но продолжения не последовало.

– Ну, тебе-то стыдиться нечего, – пробормотал он и пожал плечами, сам не зная, сумеет ли хоть что-нибудь объяснить тем, что намерен сказать дальше. – Ты принесла Ахилию радость. Он умер, думая, что вы – вместе, вдвоем, а это чего-то да стоит, как думаешь?

Пальцы Серентии крепче сомкнулись на его ладони. Высвобождать руку Ульдиссиан не спешил. С одной стороны, он словно вновь предавал друга… но с другой услышанному был искренне рад.

Но прежде чем дело зашло хоть чуточку дальше, их уединение нарушил Мендельн. Выражение на лице Ульдиссианова брата не предвещало ничего хорошего.

– Там, в джунглях, кто-то есть, – негромко сообщил он. – Чувствуешь?

Вернувшись с небес на бренную землю, Ульдиссиан в самом деле почувствовал в зарослях кого-то чужого. Понять, кто это, он не сумел, но нащупал чужака совсем близко и жестом подозвал к себе Томо.

– Знакомы тебе эти места? Чего здесь следует опасаться?

Тораджанин задумался.

– Так далеко мы с братом, мастер Ульдиссиан, не охотились, но кое-что о здешних краях я припоминаю. Говорят, их любят навещать духи джунглей… но это – всего лишь бабкины сказки!

– Духи джунглей? – внезапно заинтересовался таким поворотом Мендельн. – Отчего здесь? Чем эти места замечательны?

– Развалины здесь имеются, мастер Мендельн, – отвечал Томо. Подобно многим из тораджских приверженцев Ульдиссиана, в прямом разговоре с младшим из Диомедовых сыновей ему сделалось очень и очень не по себе. – Развалины, да такие древние, что письмена на камнях почти стерлись. Просто диковинка, ничего более…

– Но к ним все равно лучше не приближаться, – вмешалась Серентия. – Томо, они ведь от реки в стороне?

– О да, госпожа! – С Серентией все держались едва ли не столь же почтительно, как и с Ульдиссианом, а Томо и еще кое-кто из новообращенных помоложе влюбились в нее не на шутку. – Два, а то и три часа ходу сквозь самую гущу джунглей! Не стоит оно того!

– Так далеко? – расстроился Мендельн.

– Ну… может, и чуть поближе, – неохотно признался тораджанин, – но все же далековато!

Развалины… В походе к развалинам, если только они как-либо не связаны с Церковью Трех (что вряд ли), Ульдиссиан никакого проку не видел и махнул рукою вперед.

– Идем дальше. Наша цель – Хашир. Хашир, и ничто другое.

Однако продолжив путь, Ульдиссиан по-прежнему чувствовал нечто примерно в той стороне, где находились невидимые развалины. Кто это, что это, он себе даже не представлял – чуял лишь невероятную древность да некоторую природную мрачность. Странно, но ко всему этому примешивалась… ярость… да, ярость, с каждой секундой набиравшая силу.

Казалось, неведомое создание тоже почуяло путников. Как ни старался Ульдиссиан не замечать происходящего, ярость неведомого существа росла, крепла с каждым новым вдохом. Наконец он оттащил в сторону Серентию с Мендельном и ничуть не удивился, узнав, что они чувствуют то же самое.

– Мы привлекли его внимание, – согласился брат. – Теперь оно пробуждается от смертного сна…

– А что это значит, Мендельн? – вспылил Ульдиссиан, внезапно почувствовав, насколько ему надоела таинственность, окружавшая брата. – Много ли ты понимаешь в таких вещах?

– Сдается мне, побольше, чем ты! – с не меньшим пылом огрызнулся Мендельн. – Я, знаешь ли, не валяю дурака, не замечая вокруг ничего, кроме себя самого!

– Точно, ты дурака валяешь, беседуя с тенями да отпуская туманные замечания! Все признаки полоумия налицо…

Осознав нежданную злость друг на друга, оба разом вытаращили глаза. Оглядевшись, Ульдиссиан обнаружил, что многие из его приверженцев замедлили шаг и в страхе взирают на их нежданную ссору.

– Оно питает нас собственной яростью, – объявил Мендельн, – и это придает ему сил…

– Ведите всех как можно ближе к реке, – велел Ульдиссиан Рому и еще нескольким. – Всем сохранять спокойствие мыслей, а кто разозлится хоть на что-нибудь, пусть злобу сдерживает, не то я сам, лично, к ответу его призову!

Затронут ли чужие чары других, он не знал, но рисковать не хотел.

– Томо! – оживилась Серентия. – Поблизости за реку переправиться можно? По-моему, кто-то упоминал, что впереди…

Тораджанин наморщил лоб.

– Мне, госпожа, ничего подобного не известно, но может быть…

– Нет, я точно помню, – возразила Серентия, повернувшись к Ульдиссиану. – Я в этом уверена. И чем скорей мы найдем переправу, тем лучше!

Предложение Ульдиссиану понравилось: в самом деле, переправившись за реку, они вернее уйдут от опасности. Вот только сила древней ярости продолжала расти, и, правду сказать, Ульдиссиан слегка, самую малость, но опасался, что от нее не спастись даже на том берегу.

Но в эту минуту иного выбора у него не имелось. Взмахом руки направив соратников к реке, а сам оставшись на месте, Ульдиссиан устремил немигающий взгляд в сторону развалин и обитавшей в них темной твари и, полный решимости не допустить больше никаких игр с его чувствами, собрал волю в кулак.

Мендельн, шагнув к нему, встал рядом.

– Ступай с остальными, Ульдиссиан. А здесь, на страже, останусь я.

– Это ты бери Серентию и веди остальных вперед, – в свою очередь потребовал старший из братьев.

– Не время сейчас препираться! – зарычал Мендельн, но тут же прикусил язык.

Ульдиссиан понял, что оба они едва не затеяли новую ссору. Пожалуй, обоим разумнее было бы отступить, однако он чувствовал: пока нечеловеческая ярость сосредоточена на них, остальным проще будет уйти от опасности.

Очевидно, Мендельну пришло в голову то же самое.

– Останемся вместе, – почти в тот же миг сказал он. – Прикроем уходящих.

Не обменявшись больше ни словом, оба застыли плечом к плечу и устремили взгляды в джунгли.

Но тут Ульдиссиан почувствовал в злобе чудовища кое-какую перемену. Да, часть ее по-прежнему оставалась нацелена на братьев, но другая потянулась за отступающими. Сосредоточившись на ней, он сразу же понял, отчего.

– Серентия! – ахнул Ульдиссиан. – Эта тварь обращает злобу на нее!

– Но для чего? – удивился Мендельн.

Этого Ульдиссиан не знал и не желал тратить время на обсуждение леденящего кровь открытия. Между тем темная сила из древних развалин все явственнее и явственнее сосредоточивалась на их спутнице.

Способ покончить с этим ему был известен только один. Помрачнев лицом, Ульдиссиан двинулся в заросли, к далеким развалинам. На ходу он устремил вперед волю, требуя, чтобы их обитатель сосредоточился на нем и только на нем.

Чем ближе подходил он к потаенным руинам, тем темней становились джунгли. Перекличка зверей и жужжание насекомых зазвучали глухо, словно из дальней дали. Вскоре Ульдиссиан заметил, что кусты и деревья вокруг приняли новый, необычайно сумрачный вид, точно укрытые не одной только тенью листьев над головой. Ветви их стали похожи на костлявые руки, а листва живо напомнила Диомедову сыну о ядовитом растении, о каком предупреждал Томо.

Вдруг он споткнулся о какую-то кочку, торчавшую над землей. Бросив взгляд вниз, Ульдиссиан обнаружил, что это не кочка, а камень, и форму ему придали вовсе не силы природы. Стоило протянуть вперед руку, камень, послушно взмыв кверху, упал на его ладонь.

То был осколок какого-то изваяния – верхней части лица, женского, неземной красоты…

Удар беспощадной незримой силы отбросил Ульдиссиана к ближайшему дереву. Если б не его силы, пожалуй, хребет переломился бы надвое… Камень отлетел в сторону, однако, в отличие от Диомедова сына, мягко, плавно приземлился в траву.

В тот же миг Ульдиссиан почувствовал, что больше не один. Однако создание, появившееся рядом, не принадлежало ни к смертным, ни – хоть в каком-либо общепринятом смысле – к живым.

Теперь сын Диомеда разглядел его и понял, что создание это принадлежит роду демонов.

Убивать демонов ему уже доводилось, однако прежде он никогда не задумывался, что происходит с ними после смерти. Полагал, будто они просто прекращают существование… но вот теперь столкнулся с тварью, куда больше напоминавшей призрака или гневного духа, чем живого демона.

Как же такое возможно?

А впрочем, это было не так уж важно. Прежде всего следовало защитить от него Серентию.

– Оставь ее! – рыкнул он, поднимаясь с земли. – Оставь их всех!

Ответом ему была волна безмерной обиды и ненависти… только направленной не на самого Ульдиссиана. Сам он попросту раздражал неведомую тварь, мешая ей поступить, как хочется.

Осознав это, Ульдиссиан решил переключить внимание злого духа целиком на себя. Он простер руку к зарослям перед собой.

Незримый удар разметал джунгли. Вырванные с корнем, деревья попадали наземь, сучья и щепки градом осыпали все вокруг, кроме Ульдиссиана. Вместо зеленой преграды перед ним простиралась прогалина безупречно овальной формы.

Ну, а в самом конце прогалины высилось едва различимое здание, наклонившееся, точно вот-вот обрушится. Крыша его – очевидно, когда-то двускатная – провалилась внутрь, точно под ударом исполинского кулака. Окна, общим числом три, имели странную форму – пятиугольную. Казалось, здание вытесано из камня оттенка кости… из того же камня, что и осколок лица.

В подсчете расстояния, отделявшего развалины от Ульдиссиана и воинства эдиремов, Томо ошибся самым грубейшим образом. К развалинам они, сами того не заметив, подошли, можно сказать, вплотную.

Ульдиссиан сощурился. Слева, тогда как постройка кренилась направо, у самой земли зияла небольшая брешь – по-видимому, еще одно окно. Если это действительно так, выходит, там, под землей, погребен еще этаж, а то и не один. Что, в свою очередь, свидетельствует не только о великой древности здания – ведь на то, чтоб остальное ушло в землю, потребовалась не одна сотня лет, – но и о некоем страшном бедствии, вначале постигшем эти места.

Невольно напрягшись всем телом, Ульдиссиан подошел к зданию ближе. Описывая развалины, Томо сказал, что письмена на них почти стерлись под воздействием природных стихий, но обостренные чувства бывшего крестьянина позволили явственно различить на стенах и знаки, и даже рисунки. Что это за язык, он не знал, а вот в рисунках хотя бы какой-то смысл обнаружил. На многих была изображена та же самая неземная красавица, только кое-где ей сопутствовал некто высокий, довольно грозный на вид. Однако меж этими двумя ни о каких угрозах и речи идти не могло… скорее, они любили друг друга.

На каждом новом рельефе они выглядели немного иначе, но сохранявшееся сходство не оставляло сомнений: да, это все та же пара. Наконец, вспомнив, с какой легкостью меняла личины Лилит, Ульдиссиан рассудил, что и у этих, если они хоть в чем-то с ней схожи, вероятно, нашлась бы в запасе хоть тысяча разных обличий, а те, что высечены на стенах, надо думать, просто были особенно ими любимы.

В этот миг в ушах его зазвучал чей-то шепот, да только слов разобрать не удалось. Поколебавшись, Ульдиссиан сделал еще шаг вперед.

И тут в голове вспыхнул образ – образ прекрасной женщины с крыльями из… из языков пламени?

Лицо ее показалось знакомым, однако о том, что видел его все на тех же рельефах да осколке изваяния, Ульдиссиан догадался лишь чуть погодя. Тем не менее, ни одно из изображений не могло сравниться с этим мысленным образом… и Ульдиссиан понял, что даже видение явило ему всего-навсего тень ее истинной красоты. Не без опаски сделал он еще шаг… и перед его мысленным взором возникла другая картина. Рядом с крылатой женщиной появился мужчина – поразительной красоты, но обладавший абсолютно белой кожей и парой небесно-синих глаз без зрачков. Очень и очень разные, оба, однако ж, взирали друг на друга с глубочайшей нежностью.

В ушах снова зашелестел шепот, и снова Ульдиссиан ни слова не разобрал. Что последует дальше, он примерно себе представлял, но все же шагнул вперед еще раз.

И вновь в голове возник образ все той же неземной пары… только теперь крылатая женщина покоилась на земле, разорванная в клочья. Мужчина, лишившийся ног, с зияющей в спине раной такой глубины, что давно должен бы умереть, полз к ней. Из ран его струился зеленый гной, оскаленные зубы были остры, как у тех самых огромных речных ящериц. Охваченный бессильной яростью, мужчина лупил по земле кулаками, по его щекам текли слезы и, падая наземь, шипели.

Позади растерзанной пары высилось белое здание, накренившееся вбок точно так же, как и сейчас… но пока что при всех четырех этажах. Некая сила (как Ульдиссиан и подумал, когда только увидел руины) вмяла внутрь крышу, да еще раскрошила основание правой стены. Окрестным зарослям тоже не поздоровилось, только то были вовсе не джунгли: до катастрофы вокруг преобладал лес сродни тем, привычным лесам, что окружали родной Серам.

Наконец и это видение, продержавшееся куда дольше прежних, померкло. Мотнув головой, чтобы изгнать его окончательно, Ульдиссиан почувствовал, как тварь, с которой он вступил в противоборство, тянется за его спину… к Серентии.

Вспомнив, зачем шел сюда, Ульдиссиан принялся лихорадочно искать способ снова отвлечь ее на себя и по наитию устремил взгляд на древнее здание. Встряхнуть постройку так, чтоб задрожала, особых трудов не составило. Со стен тут же посыпались осколки камня.

Однако стоило ему только начать, незримая сила (точнее – ничем не замутненная ярость, иными словами ее и не назовешь) с маху швырнула его оземь. Вскрикнув от боли, Ульдиссиан понял, что упорства злонамеренной твари явно недооценил. В голове зазвучал вой и новые непонятные слова. Ко всему этому примешивалось чувство ужасной утраты, однако сейчас, под вражеским натиском, сочувствия к противнику оно не вызвало никакого. Понятия не имевший, чем мог навлечь на себя гнев духа (или кто он еще таков), Ульдиссиан хотел всего-навсего уберечь от него Серентию… да и себя самого.

Собравшись с силами, Ульдиссиан поднял голову. Сквозь слезы, навернувшиеся на глаза, окрестности выглядели зыбкими, туманными, словно морок. Казалось, в затянувшей все вокруг дымке виден и мужской силуэт – вне всяких сомнений, демон, – непреклонным, разгневанным стражем высящийся над руинами.

Еще миг – и страж протянул к нему исполинскую руку.

Дабы понять, что может случиться, если его рука сомкнется вокруг Ульдиссиана, никакого воображения не требовалось, и человек приготовился защищаться.

Однако великан тут же исчез, уступив место буйному граду сломанных сучьев, осколков камня и прочего мусора, оставшегося после того, как Ульдиссиан расчистил перед собою дорогу. Теперь вся эта масса со всех сторон полетела в него, и, как он ни сдерживал натиск, закручивалась в вихре все плотнее и плотнее. Острые кончики сучьев мелькали в воздухе у самого носа, летящие камни проносились перед глазами куда быстрее самой быстрокрылой из птиц, и каждый вполне мог раскроить ему череп. Даже земля под Диомедовым сыном ходила ходуном, тряслась, колыхалась, будто кто-то тянется к нему снизу…

Он требовал, чтоб душа демона отвязалась от всех, кроме него самого, и вот его желание сбылось в полной мере. Осталось только одно – уцелеть… если, конечно, удастся.

Но если он погибнет, демон наверняка снова пустится в погоню за Серентией! Следовало полагать, некогда, обезумев от гнева, демон этот вместо того, чтоб умереть окончательно, каким-то неведомым образом оставил в мире живых частицу себя самого. Теперь этой частице, очевидно, хотелось заменить Серентией погибшую возлюбленную.

Поползновениям призрака непременно следовало положить конец. Если уж против Ульдиссиана не сумел устоять столь могучий демон, как Люцион, то с этой-то демонической нежитью он тем более справиться должен.

С этими мыслями Ульдиссиан снова сосредоточился на развалинах. Казалось, они прямо связаны с демоном. С огромным трудом, шаг за шагом, двинулся он вперед, стараясь не замечать угрожающей близости летящих в него обломков – даже после того, как один из сучьев зацепил его лоб, оставив на коже небольшую, однако весьма ощутимую царапину. Не сводя взгляда с цели, сын Диомеда сморгнул залившую глаз кровь.