Текст книги "Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини"

– Уже поздно – вам пора идти.

В течение двенадцати месяцев Кларетта вызывалась во дворец несколько десятков раз. Каждая встреча продолжалась не более пятнадцати минут, во время которых они стояли у каменной оконной амбразуры пятнадцатого века, беседуя о книгах и музыке. Кларетта не анализировала свои чувства. Ей было вполне достаточно находиться с человеком, которого она идеализировала с детства.

В то время миллионы итальянцев испытывали похожее чувство. Муссолини так трансформировал Италию, как этого до него никто не делал, – во всяком случае, партийная пропаганда не уставала твердить об этом. За десять лет нахождения у власти он превратился в живую легенду – против его скептиков выступали реальные успехи: 400 новых мостов, включая мост Либерта, длиной четыре с половиной километра, соединивший Венецию с материком; 8000 километров новых дорог, которые постоянно поддерживали в рабочем состоянии 6000 рабочих; гигантский акведук, принесший жизнь в засушливые районы Апулии.

Он был человеком, задавшим темп двадцатому веку: поездка из Рима в Сиракузы длилась теперь пятнадцать часов вместо прежних тридцати. От Калабрии до швейцарской границы шестьсот телефонных станций обеспечивали устойчивую телефонную связь всей страны. Он покорил океан, отправив в плавание два могучих лайнера «Конте Россо» и «Рим». В августе 1933 года новый гигант «Император» пересек Атлантический океан за четыре с половиной дня. В июле того же года он стал хозяином неба, снарядив в исторический перелет Рим – Чикаго двадцать пять самолетов, ведомых министром авиации Итало Бальбо, которому вскоре было присвоено звание маршала авиации.

Он объявил войну криминалитету и мафии, заявив:

– Пять миллионов сицилийцев не должны более быть заложниками нескольких сот бандитов.

Мафия к тому времени уже превратилась в своеобразное зловещее братство, занимавшееся всеми уголовными делами от контрабанды до заказных убийств.

Муссолини назначил префектом Палермо Цезаря Мори, который начал беспощадную борьбу с мафией, преследуя ее представителей повсюду. Под его руководством было освобождено более миллиона голов крупного рогатого скота, угнанного бандитами, конфисковано 43 000 единиц огнестрельного оружия, арестовано 400 крупнейших мафиози, в числе которых был дон Вито Касцио Ферро, наводивший в течение тридцати лет страх на всю округу. Число убийств в Палермо резко сократилось с 278 до 25 в год.

Дуче культивировал заброшенные земли, решив двухтысячелетнюю проблему, с которой пытались бороться еще Нерон и Юлий Цезарь. Так, например, южнее Рима находился заболоченный район, занимавший территорию 180 000 акров, в котором с мая по октябрь обитали только дикие утки и другие птицы и который был рассадником малярии. Муссолини дал графу Валентино Орсолини Ценчелли, эксперту в сельскохозяйственных вопросах, три года на решение этой проблемы.

И граф выполнил свою задачу. Начав работы с 2000 тосканских рабочих, он увеличил их число до 25 000 и прорыл глубокие канавы по всей болотистой местности, обеспечив свободный сток воды. Ежедневно там в течение шести месяцев гремели до четырех тысяч взрывов, расчищавших землю от корневищ деревьев и зарослей, в которых гнездились москиты. Рабочим приходилось работать в антимоскитных масках, поскольку они носились там тучами. В ноябре 1932 года, по прошествии всего двенадцати месяцев с начала работ, на этих землях стали селиться первые фермеры, а через месяц дуче под грохот фанфар основал первый в этом районе город – Литторию.

Итог работы Ценчелли составил 400 километров дренажных канав, 600 километров новых дорог и 500 фермерских поселений. Через два года там уже насчитывалось 3000 фермерских хозяйств и два новых города – Сабаудия и Понтиния. За время работ погибло 59 человек.

«Будьте горды тем, что живете во время Муссолини», – говорилось в листовках, расклеиваемых на стенах и рассылаемых по домам.

Такое чувство и испытывала Кларетта, посещая дворец Венеция. Рядом с этим человеком она чувствовала себя как во сне, поэтому закрывала на все глаза.

Ни один итальянский правитель, утверждала пропаганда, не вникал столь глубоко в чувства и чаяния народа – от рождения людей и до самой их смерти. Кто, кроме Муссолини, обустроил 1700 летних лагерей для детей в горах и на море? Кто другой выделял ежегодно 1 600 000 фунтов стерлингов для дородовых клиник и 3 500 000 фунтов на пособия многосемейным? Кто дал итальянцам восьмичасовой рабочий день и кодифицировал страховые пособия для стариков, безработных и инвалидов? Только Муссолини, заявлявший на любых сборищах, что его целью является сильная Италия – «процветающая, великая и свободная».

Даже неудачные решения в сфере экономики выдавались партийными литературными поденщиками за последнее слово в области фашистской проницательности. Вопреки подсказкам финансовых советников, он поднял обменный курс лиры до девятнадцати лир за один доллар, что привело к росту государственного долга до 145 миллиардов лир в 1939 году. В целях установления контроля за производственными мощностями страны он основал корпоративное государство путем создания двадцати двух торгово-промышленных корпораций, представлявших интересы как работодателей, так и рабочих и служащих. По введенному положению ни один предприниматель не имел права расширить или закрыть свой завод или фабрику без разрешения государства. В то же время профсоюзы были лишены всяких прав, рабочим не разрешалось бастовать, зарплата урезалась декретами. Таким образом, корпоративное государство стало подобием египетских пирамид, загроможденных мумиями фашистской бюрократии.

В течение восьми лет, начиная с 1925 года, Муссолини вел битву за сельскохозяйственную продукцию, увеличив производство пшеницы в два раза – до семи миллионов тонн. Фрукты, масло и вино шли хорошо, а с падением мировых цен на пшеницу она пошла на продажу за полцены.

Стараясь увеличить численность населения, он возвел семью на пьедестал. Начиная с 1927 года три миллиона холостяков Италии были обложены налогом, приносившим государству один миллион фунтов стерлингов в год. Тем самым дуче подталкивал их к алтарю. Семейные мужчины имели преимущество при устройстве на работу и получали льготы на проезд трамваем и оплату газа. Кампания эта приняла даже своеобразную цирковую окраску – был введен день матери и ребенка, а при рождении седьмого отпрыска женщины награждались специально отчеканенной медалью. Милиция получила распоряжение отдавать честь беременным женщинам.

Вскоре Муссолини-человек был заменен нелепой легендой. Пресса печатала его фотографии во всевозможных видах и позах – верхом на коне, за управлением яхтой, в военной форме и высоких сапогах с отворотами или же босиком на пшеничном поле, а также при различных занятиях – за рулем спортивной машины, выступающего с речью перед толпой, тренирующего животных, играющего на скрипке. Его портреты появились на женских атрибутах для плавания и упаковках детского питания, а продавцы стали носить фашистские фески. Некоторые люди использовали его изображение в качестве амулетов. Беременные женщины ставили его портрет на ночные прикроватные столики и тумбочки, надеясь, что их младенец приобретет его качества, а особо ретивые уезжали в родильные дома поблизости от его родной деревни.

Вознесенный между небом и землей, как его охарактеризовал Папа Пий XI, он стал объектом паломничества. Некий старец прошел пешком с тачкой семьсот километров к месту ранения Муссолини во время войны, чтобы привезти ему бочонок воды из реки Пьяв. А двенадцатилетний паренек из Мерано прошел девятьсот километров босиком, чтобы только увидеть его. Один туринец, которого дуче обнял на какой-то церемонии, перестал умывать свое лицо. В Риччионе, где находилась его приморская вилла, истеричные женщины часами плавали в воде, чтобы только увидеть, как он входит в море.

Те, кто не мог видеть его во плоти, собирали реликвии дуче. В десятую головщину марша на Рим толпы людей молча собирались у носилок времен Первой мировой войны, на которых, как было сказано, его выносили с поля боя. В одной из гостиниц в горах, где он однажды обедал, положили в стеклянную витрину вилку, которой он ел спагетти. Цезаре Фраккари, один из фашистских лидеров, завтракавший с ним в траттории, был изумлен исчезновением стула, на котором сидел дуче, буквально через несколько минут, как он с него встал, что проделали охотники за сувенирами.

Богатые почитатели подносили ему в качестве подарков великолепные виллы с земельными участками, чучела орлов и других животных и птиц. Будучи в хорошем расположении духа, он как-то сказал Наварре:

– Если я отойду от дел, то всегда смогу открыть ларек на «блошином базаре».

В Сан-Ремо новый выведенный сорт гвоздики был назван в его честь, а горный пик Монблан переименован в Мон-Муссолини. В Лозанне хозяйка итальянской прачечной объявила себя новой мадам Сен-Жене:

– Если она стирала белье Наполеона, то я – белье Муссолини.

Такое могло вскружить менее слабую голову, чем у дуче. В первые годы его правления успех сопутствовал ему, и он вмешивался даже в мелкие вопросы. Когда, например, римский рыботорговец пожаловался, что местные власти не продлили ему торговую лицензию, Муссолини лично поехал к нему, чтобы снять этот вопрос. В другой раз, протянув какому-то бродяге крупную денежную купюру, дуче сказал бывшему с ним Итало Бальбо в качестве объяснения своего поступка:

– Если ты сам бывал голоден, то поймешь с одного взгляда голодного человека.

В те годы он позволял себе остроты, обращаясь к толпе. Так, на массовом митинге в Палермо, когда вышел из строя усилитель звука, кто-то из толпы крикнул:

– Громче!

Муссолини тут же отреагировал на выкрик, заявив:

– Обо всем этом вы прочитаете в завтрашних газетах.

Иногда его юмор становился довольно резким.

Фатально, но дуче стал постепенно верить публикациям прессы о себе. Если культ Муссолини стал возникать спонтанно, то теперь он раздувался целеустремленно, возвеличивая низкопоклонство. Массовые митинги с участием не менее пятидесяти тысяч человек ежедневно стали чуть ли не обязательным явлением, когда дуче, уперев руки в боки, выступал перед толпой с балкона своей резиденции во дворце Венеция.

– Черни нравятся сильные люди, – говаривал он. – Чернь все равно что женщина!

Койка, которую он занимал тридцать лет тому назад в казарме в Вероне, превратилась в святое место и была украшена бронзовым бюстом. Когда он появлялся на киноэкране, все зрители были просто обязаны приветствовать его стоя. Его однодневные визиты в Турин или Болонью обходились отцам этих городов не менее чем в шесть тысяч фунтов стерлингов, которые тратились на декорации, банкеты и фейерверки.

Он построил шестнадцать тысяч начальных школ, большинство из которых стали фашистскими семинариями. В каждом классе его портрет висел слева от распятия. На утренних молитвах ученики хором повторяли: «Я верю в величие дуче, создателя чернорубашечников, и Иисуса Христа, его духовного покровителя».

Ученикам задавались задачки, подобные такой:

– Если Муссолини получал пятьдесят шесть лир в месяц, будучи учителем, то сколько приходилось на один день?

В год, когда членство в фашистской партии стало обязательным для всех, дуче провозгласил:

– Массы обязаны подчиняться. Для них непозволительно терять время в поисках истины.

В палате депутатов, получившей прозвище «палаты пучка прутьев ликтора и корпораций», Муссолини восседал на подиуме выше своих коллег. Почти все старые его товарищи, обращавшиеся к нему на «ты» в дни марша на Рим, были, мягко говоря, спущены по лестнице вниз и занимали теперь посты, где не могли оказывать существенного влияния на политику. Дино Гранди, не боявшийся говорить ему правду, был назначен послом в Лондон; Луиджи Федерцони стал президентом сената; Итало Бальбо с поста министра авиации был отправлен в Ливию в качестве ее правителя; Альберто де Стефани, сбалансировавший бюджет страны в 1924 году, ушел на покой; Леандро Арпинати, бывший некоторое время заместителем министра внутренних дел, оказался как диссидент в ссылке на острове Липари.

– Муссолини теперь не нужны никакие советы, – с горечью говорил Арпинати в кругу своей семьи. – Ему требуются лишь аплодисменты.

Да и сам дуче признавал истину этих слов. Когда его спросили, почему он отослал Гранди в Лондон, Муссолини признался:

– Он слишком хорошо меня знал.

Близкие к нему люди отмечали, что даже на заседаниях большого совета Муссолини проявлял себя как тиран, проводя их целые ночи вплоть до рассвета и делая в начале их перекличку, во время которой каждый должен был вставать, как школьник, и отвечать «Здесь!». Если кто-либо давал оценку истинного положения дел, то рисковал тут же уйти в отставку. Однажды, когда один из старых дипломатов доложил ему о ходе Женевской конференции по отравляющим веществам, дуче спросил, какой же из газов является самым смертоносным.

– Воскурение фимиама, ваше превосходительство, – ответил тот. И был отправлен на пенсию.

Как ни странно, но такие лица узнавали о своей отставке в последнюю очередь. Характерен случай с министром образования Франческо Эрколе, известным поэтом в Катании на Сицилии. Сев в спальный вагон поезда, прибывавшего на Центральный железнодорожный вокзал в Риме, он не успел еще распаковать свои вещи для ночной поездки, как был вынужден вновь их упаковать, получив телеграмму: «Я принял вашу отставку. Муссолини».

Не многие из его окружения были удивлены, когда в 1933 году Муссолини посчитал, что стоит выше на голову любого государственного деятеля мира. В последнюю неделю января ему была вручена телеграмма из Берлина от Джузеппе Ренцетти, ставшего итальянским генеральным консулом, в которой он сообщал о приходе к власти в Германии нацистской партии.

– Завтра же, – предсказал дуче, – новым правителем там станет Адольф Гитлер.

Агостино Ирачи, начальник секретариата министерства внутренних дел, принесший ему эту телеграмму, осторожно спросил дуче:

– В интересах ли Италии, что Германия становится сильнее?

Дело в том, что в ноябре 1923 года Муссолини расценил попытку пивного путча в Мюнхене, организованную Гитлером, как «бестолковое действо глупых ребят».

Муссолини скептически посмотрел на него. Но если какое-то сомнение и пронеслось у него в этот момент в голове, он быстро его рассеял. Выпятив нижнюю челюсть, он ударил кулаком по крышке стола и выпалил:

– Идея фашизма овладевает миром. Я подсказал Гитлеру много хороших идей. И вот теперь он следует за мной.

Из всех вечеров в жизни Элизабет Церутти, жены итальянского посла в Германии, вечер в президентском дворце в Берлине был самым запомнившимся. Тогда были соблюдены все правила дипломатического протокола, но ей было непонятно, почему она и ее муж Витторио, стоявшие всегда в самом конце протокольного списка, вдруг 7 февраля 1933 года оказались в центре внимания. Вновь избранный канцлер Адольф Гитлер лично проводил ее на ужин дипломатического корпуса.

При мерцающем свете канделябров двести гостей приветствовал президент Веймарской республики восьмидесятишестилетний фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, стоявший опираясь на трость из черного дерева. Взгляд Элизабет обежал подиум, ища своего партнера, но там его видно не было.

Вдруг в дальнем углу помещения она увидела Гитлера, стоявшего одиноко, бледного, но спокойного. Он скрестил руки на смокинге, впервые им надетом, и бесстрастно смотрел на президента. Ей показалось, что он предоставил Гинденбургу возможность покрасоваться на виду у всех, прекрасно осознавая: угол, в котором он стоял, превратился в «один из кардинальных пунктов вселенной».

Когда Гитлер нагнулся, чтобы поцеловать ей руку, она вспомнила ночь 30 января – дату рождения Третьего рейха: факельную процессию, шедшую мимо ведомства канцлера, громкий топот кованых сапог, звериный триумф песни о Хорсте Весселе, рвавшейся из тысяч глоток. Идя к своему месту за столом, она почувствовала, что ее неприязнь усилилась.

– Следи внимательно за Гитлером, – наставительно шепнул ей муж, – и не пропусти ни одного сказанного им слова.

Задача была не из легких. За ужином Гитлер, кипя от ярости к тем, кто находился в оппозиции к его приходу к власти, не раз принимался говорить, держа нож и вилку в сжатых кулаках и сверкая бледно-голубыми глазами: «Отныне Германия станет великой державой, законные требования которой мир должен будет признать». С ужасом синьора Церутти заметила, что он даже трясся от неистовства. Голос его возвысился до истеричного крика, подобного тому, когда прачки наносят одна другой оскорбления.

Мысленно она сравнила его с Бенито Муссолини и назвала имя дуче.

Эффект оказался просто магическим. Глаза Гитлера сразу же смягчились, а голос принял более низкую и теплую окраску. Вот тут-то жена посла поняла, почему оказалась на месте для почетных гостей.

– Я слишком уважаю этого великого человека, – тихо сказал он ей, – чтобы обращаться к нему, не имея определенных позитивных результатов. Сейчас же положение изменилось, и я намерен с ним встретиться. – Невидящим взглядом он посмотрел на белую скатерть и сверкающий хрусталь и добавил: – Это будет самым счастливым днем моей жизни.

Было утро, созданное для поэтов и венецианцев. В пяти тысячах метрах под крылом «юнкерса» лагуна сверкала серебром, оттеняясь зеленью берега. Взглянув назад, личный пилот канцлера Адольфа Гитлера Ханс Бауэр отметил, что тот был взволнован прелестной картиной, открывшейся перед ними. Обратившись к своему пресс-атташе Отто Дитриху, он показывал знакомые ему по иллюстрациям исторические объекты – величественное здание храма Святой Марии, как бы выплывающее, подобно галеону, на всех парусах в большой канал, и сверкающие купола собора Святого Марка.

Бенито Муссолини, ожидавший их прилета на аэродроме Сан-Николо-ди-Лидо, был не в духе. В солнечное утро 14 июня 1934 года он впервые встречал Гитлера на итальянской земле и собирался серьезно с ним поговорить. Уже в течение нескольких месяцев нацисты в Австрии терроризировали клерикальное правительство канцлера Энгельберта Дольфуса. Стремясь к тому, чтобы Австрия оставалась независимым буферным государством, дуче не испытывал дружеских чувств по отношению к человеку, собиравшемуся аннексировать ее, – Адольфу Гитлеру, канцлеру и президенту, называвшему себя «фюрером».

Когда «юнкере» после приземления остановился, фашистские официальные лица пораскрывали рты от изумления. Черной военной форме Муссолини резко контрастировал дождевик немецкого фюрера цвета хаки с поясом, серый гражданский костюм и обычные кожаные ботинки. Стоило ему появиться в двери самолета, нервно поправляя фетровую шляпу, один из четырехсот репортеров услышал, как дуче тихо сказал хриплым голосом шефу своего пресс-бюро Джалеаццо Чиано:

– А он мне не нравится.

Это наложило своеобразный отпечаток на их двухдневную встречу. Муссолини снисходительно похлопал Гитлера по плечу, поприветствовав его по-немецки. Во время исполнения оркестром песни «Хорст Вессель» фюрер прошипел немецкому послу Ульриху фон Хасселю:

– Почему вы не посоветовали мне надеть военную форму?

Отношение Гитлера к Муссолини, высказанное им Элизабет Церутти восемнадцать месяцев тому назад, несколько изменилось. Хотя именно дуче показал ему дорогу к власти, продемонстрировав, как следует устранить парламент и заткнуть рот прессе, накинуть узду на народ и пересажать оппонентов, наконец, создать нелегальную армию, прибегнув к патриотическим лозунгам, его коробило пренебрежительное отношение к нему Муссолини, которое тот и не скрывал.

Первая их беседа в богато меблированном салоне дворца Стра окончилась к полному неудовольствию обоих диктаторов. Невзирая на то что говорил он на ломаном немецком языке, Муссолини отказался от переводчика, и беседа проходила за закрытыми дверями. Уже скоро послышались удары кулаком по столу и повышенные голоса с хорошо различимым словом «Австрия». Когда они вышли из салона, лица обоих были красными, как бы застывшими и недовольными.

В «Гранд-отеле», где остановился Гитлер, репортеры, собравшиеся на пресс-конференцию, встретили слова Джалеаццо Чиано, что встреча Гитлера с Муссолини прошла «в атмосфере полного радушия и сердечности», непристойно весело.

Гитлер постепенно начал понимать Муссолини, а того волновал не только вопрос независимости Австрии, но и его личные отношения с пятидесятиоднолетним Дольфусом, который ему нравился. В августе 1933 года он был со своей женою Альбиной у него в гостях на вилле в Риччионе. Они тогда хорошо отдохнули, катаясь на лодках, плавая и совершая прогулки на катерах.

– Я дам понять в Берлине, что Австрию следует оставить в покое, – заявил Муссолини и спонсировал два миллиона шиллингов Дольфусу на пропагандистскую деятельность.

В марте, когда Дольфус снова попытался получить поддержку в Риме, Муссолини признался своему сыну Витторио:

– Котел под бедным Дольфусом кипит, а Гитлер продолжает подбрасывать дровишки в огонь.

В это время Муссолини одолевали и личные проблемы. Через несколько дней в июне Кларетта Петаччи собиралась выйти замуж за своего лейтенанта. И дуче уже попрощался с ней, сказав:

– Ну что же, малышка, вы уходите, и я больше вас не увижу. Будьте счастливы.

Он не сожалел, что их отношения оставались платоническими, поскольку уважал ее молодость и искренность. Но признался себе, что ему будет ее не хватать, как и ощущения молодости, которое она ему давала.

Мысли его опять возвратились к Гитлеру. Он не простил тому, что фюрер не последовал его совету весной 1933 года, переданному через посла Церутти, и не внял предупреждению:

– Антисемитский вопрос повернет врагов Германии, включая и ее собственных христиан, против Гитлера.

Вначале фюрер воспринял слова посла довольно спокойно, однако тут же взорвался, заорав:

– Разрешите мне считать, что Муссолини ничего не понимает в еврейской проблеме! Имя Гитлера будет везде произноситься с признательностью, как имя человека, стершего с лица земли еврейскую чуму.

Когда же барон Константин фон Нойрат, министр иностранных дел Германии,[1]1
  В 1932–1938 годах. (Примеч. авт.)


[Закрыть] попытался тайно убедить дуче публично заклеймить точку зрения Гитлера, он ничего предпринимать не стал, не желая показывать миру, что нашелся человек, проигнорировавший его мнение.

На этот раз дуче решил показать гостю его малую значимость. В пятницу, во время парада в честь Гитлера, тот простоял в одиночестве на плацу более получаса, дожидаясь Муссолини. Когда дуче появился и оркестр заиграл, глаза у фюрера расширились от удивления – и было отчего. Мимо трибуны ряд за рядом проходили отряды фашистской милиции – шагая не в ногу, небритые, в потрепанной и неряшливой одежде (таково было распоряжение дуче).

Но это было еще не все. Муссолини приказал собрать на площади Сан-Марко беснующуюся толпу, демонстрирующую великое будущее Италии, на которую из окна смотрел Гитлер. За обедом в гольф-клубе «Лидо» в чашку с кофе Гитлера была насыпана соль. По протоколу была предусмотрена поездка на катере по каналам для показа Гитлеру достопримечательностей города, но она проведена не была. В свою очередь, цитируя собственное сочинение «Майн кампф», Гитлер заявил, что у всех средиземноморцев в жилах течет негритянская кровь.

Во время вечернего приема фюрера Муссолини, не дожидаясь конца, бесцеремонно ушел, считая, что и так выполнил свой долг. Канцлер должен возвратиться в Германию, зная мнение дуче о себе и понимая всю серьезность вопроса об Австрии.

– Это – горилла, – сказал Муссолини конфиденциально некоторым партийным боссам, – и должен получить урок.

Генералу Пьетро Бадолио, начальнику генерального штаба армии, он заявил язвительно:

– Он просто варвар… граммофон с семью пластинками.

Зная об этих высказываниях, Джалеаццо Чиано решил, что они должны дойти до Гитлера. Он считал себя политическим деятелем и пытался воспользоваться положением зятя самого дуче.

Посасывая через трубочку томатный сок – излюбленный напиток года, – он, сидя, в баре гостиницы «Даниэли», небрежно произнес, обращаясь к любознательным репортерам:

– Гитлером овладела навязчивая идея превентивной войны в Европе. А знаете ли вы, как его называет дуче? Чингисханом нового типа.

На столе перед Витторио Муссолини стояли остатки завтрака – несколько ломтиков апельсина, кусочек сыра, недопитая чашка крепкого кофе. Сквозь прикрытые жалюзи окна виллы Риччионе до него доносились звуки Адриатики – плеск волн, шорохи ветвей пальмовых деревьев. Девятнадцатилетний сын дуче собирался пойти на пляж.

Какая-то автомашина на большой скорости подъехала к дому и резко затормозила. Вытирая салфеткой губы, Витторио поспешил к двери. Его родители уехали, и их возвращения он ожидал не ранее наступления темноты. Но тут в дверь вошла Рашель, а за ней показались широкие плечи отца. С побелевшим лицом, прижимая костяшки рук ко рту, она произнесла:

– Сегодня утром они убили Дольфуса.

Всего полторы недели тому назад жена Дольфуса Альвина с двумя детьми – Рудольфом четырех лет и Эви шести лет – поселилась в вилле по соседству, которую для них снял Муссолини. Завтра к ним должен был присоединиться сам канцлер. Бенито размышлял, как сообщить ей о случившемся.

Закрывшись в своем кабинете, дуче попытался проанализировать известные ему факты. Первый тревожный сигнал пришел от Ойгенио Морреале, начальника венского бюро «Иль Пополо д'Италиа». Ночью он услышал передачу, что Дольфус более не канцлер и что нацисты захватили радиостанцию. Утром он сразу же поспешил в итальянскую дипломатическую миссию, опасаясь, что Дольфус уже мертв. Еще накануне Морреале встречался с канцлером, и тот сообщил ему, что собирается повезти в подарок Муссолини путеводитель по Вене, изданный в восемнадцатом веке на итальянском языке. У него в ушах еще звучали слова Дольфуса:

– Моя семья находится там, у вас. Малыш уже начал говорить по-итальянски, спросив в разговоре по телефону, скоро ли я к ним приеду.

Хотя миссия и не располагала точными сведениями, оттуда позвонили в Рим заместителю министра иностранных дел Фульвио Сувичу. Было высказано предположение, что Дольфус находится в заложниках у нацистов. Будучи не в состоянии связаться с дуче, Сувич позвонил генералу Федерико Байстроччи, заместителю военного министра. Не говоря лишних слов, он сообщил ему:

– В Вене происходят трагические события. Уверен, когда мы свяжемся с дуче, он тут же отдаст приказ о мобилизации.

Муссолини сидел с мрачным лицом. У него не было никаких иллюзий. Он слишком хорошо знал Адольфа Гитлера. Через две недели после их встречи в Венеции фюрер, проведя кровавую операцию «Ночь длинных ножей», ликвидировал руководство штурмовых отрядов, которые, по сути дела, привели его к власти. Узнав об этом, Бенито сказал Рашель:

– Он более безжалостен, чем даже Аттила, и без малейших колебаний убил своих товарищей, помогавших ему в захвате власти. Это все равно если бы я отдал приказ убить Гранди и Боттаи…

В четыре часа пополудни на Адриатике разыгрался шторм. Над морем нависла белая пелена дождя. Муссолини стоял у телефона, запрашивая последние известия. Стало уже темнеть, когда он узнал трагическое: Дольфус умирал. В час ночи нацисты, переодевшись в форму австрийской армии, ворвались в здание ведомства канцлера в Вене. Канцлер находился в большом зале, где в 1815 году на Венском конгрессе был подписан мир по окончании наполеоновских войн. Девять человек проникли туда, а когда Дольфус попытался скрыться, выстрелили, ранив его в горло.

Канцлер умирал медленно. В течение трех часов он лежал на диване в соседнем помещении, истекая кровью, но никакой помощи ему оказано не было. Совсем ослабев, он прошептал, обращаясь к своим служителям:

– Ребята, вы всегда ко мне хорошо относились… Я желал только мира. Да простит Бог заблудших.

Муссолини стал действовать быстро и решительно. Он знал, что в Баварии на границе с Австрией был сосредоточен так называемый австрийский легион, состоявший из нескольких тысяч человек, готовый оккупировать Австрию в любой момент, ожидая только одобрения Гитлера. Поэтому он отдал приказ о введении повышенной боевой готовности войск. Четыре дивизии – почти сорок тысяч человек – могли немедленно выступить на Бреннерский перевал. Всю ночь на границе с Австрией был слышен грохот танков и топот сапог итальянских войск, занимавших боевые позиции.

– Пусть попробуют сунуться, – с угрозой произнес дуче. – Мы покажем этим господам, что с Италией шутки плохи.

И этого было достаточно. К полуночи Гитлер отступил. Германская официальная пресса уже не трезвонила о падении Дольфуса, а его смерть рассматривалась как внутриавстрийская проблема. Путч оказался преждевременным, и фюреру пришлось набираться терпения и выжидать лучших времен, учитывая твердую позицию Италии в вопросе о независимости Австрии, не говоря уже о Франции и Великобритании.

Что касается жены Дольфуса, то Бенито хотел было отложить визит к ней до утра следующего дня, но Рашель настояла, и они поехали к Альвине, несмотря на проливной дождь.

Задача Муссолини была не из легких. Альвина, устав за день, уже легла спать, но по звонку в дверь быстро спустилась по лестнице. Поскольку Рашель не знала немецкого языка, Бенито сообщил Альвине, что канцлер «серьезно ранен». Рашель же крепко ее обняла, как это обычно делают женщины.

По отрывистым фразам дуче и поведению Рашель та поняла кошмар случившегося и громко зарыдала.

Женщины тесно прижались друг к другу, Муссолини же стоял в стороне молча и, как сказал позже Сувичу, «чувствуя себя беспомощным и одиноким».

Вся семья сидела за столом молча – Рашель, Витторио, Бруно, Романо и Анна Мария. Как загипнотизированные, они смотрели, как отец, сидевший во главе длинного стола, управлялся вилкой с длинными желтого цвета макаронами. Было уже одиннадцать часов вечера, время отхода ко сну малышей давно прошло, но об этом никто не вспоминал.

Как бы почувствовав на себе взгляды семьи, дуче, поднеся вилку ко рту, задержал руку и произнес слова, которые Витторио запомнил на всю свою жизнь:

– Сейчас, как мне кажется, наступил конец мирного периода в Европе. Хорошие речи о благоразумии и спокойствии уже ничего не значат. Нужно побеспокоиться о хорошем оружии.

Было час пополудни 24 июня 1935 года. До официального обеда в «Эксцельсиор-отеле» оставалось пятнадцать минут. Молодой дипломат Марио Панза обеспокоенно сказал Муссолини:

– Мы можем опоздать, ваше превосходительство. Вы не успеете переодеться за пять минут.

На дуче были белые парусиновые брюки, рубашка с открытым воротом и теннисные туфли на босу ногу. В ответ он хрипло рассмеялся и сказал: