Текст книги "Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини"

– Ты думаешь, я буду переодеваться из-за этого парня? И не подумаю. – Нахлобучив старенькую твидовую кепку, коротко бросил: – Пошли.

Обеспокоенный Панза последовал за ним. Он знал, что имел в виду Муссолини, и был готов отдать свою годовую зарплату, чтобы только избежать этого обеда. Если год назад дуче решился унизить Адольфа Гитлера в Венеции, то сейчас он собирался сделать это по отношению к британскому министру без портфеля тридцативосьмилетнему элегантному Роберту Энтони Идену.

Как и большинство сотрудников министерства иностранных дел, Панза знал, что между ними были натянутые отношения. Используя ту же тактику, что и с Гитлером, дуче заставил Идена прождать около часа до их встречи.

– Я сыт по горло этими англичанами, считающими, что весь мир должен им кланяться, – заявил он тогда.

Когда же их переговоры были прерваны, и Иден уехал, Муссолини отреагировал на это, сказав:

– Никогда не видел дурака, одетого более изящно. В свою очередь, в британском посольстве Иден охарактеризовал его словами:

– Он не джентльмен.

На этот раз миссия британского дипломата была на первый взгляд рутинной – обмен мнениями по текущему англо-германскому морскому соглашению. Но Муссолини знал истинную причину визита Идена от агентов своей секретной службы, хорошо потрудившихся ночью в британском посольстве: удержать его от войны против последнего независимого королевства Африки – Абиссинии.

С точки зрения дуче причины для этого были вполне обоснованны. Ему надо было получить опорный пункт в Африке, сделав вызов Лиге Наций, и в то же время стереть позор битвы при Адове, произошедшей тридцать девять лет назад, когда абиссинские войска устроили побоище, разгромив восьмитысячную итальянскую армию. К тому же ему хотелось разрешить растущую проблему безработицы. Еще в январе его новый министр финансов, всегда улыбающийся граф Паоло Таон ди Ревель, перевел экономику страны на военный лад, сократив импорт, понудив держателей иностранных ценных бумаг конвертировать их в государственные облигации и боны, ограничив биржевые дивиденды шестью процентами и запретив экспорт итальянской валюты.

Муссолини уже предупредил англичан, что не потерпит их оппозиции. В качестве эмиссара он использовал в первый и последний раз свою дочь Эдду при ее поездке в Лондон.

– Если они станут противодействовать нашей политике, начнется война, – наставлял он двадцатипятилетнюю дочь.

И Эдда на обедах и званых вечерах проводила его идею.

– Так считает мой отец, – заявила она представителю министерства иностранных дел сэру Роберту Уанзиттарту.

Даже Иден не тешил себя иллюзиями в отношении задачи, стоявшей перед ним. Во время приема накануне его отъезда Эдда прямо сказала ему:

– Для чего вы едете в Рим, мистер Иден? Вы же знаете, что не нравитесь моему отцу.

По дороге в «Эксцельсиор-отель» Муссолини сказал возбужденно:

– Этот болван в элегантном костюме! Хоть я и сын кузнеца, но знаю, как себя вести.

Визит Идена был для дуче очередным примером традиционного британского вероломства. Два месяца тому назад в Стрезе, на озере Маджиоре, британские, французские и итальянские государственные деятели собрались за круглым столом с главной задачей – осудить создание Германией национальной армии и военно-воздушных сил в нарушение Версальского договора. Абиссинский вопрос не стоял на повестке дня, хотя в декабре 1934 года в стычке между абиссинским и итальянским отрядами в районе Валвала погибли тридцать два итальянских солдата. Муссолини тут же потребовал компенсации в сумме двадцати тысяч фунтов стерлингов, официального извинения и отдачи салюта итальянскому флагу. Для любого здравомыслящего государственного деятеля следующие шаги были очевидны.

За несколько недель до Стрезы Муссолини решил прощупать англичан. Итальянскому послу в Лондоне Дино Гранди была направлена депеша с задачей прояснить два вопроса. Готовы ли британцы дать Муссолини зеленый свет в Абиссинии? И как они поддержат дуче в вопросе гарантии независимости Австрии при преемнике Дольфуса Курте фон Шушинге?

При ближайшей же оказии Гранди поднял эти вопросы в беседе с английским премьер-министром Рамзаем Мак-Дональдом.

– Англия, – пояснил Мак-Дональд, – подобна леди. Она любит энергичных мужчин, предпочитая, однако, чтобы дела делались благоразумно и осторожно – не публично. Проявите тактичность, и с нашей стороны никаких возражений не будет.

События в Стрезе подтвердили это. Хотя сэр Джон Симон, министр иностранных дел, и привез с собой экспертов по Абиссинии, они молчали. В ресторане под открытым небом неподалеку в тот же день между столиками прошли продавцы газет, предлагая свежий номер «Корьере делла Сера», в которой крупными буквами был набран заголовок: «Итальянские войска проследовали через Суэцкий канал!» В пути находилось более 200 000 солдат, 50 000 мулов и вьючных лошадей и 10 000 автомашин.

Однако британская делегация на это никак не отреагировала. Муссолини полагал, что получил тем самым негласное одобрение своих действий.

Но по Австрии поддержка ему оказана не была.

– Не могу же я один совершать марши войск к Бреннерскому перевалу, – попытался он протестовать.

Мак-Дональд ответил ему на это, что Австрия – созревший плод и готова упасть в подол Германии. Французский премьер-министр Пьер Лаваль высказался в том плане, что это касается в первую очредь интересов Италии. В заключение конференции союзники заявили о необходимости сохранения мира в Европе, и дуче воспользовался последним шансом, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

– В Европе, – повторил он дважды.

Он опасался, что будет поставлен вопрос об исключении Италии из Лиги Наций. Но никто по этому поводу не сказал ни слова.

Вспоминая об этих событиях, Муссолини ехал на встречу с Иденом. Тот, одетый с иголочки, несмотря на жару, даже бровью не повел, увидев странное одеяние хозяина. На лицах ряда гостей появилось удивление. Даже сэр Эрик Друммонд, британский посол, бросил на дуче взгляд с комическим испугом.

Когда гости молчаливо заняли свои места за длинным столом, Муссолини сел на свой стул, повернувшись спиной к Идену.

От Дино Гранди дуче знал о последних событиях в Англии. Проведенный опрос населения там показал, что более десяти миллионов британцев высказались за введение экономических санкций против агрессора. Новое правительство, пришедшее к власти немногим более двух недель назад, во главе с премьер-министром Стенли Болдуином, не могло полностью проигнорировать мнение половины электората. Этим и объяснялся приезд Идена, который должен был попытаться достичь компромисса – умиротворить дуче и оставить Италию в Лиге Наций. Предполагалось передать Муссолини большую часть пустыни Огаден, примыкавшей к итальянскому Сомали, и британский порт Сойла в Аденском заливе, куда все равно можно было добраться только на верблюдах.

Муссолини, под управлением которого к тому времени находилось сто тысяч квадратных миль Сахары, сказал с возмущением:

– Я ведь не коллекционирую пустыни.

Приказав принести карту Африки, дуче показал Идену свои претензии к Абиссинии: города Адова и Аксум на севере с прилегающими землями, полосу территории, которая соединила бы удерживаемую итальянцами Эритрею и Сомали, и роспуск абиссинской армии.

– Если я начну войну, – предупредил он Идена, – название «Абиссиния» исчезнет с карт.

Иден колебался, полагая, что вряд ли Хайле Селассие, император Абиссинии, согласится на эти требования, и снова предложил Муссолини отказаться от своей затеи.

– Уже поздно, – раздраженно ответил дуче. – Я должен действовать.

Отобедав, Муссолини отошел в дальний угол зала и стал разговаривать с каким-то мелким чиновником, не обращая внимания на присутствие Идена. Сэр Эрик Друммонд, подойдя к Марио Панзе, попытался разрядить обстановку. Совсем некстати в одной из недавних газет была опубликована статья, посвященная Идену, в которой говорилось: «Хотя мистер Иден и может читать Гомера в оригинале, он не понимает Муссолини даже с переводчиком».

Муссолини холодно и молчаливо выслушал подошедшего Панзу. Затем, засунув руки в карманы брюк, резко сказал:

– Расстояние между нами одинаковое. Если он хочет переговорить со мной, пусть подойдет.

Панза удалился, поскольку говорить больше было не о чем.

Всю ночь, час за часом, грузовые автомобили шли вперед, продвигаясь по основной дороге из Асмары, что в Эритрее, в глубь страны. Порывы ветра били песком в стекла кабин. Мрачные водители вели машины, закутав рот и нос носовыми платками, пытаясь защититься от коричневой, мелкой, как тальк, песочной пыли. Еще до наступления темноты все дороги были забиты колоннами войск. По обе стороны основной дороги тут и там виднелись бивуаки. Тысячи мулов и вьючных лошадей тащили свою поклажу, в промежутках между обозами шли конная артиллерия и танки.

В походе из Рима на Аддис-Абебу, начавшемся 3 октября 1935 года, принимали участие и ветераны, вспоминавшие марш на Рим, совершенный тринадцать лет назад.

В небольшой хижине, сложенной из камней, в пятнадцати километрах от границы с Абиссинией генерал Эмилио де Боно проводил совещание своего штаба. На столе были разложены карты, освещаемые скудным светом свечей. На дороге, проходившей в километре оттуда, не было видно ни огонька, хотя по ней шли тысячи людей. В шестидесяти километрах левее плато был сосредоточен 1-й армейский корпус генерала Сантини, численностью 35 000 человек. Местность там была гористой, с высотами до 3000 метров, так что солдатам приходилось впрягаться вместе с мулами, чтобы протащить артиллерию. В центре продвигалась колонна генерала Пирцо Бироли – до 40 000 солдат и офицеров, шедшая на Энтисцию. Справа находился 2-й армейский корпус генерала Маравигны, следовавший на Адову.

Было 4.50 утра. Горизонт на востоке стал сереть, приобретая розовый оттенок. Стали видны силуэты шоколадно-коричневых гор Данакиль. Штабные офицеры в серо-зеленой форме смотрели в ту сторону, покуривая и перебрасываясь отдельными фразами вполголоса. Некоторые прикладывались к фляжкам с коньяком. В абсолютной тишине были слышны лишь щелканье телеграфных аппаратов да пение какой-то птички.

Генерал де Боно ждал этого момента уже три года. Осенью 1932 года после скандала в связи с Маттеотти он не был назначен, как это ожидалось, министром колоний, но обратил внимание Муссолини на Абиссинию.

– Если там начнется война и вы посчитаете меня достойным этого, – добавил он с пафосом, – я мог бы возглавить руководство боевыми действиями.

К радости де Боно дуче согласился. «Разве в свои шестьдесят шесть лет он был слишком стар?»

– Еще нет, – ответил Муссолини, – к тому же нельзя терять время.

И де Боно времени не терял. Весной 1933 года он вызвал в Рим подполковника Витторио Ругеро, военного атташе итальянской миссии в Аддис-Абебе. Назад тот возвратился с карманами набитыми не только лирами, но и тяжеловесными серебряными талерами Марии-Терезии. Главная задача его, как шефа вновь созданного политического бюро, заключалась в подкупе недовольных Хайле Селассие племенных вождей.

В конце 1934 года де Боно прибыл в эритрейский порт Массауа в качестве верховного комиссара по делам Восточной Африки. Истинная цель его миссии держалась в секрете. В регионе было явно недостаточно важных в военном отношении воды, продовольствия, коммуникаций и дорог. Поэтому он начал строительство стопятидесятикилометровой дороги из порта до города Асмары, находившегося на границе с Абиссинией, использовав местную рабочую силу, поскольку доставка сюда итальянских рабочих могла бы вызвать подозрение.

30 декабря 1934 года Муссолини подписал секретный приказ о подготовке к войне, отпечатанный всего в пяти экземплярах. Его план заключался в начале военных действий осенью, как только в Африке окончится сезон дождей. Предусмотрев возможность демарша англичан, которые могли закрыть Суэцкий канал, он приказал генералу создать трехлетние запасы продовольствия и военного снаряжения. Людской контингент проблем у него не вызывал.

– Вы запрашиваете три дивизии к концу октября, – написал дуче генералу. – Я намерен послать вам десять.

Дуче собирался представить войну как волеизъявление народа, поэтому пять дивизий должны будут состоять из чернорубашечников, чтобы обеспечить триумф фашизма.

Не только де Боно, но и командующий объединенной группировкой войск генерал Родольфо Грациани убедили Муссолини начинать боевые действия без официального объявления войны. Приказом на наступление должна была послужить телеграмма от дуче со словами: «Ваш доклад получен».

29 сентября Муссолини назначил час икс на 3 октября.

Для военных корреспондентов, расположившихся на отрогах гор Коатит, все было непривычным. Истекали последние минуты до начала вторжения. В 4.55 они подготовили первый бюллетень, состоявший всего из шести слов: «В 5 часов утра итальянцы вторглись в Абиссинию».

Проснувшийся мир прочтет в газетах о начале еще одной войны. На вершинах гор засверкали гелиографы. Авиационные наводчики стали поспешно выкладывать красными и белыми полотнищами целеуказания для бомбардировщиков «капрони», готовившихся нанести удар по Адове. В движение пришли танки, колонны людей, мулов и автомашин двинулись вброд через реку Белеза. До наступления темноты войска должны были занять две тысячи квадратных миль абиссинской территории.

Де Боно и начальник его штаба стали медленно спускаться с плато, не говоря друг другу ни слова. В полевые бинокли им были видны серо-зеленые фигуры, преодолевавшие довольно широкую, но мелкую Белезу, держа винтовки высоко над головами. Постепенно стали слышны звуки песни, с которой ветераны совершали в свое время марш на Рим.

9 мая 1936 года Бенито Муссолини объявил о рождении второй Римской империи. За четыре дня до этого генерал Пьетро Бадолио, сменивший де Боно, вошел во главе двадцатитысячной армии в заросшую эвкалиптами столицу Абиссинии Аддис-Абебу. Император Хайле Селассие бежал, в стране царил хаос, соперничавшие вожди племен выясняли свои отношения друг с другом. Потеряв тысячу шестьсот человек убитыми, дуче войну окончил.

Вместе с сорока пятью миллионами итальянцев римляне ждали этого момента семь месяцев. Когда, наконец, поступило это известие, все высыпали на улицы, повсеместно стали раздаваться звон колоколов церквей, гудки сирен и клаксонов автомашин. Толпы людей направились к дворцу Венеция. Скоро огромная площадь перед дворцом стала переполненной, а люди все шли.

Муссолини знал, что они за него. С того дня, когда все пятьдесят стран, входящих в Лигу Наций, за исключением Австрии и Венгрии, проголосовали за бойкот войны и введение санкций против Италии, народ сплотил свои ряды. Итальянцы понимали, что им отказывалось в месте под африканским солнцем.

По всей стране прокатилась волна солидарности с Муссолини. Крестьяне шли за триста километров, чтобы подписать петиции. Политические ссыльные возвратились по домам и тоже стали поддерживать режим. Интеллектуалы, такие, как философ Бенедетто Кроче и бывший премьер Виктор Орландо, публично предложили «патриотическую поддержку» отечеству.

Подобное наблюдалось во всех слоях общества. Владельцы ресторанов ввели два дня в неделю без мяса и повытаскивали запылившиеся рецепты приготовления пищи времен Первой мировой войны или же придумывали новые, типа «супа санкций». Джазу, иностранным духам и даже словам был объявлен бойкот. Площадь Спагна была переименована в площадь генерала де Боно, а бар Идена закрыт. В магазинах игрушек появились фигурки итальянских и абиссинских солдат. Домохозяйки, следуя примеру королевы Елены, стали сдавать в партийные штабы золотые кольца и драгоценности на нужды отечества, что дало государству 16 миллионов фунтов стерлингов.

Сам Муссолини внес в казну более двух с половиной тысяч килограммов золота из числа преподнесенных ему в различное время даров. На время войны он даже отказался от женщин.

В 10.33 вечера инстинкт дуче подсказал ему, что надо выходить на люди, и он вышел на ставший уже знаменитым балкон. На площади послышались восторженные крики, которые слились с салютом двадцати одного орудия.

Усиленный микрофоном голос его прозвучал с пафосом:

– …Чернорубашечники революции, итальянские мужчины и женщины в стране и за рубежом, слушайте меня внимательно… Италия наконец-то стала империей… фашистской империей.

Далее он заявил, что титул императора Абиссинии отныне будет принадлежать королю Виктору-Эммануилу и перейдет к его наследникам. Эту империю итальянский народ создал своей кровью.

Не многие люди, кроме самого Муссолини и генералов, знали о тех тяготах, которые пришлось переносить войскам в этой войне. Продвигаясь на девяностокилометровом фронте, 35 000 саперов были вынуждены построить 13 мостов и уложить 600 километров новых дорог. В амуниции, весившей более 25 килограммов, они карабкались по скалам, подвергаясь атакам термитов, пехота помогала мулам при форсировании рек – при температуре выше 50 градусов по Цельсию. Труднее всего приходилось танкистам, когда броня нагревалась так, что невозможно было дотронуться до нее рукой. Войска шли по землям, где еще не ступала нога белого человека, получая в день не более одного литра воды. Однако благодаря принятым мерам профилактики только 600 человек пострадали от тропических болезней.

Против 400 итальянских самолетов Хайле Селассие мог выставить всего 13, из которых только восемь, да и то невооруженных, смогли подняться в воздух. Из его двухсотпятидесятитысячного войска только одна пятая часть была оснащена современным оружием. Действиям Бадолио, применившего на флангах даже иприт – так называемый «горчичный газ», от которого пострадали тысячи местных жителей, абиссинцы не могли противопоставить ничего.

В ночь на 9 мая Муссолини конечно же ничего об этом не говорил. В его словах звучал лишь триумф. Достигнув апогея своей речи, он выкрикнул слегка охрипшим голосом, ошеломившим всю Италию:

– Поднимите вверх знамена, вытяните вперед руки, проникнитесь пафосом момента и затяните песню в честь империи, вновь возрожденной через пятнадцать столетий на судьбоносных холмах Рима!

Затем в присущей ему манере он обратился к аудитории:

– Будете ли вы достойны этой империи?

Хор голосов подобно урагану пронесся над площадью:

– Да, да, да!

В этот момент город, казалось, сошел с ума. Тысячи людей принялись выкрикивать:

– Дуче, дуче, дуче!

Августейший правитель Рима, принц Пьер Колонна, присоединился к ликующей толпе. В автомашине, припаркованной в боковой улице, сидела Рашель, слушавшая выступление мужа по портативному радиоприемнику. В горле ее стоял комок: ее сыновья Витторио и Бруно, а также зять Джалеаццо Чиано были летчиками на этой войне. На вилле Ада, в четырех километрах от города, в своей личной резиденции, король почувствовал, как у него задрожали ноги, и был вынужден присесть. В этот момент, став императором, он простил Муссолини все мелкие нападки и проявленное неуважение.

Настоящим триумфатором был дуче. За истекшие девять месяцев он одержал победы над всеми своими противниками, в том числе и над Энтони Иденом, поставившим в Лиге Наций вопрос о применении санкций к Италии и прекращении поставок ей оружия и столь необходимой для ведения войны нефти, а также выделения денежных средств. Но Лига, опасаясь отхода Муссолини от женевских соглашений, воздержалась от этого. Он взял верх и над Адольфом Гитлером, чьи агенты тайно поставили абиссинцам 16 000 винтовок и 600 пулеметов в надежде, что слабая Италия не сможет в дальнейшем противодействовать ему в вопросе об Австрии. Как отметил Джон Гантер, он стал «гениальным человеком современности, головорезом, который смог преодолеть сложнейшие комбинации всех ренегатов».

С лицом не выражавшим никаких эмоций он смотрел на море лиц, опершись руками на каменную балюстраду балкона, освещенный яркими огнями. Время близилось к полуночи, но толпа не отпускала своего идола, сорок два раза вызывая его снова и снова на балкон.

За спиной Муссолини стоял сорокасемилетний Ачилл Старасе, бывший уже четыре года секретарем партии, человек с полным отсутствием юмора, говоривший только «да» и занимавшийся специальными упражнениями, чтобы усилить крепость рукопожатия. Рядом с ним находился еще один иерарх, произнесший в адрес дуче:

– Он подобен Богу.

Старасе на полном серьезе, без малейших колебаний заявил:

– А он и есть Бог.

Синьоре Джузеппине Петаччи казалось, что лестнице не будет конца. Но и она уже почувствовала ауру дворца Венеция, куда даже Папа и король посылали свои указы для согласования. Помпезность самого здания, стража с серебряными и красными нашивками усиливали впечатление величия. Сегодня, будучи вызвана на аудиенцию к человеку, только что объявившему о создании империи, она испытывала трепет.

Прошло три года с того времени, когда мать Кларет – ты впервые увидела Муссолини. Выйдя замуж в июне 1931 года, Кларетта около года не поддерживала никаких контактов с дуче. Времени было вполне достаточно, чтобы и она, и лейтенант Федеричи стали испытывать разочарование в семейной жизни. Между ними начались частые ссоры даже в общественных местах, за которыми следовали слезы и кратковременное примирение. Попытавшись наладить отношения, она даже поехала с Федеричи к месту его новой службы в Восточной Африке, но вскоре возвратилась в родительский дом, решившись на развод с мужем.

Приехав в Рим, она трижды побывала во дворце Венеция. Муссолини вел себя как прежде. И вот он вызвал ее мать к себе на прием.

Муссолини ожидал ее в черной форме главнокомандующего милицией, стоя неподвижно в своем кабинете. Но вдруг быстрыми шагами пошел ей навстречу, отчего сердце старой дамы забилось быстрее.

И тут она увидела, что лицо его было бледным. «Богоподобное» существо нервничало под стать молодому клерку, испрашивавшему разрешение своего босса на увеселительную поездку.

– Синьора, – сдерживая волнение, произнес дуче, – даете ли вы мне свое разрешение любить Клару?