Текст книги "Ночь без конца"

Глава 13

Где же, черт побери, машина Хиллари?

В мастерской. Может, арестовали из-за неисправных тормозов или каких-то других неполадок. Или кто-то ее украл. А может, одолжила подруге.

А может, Господь Бог решил сыграть со мной злую шутку и унес на небеса эту чертову машину?

Как бы там ни было, но я не смог ее найти.

Поэтому сейчас я сидел на диване в гостиной и шевелил мозгами.

Во-первых, я хотел выбраться из этого квартала. Во-вторых, выследить девчонку и сделать это раньше других. Но больше всего я хотел, чтобы меня не поймали копы.

Если это случится, я покойник.

Не потому, что они могли просто пристрелить меня на месте и глазом не моргнув. Ничего подобного Что бы ни говорили о департаменте полиции города Лос-Анджелеса, они никогда не убивают или не избивают людей просто так. Если ты не оказываешь сопротивления, арест производится без лишней грубости.

Другое дело, что мне придется их спровоцировать.

Если я начну стрелять, они ответят тем же.

Понимаете, главное правило нашей небольшой группы состоит в том, чтобы не сдаваться живыми. Причина проста: попавший в лапы фараонов мог выдать других.

А кто хочет, чтобы его выдавали?

Поэтому никто не должен попадаться живым. Если нет возможности скрыться, мы обязаны отстреливаться до конца или совершить самоубийство.

Наказание за сдачу живым слишком суровое.

Умрет вся твоя семья. Родители, жена, дети. Подружка, если ты еще не женат.

В моем случае они убьют мою невесту, Лизу, моих сестер, Сэнди и Дору, возможно, их мужей, Стива и Гарри, и почти наверняка мою племянницу Сью и племянников Рэнди и Дэна.

Думаете, это чересчур, да?

На то и рассчитано. Чтобы заставить нас умереть в случае необходимости.

Впрочем, чтобы вы успокоились, скажу, что до этого еще не доходило.

Пока достаточно было угрозы.

Потому что никто не сомневается, что они это сделают. Причем с большой радостью. А кому, как не тебе самому, знать, на что они способны и какое при этом получают удовольствие (потому что ты и сам принимал в этом участие), так что от одной мысли о том, что объектом их экзерсисов может стать твоя мать, подружка или ребенок, волосы встают дыбом. Лучше умереть самому, чем позволить тем, кого ты любишь, испытать хоть малую толику этих ужасов.

Билл Петерсон единственный из нашего окружения, перед кем встал этот выбор.

Это произошло несколько лет назад, в Нью-Мехико. Всем нам удалось смотаться, а Билла поймали. Его загнали в тупик, и он потерял оружие. Так что копы просто надели на него наручники и зачитали ему его права. Я тогда затаился на противоположной стороне улицы и видел, как его сажали в машину. Мне стало его жалко. Но в глубине души я надеялся, что он не решится принести себя в жертву. Потому что, если бы он сдрейфил, мне бы пришлось заняться его сестричкой, Донной. А этого я страстно хотел уже давно.

Но Билл сделал правильный выбор. Когда в участке они сняли с него наручники, чтобы взять отпечатки пальцев, он словно обезумел. Бросился на полицейского, и его, естественно, тут же изрешетили пулями.

После его смерти я много времени проводил с Донной. Утешал и все такое. Завязалась дружба, и скоро я начал ее трахать. Хотя удовольствие – ниже среднего. Так оно почти всегда. Если нет всего остального – просто тоска.

Так или иначе, но Билл был единственным из нас, кому довелось, так сказать, испить всю горечь.

Становиться вторым у меня не было ни малейшего желания.

А это означает, что я должен держаться подальше от копов.

От исчезновения «Крайслера» Хиллари мои перспективы на будущее не становились радужнее.

Сидя на диване, я перебирал в уме все возможности. Их было не густо: можно было попытаться уйти пешком, вызвать такси или угнать соседский автомобиль.

Любой из этих вариантов, впрочем, был сопряжен с большим риском.

Если уходить на своих двоих, то я буду на виду слишком долгое время. Меня многие увидят. Со мной, вероятно, кто-то даже попытается заговорить. С близкого расстояния кто-нибудь даже сможет заметить, что я не женщина. Так что пеший вариант исключался – слишком много случайностей.

У таксиста тоже было бы слишком много времени, чтобы меня разглядеть. А рано или поздно копы бы его вычислили и спросили обо мне Конечно, я мог бы его порешить, доехав куда мне надо. Среди белого дня в Лос-Анджелесе? Нет уж, спасибо.

Если бы я попытался угнать машину, кто-нибудь мог бы донести в полицию. Тем более что угон автомобилей – это не мой стиль. Нет. Может, позвонить вместо этого соседям, представиться сестрой Хиллари, проникнуть в дом и пустить немного крови? Уехать затем на машине как положено – с ключом в зажигании. Но снова риск намного превышал выигрыш. Когда идешь в чужой дом с мыслью об убийстве, ты ступаешь на минное поле. Никогда не знаешь, сколько народу там может оказаться и как они себя поведут в минуту смертельной опасности. Одно дело, когда нас шесть или восемь. Совсем другое, когда ты один-одинешенек.

Так что, по правде сказать, у меня вовсе не было никакого более или менее безопасного плана действий.

И мои инстинкты приказывали мне не рыпаться. Рано или поздно Бенедикт вывернет руль своего «Ягуара» на подъездную аллею после напряженного трудового дня. Когда он войдет в дом, я его прирежу, возьму ключи и поеду любоваться закатом.

Такой у меня был план.

Другого пока нет.

Я все еще в ожидании.

Решив остаться, я переключил внимание на другие вопросы, не имеющие ничего общего с побегом. Прежде всего я попытался найти сегодняшний выпуск «Таймс». Безуспешно. Газета, должно быть, исчезла вмести с «Крайслером» Хиллари.

Так что я сварил себе кофе и сварганил небольшой завтрак: яичницу с ветчиной и позаимствовал у хозяйки сдобную булочку. За завтраком я решил послушать радио.

В новостях последнего часа был репортаж о событиях прошлой ночи. Да еще какой репортаж.

Смысл его сводился к следующему: прошлой ночью ближе к утру сгорело два дома в квартале Авалон-Хиллз Лос-Анджелеса. Трагедия унесла четыре жизни. В одном доме погибло сразу трое. Семья из шести человек, проживавшая в другом доме, в это время отдыхала за городом, так что единственной жертвой пожара стала престарелая мать владельца дома. По словам репортера, на место трагедии выехала следственно-оперативная группа. Прорабатывается версия об умышленном поджоге.

И ни слова о двух оставшихся в живых детях.

Ни слова об убийстве.

Ни слова о нас.

Сначала я подумал, что дети, может быть, ничего не рассказали Но такого не могло быть. Иначе откуда репортер мог узнать о погибших? Без подачи подростков никто бы так сразу не стал утверждать, что прошлой ночью в обоих домах были люди.

Ведь Том с компанией не оставили тел Такого просто не могло быть Хотя сам при этом и не присутствовал, я твердо знал, что тела они увезли. Так что детишки все рассказали, это однозначно Вероятно, разболтали все, что видели. Копы, должно быть, предпочли пока не предавать правду огласке. Может, решили, что, если обыватели узнают о банде психопатов, вламывающихся в дома и устраивающих там зверскую резню, начнется паника? А может, хотят придержать факты до того момента, когда нас поймают.

Или, может, детям не поверили. А кто поверит в невероятную историю о том, что в таком респектабельном районе Лос-Анджелеса орудует шайка полуголых бритых мужиков с ножами, копьями, топорами и саблями? Копы могли даже подумать, что дети все это выдумали в свое оправдание. Может, считают, что именно дети подожгли эти дома.

Если копы уже успели обшарить пепелища и не нашли ни одного трупа, они вообще могли зайти в тупик.

С другой стороны, они могли поверить каждому слову детей, а средствам массовой информации сообщить искаженную версию событий с целью защиты свидетелей. Кто станет объявлять во всеуслышание о том, что есть свидетели массового убийства. Тем более когда убийцы разгуливают на свободе. Кто хочет сохранить жизнь свидетелям, такого не сделает.

Как знать? Все возможно.

Впрочем, я все же сделал из выпуска новостей два действительно важных вывода. Во-первых, в них не призывали остерегаться лысых маньяков. Во-вторых, имени девочки не сообщали.

Хотя из них я и не узнал, как ее зовут, но и мои дружки были не в лучшем положении.

Время от времени я прерываю запись этих мемуаров, чтобы послушать различные радио– и телестанции. Но вместо того, чтобы обрастать новыми подробностями по мере поступления новой информации (куда же подевались пронырливые репортеры?), репортажи становятся все короче и короче. Странно и очень подозрительно. Впечатление такое, словно по каким-то причинам историю эту решили спустить на тормозах.

Всего несколько минут назад в пятичасовом выпуске новостей канала KNBC сообщили только о том, что в паре домов в фешенебельном районе Авалон-Хиллз произошел пожар, в результате которого погибло четверо.

Что ж, спасибо и за то, что совсем не упоминаются ни мальчишка, ни девчонка. И за то, что ни слова о кровавой бойне или о банде беспощадных головорезов.

Это хорошо, но одновременно и плохо.

У меня все еще есть шанс добраться до девчонки первым.

Если Бенедикт когда-нибудь вернется с его чертовой работы!

Я решил посидеть здесь до девяти. Если к тому времени он не появится, что ж, видно, не судьба. Тогда «адьёз» этому дому. Пойду вызывать такси.

А пока что компанию мне составит мистер «Сони». Это мой магнитофон. Вернее, не мой, а их, Западонов. Сегодня я задал ему работенку своими словесными экскурсами в далекое и не столь далекое прошлое. Это и мои мемуары и мое признание – неприукрашенная правда о моих кровавых подвигах.

Вы могли бы спросить, зачем я это делаю.

А кто вы, слушатель? Полицейский? Секретарь суда, стенографирующий показания для прокурора? Может, вы – это Том или Митч, или все парни сразу, на коллективном прослушивании записи в гараже Тома? Может, вы – это я. Может, никто и никогда не услышит этих кассет. Или вы – никто?

Если же вы кто-то – а вы должны им быть, иначе бы вы не слушали, – то вы могли бы спросить себя, зачем я вообще делаю эти записи.

Почему я все это рассказываю?

Почему, почему, почему?

А почему нет «Крайслера» Хиллари?

Почему я споткнулся об эту гребаную корягу, когда девчонка была почти у меня в руках?

И еще тысячи «почему?».

Глупые вопросы? Что ж, тогда вопрос по существу: почему мои товарищи «краллы» уехали и бросили меня?

Ага! Может, в этом и есть объяснение?

Если моей жизни грош цена, то почему их собственные должны стоить дороже?

Может, таким образом я пытаюсь защитить себя и своих близких. Спрячу где-нибудь эти записи, потом дам им понять, что в случае репрессий с их стороны кассеты попадут в руки полиции.

В кино такое на каждом шагу.

А, катись все к чертям собачьим! Слушайте полный список членов. Вот он – клуб, секретное общество, наша банда, «краллы» – имена всех, кто когда-либо был одним из нас:

Том Бэкстер – наш бесстрашный лидер.

Чарльз Сарнофф – Кусок.

Джеймс Митчелл – Митч.

Терренс Уоткинс – Ковбой.

Брайан Фишер – Пескарь.

Клемент Кэлхун.

Лоуренс Роудс – Прах.

Билл Петерсон (покойный).

Дэйл Престон (покойный).

Фрэнк Остин (покойный) – Техасец.

Тони Мейджер (покойный) – Рядовой.

Саймон Квёрт (ваш покорный слуга).

Вот мы. В полном составе, как на поверке, живые и мертвые.

Похоже, не так уж и мало из нас скопытилось за это время. Но остальные парни хоть куда. Милые и испорченные.

О-го-го.

Я, кажется, что-то услышал.

И это автомобиль!

У этого зверя мощный движок. Рычит, словно настоящий ягуар.

Гм. Тишина.

Слышите? Хлопнула дверца. Это Бенедикт, голову даю на отсечение Для хохмы оставлю магнитофон включенным Может, запишется что-нибудь веселенькое и забавное. Тсс.

Послышались шаги. В дверь вставили ключ.

Оставайтесь на нашей волне, ребята.

– О, вы, должно быть, Бенедикт?

– Да, а что?

– Дорис. Дорис Найт. Хиллари говорила, что вы должны быть с минуты на минуту.

– Да? А где же она?

– О, в данный момент у нее небольшие неприятности.

– Неприятности?

– Ну, знаете, она выскочила в туалетик.

– А. Да-да. Что ж.

– Я забежала немножко поболтать. Совсем недавно в этом квартале, и я сказала себе: «Милая, тебе следует обойти своих новых соседей и познакомиться». И вот я здесь. Хиллари мне как раз рассказывала о проблемах с машиной. Какой ужас.

– Да. Ее должны были отремонтировать еще вчера... Хиллари... у нее точно такая же блузка, как эта.

– Да ну? Она покупала свою в «Нордстомсе»?

– И сумочка точно... Что здесь происходит? Это ее сумочка. Хиллари! Хил-ла-ри!

– Это ее сумочка, Бенедикт. И блузка тоже ее. И юбка. Все ее. Ради Бога, это даже ее волосы! Держи!

– А-а-а-а-а-а! А-а-а!

– Эй, заткнись!

– А-а-а-а-а-а!

– Саймон говорит тебе «заткнись». И Сэмюэль Кольт присоединяется к его просьбе.

– Угу!

– Тсс.

– Угу.

– Так-то лучше. А сейчас подними волосы и принеси сюда... Спасибо. Теперь становись на колени.

– П... по... пожалуйста!

– Саймон говорит: «Становись на колени».

– Не стреляйте в меня. Пожа-алуйста-а!

– О, этого я делать не буду. Слишком шумно. И, по правде, совсем никакого удовольствия. Я сделаю это вот этой маленькой штучкой.

– Нет, нет! Бросьте это... Не надо! Я все сделаю. Пожааа... Иаааа!.. Бвааааа!.. Ииииии!.. Уаауааа!.. О!

Черт, придется переодеваться.

Часть III
Защита свидетелей

Глава 14

Проснулась Джоуди в своей спальне. Впрочем, постель была не разостлана. Она лежала поверх покрывала в шортах и блузке – ночнушка куда-то подевалась. Теплые солнечные зайчики скользили по ногам. Комната была залита золотистым светом, в котором плавали пылинки.

Судя по всему, время шло к вечеру.

Неожиданно в сознании всплыл образ Ивлин, взлетающей к потолку в темном коридоре.

Чтобы оборвать воспоминания, Джоуди быстро села. И застонала от шквала острой и тупой боли. Болело все.

«По крайней мере, жива», – подумала она.

С этой мыслью она сорвалась с обрыва и полетела в пропасть красочных образов кровавой резни, наводнивших ее воображение.

Пытаясь справиться с наваждением, она спустила ноги с кровати. Когда они коснулись пола, Джоуди поморщилась от боли. Только теперь она увидела, что под белыми носками были бинты, и, чтобы снять тяжесть с ног, откинулась на матрац Боль отозвалась в ягодицах. Не сильная, но какая-то особенная, от которой в горле появился комок и заслезились глаза.

Когда боль утихла, Джоуди глубоко вдохнула и вытерла глаза.

– Неважный из тебя получится инженер, – сказала ей медсестра «неотложки». Медсестра, правда, оказалась медбратом. Он сильно напомнил ей мистера Роджерса. Причем Фреда, а не какого-нибудь Роя или Уилла. Фреда Роджерса, проведшего беззаботное детство в тихом квартале. По крайней мере, вид у него был именно такой, и еще он говорил нараспев.

– Неважный кто? – переспросила она. – Инженер?

– Посмотри, какая ты безнадежная развалина, – широко улыбнулся ей медбрат.

– А, – слегка улыбнулась в ответ Джоуди.

Но это, конечно, было уже немного позднее. До этого в палату заходил врач. Во внешности врача, напротив, не было ничего забавного или вальяжного. Он напомнил Джоуди мистера Грина, ее учителя обществоведения.

– Давайте осмотрим ваши повреждения, барышня, – произнес он угрюмо, переведя сердитый взгляд с диаграммы прямо ей в глаза.

Надо раздеваться. Папа услужливо удалился, проковыляв за ширму.

– Теперь посмотрим, – промолвил хмурый доктор, – что тут у нас. – Но затем вовсе не ограничился простым разглядыванием ее ран. Он начал пальпировать все тело: тыкал пальцем, щупал, нажимал, бормоча при этом: «Ага. Ага. Гм. Больно, когда я так делаю? Ага. Да. Гм». И наконец объявил: – Так, жить будешь. Можно сказать, ничего серьезного: стандартный набор банальных порезов, царапин и синяков. Мне надо переговорить с твоим отцом. Тем временем мед-брат Гамбол сделает тебе перевязку, после чего ты можешь идти домой.

Едва захлопнулись двери за доктором, как вошел медбрат Гамбол, который оказался довольно привлекательным, хотя и напоминал Джоуди мистера Роджерса. Красивый и молодой. Этого оказалось достаточным, чтобы она покраснела до корней волос.

– О, не смущайся, милашка. Все это я уже видел, если ты понимаешь, что я имею в виду. Хотя ты сегодня и первый мой пациент, достаточно одного взгляда, чтобы сказать, что инженер из тебя неважный, – промолвил он.

– Кто? Инженер?

– Потому что ты такая безнадежная развалина.

Затем он взял в руки антисептик и бинты. Сначала он обработал ее раны спереди. Затем она перевернулась и подставила ему спину. Ноги он оставил напоследок.

Говорил он без умолку.

Джоуди почти ничего не помнила из сказанного, но запомнилось, что это было что-то веселое и довольно нескладное. Приятный парень, но чудак.

Среди всего прочего он сказал что-то вроде: «Следующий раз, когда попадешь в Грин-Бэй, не забудь надеть побольше щитков».

– Па, а что такое «грин-бэй»? – спросила она отца по дороге домой. Отец сидел за рулем, а она с Энди – на заднем сиденье.

– Город в штате Висконсин. Кажется, на озере Мичиган.

– Медбрат посоветовал мне надеть щитки, когда я туда поеду. Или что-то в этом роде.

Услышав это, папа оглянулся через плечо и улыбнулся.

– В старые добрые времена, когда я был мальчишкой, «Пэккеры» из Грин-Бэя под руководством Винса Ломбарди были лучшей футбольной командой в мире. Мне кажется, медбрат попытался сострить по поводу твоих обширных травм.

– Разве он не знает, что со мной произошло?

– Он знает только то, что ты убегала от преследователей. Это все, что мы ему рассказали о ваших приключениях.

– К тебе заходил парень, похожий на мистера Роджерса? – вмешался Энди.

– Угу. Приятный парень, правда?

– Угу. – Затем, словно сама мысль о том, что кто-то мог быть приятным, была для него невыносимой, Энди жалобно скривился. Джоуди обняла и прижала к себе плачущего мальчика.

Когда они подъезжали к дому, Энди уже спал. Стараясь не разбудить, отец осторожно взял его на руки и отнес в дом.

Сама Джоуди не собиралась ложиться отдыхать. Хотя она чувствовала смертельную усталость, больше всего ей хотелось переодеться в нормальную одежду, затем пойти к отцу и побыть с ним. Посидеть рядом и, быть может, что-то перекусить. Смотреть на него и чувствовать себя в полной безопасности.

Но, похоже, прилегла на кровать и закрыла глаза.

Затем, должно быть, уснула мертвецким сном.

Не удивительно, подумала она. Ведь прошлой ночью почти не спала.

Прошлая ночь. Коридор. Взгляд в спальню. Все те ублюдки. И море крови. И перевернутая голова...

Джоуди вскочила и метнулась с кровати с искаженным от страха лицом, скрипя зубами. Со ступней словно содрали кожу, но бинты и носки приглушали боль. В кроссовках «рибок» было бы легче, подумала она.

Роясь в шкафу, она вспомнила, что надевала их, когда шла к Ивлин.

Они были новенькие. Снежно-белые с розовыми шнурками, такие мягкие и уютные внутри. Так здорово пружинили при каждом шаге.

Пропали. Сгорели.

От осознания потери комок подступил к горлу.

«Глупо, – напомнила она себе. – Это всего лишь кроссовки».

Пришлось обувать мокасины. Выйдя из комнаты в коридор, Джоуди вспомнила, что лишилась и своих любимых носков с вышитым осликом Иа.

«Мой бедный Иа».

Это было последней каплей. Глаза защипало. Джоуди понимала, что рыдать по поводу потери носков глупо, но они были подарком, который выбирал сам папа, и они стали для нее олицетворением Иа, бедного меланхоличного друга Винни-Пуха, который всегда становился жертвой несправедливостей жизни. Он не мог не вызывать жалости. Его хотелось пожалеть и защитить.

Если бы она только надела вчера к Ивлин носки с Тигрой. Она бы не возражала – по крайней мере, сильно, – чтобы сгорел Тигра. Но бедный Иа...

Увидев спящего на диване в гостиной Энди, она забыла о носках. Он лежал под одеялом. Видно было только свернувшееся калачиком тело под одеялом и светло-коричневые волосы на затылке.

Он выглядел таким маленьким.

И таким одиноким.

«Но у него есть я, – возразила сама себе Джоуди. – Я спасла его. Одна. Он жив только благодаря мне».

И она поняла, что он больше не просто брат Ивлин, надоеда Энди. Уже потому, что она его спасла, он стал для нее чем-то гораздо большим.

«Как мой собственный брат». Такая мысль мелькнула у нее в голове, когда она смотрела на Энди. Брата у нее никогда не было, и она не знала, какие чувства можно испытывать к брату. Но идея о брате ей показалась надуманной. Что-то в ней было не так.

«Нет, он мне не как брат, а как мой ребенок».

Это уж совсем чудно. Но в этом была какая-то доля истины. Возможно, тут не было ничего общего с природным материнством, но она теперь настолько же была причиной жизни Энди, как если бы это она когда-то родила его.

Что бы теперь с ним ни случилось, хорошее или плохое, это произойдет только потому, что она вывела его из того дома прошлой ночью.

Как странно.

Странно, но приятно.

Джоуди подошла к спящему мальчику и нагнулась над ним. Он дышал почти неслышно, и она нежно погладила его по голове.

– Ты и я, приятель, – шепнула она.

– Тихо, не разбуди его, – послышался шепот за спиной.

Звук голоса в тишине заставил ее вздрогнуть, но это был добрый и вселяющий уверенность голос. Оглянувшись, она увидела в арке столовой отца. Уголок его губ был оттянут в сторону. Его обычная ухмылка, которая вовсе не была ухмылкой. Она вовсе не отражала его настроения – это было неизгладимое воспоминание о пуле 22-го калибра, проникшей в череп. К счастью, последствия были минимальные. Шрам прикрывали волосы. Однако, проходя сквозь мозг, она задела что-то, что отвечало за правую часть лица. И теперь, когда он был серьезен, казалось, что он ухмыляется. Когда же он был весел, лицо расплывалось в огромной кривой улыбке, отчего вид у него становился довольно глупый.

Но, по ее мнению, пуля даже сделала отца более привлекательным.

Согласно одной прочитанной в свое время книге, все люди в мире были похожи либо на ласок, либо на свиней. Либо одно, либо другое. Но для отца не было места в этой классификации. Животным, на которое он был похож, была горилла.

До ранения он больше походил на одного из тех типов, которых показывали в телешоу «Самые опасные преступники Америки в розыске», чем на полицейского.

И это было крайне несправедливо.

И хотя вид у него был чисто бандитский, более деликатного, сострадательного, мягкого и нежного человека Джоуди никогда не встречала. Так что пуля, похоже, была ниспослана самим Богом, чтобы исправить допущенную ошибку и загнуть уголки губ вверх в радостной улыбке.

Некоторым казалось, что не сходящая с лица улыбка придавала ему жуткий вид. Джоуди была иного мнения. Она считала, что отец от этого только выиграл.

В преступном мире за ним закрепилось прозвище Весельчак. Сослуживцы называли его за глаза Конгом.

Сейчас он стоял под аркой с банкой «Будвайзера» в огромной руке.

На нем были мешковатые пляжные шорты, белые короткие носки и синие тренировочные туфли «найк». Футболка была аккуратно заправлена в шорты.

Хоземит Сэм, изображенный на футболке, держал в каждой руке по шестиствольному пулемету, извергающему огонь из всех стволов. Часть супермена, однако, была скрыта за кожаным ремнем плечевой кобуры. Кобура плотно прилегала к левой части грудной клетки, и из нее торчал 9-миллиметровый «браунинг».

Вид «браунинга» заставил Джоуди съежиться, и ее бросило в жар.

Обычно она спокойно относилась к огнестрельному оружию. Оно было частью папиной работы. Ничего особенного. У нее даже был собственный пистолет 22-го калибра, из которого она любила пострелять где-нибудь на пустыре.

Но дома, тем более когда переодевался в шорты и футболку, чтобы выпить после обеда пива, папа никогда не носил оружия.

Это выглядело странно.

Джоуди было протянула руку, чтобы еще раз погладить Энди, но передумала Пусть спит. Чем дольше проспит, тем лучше.

Повернувшись к нему спиной, она медленно зашагала в сторону отца, стараясь не хромать и не морщиться от боли. Папа не выносил боли – особенно когда речь шла о его дочери.

– Можно поговорить на кухне, – прошептал он. Джоуди пошла за ним следом через столовую. У отца и походка была необычная – вразвалку. Но это, как и ухмылка, не имело ничего общего с надменностью. Такой она стала после погони на большой скорости за преступником, которая закончилась аварией. И хотя спустя какое-то время все функции ног полностью восстановились, манера ходьбы изменилась навсегда.

– Возьми себе пепси, – предложил он.

– Хочешь еще пива? – поинтересовалась она, открывая холодильник.

– Конечно, почему бы и нет?

Джоуди достала холодную банку пепси себе и банку «Будвайзера» для отца и понесла их к столу, за которым уже уселся отец спиной к стене.

Он всегда садился спиной к стене.

Еще в колледже у него была привычка садиться спиной к стене. Об этом часто рассказывала Джоуди мама. Когда она впервые увидела его, он сидел в студенческом клубе спиной к стене, пил пепси и читал роман Эда Макбейна «87-й участок». Ба, этот парень, похожий на угрюмую гориллу, и, по всем признакам, безмозглая деревенщина, читает книгу. И даже не учебник, а детектив. И читает, похоже, ради удовольствия. Заинтригованная разительным несоответствием внешнего вида и поведения, она подошла к столику, присела и представилась.

Кейт Монро.

Джек Фарго.

Джек Фарго, у которого, помимо всего прочего, было два списка героев. Книжные и реальные. Список выдуманных героев возглавлял Стив Карелла. Во главе героев из жизни стоял Джеймс Батлер Хиккок.

Тот Хиккок, который всегда сидел спиной к стене.

За исключением одного случая. Однажды в казино «Дедвуд», когда играл в покер и на руках у него были тузы и восьмерки, он нарушил свое правило. Джек Макколл испортил ему игру: он зашел сзади и застрелил его.

Если верить маме, отец даже сказал: «Если бы Дикий Билл играл по своим правилам, он бы жил до сих пор»

– Но он был бы слишком стар, чтобы получать от этого удовольствие, – сострила мама, и они оба неожиданно рассмеялись. К тому времени, когда они закончили смеяться, оба, как они потом рассказывали, были влюблены друг в друга.

Принцип «спиной к стене» настолько стал частью жизни Джоуди, что у нее самой в конце концов появилась эта привычка. Только не всегда получалось, когда отец был рядом. Потому что место у стены занимал он. И она не возражала. Когда отец был рядом, она не чувствовала необходимости прикрывать спину стеной.

Присев за стол, Джоуди подвинула банку с пивом через стол к отцу и вскрыла свое пепси.

– Ты хорошо поспала? – спросил он. Джоуди утвердительно кивнула.

– Как самочувствие?

– Кажется, нормально.

– Тебе здорово досталось.

– Не скажи.

– Впрочем, доктор говорит, что ты скоро поправишься.

– Ага, он и мне так сказал.

– Тем не менее нельзя терять бдительности. Если у тебя будет что-нибудь не так, ты должна мне сразу же сказать.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, вроде головокружения, кругов перед глазами, головных болей, любых необычных болей или кровотечений. Просто не держи всего этого в себе.

– Ладно. – Она сделала глоток пепси. Напиток был холодным и сладким и таким приятным на вкус.

– И, если ты вспомнила что-нибудь еще о прошлой ночи, расскажи мне немедленно. Знаю, мы вытащили из тебя все, что было можно, но иногда люди, вспоминают мелкие подробности только потом.

– Еще никого не поймали, правда? – Джоуди знала, что вопрос глупый. Если бы арестовали подозреваемых, отец немедленно сообщил бы об этом.

– Боюсь, что нет, золотце.

– Совсем ничего?

– Пока что нет. На данный момент все, что у нас есть, так это ваш с Энди рассказ.

– Его дядя еще не приехал?

– Нет, еще в пути.

Джоуди попыталась скрыть свою боль и разочарование, но по выражению лица отца она поняла, что ей это совсем не удалось.

– Я знаю, через что тебе довелось с ним пройти, дорогая.

– Я не хочу, чтобы он уезжал.

– Но ты ведь хочешь, чтобы он был в безопасности, правда?

– Разумеется. Но почему ему обязательно ехать в Феникс? Это ведь так далеко.

– Там для него будет гораздо лучше. И у него будет семья.

– А что, если они будут плохо к нему относиться?

– Судя по телефонному разговору, его дядя вполне приличный человек.

– А что, если он истязает детей или еще что-нибудь в этом роде?

– Я его проверю.

– Проверишь? Как? Ты хочешь сказать, что посмотришь на него?

– И это тоже. Но я сделаю запрос в департамент полиции Феникса и узнаю, не заведено ли на него какого-нибудь дела. Так, на всякий случай, договорились?

– Лады.

Глотнув пива, отец пристально посмотрел Джоуди в глаза.

– Судя по вашим рассказам, ты спасла Энди задницу, золотце.

– Да, вроде. Мы помогали друг другу.

– Твоя мать наверняка гордилась бы тобою. – Глаза отца наполнились слезами. – И я горжусь, – добавил он и быстро отвернулся. – Почему бы тебе не пойти разбудить Энди? Может, ему захочется принять душ или еще чего. Да и поесть надо. Не знаю. Ступай.