Текст книги "Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии"

Какое-то время я лежал совершенно неподвижно, собираясь с силами. Привыкнуть к ударной дозе «Потрошителя» нелегко. На Шарии нам не приходилось превышать двадцать процентов. Температура атмосферного воздуха в районе Зихикка держалась относительно высокая, а инфракрасные датчики, которыми оснащали танки-пауки, были очень грубыми. Здесь же на тело с температурой воздуха Шарии сработали бы все системы сигнализации. Но без тщательной подпитки кислородом моё тело быстро истощит запасы энергии на клеточном уровне, и я останусь бессильно хрипеть на полу, словно выброшенный на берег кит. Я лежал неподвижно, дыша размеренно и глубоко.

Через несколько минут я развернулся и отцепил антигравитационную упряжь, затем осторожно проскользнул через шлюз и зацепился за стальную решетку палубы ладонями. Затем медленно вытащил из люка остальное тело, чувствуя себя бабочкой, появляющейся на свет из кокона. Окинув взглядом тёмный коридор, я поднялся на ноги и снял с себя шлем и костюм-невидимку. Если чертежи корпуса, извлечённые Иреной Элиотт из архивов судостроительной верфи в Тампе, до сих пор соответствуют действительности, этот коридор должен проходить под огромной сигарой, наполненной гелием, до кормовой рубки управления подъёмной силой. Оттуда я смогу по служебному трапу спуститься непосредственно на главную техническую палубу. Согласно информации Миллера, каюта Кавахары с тремя большими окнами находится двумя уровнями ниже по левому борту.

Я извлёк из памяти чертежи и, достав осколочный пистолет, двинулся в сторону кормы.

Мне понадобилось меньше пятнадцати минут, чтобы добраться до рубки управления подъёмной силой, и по дороге я никого не встретил. Сама рубка, похоже, была полностью автоматизирована, и у меня возникли подозрения, что в наши дни ни у кого не возникает желания разгуливать по шатким трапам в верхней части корпуса дирижабля. Отыскав служебный трап, я начал мучительно медленно спускаться вниз до тех пор, пока тёплые отсветы снизу не сообщили, что я дошёл до главной технической палубы. Я остановился и прислушался, в течение целой минуты напрягая до предела органы чувств, и лишь затем преодолел последние четыре метра. Я спрыгнул на пол ярко освещённого коридора, застеленного ковровой дорожкой. В коридоре никого не было.

Сверившись с внутренними часами, я убрал осколочный пистолет. Время шло неумолимо. Сейчас Ортега и Кавахара уже ведут беседу. Оглядевшись вокруг, я пришёл к выводу, что для каких бы функций ни предназначалась главная техническая палуба в прошлом, сейчас она их не выполняла. Отделанный в матово-красных с золотом тонах коридор был уставлен кадками с экзотическими растениями и светильниками в виде совокупляющихся пар через каждые несколько метров. Густая ковровая дорожка под ногами была выткана чрезвычайно подробными картинами сексуального самозабвения. Мужчины и женщины переплетались друг с другом вдоль всего коридора в непрерывной последовательности ласк и объятий. На стенах были развешаны такие же откровенные голографические картины. При моём приближении они оживали и принимались стонать и охать. Мне показалось, что на одной из них я узнал темноволосую женщину с алыми губами из уличной рекламы, ту, что прижималась к моему бедру в баре на другом конце земного шара.

В холодном отрешении бетатанатина эти картинки производили на меня действия не больше, чем марсианские техноглифы.

Приблизительно через каждые десять метров в коридор с обеих сторон выходили обитые бархатом двустворчатые двери. Не требовалось особого воображения, чтобы догадаться, что за ними происходит. Биокабинки Джерри, но классом повыше. И каждая дверь могла в любую минуту исторгнуть удовлетворённого клиента. Я ускорил шаг, ища боковой проход, который, насколько мне было известно, должен вести к лестнице и лифтам на другие уровни.

Вдруг передо мной из раскрытых дверей с медлительностью, словно бы вызванной артритом, появился какой-то мохнатый зверь. Молодой волчонок. Или собака. Животное было ростом мне по колено и передвигалось на четырёх конечностях, но в строении его задних лап что-то было вопиюще не так. Их будто вывернули наоборот. Прижав уши, зверь тихо заскулил, повернув голову. На мгновение моя ладонь стиснула рукоятку осколочного пистолета, но животное лишь посмотрело на меня, и по немому страданию в его глазах я понял, что мне нечего бояться. Наконец зверь, прихрамывая, засеменил по коридору к комнате напротив и остановился перед ней, вытянув длинную морду к двери, будто прислушиваясь.

Словно во сне, чувствуя, что теряю контроль, я пошёл следом за зверем и тоже прижался ухом к двери. Звукоизоляция была хорошей, но всё же не устояла перед нейрохимией «Хумало», выставленной на максимум. Где-то на грани порога слышимости моё ухо жалящими насекомыми защекотали звуки. Глухие, ритмичные удары и что-то ещё, напоминающее мольбу и крики женщины, чьи силы были на исходе. Не успел я на них настроиться, как они оборвались.

В тот же самый момент собака у меня под ногами перестала скулить и вытянулась на полу под дверью. Я повернулся было уходить, но она подняла взгляд, наполненный чистой болью и осуждением. В глазах животного я увидел отражение всех жертв, смотревших на меня за последние три десятилетия субъективной жизни. Наконец зверь отвернулся и принялся апатично лизать изувеченные задние лапы.

За долю секунды что-то прорвалось гейзером через ледяную корку бетатанатина.

Я вернулся к двери, из которой появилось животное, вынимая по пути осколочный пистолет, и зашёл внутрь, выставив перед собой зажатое в руках оружие. Просторное помещение было отделано в пастельных тонах; стены украшали двумерные картины в рамах с причудливыми сюжетами. Всю середину занимала массивная кровать под полупрозрачным балдахином. На краю кровати сидел солидный мужчина, раздетый ниже пояса. Сверху на нем был строгий вечерний смокинг, плохо вязавшийся с плотными брезентовыми рукавицами, натянутыми на руки. Нагнувшись, мужчина вытирал промежность влажным полотенцем.

Когда я вошел в комнату, он поднял взгляд.

– Джек? Ты уже закон… – Мужчина непонимающе уставился на пистолет в моих руках. Когда дуло остановилось в полуметре от его лица, в голос прокралась резкость. – Послушайте, эту процедуру я не заказывал.

– Угощайтесь за счет заведения, – равнодушно произнес я, наблюдая за тем, как пучок мономолекулярных осколков разносит в клочья лицо мужчины.

Его руки взлетели от паха, закрывая раны, и он повалился боком на кровать, издав перед смертью несколько вымученных утробных звуков.

Когда я выходил из комнаты, часы на периферии зрения, отсчитывающие время на задание, уже мигали красным. При моём приближении раненое животное у двери напротив даже не пошевелилось. Опустившись на корточки, я ласково провёл ладонью по спутанной шерсти. Подняв морду, собака снова заскулила. Положив на пол осколочный пистолет, я напряг пустую руку. Нейрозастежки разжались, освобождая сверкающий «Теббит».

Я вытер лезвие о шерсть, убрал нож в ножны и подобрал осколочный пистолет. Всё – в неторопливом спокойствии, спасибо «Потрошителю». Затем я направился к боковому коридору. Под бриллиантовой безмятежностью препарата что-то зашевелилось, но «Потрошитель» не позволил придавать этому значение.

Как и было указано на чертежах Элиотт, боковой проход, застеленный дорожкой с уже виденными оргазмическими узорами, привёл к лестнице. Я осторожно спустился вниз, держа пистолет наготове. Впереди меня, как луч радара, перемещалось чувство удалённого осязания, ощупывавшее всё вокруг. Ничего движущегося. Должно быть, Кавахара приказала запереть двери, опасаясь, как бы Ортега и её команда, находясь на борту, не увидели что-либо ненужное.

Спустившись на два уровня, я сошёл с лестницы и, следуя запечатлённым в памяти чертежам, стал петлять по хитросплетению коридоров до тех пор, пока не смог с опредёленной долей вероятности сказать, что дверь в каюту Кавахары находится за ближайшим углом. Прижавшись к переборке, я стал ждать, делая поверхностные вдохи и выдохи. Удалённое осязание предупредило о том, что за той дверью кто-то есть, возможно, не один человек, и я уловил слабую горечь табачного дыма. Опустившись на колени, я ещё раз огляделся по сторонам и прижался грудью к полу. Скользнув щекой по ворсу ковра, я осторожно высунул голову за угол.

Перед дверью стояли мужчина и женщина, одетые в одинаковые зелёные комбинезоны. Женщина курила. Хотя у обоих на поясе висели шоковые пистолеты, судя по виду, это скорее всего технические работники, а не охранники. Несколько расслабившись, я уселся на корточки и стал ждать. В глазу перенапряжённой жилкой пульсировали минуты.

Прошла ещё четверть часа, прежде чем я услышал звук открывающейся двери. В режиме максимального усиления нейрохимия уловила, как шелестит ткань комбинезонов на охранниках, отступивших, чтобы дать дорогу тем, кто выходит. Я разобрал голоса: категоричный тон Ортеги, приправленный нарочито официальным безразличием, голос Кавахары, с интонациями мандроида из оружейного магазина «Ларкин и Грин». Защищённый от ненависти бетатанатином, я воспринял этот голос как что-то приглушённое, донесшееся издалека, как отзвуки отдалённой канонады.

– …ничем больше не могу помочь, лейтенант. Если то, что вы рассказали про клинику «Вей», правда, похоже, душевное равновесие Ковача значительно ухудшилось с тех пор, как он работал на меня. Вы должны понять, что я чувствую определённую ответственность. Я хочу сказать, если бы я подозревала, что такое может случиться, то ни за что бы не порекомендовала его Лоренсу Банкрофту.

– Как я уже сказала, пока что это только предположения. – Голос Ортеги стал чуточку резче. – Я буду вам очень признательна, если то, о чем мы сейчас говорили, не выйдет из этих стен. До тех пор, пока мы не выясним, куда скрылся Ковач и почему…

– Полностью с вами согласна. Я прекрасно понимаю деликатность этого вопроса. Но, лейтенант, вы находитесь на борту «Головы в облаках». Мы гордимся тем, что умеем хранить конфиденциальность.

– Да. – Ортега пропустила в голос нотки неприязни. – Я слышала.

– Что ж, в таком случае можете быть уверены, что сказанное останется между нами. А сейчас вы должны меня извинить, лейтенант. Меня ждут кое-какие административные дела. Всего хорошего. До свидания, сержант. Тиа и Макс проводят вас на полётную палубу.

Дверь закрылась, и зазвучали мягкие шаги в мою сторону. Я напрягся. Ортега и сопровождение идут в этом направлении. Такого никто не ожидал. На чертежах было чётко указано, что главная посадочная площадка находится на носу, перед каютой Кавахары, и я, памятуя об этом, подошёл к ней сзади. Ортега и Баутиста не должны были идти на корму.

Паники не было. Вместо этого мозг захлестнула холодная вариация адреналина, предложившая набор голых фактов. Ортеге и Баутисте ничего не угрожает. Должно быть, они пришли сюда тем же путем, в противном случае об этом было бы сказано. Что касается меня, то если они будут проходить мимо коридора, где я притаился, сопровождению достаточно лишь взглянуть в сторону, чтобы меня увидеть. Коридор ярко освещён, никаких укромных мест поблизости нет. С другой стороны, моё тело имеет температуру ниже комнатной, пульс замедлился до черепашьего шага, дыхание поверхностное – основные приметы, на подсознательном уровне предупреждающие нормального человека о присутствии постороннего, отсутствуют. Разумеется, в том случае, если охранники заключены в нормальные оболочки… А что если они завернут в коридор, чтобы воспользоваться той самой лестницей, по которой я спустился сюда?

Прижавшись спиной к стене, я установил дуло осколочного пистолета на минимальное рассеивание и перестал дышать.

Ортега. За ней Баутиста. Шествие замыкали двое сотрудников. Они прошли так близко от меня, что я мог бы, протянув руку, прикоснуться к волосам Ортеги.

Никто не повернулся в мою сторону.

Я выждал ещё целую минуту, прежде чем возобновил дыхание. Затем, бросив взгляд направо и налево, быстро шагнул за угол и постучал в дверь рукояткой осколочного пистолета. Не дожидаясь ответа, я вошёл в каюту.

Каюта в точности соответствовала описанию, данному Миллером. Двадцать метров в ширину; стена из стекла, не дающего бликов, скошена внутрь, от потолка к полу. В ясный день, наверное, можно лежать в углу у стены, рассматривая необъятное море в нескольких тысячах метров внизу. Обстановка минималистичная, что объяснялось корнями Кавахары, уходящими в начало тысячелетия. Стены были дымчато-серыми, пол из расплавленного стекла, а свет давали остроконечные кусочки оригами, покрытые люминесцентным составом, насаженные на чугунные треноги по углам каюты. В одной половине комнаты господствовала массивная стальная плита, вероятно письменный стол; в другой группа серовато-коричневых кресел окружала пустую бочку, в которой разжигали огонь. За креслами виднелась арка коридора, ведущего, как предположил Миллер, в жилые покои.

Над столом медленно колыхался голографический дисплей с какими-то данными. Рейлина Кавахара стояла спиной к двери, уставившись в ночное небо.

– Вы что-то забыли? – рассеянно спросила она.

– Нет, абсолютно ничего.

Я успел разглядеть, как при звуках моего голоса её спина напряглась, но обернулась Кавахара с неспешной плавностью, и даже вид осколочного пистолета не пробил ледяное спокойствие на её лице. Её голос прозвучал почти так же безучастно.

– Кто вы такой? Как вы сюда попали?

– А ты подумай хорошенько. – Я указал на кресло. – Присядь, чтобы избавить ноги от лишней нагрузки. Так тебе будет лучше думаться.

– Кадмин?

– Ты меня оскорбляешь. Сядь!

По глазам я увидел, что до неё наконец дошло.

– Ковач? – Губы Кавахары скривились в неприятной усмешке. – Ковач, ублюдок, ты дурак, ты просто дурак. Ты хоть представляешь, что ты только что растоптал?

– Я сказал – сядь.

– Её уже нет, Ковач. Она вернулась на Харлан. Я сдержала своё слово. Что ты здесь делаешь?

– Больше повторять не буду, – мягко произнес я. – Или ты сейчас же сядешь, или я разобью тебе коленную чашечку.

С тонкой усмешкой, не покидающей её уста, Кавахара медленно, сантиметр за сантиметром опустилась в ближайшее кресло.

– Хорошо, Ковач, сегодня будем играть по твоему сценарию. А затем я не поленюсь притащить эту рыбачку Сахиловскую сюда. И тебя вместе с ней. Что ты намереваешься сделать? Убить меня?

– Если это понадобится.

– Чего ради? Чтобы потешить себя, удовлетворить какие-то моральные принципы? – Последние два слова Кавахара произнесла таким тоном, будто это было название какого-то продукта. – Ты, кажется, забыл, что, если убьёшь меня здесь, не пройдет и восемнадцати часов, как резервная система в Европе обнаружит это и загрузит в новый клон последнюю сохраненную копию памяти полушарий. И моей новой «я» потребуется совсем немного времени, чтобы разобраться в случившемся.

Я присел на край кресла.

– О, мне ли не знать этого. Но вот посмотри на Банкрофта – прошло столько времени, а он так по-прежнему и не знает правды. Или ты не согласна?

– Ты затеял всё это из-за Банкрофта?

– Нет, Рейлина. Это имеет отношение только к тебе и ко мне. Напрасно ты впутала Сару. И от меня тебе следовало бы держаться подальше.

– Ай-яй-яй, – с фальшивой материнской заботой запричитала Кавахара. – Ты обиделся, что тобой манипулировали. Прости ради бога. – Её тон резко сменился. – Ты – чрезвычайный посланник, Ковач. Ты живешь тем, что манипулируешь другими. В общем-то мы все живем тем же. Мы живем в огромной матрице взаимных манипуляций, и требуются нечеловеческие усилия, чтобы просто оставаться на плаву.

Я покачал головой.

– Я не напрашивался в твои игры.

– Ах, Ковач, Ковач. – Внезапно выражение лица Кавахары стало чуть ли не нежным. – Никто из нас не просит об этом. Ты думаешь, я просила о том, чтобы родиться в Городке Ядерщиков, имея отцом тщедушного карлика, а матерью – шлюху-психопатку? Просила? Нас не приглашают, нас швыряют в самую гущу, а дальше приходится барахтаться изо всех сил, чтобы удержать голову над водой.

– Или лить воду в глотку другим, – дружелюбно согласился я. – Насколько я понимаю, ты пошла в мать?

Мгновение мне казалось, будто лицо Кавахары – это маска, вырезанная из тонкой жести, за которой бушует пламя. Её глаза вспыхнули яростью, и если бы не ледяное спокойствие «Потрошителя», я бы испугался.

– Убей меня, – стиснув зубы, процедила она. – И постарайся извлечь из этого как можно больше удовольствия, потому что тебе придётся дорого заплатить за всё, Ковач. Ты думаешь, это революционеры с Нового Пекина страдали, умирая? Обещаю, что я открою новые границы страданий для тебя и для твоей шлюхи, воняющей рыбой.

Я покачал головой.

– Не думаю, Рейлина. Видишь ли, приблизительно десять минут назад состоялась очередная пересылка копии твоей памяти. А по пути в неё кое-кто погрузился. Этот человек ничего не трогал, Рейлина. Только подсадил вирус Роулинга. Так что теперь твоя резервная копия заражена.

Её глаза сузились в щелочки.

– Ты лжешь.

– Сейчас не лгу. Тебе понравилась работа, которую Ирена Элиотт проделала в «Поставленном на дыбы»? Видела бы ты её на виртуальном форуме. Готов поспорить, перехватив пересылку твоей памяти, она успела вытащить из неё не меньше полудюжины кусков. Сувениры на память. Думаю, теперь это можно считать коллекционной редкостью, потому что, если я что-нибудь понимаю в инженерах, занимающихся памятью полушарий, они запечатали резервную копию быстрее, чем политики обычно покидают зону военных действий. – Я кивнул на дрожащий голографический дисплей. – Полагаю, сигнал тревоги поступит через пару часов. На Инненине вирус разворачивался дольше, но это было давно. С тех пор технический прогресс шагнул далеко вперед.

Наконец Кавахара поверила, и ярость в её глазах сгустилась до сконцентрированного раскалённо-белого жара.

– Ирена Элиотт, – сдавленно промолвила она, – когда я её найду…

– По-моему, для одного дня довольно пустых угроз, – прервал её я. – Слушай меня внимательно. В настоящий момент та память полушарий, что у тебя в позвоночнике, является единственной твоей жизнью. Я сейчас не в том настроении, чтобы шутить. Одно слово – и я вырежу память из затылка и раздавлю каблуком. Так что до или после того, как я тебя пристрелю, но ты заткнёшься!

Кавахара сидела неподвижно, следя за мной горящим взором из-под полуопущенных век. Её верхняя губа чуть поднялась, открывая зубы. Затем она взяла себя в руки.

– Что ты хочешь?

– Уже лучше. А хочу я в настоящий момент вот что. Полное признание относительно того, как был подставлен Банкрофт. Резолюция номер 653, Мери-Лу Хинчли и всё остальное. Можешь также добавить, как ты подставила Райкера.

– У тебя есть записывающее оборудование?

Постучав пальцем под левым веком, куда Рийз вживила камеру, я улыбнулся.

– Ты действительно надеешься, что я соглашусь на твои требования? – В глазах Кавахары сверкала лютая ненависть. Она сжалась, словно пружина, готовая распрямиться при малейшей возможности. Я видел Кавахару в таком состоянии, но тогда не мне нужно было принимать на себя её гнев. Опасности в этих глазах была больше, чем в огне повстанцев на улицах Шарии. – Ты действительно надеешься, что получишь от меня эти признания?

– Рейлина, давай взглянем на всё со светлой стороны. Наверняка тебе хватит денег и влияния, чтобы откупиться от высшей меры. А если не стирание, ты получишь всего каких-нибудь пару сотен лет хранения. – Мой голос стал жестким. – Иначе ты умрёшь здесь и сейчас.

– По закону признание, сделанное под принуждением, не является доказательством в суде.

– Не смеши меня. Всё это отправится не в ООН. Ты думаешь, мне до сих пор ещё не доводилось бывать в суде? Ты думаешь, я доверю это дело адвокатам? Как только я вернусь на Землю, всё, что ты сейчас скажешь, будет передано по первому каналу Всемирной сети. Это, а также картинка с тем, кого я пришил в псарне наверху. – Кавахара широко раскрыла глаза, и я кивнул. – Да, надо было сказать раньше. Там у тебя клиент. Он не совсем мёртв, но ему придётся искать новую оболочку. Так вот, полагаю, через три минуты после того, как Сэнди Ким выйдет в эфир со всем этим, спецназ ООН вышибет двери твоего борделя с целой охапкой ордеров на обыск. У больших шишек не будет выбора. Один только Банкрофт заставит их так поступить. Ты думаешь, люди, с чьего согласия были Шария и Инненин, остановятся перед каким-то конституционным правом, если речь идёт об угрозе их власти? Итак, начинай говорить.

Кавахара только недоумённо подняла брови, будто я сказал плоскую шутку.

– И с чего вы предлагаете мне начать, Такеси-сан?

– С Мери-Лу Хинчли. Она ведь выпала отсюда, правильно?

– Разумеется.

– Её взяли для работы на палубе извращений, так? Какой-нибудь больной ублюдок хотел натянуть на себя тигровую шкуру и поиграть в кошечку?

– Так, так. – Кавахара склонила голову набок, сопоставляя факты. – От кого ты мог это узнать? От кого-то из клиники «Вей», да? Так, дай-ка подумать… При том маленьком нравоучении присутствовал Миллер, но ты спалил ему память полушарий, так что… Ого, Такеси, ты опять стал охотником за головами? Неужели ты забрал старину Миллера домой в шляпной коробке?

Я промолчал, глядя на неё через прицел осколочного пистолета. У меня в ушах снова зазвучали слабые крики, доносящиеся из-за закрытой двери, перед которой лежала собака. Кавахара пожала плечами.

– Раз уж об этом зашла речь, тигры тут ни при чем. Но, впрочем, кое-что в таком духе.

– И Мери-Лу обо всём узнала?

– Да, каким-то образом она что-то пронюхала. – Кавахара словно расслабилась, что в нормальной обстановке должно было бы меня встревожить. Однако сейчас, накачанный бетатанатином, я лишь стал более внимательным. – Случайно услышанный обрывок фразы, какое-нибудь замечание техника. Видишь ли, как правило, мы сначала пропускаем наших клиентов через виртуальные версии, прежде чем позволяем им оторваться в реальности. Всегда лучше знать наперед реакцию, и в некоторых случаях мы даже убеждаем клиентов отказаться от своих намерений.

– Какая предусмотрительность!

Кавахара вздохнула.

– Такеси, ну как тебе объяснить? Мы в этом заведении предлагаем определённые услуги. Если это можно сделать, не нарушая закона, мы только рады.

– Чушь собачья, Рейлина. Ты кормишь своих клиентов виртуальностью, и через пару месяцев они начинают пускать слюнки по настоящему приключению. Привыкание наступает обязательно, и тебе это прекрасно известно. Ну а потом, продавая нелегальные услуги, ты получаешь рычаг воздействия на очень влиятельных людей. Наверное, среди завсегдатаев твоего заведения немало губернаторов ООН, да? Генералов Протектората и прочих больших шишек?

– «Голова в облаках» нацелена на высшие слои общества.

– Как, например, на того белобрысого кретина, которого я замочил наверху? Он тоже был какой-то важной фигурой, да?

– Карлтон Маккейб? – Кавахара вытащила откуда-то пугающую усмешку. – Полагаю, можно сказать и так. Очень влиятельная персона.

– Ты не желаешь поведать, какой именно влиятельной персоне ты пообещала дать возможность выпотрошить Мери-Лу Хинчли?

Кавахара напряглась.

– Нет, не желаю.

– Я так и думал. Ты хочешь оставить это на потом, чтобы можно было поторговаться? Ладно, проходим дальше. Итак, что было дальше? Хинчли попадает сюда, случайно узнаёт, для чего именно её откармливают, и пытается бежать. Вероятно, она стащила антигравитационную упряжь?

– Сомневаюсь. Всё снаряжение хорошо охраняется. Скорее всего, девчонке вздумалось прокатиться, ухватившись снаружи за челнок. Судя по всему, особым умом она не отличалась. Подробности до сих пор неясны, с определенностью можно сказать только то, что она упала в океан.

– Или спрыгнула.

Кавахара покачала головой.

– Не думаю, что у девчонки хватило бы на это смелости. Самурайским духом Мери-Лу не обладала. Подобно большинству серых представителей человечества, она цеплялась бы за жизнь до последнего. Унижаясь. Надеясь на чудо. Моля о пощаде.

– Как ты нехорошо о ней отзываешься. Её сразу же хватились?

– Разумеется сразу! Девчонку уже ждал клиент. Мы обшарили весь дирижабль.

– Представляю, в какое неловкое положение вы попали.

– Это уж точно.

– Но настоящие неприятности начались потом, когда через пару дней труп Мери-Лу выбросило на берег, да? Похоже, в ту неделю фея удачи от вас отвернулась.

– Это было очень прискорбно, – согласилась Кавахара, словно мы обсуждали плохой расклад при игре в покер. – Однако нельзя сказать, что мы ничего подобного не ожидали. На самом деле никаких проблем не должно было возникнуть.

– Вы знали, что Хинчли была католичкой?

– Естественно. Это необходимое требование при отборе кандидатов.

– Так что, когда Райкер, неудовлетворенный невнятным обетом веры, начал копать дальше, ты наложила в штаны. Показания Хинчли вывели бы на чистую воду ваш бордель, а также хрен знает сколько влиятельных дружков. «Голова в облаках», один из «Домов», уличён в половых извращениях. Тебе пришлось бы несладко. Какое выражение ты тогда использовала на Новом Пекине? Кажется, «недопустимый риск». Надо было срочно что-то делать, Райкера нужно было заставить замолчать. Остановишь меня, если я пойду не в ту сторону?

– Пока что ты всё говоришь правильно.

– Итак, вы его подставили?

Кавахара снова пожала плечами.

– Была предпринята попытка его купить. Но Райкер оказался неберущим.

– Какое несчастье. И что вы тогда сделали?

– А то ты не знаешь?

– Я хочу, чтобы ты сама всё рассказала. Мне нужны подробности. Я и так говорю слишком много. Попробуй внести свою лепту в разговор, а то у меня может возникнуть подозрение, что ты не хочешь помогать.

Кавахара театрально закатила глаза.

– Я подставила Элиаса Райкера. Навела его через ложного осведомителя на ту клинику в Сиэтле. Мы соорудили телефонную конструкцию Райкера, с её помощью расплатились с Игнасио Гарсией, чтобы тот сделал бирки «по соображениям вероисповедания» на памяти полушарий двух сотрудников клиники, убитых Райкером. Можно было не сомневаться, что полиция Сиэтла не купится на эти заголовки, а работа Гарсии придирчивого изучения не выдержит. Ну, так лучше?

– Как вы вышли на этого Гарсию?

– Изучали окружение Райкера перед тем, как пытались его подкупить. – Кавахара нетерпеливо заёрзала в кресле. – Вот и наткнулись на Гарсию.

– Да, я так и предполагал.

– Какая проницательность!

– Итак, всё зарыто и забыто. И вдруг всплывает резолюция номер 653, а дело Хинчли до сих пор не завершено.

Кавахара склонила голову.

– Именно так.

– А почему ты просто не провалила эту резолюцию? Разве нельзя купить нескольких членов Совета ООН?

– Кого? Земля – это не Новый Пекин. Ты встречался с Фири и Эртекин. Они произвели на тебя впечатление людей, которых можно купить?

Я кивнул.

– Значит, это действительно была ты в оболочке Марко. Мириам Банкрофт знала об этом?

– Мириам? – озадаченно переспросила Кавахара. – Конечно же, нет. Никто об этом не знал, в том-то и дело. Марко регулярно играет в теннис с Мириам. Прикрытие было идеальным.

– Не совсем. По-видимому, ты сама играешь в теннис дерьмово.

– У меня не было времени, чтобы загрузить навыки игры.

– А к чему выдавать себя за Марко? Почему бы не предстать в своём собственном обличье?

Кавахара махнула рукой.

– Я долбила Банкрофта с тех самых пор, как резолюцию только направили на рассмотрение. И Эртекин тоже, всякий раз, когда та подпускала меня к себе. Моя настойчивость и так уже начинала казаться подозрительной. Ну а если бы Марко замолвил словечко, я вроде бы была ни при чем.

– Это ты ответила на звонок Резерфорда, – задумчиво произнёс я, обращаясь не столько к ней, сколько к самому себе. – Тот, который поступил на виллу «Закат» после того, как мы наведались к Резерфорду в гости. Я думал, он звонил Мириам, но ведь ты в то же время находилась там, в образе Марко, сражаясь в дебатах о католиках.

– Да. – Слабая усмешка. – Похоже, ты сильно переоценивал роль Мириам Банкрофт в случившемся. Да, кстати, а кто в настоящий момент носит оболочку Райкера? Удовлетвори моё любопытство. Кем бы он ни был, получается очень убедительно.

Я промолчал, но уголки моих губ тронула улыбка, не укрывшаяся от Кавахары.

– Неужели? Две оболочки. Подумать только, ты крутишь лейтенантом Ортегой вокруг пальца. Точнее, вокруг другого места. Поздравляю. Ход, достойный мафа. – Она пролаяла короткий смешок. – Примите это как комплимент, Такеси-сан.

Я пропустил издевку мимо ушей.

– Вы говорили с Банкрофтом, когда он находился в Осаке? В четверг, 16 августа? Вы знали, что он туда отправляется?

– Да. У него там было давно запланированное совещание. Я сделала вид, будто мы встретились случайно. Как бы мимоходом пригласила его по возвращении заглянуть в «Голову в облаках». Банкрофт всегда так поступает. Покупает плотские утехи после деловых встреч. Наверное, ты уже успел это выяснить.

– Да. Итак, когда он прибыл сюда, что ты ему рассказала?

– Правду.

– Правду? – Я удивленно уставился на Кавахару. – Ты рассказала ему про Мери-Лу Хинчли в надежде, что он тебя поддержит?

– А почему бы и нет? – В её ответном взгляде была леденящая простота. – Наша дружба насчитывает уже несколько столетий. Нас связывают деловые проекты, на осуществление которых требуется больше времени, чем длится одна человеческая жизнь. Я никак не могла ожидать, что Банкрофт примет сторону этих мелких людишек.

– Значит, он тебя разочаровал. Отказался проявить солидарность мафов.

Кавахара снова вздохнула, и на этот раз в её вздохе прозвучала искренняя усталость, поднявшаяся откуда-то из покрытых многовековой пылью глубин.

– В своей душе Лоренс сохранил дешёвый романтизм, который я постоянно недооцениваю. У вас с ним много общего. Но, в отличие от тебя, в его случае это ничем не объяснимо. Этому человеку триста лет от роду. Я была уверена… Наверное, я заставила себя поверить, что это сказалось на его отношении к жизненным ценностям. А всё остальное – напускное позёрство, разглагольствования перед человеческим стадом. – Кавахара махнула изящной рукой, как бы показывая своё бессилие. – Боюсь, я выдавала желаемое за действительное.

– И как повел себя Банкрофт? Заявил, что у него есть моральные принципы?

Кавахара зловеще усмехнулась.

– Ты надо мной издеваешься? Как можешь говорить об этом ты, у кого на руках ещё не засохла кровь десятков сотрудников клиники «Вей»? Палач, подручный Протектората, уничтожавший людей на всех планетах, где им удалось обосноваться? Такеси, ты, если можно так сказать, ведёшь себя несколько непоследовательно.

Защищенный холодными объятиями бетатанатина, я испытал лишь слабое раздражение, столкнувшись с подобной тупостью. Пора чуточку просветить Кавахару.