Текст книги "Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии"

– Кавахара была права насчет тебя. Ночуешь в машине, чтобы твою компьютерщицу хорошенько оттрахали. Ковач, с таким мировоззрением надо было подаваться в монахи.

– Заткнись, Трепп, – раздражённо бросил я. – Который час?

– Около пяти. – Её взгляд метнулся вверх и влево, чтобы свериться с вживленной микросхемой. – Точнее, пять часов шестнадцать минут. Скоро начнёт светать.

Я слегка приподнялся, во рту до сих стоял привкус от вчерашней сигареты.

– Что ты здесь делаешь?

– Присматриваю за тобой. Нам ведь не хочется, чтобы Кадмин пришил тебя до того, как ты продашь Банкрофту свой товар, не так ли? Эй, а это ведь, по-моему, играют «Крушители»?

Проследив за взглядом Трепп, я оглянулся на панель развлечений, где шла какая-то спортивная передача. Крошечные фигурки носились взад и вперёд по расчерченному на ровные квадраты полю под едва слышный голос комментатора. Время от времени игроки сталкивались друг с другом, что вызывало аплодисменты, похожие на писк насекомых. Судя по всему, перед тем как заснуть, я убавил громкость. Выключив панель, я огляделся по сторонам и увидел, что Трепп права. Начинало светать. Ночная темнота размылась до мягкого синего полумрака, расползавшегося над зданиями, подобно пятну отбеливателя.

– Значит, ты не фанат «Крушителей», да? – кивнула на экран Трепп. – Мне раньше тоже не особенно нравилось, но, если долго жить в Нью-Йорке, со временем как-то привыкаешь.

– Трепп, как ты собираешься присматривать за мной, твою мать, если ты засунула голову в машину и не отрываешь глаз от экрана?

Обиженно взглянув на меня, Трепп убрала голову. Я выбрался из лимузина и потянулся, наслаждаясь утренней прохладой. Над нами по-прежнему сияла блистательная Анчана Саломао, но свет в квартире Элиотта погас.

– Угомонились всего пару часов назад, – заметила Трепп. – Я боялась, как бы они не смылись, пока ты спишь, так что сторожила у входа.

Я взглянул на тёмные окна.

– Почему они должны смыться? Она даже не знает условий сделки.

– Ну, соучастие в преступлении, караемом стиранием, делает людей пугливыми.

– К этой женщине такое не относится, – сказал я, гадая, насколько уверен в собственных словах.

Трепп пожала плечами.

– Как тебе угодно. Однако я по-прежнему считаю, что ты спятил. У Кавахары есть специалисты, которые сделали бы это даже стоя на голове.

Поскольку я отказался от помощи Кавахары, подчиняясь интуиции, я промолчал. Непоколебимая уверенность моих недавних догадок относительно Банкрофта, Кавахары и резолюции номер 653 существенно поблекла во вчерашней спешке, связанной с подготовкой к внедрению вируса, а спокойствие исчезло с уходом Ортеги. Теперь я ощущал лишь неумолимую тяжесть времени, сырую прохладу рассвета и шум прибоя. Вкус Ортеги во рту, тепло от прикосновений её гибкого тела были тропическим островком среди этой ледяной пустыни, и он уплывал к горизонту.

– Как ты думаешь, в такую рань здесь можно раздобыть горячий кофе? – спросил я.

– В таком крохотном городке? – презрительно втянула воздух сквозь зубы Трепп. – Сомневаюсь. Но по пути я заметила автоматы. Среди них обязательно найдется с кофе.

– Кофе из автомата? – скривил губы я.

– Эй, ты что, гурман? Ты живешь в отеле ИскИна, по сути дела, в одном большом автомате. Господи, Ковач, на дворе эпоха машин. Тебе никто не говорил об этом?

– Пожалуй, ты права. Далеко отсюда?

– Пара километров. Поедем на моей машине. Чтобы, если наша малышка проснулась и выглянула в окно, её не охватила паника.

– Ладно.

Я прошёл следом за Трепп к приземистой чёрной машине, судя по всему, невидимой для радаров, и забрался в уютный салон, слабо пахнущий благовониями.

– Твоя?

– Нет, взяла напрокат. Ещё когда мы прилетели из Европы. А что?

Я покачал головой.

– Да так, ничего.

Трепп завела двигатель, и мы бесшумным призраком скользнули по набережной. Я смотрел в окно на море, борясь с неприятным ощущением отчаяния. После непродолжительного сна в лимузине я был на взводе. Меня вдруг снова начало раздражать всё, начиная с того, что я никак не мог разрешить загадку смерти Банкрофта, и кончая усиливающейся тягой к сигаретам. Не покидало предчувствие того, что день будет отвратительным, а ведь ещё не успело взойти солнце.

– Ты думал о том, чем займёшься, когда всё это останется позади?

– Нет, – угрюмо буркнул я.

Мы нашли автоматы в конце города, на аллее, спускающейся к морю. Несомненно, их установили для отдыхающих, однако полуразрушенный навес над ними красноречиво свидетельствовал о том, что дела здесь шли не лучше, чем в коммуникационном центре Элиотта. Трепп поставила машину лицом к морю и ушла за кофе. В окно я наблюдал, как она долго колотила по автомату сначала ладонью, затем ногой, пока тот не выдал два пластиковых стаканчика. Вернувшись к машине, Трепп протянула один мне.

– Ты собираешься пить прямо здесь?

– А почему бы и нет?

Мы надавили на крышки, и послышалось шипение нагревательных устройств. Как выяснилось, работают они плохо, но на вкус кофе оказался приличным и определенно оказал должное химическое воздействие. Я буквально почувствовал, как с меня смывает усталость. Мы пили не спеша, наблюдая за морем, погружённые в дружескую тишину.

– Я как-то раз пыталась записаться в чрезвычайные посланники, – вдруг сказала Трепп.

Я с любопытством взглянул на неё.

– Да?

– Да, давным-давно. Мне отказали после собеседования. Сказали, у меня нет задатков преданности.

– Справедливо, – проворчал я. – Ты ведь не служила в армии, так?

– А ты как думаешь?

Трепп посмотрела на меня так, словно я предположил, что на её совести числятся изнасилования и истязания детей. Я устало усмехнулся.

– Думаю, не служила. Понимаешь, при отборе будущих посланников у кандидатов ищут зачатки пограничных психопатических наклонностей. Вот почему в первую очередь ищут среди бывших военных.

Похоже, Трепп обиделась.

– А у меня есть зачатки пограничных психопатических наклонностей.

– Не сомневаюсь. Но дело в том, что число гражданских лиц, обладающих этими зачатками и при этом духом коллективизма, очень ограниченно. Одно противоречит другому. Вероятность, что оба качества разовьются естественным путем в одном человеке, практически равна нулю. Однако военная подготовка делает с естественным порядком вещей страшные вещи. Она ломает сопротивляемость психопатическому поведению и в то же время развивает фанатичную преданность команде. Эти качества становятся взаимосвязанными. Так что солдаты – идеальный исходный материал для чрезвычайных посланников.

– По твоим словам получается, что я должна радоваться отказу.

Какое-то время я смотрел вдаль, вспоминая.

– Да, должна. – Я допил кофе. – Всё, пора возвращаться.

Когда мы возвращались обратно по набережной, я обратил внимание, что в тишине позади что-то изменилось. Что-то одновременно неуловимое и в то же время такое, от чего нельзя укрыться. Нечто, подобное неумолимо светлеющему небу.

Когда мы подъехали к коммуникационному центру Эллиота, Ирена уже ждала нас, прислоняясь к лимузину и неотрывно глядя в море. Её мужа нигде не было видно.

– Лучше оставайся здесь, – бросил я Трепп, выходя из машины. – Спасибо за кофе.

– Не стоит.

– Полагаю, какое-то время я буду видеть тебя на экране заднего обозрения.

– Ковач, сомневаюсь, что ты вообще что-нибудь заметишь, – весело ответила Трепп. – У меня это получается гораздо лучше, чем у тебя.

– Это мы ещё посмотрим.

– Да-да. Ладно, до встречи.

Я направился к лимузину, и она крикнула вслед, повышая голос:

– И чтобы с вирусом всё было в порядке. Нам бы очень не хотелось, чтобы с ним что-нибудь произошло.

Сдав назад метров десять, Трепп с показной удалью резко взмыла в воздух, разорвав тишину пронзительным рёвом турбин. Едва не задев нас, машина пронеслась над головами и, развернувшись, ушла в сторону океана.

– Кто это был? – Голос Ирены Элиотт прозвучал хрипло, что можно было объяснить обильно пролитыми слезами.

– Прикрытие, – рассеянно ответил я, провожая взглядом машину, пролетающую над остовом затонувшего авианосца. – Работает на тех же людей. Не беспокойтесь, это друг.

– Возможно, она ваш друг, – с горечью поправила Элиотт. – Но не мой. Среди вас у меня друзей нет.

Я посмотрел на неё, затем снова отвернулся в море.

– Справедливо.

Тишина, нарушаемая шумом прибоя. Элиотт провела рукой по полированному кузову лимузина.

– Вам известно, что произошло с моей дочерью, – произнесла она мёртвым голосом. – Вы с самого начала знали об этом.

Я кивнул.

– И вам на это насрать, так? Вы работаете на человека, который использовал её, словно кусок туалетной бумаги.

– Вашу дочь использовали многие мужчины, – жестоко ответил я. – Она сама с готовностью отдавала себя. И, не сомневаюсь, ваш муж сказал, почему Элизабет так поступала.

Ирена Элиотт поперхнулась. Я уставился вдаль, где у самого горизонта в предрассветном полумраке быстро таяла машина Трепп.

– Она по той же самой причине пыталась шантажировать человека, на которого я работал. И по той же причине она пробовала надавить на своего хозяина, очень неприятного человека по имени Джерри Седака, и тот в конце концов её убил. Элизабет делала это ради вас, Ирена.

– Убирайся к чёртовой матери!

Ирена Элиотт начала плакать, тихие отчаянные всхлипы в утренней тишине.

– Я больше не работаю на Банкрофта, – осторожно произнёс я. – Я перебежал на другую сторону. И сейчас хочу дать вам возможность ударить Банкрофта по больному месту. Ударить чувством вины, которое никогда не возникало у него, пока он трахал вашу дочь. К тому же теперь, когда вы не на хранении, вы с мужем можете вдвоём собрать деньги и купить для Элизабет новую оболочку. Или хотя бы забрать её из хранилища и устроить в какой-нибудь виртуальный кондоминиум. Главное то, что, покинув холодильник, вы можете что-то делать. У вас есть выбор. Вот что я вам предлагаю. Я возвращаю вас в игру. Не швыряйтесь подобными предложениями.

Я слышал, как у меня за спиной Ирена борется со слезами. Я ждал, отвернувшись к морю.

– Вы без ума от своей доброты, не так ли? – наконец сказала она. – Вы полагаете, что оказываете большую услугу, но вы ведь не добрый самаритянин, правда? Я хочу сказать, хоть вы и вытащили меня с хранения, за всё надо платить, так?

– Разумеется, – тихо подтвердил я.

– Я должна запустить этот вирус. Ради вас я должна преступить закон, иначе придётся вернуться на хранение. И если я закричу или что-нибудь испорчу, мне есть что терять. Вот какую сделку вы предлагаете, разве не так? Даром ничего не делается.

Я не отрывал взгляда от волн.

– Да, именно такую сделку я и предлагаю, – согласился я.

Снова наступила тишина. Краем глаза я видел, как Ирена Элиотт оглядела свою новую оболочку, словно чем-то себя облила.

– Вы хоть представляете себе, что я сейчас испытываю? – спросила она.

– Нет.

– Я спала с мужем, и мне казалось, что он мне изменяет. – Сдавленный смешок. Ирена сердито вытерла глаза. – Мне казалось, я ему изменяю. Понимаете, когда меня помещали на хранение, я оставила тело и семью. Теперь у меня нет ни того, ни другого.

Она снова осмотрела себя, затем подняла руки и покрутила ими, растопыривая пальцы.

– Я сама не знаю, что чувствую, – сказала она. – Я не знаю, что чувствовать.

Я многое мог бы сказать ей в ответ. На эту тему сказаны и написаны горы слов; споры и исследования не прекращаются до сих пор. Есть тривиальные статейки про новые оболочки в популярных журналах: «Как заставить партнёра полюбить вас опять – в новой оболочке»; пустые, бесконечные психологические трактаты: «Некоторые аспекты вторичных травм новых оболочек»; и даже ханжеские учебники долбаного Корпуса чрезвычайных посланников, также со своими суждениями по данному вопросу. Цитаты, точки зрения, яростные нападки религиозных деятелей и бредовый вздор безумцев. Я мог бы вывалить всё это на Ирену Элиотт. Мог бы сказать, что она чувствует то, что естественно для человека без специальной подготовки. Я мог бы попытаться объяснить ей, что всё это со временем пройдет. Что через это уже прошли миллионы людей. Я мог бы даже заверить её, что какому бы богу она ни принесла клятву, сейчас тот следит за ней. Я мог бы солгать, мог бы прибегнуть к логическим рассуждениям. Но результат был бы почти одинаков. Потому что действительность причиняла боль, и в настоящий момент никто и ничто не могло избавить Ирену Элиотт от этой боли.

Поэтому я промолчал.

На нас надвигался рассвет. Фасады зданий озарялись ярким свечением. Я взглянул на окна коммуникационного центра Элиотта.

– Где Виктор? – спросил я.

– Спит. – Вытерев лицо тыльной стороной руки, Ирена шмыгнула носом, борясь со слезами. – Вы говорите, Банкрофту будет больно?

– Да. Он не сразу поймет, в чём дело, но ему будет очень больно.

– Заражение искусственного интеллекта вирусом, – продолжала Ирена Элиотт. – Преступление, за которое полагается стирание. Нападение на влиятельного мафа. Вы отдаёте себе отчёт, на какой риск мы идем? Вы хоть понимаете, что именно от меня хотите?

Развернувшись, я посмотрел ей прямо в глаза.

– Да, понимаю.

Она сжала губы, борясь с дрожью.

– Хорошо. В таком случае, за дело.

Глава тридцать первая

Подготовка к инфицированию вирусом заняла меньше трех дней. Ирена Элиотт оказалась профессионалом высочайшего класса и провела операцию без единой заминки.

В лимузине на обратном пути в Бей-Сити я объяснил, что ей предстоит сделать. Первое время она продолжала плакать внутри, но по мере того, как я сообщал Ирене детали, она включалась в дело, начиная кивать, одобрительно бормотать, останавливая меня и уточняя какие-то подробности, которые я объяснял недостаточно хорошо. Я показал Ирене список оборудования, предложенного Рейлиной Кавахарой, и она одобрила из него примерно две трети. Остальное, на её взгляд, было ненужным хламом, который используют только лентяи и дураки.

К концу нашего путешествия у Ирены Элиотт больше не осталось вопросов. По её глазам я понял, что она начала мысленно просчитывать каждый шаг. Забытые слезинки на щеках высохли, и на лице Ирены застыли сосредоточенная ненависть к человеку, обесчестившему её дочь, и осязаемая жажда отмщения.

Ирена Элиотт полностью принадлежала мне.

Я снял квартиру в Окленде, отнеся все расходы на счет компании «Джэк-Сол». Ирена Элиотт устроилась на новом месте, и я дал ей время выспаться. Сам я отправился в «Хендрикс» и тоже попытался поспать. Правда, без особого успеха. Я вернулся через шесть часов и застал Элиотт уже расхаживающей по квартире.

Я набрал номера, указанные Кавахарой, и заказал то, что попросила Ирена. Железо прибыло в течение часа. Раскрыв коробки, Элиотт разложила доставленное оборудование по всему полу.

Вдвоем мы прошлись по списку виртуальных борделей, составленному Ортегой, и сократили его до семи заведений.

Ортега так и не появилась. И не связалась с «Хендриксом».

К середине следующего дня Ирена Элиотт развернула основные системы и наведалась в каждое из семи заведений. После этого список уменьшился до трех позиций, и Элиотт отправила меня ещё за кое-какими покупками. Нужно было довести программное обеспечение до совершенства; предстояла большая охота.

К вечеру в списке осталось всего два заведения, и Элиотт принялась писать подготовительные схемы для проникновения в оба. Натыкаясь на сбой, мы отступали и сравнивали результаты.

К полуночи цель была определена. Элиотт отправилась спать и проспала подряд восемь часов. Я вернулся в «Хендрикс» и провёл ночь в раздумьях.

От Ортеги по-прежнему ничего.

Купив на улице завтрак, я отнёс его в квартиру. Но ни мне, ни Элиотт есть особенно не хотелось.

10.15 местного времени. Ирена Элиотт в последний раз настроила оборудование.

Мы всё провернули.

От начала и до конца операция заняла двадцать семь с половиной минут.

По словам Элиотт, это оказалось так же просто, как помочиться на два пальца.

Предоставив ей разбирать оборудование, я отправился на встречу с Банкрофтом.

Глава тридцать вторая

– Я никак не могу поверить, – резко произнёс Банкрофт, – вы действительно твёрдо убеждены, что я посещал это заведение?

На лужайке под балконом виллы «Закат» Мириам Банкрофт мастерила огромный бумажный планер, руководствуясь инструкциями голографического проектора. От ослепительной белизны крыльев резало глаза. Я стоял, опершись на перила. Заслонив ладонью глаза от солнца, Мириам подняла на меня взгляд.

– Бордель оборудован мониторами наблюдения, – с деланым безразличием сказал я. – Система автоматическая и до сих пор работает, несмотря на преклонный возраст. Сохранились кадры, как вы входите в дверь. Название ведь вам знакомо, не так ли?

– «Поставленный на дыбы»? Разумеется, я слышал об этом заведении, но сам никогда не пользовался его услугами.

Я оглянулся, не отрываясь от перил.

– Вот как. Значит, у вас есть предубеждения против виртуального секса? Вы – ярый поборник реальности?

– Нет. – В голосе Банкрофта прозвучал смешок. – Я ничего не имею против виртуальных форматов, и, кажется, я вам уже говорил, что время от времени прибегаю к ним. Но эту забегаловку, «Поставленный на дыбы»… как бы получше выразиться… едва ли можно отнести к наиболее изысканным заведениям подобного рода.

– Вы правы, – согласился я. – Но в какую категорию в таком случае попадает «Закуток Джерри»? Можно ли его назвать изысканным публичным домом?

– Вряд ли.

– Однако это не помешало вам посещать кабинки и развлекаться с Элизабет Элиотт, ведь так? Или в последнее время «Закуток» переживал не лучшие времена, потому что…

– Ну хорошо. – Усмешка в голосе сменилась гримасой на лице. – Я понял, что вы хотите сказать. Можете не продолжать.

Оторвавшись от созерцания Мириам Банкрофт, я вернулся к своему креслу. Мой коктейль со льдом стоял на маленьком столике. Я взял стакан.

– Рад это слышать, – сказал я, тряхнув кубиками льда. – Потому что мне пришлось изрядно повозиться, чтобы разобраться в этой мешанине. В процессе расследования меня похищали, пытали и едва не убили. А девушка по имени Луиза, одних лет с вашей драгоценной дочерью Наоми, поплатилась жизнью только за то, что попалась под ноги. Так что, если вам не нравятся мои заключения, можете убираться ко всем чертям.

Я приветственно поднял стакан.

– Избавьте меня от мелодрам, Ковач, и, ради бога, сядьте. Я ни в коей мере не отвергаю сказанное вами; я просто задаю вопросы.

Опустившись в кресло, я ткнул в Банкрофта пальцем.

– Нет, вы корчитесь, как червяк на крючке. Это указывает на ту часть вашей натуры, которую вы сами ненавидите за неуёмные аппетиты. Вы бы предпочли оставаться в неведении относительно того, к какому именно программному обеспечению подключались в тот вечер в «Поставленном на дыбы». Вы боитесь, что оно окажется ещё более омерзительным, чем вы сейчас думаете. Я вынуждаю вас столкнуться с теми чертами вашего характера, которые хотят, чтобы вы кончали в лицо своей жене. И вам это не нравится.

– Нет никакой нужды возвращаться к тому разговору, – натянуто промолвил Банкрофт, сплетая пальцы. – Полагаю, вы отдаёте себе отчёт, что записи видеокамеры наблюдения, на основе которых вы строите свои заключения, мог подделать любой, кто имеет доступ к лентам новостей с моим участием.

– Да, отдаю.

Всего сорок восемь часов назад я имел возможность увидеть лично, как это проделывает Ирена Элиотт. «Без особого труда» – это ещё слишком мягко сказано. После загрузки вируса это оказалось всё равно что попросить танцовщицу театра полного владения телом сделать шпагат. Пока Элиотт занималась этим, я едва успел выкурить сигарету.

– Но зачем кому бы то ни было заниматься подобными вещами? – продолжал я. – Конечно, нельзя исключать, что кто-то пытался таким замысловатым способом направить меня в ложную сторону. Вот только сначала придётся предположить, что этот кто-то знал наперёд, что я стану обнюхивать тот убогий бордель в Ричмонде. Ну же, Банкрофт, взгляните в глаза правде. Уже одно то, что я побывал там, свидетельствует о достоверности записей. И в любом случае, эти записи не основание для каких-нибудь предположений. Наоборот, они просто подтверждают то, до чего я и так уже дошел: вы убили себя, чтобы вирус не заразил внешнюю копию вашей памяти.

– Весьма примечательная проницательность для человека, который занимается расследованием всего шесть дней.

– Скажите спасибо Ортеге, – небрежно бросил я, хотя меня начинала беспокоить неутихающая подозрительность Банкрофта по отношению к неприятным фактам, изложенным мной. Я не представлял, что убедить его будет так непросто. – Это она направила меня на правильный путь. Ортега с самого начала отказывалась принимать версию убийства. Она постоянно твердила мне, что вы, кавычки открываются, слишком крутой и умный ублюдок-маф, чтобы позволить кому бы то ни было размозжить себе голову, кавычки закрываются. И тут я вспомнил разговор, состоявшийся неделю назад. Вы сами сказали мне: «Я не тот человек, чтобы лишать себя жизни, но если бы я решился на такое, то не допустил бы подобных глупых ошибок. Если бы я вознамерился умереть, вы бы сейчас со мной не разговаривали». Обучение чрезвычайных посланников включает тренировку памяти; это ваши слова, дословно.

Замолчав, я поставил стакан на столик, пытаясь нащупать тонкую грань между обманом и истиной.

– Всё это время я работал, исходя из предположения, что это не вы нажали на спусковой крючок бластера, потому что вы не из тех людей, кто отнимает свою собственную жизнь. Это предположение заставляло меня отмахиваться от многочисленных свидетельств обратного: охранные системы, которые не пропустят и шальной электрон; отсутствие следов вторжения; замок сейфа, отпирающийся отпечатком руки…

– А также от Кадмина. И от Ортеги.

– Да, это тоже сыграло свою роль. Но с Ортегой мы всё выяснили, а что касается Кадмина – что ж, к Кадмину я ещё вернусь. Суть в том, что пока нажатие на курок равнялось самоубийству, я был в тупике. И меня осенило: а что, если эти два действия – не синонимы? Что, если вы спалили память полушарий не потому, что хотели умереть, а по какой-то другой причине? И как только я сделал такое допущение, всё пошло как по маслу. Какие у вас могли быть причины? Приставить дуло пистолета к виску очень непросто, даже если хочешь умереть. А для того, чтобы сделать это, желая жить, требуется демоническая воля. Как бы вы ни понимали разумом, что основную часть вашей памяти снова загрузят в вашу же собственную оболочку, человеку, которым вы были в тот момент, предстояло умереть. Значит, для того, чтобы нажать на курок, вы должны были находиться в безысходном положении. – Я слабо улыбнулся. – Речь должна идти о смертельной опасности. Исходя из этого предположения, я уже довольно быстро пришел к сценарию заражения вирусом. После чего осталось только выяснить, где и как вы его подцепили.

При упоминании этого слова Банкрофт обеспокоенно заёрзал, и я ощутил прилив торжествующего восторга. Вирус! Даже мафы боятся этого невидимого разрушителя. Потому что даже они, несмотря на резервную копию памяти и многочисленные клоны, хранящиеся в холодильнике, не могут устоять перед ним. Вирусная атака! Поражение памяти больших полушарий! Банкрофт был выведен из равновесия.

– Далее, практически невозможно внедрить что-либо такое сложное, как вирус, в изолированный объект. Следовательно, вы должны были подключиться к заразе. В первую очередь я подумал о центре хранения психической информации, но там слишком надёжная система защиты. По той же самой причине заражение не могло произойти до того, как вы отправились в Осаку. Даже в неактивном состоянии вирус разбудил бы все системы безопасности, когда центр устраивал пересылку вашего сознания. Это случилось в последние сорок восемь часов, потому что резервная копия памяти оказалась незаражённой. Из разговора с вашей женой я заключил, что вы, вернувшись из Осаки, скорее всего отправились в город, и, согласно вашему же собственному признанию, могли заглянуть в публичный дом. Ну а после этого оставалось только проверить все злачные места. Наведавшись в полдюжины подобных заведений, я наткнулся на «Поставленного на дыбы». Как только бордель вышел на связь, от сирены, кричащей про обнаруженные вирусы, у меня едва не лопнули барабанные перепонки. Это беда всех искусственных интеллектов – они сами пишут программы внутренней безопасности, и получается это у них хуже некуда. А сейчас «Поставленный на дыбы» заткнулся наглухо, и полиции потребуется несколько месяцев на то, чтобы пробить виртуальный тоннель и посмотреть, что осталось от процессоров ядра.

Я ощутил смутный укол стыда, представив себе ИскИн, который судорожно мечется, словно человек, попавший в чан с кислотой, и наблюдает за тем, как одна за другой отключаются периферийные системы, а электронное сознание съёживается в ничто. Однако это чувство быстро прошло. Мы остановили выбор на «Поставленном на дыбы» по нескольким причинам: заведение находилось в районе, защищённом «крышей», то есть можно было не опасаться спутников наблюдения, которые поставили бы под сомнение ложь, внедрённую в его системы; оно популярно среди преступников, поэтому ни у кого не возникло бы подозрений, откуда в нём мог взяться запрещённый вирус; но самое главное, виртуальный бордель предлагал такие омерзительные программы, что полиция должна была ограничиться лишь беглым взглядом на изувеченную машину. В списке Ортеги против «Поставленного на дыбы» было указано не меньше десятка сексуальных преступлений, которые отдел органических повреждений проследил по программному обеспечению. Я буквально увидел, с каким презрением кривит рот Ортега, изучая списки программ, с каким безразличием берётся за расследование дела.

Мне очень не хватало Ортеги.

– А что насчет Кадмина?

– Пока трудно сказать, но я готов поспорить, что тот, кто заразил «Поставленного на дыбы», скорее всего нанял и Кадмина. Чтобы заставить меня замолчать, не выносить сор из избы. В конце концов, если бы я не начал мутить воду, сколько бы времени прошло, прежде чем кто-либо догадался о безвременной кончине борделя? Не могу представить себе, чтобы кто-нибудь из постоянных посетителей обратился в полицию, если бы его однажды вечером не пустили внутрь.

Банкрофт недоверчиво посмотрел на меня, но по следующим словам я понял, что сражение близится к завершению. Он всё больше склонялся к тому, чтобы поверить мне. Итак, он купился на ложь.

– Вы говорите, что вирус был внедрён умышленно. То есть ИскИн был убит?

Я пожал плечами.

– Похоже на то. «Поставленный на дыбы» ходил по грани местных законов. Насколько удалось выяснить, значительную часть его программного обеспечения в то или иное время конфисковал отдел расследования преступлений в области пересылки информации. Предположительно, бордель связан с преступным миром. Весьма вероятно, ИскИн нажил себе врагов. У нас на Харлане якудза неоднократно устраивала виртуальные расправы с машинами, предавшими её. Не знаю, имеет ли это отношение к данному случаю, но могу сказать со всей определенностью: тот, кто нанял Кадмина, прибег к помощи ИскИна, чтобы вытащить его из полицейского хранилища. Если хотите, можете проверить в управлении на Фелл-стрит.

Банкрофт молчал. Я следил за ним, воочию наблюдая, как крепнет его вера в мои слова. Как он убеждает самого себя. Я буквально видел то, что видит Банкрофт. Вот он сидит, съёжившись, в автотакси, захлёстнутый стыдом, потому что знает, чем только что занимался в «Поставленном на дыбы». К чувству стыда примешивается тревожный вой сирен, предупреждающий о заражении вирусом. Инфекция! Вот он, Лоренс Банкрофт, пошатываясь, бредёт в темноте к огням виллы «Закат» и единственному исцелению, которое может его спасти. Почему он отпустил такси так далеко от дома? Почему никого не разбудил, не позвал на помощь? Но отвечать на эти вопросы мне уже не требовалось. Банкрофт поверил. Его заставило поверить чувство отвращения к самому себе. Теперь он и сам найдёт ответы, которые подкрепят жуткие картины, поселившиеся у него в голове.

А к тому времени, как полиция проложит безопасный путь к процессорам ядра «Поставленного на дыбы», Роулинг-4851 вчистую сожрёт остатки интеллекта виртуального борделя. Не останется ничего, чтобы опровергнуть ложь, тщательно сплетённую мной ради Кавахары.

Я встал и вернулся на балкон, гадая, можно ли позволить себе сигарету. В последние пару дней сдерживаться было совсем трудно. Вид Ирены Элиотт, поглощённой работой, действовал на меня возбуждающе. Отдернув руку, уже отправившуюся искать пачку сигарет в нагрудном кармане, я уставился на Мириам Банкрофт, та почти закончила мастерить планер. Она подняла голову, и я поспешно отвёл взгляд, направив его вдоль перил балкона. И увидел телескоп Банкрофта, все ещё нацеленный в море под небольшим углом вверх. Повинуясь праздному любопытству, я наклонился и посмотрел на шкалу. На пыльной поверхности отчётливо проступали следы пальцев.

Следы пальцев?

У меня в ушах прозвучали слова Банкрофта, произнесённые неумышленно надменно: «Когда-то это было моим увлечением. В те времена, когда на звезды стоило смотреть. Вам не понять эти чувства. Последний раз я смотрел в эти линзы почти два столетия назад».

Я стоял, не в силах оторвать глаз от отпечатков пальцев, зачарованный собственными мыслями. Кто-то смотрел в этот объектив недавно, совсем не два столетия назад. Но очень недолго. Слой пыли нарушен чуть-чуть, можно предположить, что клавиатурой настройки воспользовались один раз. Подчиняясь внезапному порыву, я подошёл к телескопу и проследил за трубой, наведённой на горизонт, который изчезал в расплывающейся дымке. На большом расстоянии, при таком угле возвышения, в прибор будет виден клочок чистого неба километрах в двух над океаном. Словно во сне, я склонился к окуляру. В центре виднелась серая точка. Я заморгал, пытаясь сосредоточить на ней взгляд, но она расплывалась на бескрайней голубизне. Оторвавшись от окуляра, я снова взглянул на панель управления и, отыскав колесико для фокусного расстояния, принялся лихорадочно его крутить. Я опять прильнул к окуляру и увидел, что серая точка стала резкой, заполнив собой почти всё обозрение. Я медленно выпустил выдох, жалея, что всё-таки не покурил.

Дирижабль завис в воздухе, как гигантский кит, сытый и довольный. Должно быть, он насчитывал в длину не меньше нескольких сотен метров; нижняя половина корпуса вздувалась выпуклостями кабин, из которых торчали взлётно-посадочные площадки. Я понял, на что смотрю, ещё до того, как нейрохимия Райкера добавила последнюю толику увеличения, и я смог различить на залитой солнцем обшивке большие буквы: «Голова в облаках».

Учащённо дыша, я отошёл от телескопа. Когда моё зрение вернулось к нормальной фокусировке, я снова увидел Мириам Банкрофт. Она стояла рядом с недоделанным планером, уставившись на меня. Наши взгляды встретились, и я едва не вздрогнул. Уронив руку на панель управления телескопом, я сделал то, что должен был сделать Банкрофт перед тем, как размозжить себе голову: ткнул клавишу стирания памяти. Цифры, в течение последних семи недель державшие телескоп наведённым на дирижабль, заморгала и погасли.