Текст книги "Сожжение книг. История уничтожения письменных знаний от античности до наших дней"

Бодлианская библиотека отличалась от других библиотек Европы позднего Средневековья подходом к доступности своих собраний. Сегодня поиск в ее каталоге может осуществляться из любой точки мира, и в 2018–2019 учебном году было сделано свыше 14 миллионов поисковых запросов; ее читальные залы посетили более 3 миллионов читателей за пределами университета, а еще миллионы загружают наши цифровые собрания из всех стран мира (за исключением Северной Кореи). Подобное сочетание сохранности фондов и доступа к ним привело к тому, что Бодлианская библиотека в XVII и начале XVIII века стала де-факто национальной библиотекой.

Изменения произошли также в хранении документов в архивах. В средневековом Оксфорде сложная структура университета с его множеством колледжей, залов и общежитий означала необходимость хранения огромного количества документальной и административной информации. Как только университет получил права самоуправления и право давать своим членам ученые степени, выросла и потребность в содержании архивов. К числу самых ранних архивных сведений относятся уставы и распоряжения, касающиеся учебы и дисциплины студентов. Самое старое сохранившееся из написанных университету писем – возможно, самый первый знак признания его заслуг – было адресовано ему папским легатом (представителем Папы) кардиналом Гуалой в 1217 или 1218 году [20]. По мере того как университет постепенно расширялся и упорядочивался, его первые официальные лица (некоторые из этих должностей, такие как прокторы, существуют и поныне) начали вести реестры матрикуляций (формальных зачислений студентов на обучение) и реестры конгрегаций (перечни преподавателей и прочего академического персонала). Современный эквивалент этих перечней существует и поныне как «главный архив», где перечисляются все, кто получил степень или иные привилегии, связанные с принадлежностью к университету.

Тот же самый подход распространился и за пределы университетов. Процесс сбора информации для целей правительства начался еще в средневековый период, но резко шагнул вперед в Англии в XVI веке под воздействием религиозных перемен, принесенных Генрихом VIII и его министрами, кардиналом Уолси и Томасом Кромвелем. Результаты проведенной Уолси в 1520-х годах проверки, Valor Ecclesiasticus (большой каталог отчетов о проверке доходов церкви, предпринятой королевскими уполномоченными Генриха VIII в 1535 году), а также сведения комиссий по пожертвованиям 1540-х годов с точностью сообщают о финансовом положении Церкви, давая королю возможность получить над ней власть. Введенный в 1538 году Кромвелем закон, требовавший от всех приходов вести реестр крещений, браков и похорон, и введение регистрации передачи собственности на землю привело к беспрецедентному росту собираемой государством информации, что положило начало правительственному мониторингу данных, который со временем стал вестись в государственных архивах [21].

До этого в вопросах, связанных с сохранением информации, использовался термин, ныне редко употребляемый, но обобщающий в себе всю ценность, которую это сохранение представляло, – «грамота» (muniment). Грамоты – записи, хранившиеся как свидетельства тех или иных прав и привилегий. Практика хранения подобных документов развилась до высокоорганизованного уровня. Первый централизованный государственный архив был создан в 1542 году в Симанкасе императором Карлом V для документов Испании. В 1610 году в Англии Яков I назначил Левинуса Монка и Томаса Уилсона «хранителями и регистраторами бумаг и документов» [22]. Некоторым, таким как Сципио ле Скьер, помощник управляющего в Суде казначейства, было поручено не только обеспечивать сохранность вверенных им документов, но и составлять их сложные перечни [23]. В 1610 году также возник в своем нынешнем виде архив Ватикана.

Процесс упорядочивания информации не только играл важную роль в управлении государственными финансами и их приросте, но также начал рассматриваться как идущий на пользу обществу. В конечном счете, роль правительства заключалась в числе прочего в том, чтобы обеспечивать благосостояние граждан. В XVII веке выдающиеся интеллектуалы в кругах Королевского общества и Грешэм-колледжа в Лондоне продвигали сбор общественной статистики как средство сделать правительство «более надежным и квалифицированным» и обеспечить «счастье и величие» для народа [24].

Также начала находить понимание идея, что информация должна свободно распространяться и быть доступной для общественности, на основании чего могли бы вноситься поправки в деятельность правительства. Ключевую роль в этом сыграл Джон Граунт, который в своих «Natural and Political Observations… Made Upon the Bills of Mortality»[7]7
  «Естественные и политические наблюдения… на основе биллей о смертности».


[Закрыть] (1662) размышлял о том, следует ли данные, объединенные в биллях о смертности (документах, где перечислялось количество смертей в Лондоне и анализировались их причины), считать полезными лишь для правительства страны или же для более широкой общественности: являлось ли это «необходимым для многих»? [25]. Билли публиковались с целью предоставить «чистые сведения» для более полного понимания состояния общества в Лондоне, а также побудить отдельных граждан к лучшему поведению, или, как выразился Граунт, обеспечить «преграды, которые станут держать некоторых в узде» и подальше от «сумасбродств» [26]. Оригинальные данные, на основе которых составлялись билли, можно найти в архиве Почтенной компании приходских клерков, отвечавшей за их сбор, и как позднее свидетельствуют дневники Сэмюэла Пипса, обычные граждане в самом деле полагались на эти отчеты, в той или иной степени меняя свое поведение. 29 июня 1665 года Пепис писал: «В этих краях с каждым днем растет число жертв чумы. В билле о смертности говорится о 267 умерших, что почти на 90 больше, чем в прошлый раз, и из них только 4 в городе, что для нас великое благословение» [27].

Ученый-теоретик Сэмюэл Хартлиб предложил создать «Справочное бюро», которое предоставляло бы общественности большой объем экономической, географической, демографической и научной информации: «Все, что хорошо и желанно для всего королевства, может таким образом сообщаться любому, кто в том нуждается». План Хартлиба получил немалую поддержку от ряда влиятельных реформаторов, особенно в Оксфорде, а когда Джон Роуз (второй библиотекарь) заболел, Хартлибу всерьез предложили стать его преемником, поскольку в то время считалось, что план Хартлиба по созданию крупного информационного агентства лучше всего мог быть воплощен в большой библиотеке, где он хотел разместить «центр и место встреч для советов, предложений, договоров и всевозможных интеллектуальных редкостей». Однако у него нашлись противники, и в итоге на это место был назначен Томас Барлоу, симпатизировавший роялистам, который, по словам историка Чарльза Уэбстера, исповедовал «академически ортодоксальные взгляды» [28].

В Бодлианской библиотеке сохранились многие важные документы. Один из них – Великая хартия вольностей, оказавшая самое глубокое влияние на всю последующую цивилизацию; мы до сих пор придерживаемся ее статьи 39, которая гласит, что ни один свободный человек не может быть лишен свободы или собственности, «за исключением законного приговора суда равных или по законам его страны», и статьи 40, объявляющей незаконным «продажу справедливости, отказ в ней или промедление с ее осуществлением». Эти положения и сегодня закреплены в английском законодательстве, и их можно найти по всему миру, в том числе в американской конституции; они также являются ключевым источником для Всеобщей декларации прав человека ООН [29].

Один из величайших мыслителей-юристов эпохи Просвещения, Уильям Блэкстоун, привнес более широкое понимание юридической и политической значимости Великой хартии, повлиявшее на последующие дебаты на эту тему в XVIII веке. Его книга «The Great Charter and the Charter of the Forest»[8]8
  «Великая хартия вольностей и Лесная хартия».


[Закрыть] (1759) основана на пристальном изучении копии Великой хартии, которая была завещана Бодлианской библиотеке в 1754 году [30]. Эта книга, а также его главный труд «Commentaries on the Laws of England»[9]9
  «Комментарии к законам Англии».


[Закрыть] (1765–1769) оказали огромное влияние на отцов американской революции (к примеру, их экземпляры можно найти в личной библиотеке Томаса Джефферсона), и на интеллектуалов в революционной Франции. Если еще остаются какие-то сомнения в могуществе реальных документальных остатков Великой хартии XIII века – одна из семнадцати уцелевших копий была послана Уинстоном Черчиллем в Америку в 1941 году как талисман, гарантировавший американское участие в операции союзников во Второй мировой войне.

Уничтожение библиотек и архивов в период Реформации побудило целое поколение антикваров к спасению документов прошлого и собиранию как можно большего количества подобных материалов. Многое изменилось с тех пор, как Леланд с гордостью принял на себя роль «антиквара» при Генрихе VIII столетие назад. Антиквары теперь казались современникам столь странными людьми, что над ними часто издевались в пьесах, стихах и карикатурах. «Новый словарь древних и современных жаргонных терминов» в 1698 году даже определял антиквара как «диковинного любителя старых монет, камней и надписей, изъеденных червями документов и древних манускриптов, а также того, кто слепо обожает реликты, руины, старые обычаи, фразы и манеры». Но «изъеденным червями документам и древним манускриптам», которые спасали эти люди, предстояло стать основой для крупных библиотек конца XVI и XVII веков [31]. Страстный интерес антикваров к прошлому сохранил его для будущего.

Бодли принадлежал к тем, кто был полон решимости не допустить повторного уничтожения знаний. В их число входил и герцог Август Брауншвейг-Люнебург-младший, страстный коллекционер. К моменту смерти герцога в 1666 году в его библиотеке имелось 130 000 печатных книг и 3000 рукописей – намного больше, чем в то время в Бодлианской библиотеке [32]. Целью герцога, молодость которого прошла в Германии в окружении религиозных беспорядков и насилия, в конце концов переросших в Тридцатилетнюю войну, стало сохранение знаний. Как и Бодли, он пользовался услугами помощников (вплоть до Вены и Парижа) и даже побывал в Бодлианской библиотеке в 1603 году, всего через несколько месяцев после ее официального открытия. Библиотека Бодли вдохновила герцога на новые высоты в коллекционировании, и его книги стали основой для большой независимой научной библиотеки (финансируемой федеральным и земельным правительствами) в Вольфенбюттеле, известной как библиотека герцога Августа.

Бодли тщательно готовился к будущему. Составлялись уставы и жертвовались средства, перестраивались старые здания и проектировались новые. Бодли хотел, чтобы новую роль библиотекаря исполнял «кто-то, отличавшийся прилежанием в учебе, достойный доверия, деятельный и скромный, имеющий степень лингвиста, не обремененный узами брака и не находящийся в бенефиции прихода» (то есть не являющийся приходским священником). Когда на эту должность был назначен Томас Джеймс, выдающийся ученый, работавший над Библией короля Якова, основатель и покровитель библиотеки постоянно стоял у него за спиной. Их уцелевшая переписка рисует захватывающую картину множества мелочей, связанных с созданием великой библиотеки. Должность эта и поныне называется «Бодлианский библиотекарь» (я двадцать пятый из них).

Ковчег должен быть непотопляем. В 1609 году сэр Томас составил договор о пожертвовании, «сочтя очевидным, что основной причиной полного ниспровержения и гибели некоторых знаменитых библиотек христианского мира стало отсутствие надлежащих средств для их постоянного сохранения» [33]. А затем Бодли соответствующим образом распорядился своими деньгами, лишив наследства собственную семью.

Глава 5
Трофеи завоевателя

Небо ярко освещалось заревом множества пожаров, и темно-красный отблеск падал на дорогу, позволяя каждому отчетливо видеть лицо товарища… Не помню, видел ли я когда-либо в жизни нечто столь потрясающее и столь возвышенное.

В 1814 году Джордж Глейг, молодой шотландец, служивший в британской армии, со смешанными чувствами смотрел на пылающий Вашингтон. Он пересек Атлантику в составе экспедиционного корпуса во главе с адмиралом Кокберном и генералом Россом, чтобы воевать против Соединенных Штатов, и участвовал в самой разрушительной атаке, какую когда-либо видел этот город. Увиденное крайне обеспокоило Глейга, хотя вряд ли его можно было назвать беспристрастным свидетелем британской военной экспедиции в Америку 1812–1814 годов.

Атаковав Вашингтон, британцы подожгли Белый дом (известный в то время как Президентский особняк) и Капитолий, где располагалась библиотека Конгресса. Капитолий гордо возвышался на холме, «изящно сработанный и отполированный до блеска», с «множеством окон», «красивой висячей винтовой лестницей» и апартаментами, «обставленными как публичная библиотека; в двух, что побольше, размещались ценные книги, в основном на современных языках, остальные же были отданы под архивы, национальные законы, законодательные акты и так далее, а также использовались как личные комнаты для библиотекарей». В описании Глейга явно чувствуется некоторая неловкость: «Замечательная библиотека, несколько типографий и все национальные архивы были преданы пламени, хотя, возможно, их лучше было бы пощадить, даже если они несомненно являлись собственностью правительства» [2].

Сожжение Вашингтона стало воистину тяжким ударом для Соединенных Штатов, который предстояло ощущать многим будущим поколениям.

Британцев настолько ненавидели за их варварство, что оно легло в основу мифа, который помог объединить американскую нацию в течение последующих поколений, – в подтверждение того, что, преодолев вражду и заново отстроив столицу, их правительство продемонстрировало устойчивость, способность найти выход из любого положения и решимость добиться успеха.

В 1814 году библиотека Конгресса была еще совсем молода. После победы над британцами в Войне за независимость основу нового правительства составил Конгресс из двух палат, Сената и Палаты представителей. Первый Конгресс (1789–1791) обсуждал, где разместить столицу и правительство, и трое отцов-основателей Соединенных Штатов, Томас Джефферсон, Александр Гамильтон и Джеймс Мэдисон, согласились выделить для этого территорию на берегах реки Потомак, которую облюбовал сам Джордж Вашингтон. На месте нынешнего Вашингтона в округе Колумбия находились леса и сельскохозяйственные угодья, вдали от больших американских городов типа Бостона, Филадельфии и Нью-Йорка. Размещение правительства в отдалении от крупных городских центров символизировало намерение ограничить его влияние на зарождающееся государство, своего рода политический троп, который и поныне остается в сердце американской политики.

По мере развития и роста правительства росла и его потребность в доступе к информации и знаниям. Политики и правительственные чиновники в основном были хорошо образованными людьми, но уже в 1783 году в Конгресс вносились предложения об импорте книг из Европы. Джеймс Мэдисон, которого сегодня считают «отцом американской Конституции», возглавил комиссию Конгресса, рекомендовавшую приобретение трудов «по международному праву, договорам, переговорам и т. д., надлежащим образом описывающих соответствующие процедуры», а также «любых книг и трактатов, относящихся к американской старине и делам Соединенных Штатов» [3]. Речь шла не о чисто историческом интересе – поводом служило обеспечение необходимых доказательств с целью защиты от возможных притязаний европейских властей на американские территории [4].

В 1800 году был принят закон, позволявший использовать средства Конгресса для приобретения книг. Составленный комиссией Мэдисона перечень из трехсот с лишним наименований включал великую Библию эпохи Просвещения, «Энциклопедию» Дидро и дʼАламбера (1782–1832), изданную Шарлем-Жозефом Панкуком в 192 томах, и труды теоретиков права, таких как Гуго Гроций и Эдвард Кок, но в особенности труды английского юриста Уильяма Блэкстоуна: «Commentaries on the Laws of England»[10]10
  «Комментарии к законам Англии».


[Закрыть] в четырех томах (1765–1769) и «The Great Charter»[11]11
  «Великая хартия».


[Закрыть] (1759). Представлены были также политические теоретики, например Локк и Монтескье, и оказавший немалое влияние трактат экономиста Адама Смита «An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations»[12]12
  «Исследование о природе и причинах богатства народов».


[Закрыть] (1776). В список мыслителей XVIII века вошли также Эдвард Гиббон и Дэвид Хьюм, но перечислялись также более практичные приобретения, такие как карты [5].

Несмотря на столь захватывающий перечень наименований, Конгресс сперва не выделил комиссии средства на покупку книг. Впервые имела место ставшая затем хорошо знакомой проблема: в финансовом отношении библиотека зависела от Конгресса, но Конгресс не всегда рассматривал библиотеку как один из приоритетов.

После Войны за независимость Соединенные Штаты придавали огромное значение образованию, и в государстве процветала торговля книгами, многие из которых поступали из британских и других европейских типографий. В Америке первых десятилетий имелось большое количество коммерческих библиотек, а также некоммерческих библиотек на общественных началах, удовлетворявших потребности в новостях и знаниях для тех, кто не мог позволить себе покупать книги [6]. Частные библиотеки оставались уделом высшего и среднего класса, но рост числа библиотек, которыми можно было пользоваться за небольшую плату, а также библиотек в кофейнях и им подобных заведениях сделал информацию более доступной для широкой аудитории, и процесс этот продолжался в течение всего XIX века по обе стороны Атлантики. Первые конгрессмены в основном происходили из богатых семей, многие имели хорошее образование, и большинство владели собственными личными библиотеками – возможно, отчасти поэтому они не видели необходимости в централизованной библиотеке Конгресса.

В 1794 году Конгрессу были выделены средства на приобретение «Commentaries» Блэкстоуна и «Law of Nature and Nations»[13]13
  «Законы природы и право наций».


[Закрыть] Эмериха де Ваттеля для использования Сенатом, но подобное стало примечательным исключением – библиотека начала получать средства лишь в 1800 году, после переезда Конгресса в Вашингтон и принятия закона Мэдисона. Даже тогда подписанный в том году президентом Джоном Адамсом закон «О дальнейшем обеспечении переезда и размещения правительства Соединенных Штатов» больше касался вопросов мощения улиц и президентского жилья, чем библиотеки. Средства, которые все же выделялись им библиотеке, предназначались для:

…приобретения книг, которые могут быть необходимы для использования Конгрессом в упомянутом городе Вашингтоне и оборудования подходящего помещения для их содержания, на что настоящим предусматривается сумма в пять тысяч долларов… упомянутое приобретение надлежит совершить… в соответствии… с каталогом, составленным совместной комиссией обеих палат Конгресса, специально для этой цели назначенной, и упомянутые книги надлежит поместить в подходящем помещении в Капитолии упомянутого города, для использования их обеими палатами Конгресса и его членами, в соответствии с правилами, которые названной комиссии надлежит разработать и установить [7].

Указанные здесь приоритеты крайне важны, поскольку первым инстинктивным желанием Конгресса было ограничить свои информационные потребности чисто функциональными нуждами – по сути, связанными с решением юридических и управленческих вопросов. И особенно существенным это являлось потому что, в отличие от Нью-Йорка и Филадельфии, других библиотек в Вашингтоне не было.

Собрания библиотеки, поначалу не слишком обширные, быстро росли. Первый отпечатанный каталог, выпущенный в 1802 году, включал 243 книги, и в последующем году к нему потребовалось дополнение. В этой первой библиотеке имелись основные труды по праву и государственному управлению, в том числе британские «Statutes at Large»[14]14
  «Свод законов».


[Закрыть], «Journal of the House of Commons»[15]15
  «Журнал палаты общин».


[Закрыть] и «State Trials»[16]16
  «Судебные процессы против государства».


[Закрыть] в четырнадцати томах [8]. У лондонских книготорговцев и издателей приобретались и другие книги [9]. Первый глава библиотеки Конгресса, Патрик Магрудер, даже размещал объявления в газетах, предлагая авторам и издателям дарить библиотеке книги, рекламируя тем самым себя как самых выдающихся людей страны. В одной из заметок в «National Intelligencer» хвастливо заявлялось: «Мы с удовольствием наблюдаем, как авторы и издатели книг и карт постепенно обнаруживают, что поместив экземпляр своих работ на полки данной организации, они вносят куда больший вклад в распространение знаний, чем обычно можно достичь посредством каталогов и рекламы» [10].

К 1812 году каталог насчитывал свыше 3000 томов книг и карт, для описания которых требовалась 101 страница [11]. В первые годы независимости библиотека Конгресса, а также ее быстро растущее собрание томов, охватывающих широкий диапазон тем, символизировали государство, формирующее свою идентичность. Как гласит старое изречение, знание – сила, и хотя библиотечные собрания все еще оставались крайне невелики, они росли вместе с правительством, которому призваны были служить.

Так что неудивительно, что библиотека Конгресса стала одной из ключевых целей британской армии, когда та добралась до Вашингтона. Война уже принесла огромные разрушения, и это была далеко не первая уничтоженная библиотека. Так, во время атаки американской армии на британский город Йорк (современный Торонто) в апреле 1813 года, одного из первых столкновений двух войск, сгорела местная библиотека [12].

В 1813 году Патрик Магрудер из-за болезни долгое время не мог работать в библиотеке, и обязанности управляющего исполнял его брат Джордж. 19 августа прибыли британцы. При первых известиях об их приближении начались приготовления к эвакуации [13]. Джордж Магрудер распорядился, чтобы библиотеку не эвакуировали, пока чиновники Военного департамента не упакуют свои архивы. Ему не пришло в голову, что большинство правительственных департаментов уже начали паковаться и реквизировали повозки, чтобы увезти самое важное в сельскую местность.

Хотя многие правительственные служащие поступили добровольцами в защищавшее город ополчение, некоторые остались, включая Дж. Т. Фроста, помощника библиотекаря, в задачу которого входило открывать и проветривать книги (что было крайне важно в очень влажной атмосфере летнего Вашингтона). Вечером 21-го числа было позволено покинуть свой пост в ополчении и вернуться в библиотеку Сэмюэлу Берчу 22-го им с Фростом сообщили, что чиновники Военного департамента начали покидать Вашингтон.

Решение наконец было принято, но с опозданием. Остальные департаменты реквизировали все оставшиеся в городе повозки, и Берчу потребовалось несколько часов, чтобы найти хотя бы одну в деревне под Вашингтоном. Он вернулся с повозкой и шестью быками, и вместе с Фростом они до конца дня 22-го погрузили в нее часть книг и документов, а утром 23-го отвезли их в безопасное место примерно в девяти милях от города. Элиас Колдуэлл, чиновник Верховного суда, забрал часть судебных томов к себе домой [14]. Однако все эти усилия были лишь каплей в море.

Британские войска вошли в Вашингтон 24 августа, и с тех пор ситуация начала резко ухудшаться. Генерал Росс сперва послал парламентера с условиями перемирия, но его обстреляли, убив его лошадь. То, что произошло после, красочно описал Джордж Глейг. Стоит, однако, отметить, что обвинение в обстреле парламентера широко использовалось как оправдание и в других эпизодах уничтожения библиотеки:

Все мысли о примирении были тут же отброшены прочь; войска вступили в город, первым делом перебив всех, кто оказался в доме, откуда раздались выстрелы, и превратив его в пепел, а затем двинулись дальше, незамедлительно сжигая и разрушая все, что могло быть хотя бы отдаленно связано с правительством. Уничтожены оказались здание Сената, президентский дворец, обширные верфи и арсенал, казармы для двух или трех тысяч человек, несколько крупных флотских и военных складов, несколько сотен пушек разных видов и почти двадцать тысяч единиц стрелкового оружия [15].

Историк библиотеки Конгресса Джейн Эйкин сообщает, что британские войска складывали в груды книги и другие горючие материалы, которые имелись в здании, и поджигали их. Хотя мы не знаем точных подробностей произошедшего, уже начала создаваться легенда. Рассказ об этом пожаре в «Harpers New Monthly Magazine», опубликованный намного позже, четко приписывает начало пожара британским солдатам, использовавшим библиотечные книги [16].

Случившееся серьезно затормозило деятельность американского правительства (хотя и не настолько, чтобы помешать их армии одержать решающую победу в Балтиморе, в сражении за форт Мак-Генри). Хотя библиотека не являлась единственной целью врага, ее местоположение внутри центрального здания правительства США превращало ее в идеальный источник горючего для продолжения пожара. И тем не менее, похоже, по крайней мере один представитель британских войск понял символическое значение уничтожения библиотеки. Посреди разрушений в центре Вашингтона, который Глейг описывает как одни лишь «груды дымящихся руин», одна из книг была взята в качестве подарка для предводителя армии завоевателей [17]. Экземпляр «An Account of the Receipts and Expenditures of the U.S. for the Year 1810[17]17
  «Отчет о доходах и расходах США за 1810 год».


[Закрыть] (Washington: A & G Way, Printers, 1812)» с кожаным титульным ярлыком на обложке и надписью «Президент С. Штатов» был подарен библиотеке Конгресса легендарным книготорговцем А. С. У Розенбахом 6 января 1940 года. Книга, в свою очередь, была подарена контр-адмиралом Джорджем Кокберном своему брату и явно считалась сувениром. Неизвестно, выбрал ли эту книгу сам Кокберн или ее нашел какой-то британский солдат, но то, что из всех трофеев была выбрана именно книга, говорит о многом. «По всем обычаям войны, – писал Джордж Глейг, – любая общественная собственность, оказавшаяся в захваченном городе, по общему признанию становится собственностью завоевателя» [18].

В последовавшие за пожаром дни стало ясно, что библиотека уничтожена безвозвратно: каменное здание уцелело, но все находившееся внутри погибло. Британцы нанесли удар прямо в сердце недавно созданного правительства. Члены Конгресса не пострадали, но после сожжения их здания и гибели информации, на которую они полагались, требовалось быстрое восстановление их политического статуса.

На пепелище первой библиотеки Конгресса предстояло появиться новой, намного лучшей. Главным руководителем ее восстановления стал один из интеллектуальных архитекторов американской революции и основания Соединенных Штатов Томас Джефферсон. К 1814 году бывший президент жил наполовину в отставке в Монтиселло, штат Вирджиния, в ста милях к юго-западу от Вашингтона. Личное книжное собрание Джефферсона, возможно, самая передовая и обширная частная библиотека в Америке того времени, создавалось в течение всей жизни серьезного читателя, каковым тот являлся. Джефферсон понимал, что значит потерять библиотеку в огне пожара: его первая коллекция книг по юриспруденции сгорела в 1770 году, и ему пришлось восстанавливать свое собрание заново. Несколько недель спустя после пожара Вашингтона Джефферсон написал тщательно заготовленное письмо Сэмюэлю Харрисону Смиту редактору базировавшейся в городе ведущей республиканской газеты: «National Intelligencer»;

Уважаемый сэр,

Я узнал из газет, что вандализм нашего врага восторжествовал в Вашингтоне как над наукой, так и над искусством, воплотившись в уничтожении публичной библиотеки… Из этого события… мир вынесет лишь одно чувство. Все увидят нацию, которая, будучи во всеоружии, воспользовалась преимуществом над другой, которую они недавно втянули в войну, безоружной и неподготовленной, чтобы предаться актам варварства, неприемлемым в цивилизованную эпоху…

Полагаю, одной из первых задач Конгресса станет возобновление их книжного собрания. Это будет непросто, пока продолжается война, и контакты с Европой связаны с немалым риском. Вам известно мое собрание, его состояние и объем. Я собирал его в течение пятидесяти лет, не скупясь на страдания, возможности и расходы… и собрание это, которое, я полагаю, включает от девяти до десяти тысяч томов, имеющих ценность не только с точки зрения науки и литературы, но и того, что важно для американского государственного деятеля. Особенно полно оно в том, что касается парламентаризма и дипломатии. Я давно уже здраво рассудил, что оно не должно оставаться частной собственностью, и предусмотрел, что в случае моей смерти Конгресс имеет право первого выбора по назначенной им цене. Ввиду понесенной им потери считаю данный момент подходящим для подобного решения, сколь бы времени мне еще ни осталось. И потому обращаюсь к вам с дружеской просьбой сделать от моего имени соответствующее предложение Библиотечной комиссии Конгресса… [19]

Последовал долгий период дискуссий и споров о ценности предложения Джефферсона, включая напряженные дебаты об относительной пользе крупных денежных трат на восстановление утерянной библиотеки, когда в стране не хватает ресурсов и средства лучше направить на военные цели. В последующие столетия в истории библиотеки подобные аргументы повторялись много раз.

Предложение Джефферсона снабдить «американского государственного деятеля» всем необходимым (естественно, в те времена все эти политики были мужчинами) оказалось счастливой случайностью, поскольку как на восстановление изначального собрания в 3000 томов, так и на создание подобия личной библиотеки Джефферсона из 6000 или 7000 книг потребовалось бы немало времени и сил. Соответственно, Джефферсон предлагал короткий путь к крупному библиотечному собранию, дополнительная ценность которого состояла в том, что оно было собрано человеком, построившим систему правления нового государства, время от времени пользуясь в качестве интеллектуальной подпитки теми же самыми книгами.

Предложение Джефферсона не являлось в полной мере актом альтруизма, поскольку у него имелись значительные долги, которые требовалось покрыть. Он также четко дал понять, что поддерживает соотечественников в час нужды, но в то же время требует гарантий, что его собрание будет продано как единое целое, избежав «растаскивания», которого опасаются после продажи своих коллекций многие книжники. «Не знаю, содержится ли в нем какая-либо отрасль, которую Конгресс пожелал бы исключить из своего собрания; фактически нет ни одной темы, на которую член Конгресса не мог бы при случае сослаться», – писал он Смиту, ясно давая понять, что речь идет о сделке «все или ничего» [20].