Текст книги "Правосудие королей"

Мы выгрузили из телеги Герцога Брондского все, что нужно: книги учета, своды законов, перья и чернила, чистый пергамент, складной стол на козлах, кожаное кресло Вонвальта с откидной спинкой, свежий воск и штемпели, щит с гербом Сованской империи, прикрепленный к пятифутовому шесту, и различные грамоты, подтверждавшие полномочия Вонвальта, которые люди имели право потребовать и проверить.

Деревня медленно просыпалась вместе с восходящим солнцем, и холодный воздух наполнился запахами готовящейся на огне еды. Для большинства крестьян завтрак состоял из кружки эля и жирной каши с кусочками того, что оказалось под рукой, хотя из поместья Фростов доносился отчетливый запах жареного бекона. Вонвальт, Брессинджер и я съели несколько холодных, черствых кусков пирога в трактире, и мой живот уже снова урчал.

– Значит, наш приятель священник уже уехал? – спросил Вонвальт, усевшись в свое кресло. Я примостилась на небольшом стуле рядом с ним. Будучи его секретарем, я должна была записывать все, что говорилось во время слушаний.

– Да, – ответил Брессинджер, стоявший по правую руку от Вонвальта. – Еще ночью, хотя перед отъездом он не преминул высказать мне все, что думал.

– Спасибо, что не стал меня будить.

– Он остался недоволен тем, как вы решили вопрос с драэдистами.

– Это решать не ему, и его недовольство не имеет значения.

Брессинджер с укором посмотрел на Вонвальта.

– Он проявил неестественно живой интерес к этому делу.

– Он проявлял неестественно живой интерес ко всем моим делам с тех пор, как присоединился к нам. Я рад, что мы от него избавились. Я сожалею лишь о том, что он не покинул нас раньше. Он явно вполне способен путешествовать в одиночку.

– И вы не сочли это странным? – спросил Брессинджер.

– Конечно же, счел. Но этот человек и сам странен. – Вонвальт пожал плечами. – Полагаю, теперь он доберется до Моргарда раньше нас. Будет докучать маркграфу и его воинам, убеждая их расстаться со своими жизнями на Приграничье.

– Полагаю, что так и будет.

– Он глупец, Дубайн. Выбрось его из головы.

– Опасный глупец.

– Да уж.

– У которого, если верить ему же, есть могущественные друзья.

– Если ему верить, – сказал Вонвальт. Он хотел сказать больше, но тогда к столу приблизился наш первый ответчик за тот день – крестьянин средних лет, одетый в грубую домотканую одежду и шерстяную шапочку. Неуверенно шаркая ногами, он подошел к Вонвальту. Наше временное судилище производило на него гнетущее впечатление, хотя мне оно казалось довольно убогим.

– Я, эм-м… – начал он, а затем поспешно стянул с головы шапочку. – Если позволите, милорд, я бы, хм, хотел… – Он наклонился поближе. Вонвальт с безграничным терпением – все-таки сейчас он был при исполнении – благосклонно подался ему навстречу. – Я бы хотел, э-э-э, отречься?

Вонвальт важно кивнул.

– Я принимаю отречение. – Он открыл одну из толстых учетных книг и начал писать. Он спросил и записал имя человека и род его занятий. На полях он вывел сумму штрафа, который составил один пенни и который Вонвальт собирался взять с сэра Отмара. – Есть ли у вас какие-либо прошения к Императору?

Мужчина энергично помотал головой.

– Нет, милорд, никаких.

Вонвальт снова кивнул.

– Тогда на этом все.

С остальными жителями деревни все проходило примерно так же. Один за другим те, кого мы видели в лесу, и другие крестьяне подходили и тихо отрекались. Других дел в тот день мы не разбирали. Обычно нам приходилось сталкиваться с самыми разными преступлениями, особенно учитывая то, что в последний раз имперский Правосудие заглядывал в эти места несколько лет назад. Разбираться приходилось с кражами и драками – они случались постоянно, – а также и с более серьезными преступлениями: убийствами, изнасилованиями, государственной изменой. Но в тот морозный серый день в Рилле звучали лишь тихие отречения от языческой веры.

Когда подошло время обеда, Вонвальт закрыл учетные книги и отправил меня в трактир принести ему и Брессинджеру немного хлеба, сыра и эля. Когда я вернулась, то с удивлением увидела лорда и леди Фрост, стоявших перед столом. Сэр Отмар держал в руке кошель с монетами. Я поспешила подойти и успела услышать последнее обвинение, которое решил выдвинуть против них Вонвальт: подстрекательство к ереси.

– В этом мы невиновны, – с презрительной усмешкой, свойственной всем, даже самым мелким аристократам, сказала леди Фрост. – Мы оплатим штраф, но лишь для того, чтобы защитить наших людей.

Я села на свой стул и стала спешно записывать сказанное.

Вонвальт забрал кошель из рук сэра Отмара и передал его Брессинджеру, который начал считать монеты.

– Я сделаю пометку для следующего Правосудия, который окажется в Рилле, что он должен увидеть здесь святилище Немы. Где-нибудь на видном месте, – строго сказал Вонвальт.

– И как же прикажете нам его сделать?

Вонвальт кивком указал в сторону леса.

– В ваших лесах водится полно оленей. Пошлите сегодня туда охотника. Сохраните череп. Пусть жрец его освятит. Затем соорудите алтарь в имперском стиле. Все очень просто.

Брессинджер закончил считать монеты.

– Здесь без гроута пять марок, – негромко сказал он.

Вонвальт посмотрел на Фростов. Повисла долгая тишина.

– Вы должны уплатить один пенни за каждого еретика, – сказал он. – Или вы желаете, чтобы я прибавил к обвинениям попытку подкупа?

Сэр Отмар, покраснев, выхватил у Брессинджера горсть лишних монет. Его жена резко отвесила ему подзатыльник.

– Дурень, – пробормотала она и зашагала прочь.

Когда она отошла подальше, а верная сумма штрафа была уплачена и перекочевала в наш сундучок, Вонвальт обратился к сэру Отмару:

– Сэр Отмар, мне хочется думать, что я справедливый человек. Империя предоставляет мне значительную свободу действий в решении подобных вопросов. – Он помедлил, подбирая слова. – Надеюсь, вы понимаете, что все могло обернуться совершенно иначе. Другой Правосудие, в другой день… – Он позволил словам повиснуть в воздухе. Сэр Отмар, которому явно недоставало бойкости его жены, смиренно кивнул.

– Я понимаю, милорд. Я перед вами в долгу.

Вонвальт отмахнулся от него.

– Я не дурак, сэр Отмар. Я прекрасно осознаю, что случится, когда я покину это место. И вот что я вам скажу: будьте осторожнее.

– Благодарю за прямоту, милорд, – сказал сэр Отмар и поклонился.

Мы молча смотрели ему вслед. Затем, когда стало ясно, что на сегодня дела закончены, Вонвальт закрыл книгу учета.

– Нехорошее у меня предчувствие насчет этой деревни, – сказал он и поднялся. – Совсем нехорошее.

III
Долина Гейл

«Вынося решение по делу убийства, необходимо удостовериться в справедливости обвинения, прежде чем приговор – смертная казнь – будет приведен в исполнение. Отнять жизнь – тяжкое преступление, но отнять вторую в расплату за первую – тяжкое вдвойне».

Из «Сованского преступника» Катерхаузера Кодекс: Советы практикующим Правосудиям

Всадник нашел нас в нескольких милях от Долины Гейл, большого процветающего торгового города в Южной Марке Хаунерсхайма – то есть в провинции, находившейся к юго-востоку от моего родного Толсбурга. Рилл был уже далеким воспоминанием, оставшимся в нескольких сотнях миль, двух десятках небольших городков и полутора месяцах пути позади нас.

Воздух здесь был холоднее и суше, чем в тени Толсбургских Марок, и в нем кружились хлопья снега. Брессинджер пытался приподнять наше настроение старой йегландской народной песней, которую наверняка слышал от Вонвальта, но я не могла подпевать ему, потому что не понимала слов – песня была не на старом саксанском, всеобщем наречии Империи, и не на толском, моем родном языке. Вонвальт же не подпевал, потому что в столь долгих путешествиях он предпочитал хранить молчание. Он ехал во главе нашего обоза, сгорбившись в седле.

Всадник был молодым юношей из городской стражи, мускулистым и полным самолюбивого нахальства. Мне сразу же стало неловко за мой потрепанный внешний вид – ссутуленная, я куталась в свой вощеный плащ, и от меня разило, как от Герцога Брондского. Однако мне не стоило переживать – юноша посмотрел на меня лишь мельком и больше не обращал внимания.

– Лорд Саутер говорил, что по Хаунерской дороге едет Правосудие, – обратился он к Вонвальту. На стражнике был хауберк с кольчужным капюшоном, обрамлявшим его румяное от мороза лицо, а голову венчал шлем с полями. Его сюрко был синего цвета с горчично-желтым крестом и вышитым гербом Долины Гейл.

– Правосудие сэр Конрад Вонвальт, – представился Вонвальт, выпрямившись в седле. – Это – мой пристав, Дубайн Брессинджер, и мой секретарь, Хелена Седанка.

Стражник поприветствовал нас, коснувшись шлема. Он выглядел встревоженным.

– Сэры. Мисс. – Мое сердце затрепетало, когда он на миг встретился со мной взглядом. – Вы приехали вовремя. Меньше двух дней назад произошло убийство. Убита жена лорда Бауэра. Половина города в ярости и стоит на ушах.

– А вторая половина? – негромко сказал мне Брессинджер.

– Помолчи, – рыкнул Вонвальт. Он снова повернулся к юноше. – Редкий случай, чтобы убитой была жена лорда.

– В Долине это неслыханное дело, сир. Ума не приложить, кто и зачем это сделал.

– Значит, убийца не лорд Бауэр? – спросил Вонвальт. Вопрос был резонным. Обычно виновными оказывались мужья.

– Насколько я знаю, он не под подозрением.

– Ясно, – сказал Вонвальт, потирая подбородок. – Странно.

– Да, сир, так и есть. Когда с Вельделинских ворот заметили ваш обоз, лорд Саутер приказал мне как можно скорее сопроводить вас в город.

Вонвальт повернулся ко мне и окинул взглядом то жалкое, заросшее грязью зрелище, которое я из себя представляла. Герцог Брондский, стоявший позади меня, фыркнул и, дрожа от холода, издал громкое «иа».

– Я поеду с вами вперед, – сказал Вонвальт стражнику, затем повернулся к Брессинджеру. – Дубайн, отведи Хелену в город. Проследи, чтобы лошадей поставили в стойло, и найди нам место, где можно переночевать.

– Конечно, сир.

– Где сейчас тело леди Бауэр? – спросил Вонвальт юношу.

– В доме врача, мистера Макуиринка. Он занимается официальными медицинскими вопросами.

– Первым делом мне нужно осмотреть тело, пока оно не прогнило настолько, что будет невозможно что-либо выяснить.

– Как вам угодно.

Они поспешили вперед, погнав лошадей галопом. Я смотрела им вслед. Брессинджер развернул своего коня и подъехал ближе. Должно быть, он прочел мои мысли, потому что сказал:

– Такой мальчишка тебе не подходит, Хелена.

Я покраснела.

– О чем ты? – возмущенно спросила я.

Брессинджер ехидно улыбнулся.

– Нам лучше поспешить, пока погода не испортилась. Помнишь, я учил тебя читать по облакам?

Я кивком указала на скопление низких, темных туч на востоке.

– Снег будет, – надувшись, сказала я.

– Вот и поехали поскорее. И на этот раз подпевай мне.

– Я не знаю йегландского, – сказала я.

Брессинджер выдержал паузу, нарочно приняв такой театрально-возмущенный вид, что я не выдержала и рассмеялась.

– Клянусь кровью Немы, Хелена, ты глуха, как тетерев. Песня была не на йегландском, а на грозодском. Надеюсь, ты не путаешь мою родину с родиной нашего уважаемого господина.

– Нет, – сдавленно хихикая, сказала я. – Забудешь тут, с таким манерным имечком, как Дубайн. – Я нарочно произнесла его имя так, как это делал Вонвальт – Ду-бан, – а не как все, кто жил за пределами Грозоды, родины Брессинджера – Ду-байн.

– Я тебе язык отрежу, если не будешь за ним следить, – пригрозил он мне. – А теперь слушай внимательно, или следующие несколько часов будут тянуться слишком долго.

* * *

В город мы прибыли в середине дня, войдя в него через Вельделинские ворота, обращенные к южному подступу. Долина Гейл принадлежала Хаунерсхайму, хотя и Толсбург, и Гулич на протяжении всей бурной истории города пытались присоединить его к себе. Место это во многом было результатом своего положения, как географического, так и политического. В конце концов, соседним Гуличем владел князь Гордан Кжосич, третий сын Императора, и всякий крупный город, находившийся в непосредственной близости от любого члена императорской семьи, неизменно становился одновременно крепостью и временным дворцом.

Сам город – большой, окруженный крепостной стеной – был возведен на склонах Толсбургских Марок и делился на две части рекой Гейл. Земли окружавших его предгорий – вытянутых невысоких зеленых холмов – были плодородными и хорошо возделанными. На них росло достаточно капусты, гороха, бобов, лука и картошки, чтобы город мог не только кормиться сам, но и прибыльно торговать излишками. Впрочем, вовсе не земледелие стало источником богатства этого места. Река Гейл была широкой и глубокой, и корабли могли дойти по ней до самой Совы, хотя и заложив по пути небольшой крюк. Из-за этого Долина Гейл превратилась в крупный торговый узел, и на одних лишь торговых пошлинах город зарабатывал столько, что мог позволить себе приличную городскую стражу, хорошо уложенные и патрулируемые дороги, большой храм Богини-Матери Немы (который когда-то был храмом Ирокса, языческого бога, принимавшего облик быка) и впечатляющий, смахивающий на крепость монастырь, занимавший видное место чуть дальше, на вершине холма.

Улицы были заполнены торговцами, ремесленниками, стражниками, простолюдинами, лордами и их женами. Мы пробирались через толпу, оставаясь неузнанными, хотя и выделялись, сидя верхом на лошадях. Я заметила, что большая часть улиц была вымощена булыжником и вдоль них шли закрытые сточные канавы – одно из лучших инженерных решений, которое было перенято у сованцев и еще не добралось до окраинных земель Империи. Впрочем, грязи все равно было много. К счастью, как и в Рилле, из-за холода запахи казались не столь резкими, хотя воздух все равно полнился знакомым смрадом гари, мочи, отбросов и дерьма.

Дома в городе были самые разные – от небольших мазанок с соломенными крышами до внушительных городских усадеб из кирпича и древесины. Храмы, которых здесь имелось несколько дюжин, были сложены из больших блоков пожелтевшего камня. За многие годы дым закоптил их стены, украшенные фестонами с грубо вырезанными идолами. У ступеней храмов были рассыпаны цветы и различные безделушки, почти все втоптанные в грязь. Выли, сотрясая холодный воздух, попрошайки, которым отказали как в милостыне, так и в крове.

Благодаря своему высокому положению Вонвальт имел право остановиться в доме наиболее влиятельного члена городского совета. Обычно это был мэр или местный мировой судья, но нередко им оказывался самый сановитый священник города, или какой-нибудь другой лорд, или рыцарь. Не имея особых распоряжений насчет того, где мы должны остановиться на ночь, Брессинджер решил направиться к резиденции мэра Саутера, которая, как оказалось, представляла собой огромный кирпичный дом с красивыми деревянными фахверками.

– Думаю, сойдет, – угрюмо сказал Брессинджер, когда мы подъехали и остановили лошадей у железных ворот резиденции. Мы спешились, и он подошел к стражнику, дежурившему у входа.

– Да? – в свойственной служивым людям манере сказал тот. На нем были такие же доспехи и сюрко, как и на других городских стражниках.

– Я – Дубайн Брессинджер, – сказал пристав. – А это Хелена Седанка. Мы – слуги и спутники Правосудия сэра Конрада Вонвальта. – Брессинджер показал стражнику свою имперскую печать.

– А, конечно, сир, – поклонившись, сказал стражник. – Нас предупреждали, что вы приедете. Я скажу мальчишке, чтобы отвел ваших лошадей и мула в стойло. Вы хорошо сюда добрались?

– Вполне, благодарю. Мы ищем дом городского врача, – сказал Брессинджер.

– У нас их несколько, но, подозреваю, вам нужен мистер Макуиринк, – сказал стражник и указал в ту сторону, откуда мы приехали. – Он на Аптекарской улице. Пройдите два перекрестка и сверните направо. Там сразу же увидите вывеску.

– Благодарю, – сказал Брессинджер. Вышел конюх – замызганный мальчишка, от которого разило конским навозом, – и начал уводить наших животных.

– Лорд Саутер приказал, чтобы вас по прибытии накормили, – неуверенно крикнул стражник нам вслед. – Вы не возьмете еды или вина?

– Позже, благодарю, – сказал Брессинджер. Я пала духом. В моем желудке было пусто, как в ограбленном амбаре.

– Как пожелаете, – кивнув, сказал стражник, и мы, передвигая затекшими от верховой езды ногами, пошли искать Вонвальта.

* * *

Врач вел свое безбедное существование на Аптекарской улице, окруженный другими учеными медиками, хирургами-цирюльниками и астрономами. Дорога здесь тоже была вымощена булыжником и не так изрезана колеей, как торговые улицы, отходившие от рыночной площади. Дом мистера Макуиринка был отмечен большой деревянной вывеской с голубой звездой – так в Империи обычно обозначалось жилище врача, допущенного к практике. Брессинджер вошел в переднюю, где в воздухе висел тяжелый запах крови и мертвечины. На задний двор дома выходили матовые окна, за которыми раздавалось чавканье диких свиней, копошившихся в отходах врача.

– Дубайн? – донесся откуда-то снизу голос Вонвальта. Мы оба посмотрели направо и увидели лестницу, спускавшуюся в недра дома.

– Сир, – громко ответил ему Брессинджер.

– Спускайся вниз.

Мы повиновались и оказались в большом зале, растянувшемся на всю длину дома. Здесь в ряд стояли запачканные столы на козлах, и еще несколько таких же были придвинуты к стене. Свечи – восковые, а не из топленого жира, – горели, источая травянистый запах, который ничуть не скрывал смрада разложения. Вонвальт и врач стояли в дальнем конце комнаты рядом с единственным занятым столом, и Вонвальт прижимал к носу лавандовый платок.

– Мистер Макуиринк как раз рассказывал, как нашли тело, – сказал Вонвальт, когда мы подошли.

– Да, что ж, сын Тома Бевитта нашел ее у врат Сегамунда, там, где река вытекает из города. Она зацепилась за корень в воде, – сказал врач. Старик был сутулым, седовласым и усатым. Казалось, что забота о других вытянула из него все жизненные силы. Тощий, похожий на нищего, он совсем не походил на пухлых аптекарей, которых я видела прежде. – Чудо, что ее вообще нашли, – подводное течение очень мощное. То, что попадает в Гейл, редко находится снова.

– Кому мальчик сообщил об этом? – спросил Вонвальт.

– А никому сообщать и не пришлось. На его вопли сбежалась половина восточной части города. Стражники выловили ее из воды. Принесли сюда.

– И больше к телу никто не прикасался?

– Никто, милорд. Кроме меня, конечно же, и то лишь для того, чтобы ее уложить. – Врач махнул рукой. – И посмотреть на рану.

Побуждаемая нездоровым любопытством, я посмотрела туда, куда указывал врач. Впрочем, вид мертвецов меня особенно не тревожил; все-таки я была сиротой Рейхскрига, хорошо знакомой со смертью. Толсбург стал сованской провинцией еще до моего рождения, однако последствия войны – нехватка еды, борьба за власть и последние восстания – стали сходить на нет, лишь когда мне было лет десять. Только тогда жизнь пришла в некое подобие нормы. В те ранние годы моей жизни люди часто сражались и гибли, причем не только в Толсбурге. Теперь мне было уже почти два десятка, и за это время три большие страны – королевство Венланд и герцогства Денхольц и Ковоск – покорились сованским Легионам. Помимо них в Империю входили родина Вонвальта, Йегланд, лежавшая к западу от Толсбурга, и родина Брессинджера, Грозода, находившаяся на юге. Империя поглотила их тридцать лет назад, когда Вонвальт и Брессинджер были еще юношами. Исконно сованскими же землями были Сова, княжество Кжосич, Эстре и Гулич. Объединив все эти земли, Империя стала больше, чем когда-либо, и насчитывала почти сто миллионов подданных, живших под бдительным присмотром Двуглавого Волка.

Женщина на столе выглядела примерно лет на сорок; мертвенно-серая, она была одета в зеленое платье с дорогой золотистой парчовой оторочкой. Вода, из которой ее выловили, не пощадила останки, но даже мой нетренированный глаз видел, что умерла она не потому, что утонула.

– Сильный был удар, – заметил Брессинджер, – и били не лезвием и не ребром.

– Вы хорошо разбираетесь в трупах, – сказал врач. Я заметила, как Брессинджер и Вонвальт мельком переглянулись.

– Да уж, – мрачно сказал Вонвальт.

Несколько секунд мы все стояли молча.

– Кто шериф этого города? – спросил Вонвальт.

– Сэр Радомир Дражич, – сказал врач.

– Ему сообщили об убийстве? – спросил Вонвальт.

– Конечно, – сказал врач. – Вся Долина об этом знает. Лорд Бауэр – известный человек, и его жену в городе любили.

– А лорда Бауэра?

Врач заколебался.

– Он известный человек, – подтвердил он.

– А что говорят о шерифе?

– Что он хороший страж закона, но вы не найдете менее приветливого человека, и еще он закоренелый пропойца.

– Я еще не встречал хорошего стража закона, который бы им не был, – заметил Вонвальт, подступив ближе к убитой. Я заметила, что он старается не подходить совсем близко, чтобы не подхватить оспу. Губительные испарения нередко разлетались от трупов, как дым от костра.

– Один-единственный удар в висок, – пробормотал он. – Нанесенный со значительной силой.

– Да, милорд, – сказал врач. – Этот удар наверняка ее и убил. Посмотрите, как разошлась кожа, и череп проломлен. Удар нанесли дубиной или каким-то другим тупым оружием, причем сильной рукой.

– Почему вы решили, что его нанесли не клинком? – спросил Вонвальт. На этот вопрос он наверняка и сам знал ответ. Он просто проверял старого врача.

Мистер Макуиринк указал пальцем на рану.

– Меч или топор прорубил бы и кожу, и кость черепа, отчего на нем осталась бы ровная зарубка. Здесь же ее словно ударили куском гранита. Посмотрите на рисунок трещин в кости и на кожу – она разорвана, а не рассечена.

– У вас большой опыт с подобными ранами?

– Вы вряд ли найдете в Долине Гейл хоть одного ученого медика, которому бы не доводилось иметь дело с подобным. Спасибо за это Рейхскригу.

Вонвальт кивнул. Мы все стояли и смотрели на труп, словно могли заставить его выдать свои секреты, если бы посверлили взглядами подольше. Однако было ясно, что больше мы ничего здесь не узнаем. Леди Бауэр нанесли страшный удар, от которого она, скорее всего, скончалась на месте. Вонвальт был самым старшим представителем закона Империи в городе, и потому, согласно сованскому Закону Старшинства, он имел право провести расследование, а затем и суд.

– Вы нашли еще что-нибудь примечательное, пока осматривали тело? – негромко спросил Вонвальт.

– Ничего, милорд, – ответил врач. Он снова указал на рану. – Ve sama horivic.

«Все так, как вы видите». Слова были произнесены на высоком саксанском, языке правящих классов, но фраза была достаточно расхожей и не нуждалась в переводе.

– Значит, убийство, – сказал Вонвальт.

– Да, – негромко отозвался стоявший рядом Брессинджер.

Мистер Макуиринк взволнованно посмотрел на Вонвальта. Когда он заговорил, его голос был пропитан тревогой:

– Вы примените к ней… свою силу? Я слышал, что некоторые магистраты Империи могут разговаривать с мертвыми.

Вонвальт посмотрел на тело. Затем мягко покачал головой.

– Нет, – сказал он, с грустью окинув леди Бауэр взглядом. – Тело слишком сильно разложилось. Она умерла слишком давно. – Вонвальт помедлил, раздумывая. – Отойдите, – пробормотал он, и все поспешили подчиниться. Вонвальт протянул руку, растопырив пальцы, и указал ладонью на голову леди Бауэр. Его лицо приобрело чуть болезненное выражение, пока он оценивал шансы на успешный сеанс. Через несколько секунд он уронил руку. – Нет. Нет, я даже не стану пытаться.

– Кто знает, что за твари уже успели вонзить в нее свои когти, – пробормотал Брессинджер.

Вонвальт сурово посмотрел на него.

– Следи за языком. О таких вещах не болтают попусту.

Мистер Макуиринк и я беспокойно переглянулись. Прежде чем кто-либо успел сказать что-то еще, Вонвальт заговорил.

– Благодарю вас, мистер Макуиринк, – сказал он и отступил на несколько шагов. – Мы закончили. Вы можете готовить тело к освящению и погребению.

– Хорошо, милорд.

– Вы будете писать отчет? Чтобы зафиксировать свои наблюдения.

– Да, милорд.

– Очень хорошо. Дубайн, где мы остановились?

– У мэра, сир.

Вонвальт снова повернулся к врачу.

– Отправьте ваш отчет мне туда.

– Как пожелаете.

Вонвальт в последний раз посмотрел на тело. Помедлил.

– Что ж, ладно. Мы вас оставим.

Мы покинули жилище врача и вышли на Аптекарскую улицу. За то время, что мы провели внутри, небо затянули облака, словно наше подавленное настроение притянуло их к нам. Они образовали низкий серый потолок, окутав город мрачными сумерками.

– Я желаю встретиться с сэром Радомиром, – сказал Вонвальт, глядя на облака. Затем он неубедительно прибавил: – До темноты еще полно времени.

– Полагаю, он в здании городской стражи, – сказал Брессинджер. – Мы прошли его по пути сюда, оно рядом с Вельделинскими воротами.

– Я помню, – сказал Вонвальт, рассеянно кивая. – Значит, нам в эту сторону. Хелена, не отставай!

Вонвальт ходил быстро. Такая у него была привычка. Учитывая, какими способностями и какой властью он обладал, как себя держал и какие знаки отличия носил, сэр Конрад, как правило, привлекал много внимания. Подданные императора были суеверны, и за нами, куда бы мы ни пошли, почти всегда увязывались последователи. Некоторые жаждали правосудия – такого, какое Вонвальт не мог свершить; другие хотели, чтобы он с помощью своих сил позволил им поговорить с близкими, которых они потеряли. Кого-то он просто пленил одним своим видом. От Вонвальта исходило нечто потустороннее, и некоторые люди поддавались этому сильнее других. Они сбивались в разношерстную толпу, которая следовала за нами, как маркитанты за армией. Обычно они держались в двадцати-тридцати шагах за нами и брели следом, кто-то с трепетом, а кто-то будто зачарованно. Проведи мы в доме еще какое-то время, то нашли бы на пороге различные безделушки, оставленные в качестве подношений: цветы, свечи, статуэтки идолов. Вонвальт уже давно привык к этому; я даже сомневалась, что он вообще их замечал. А меня и спустя два года это все еще приводило в замешательство.

Нам повезло, что Долина Гейл была торговым городом и ее лорды и состоятельные торговцы ходили по улицам, демонстрируя все свое богатство. Благодаря этому Вонвальт выделялся не так сильно, как обычно. Тем не менее шли мы быстро и решительно.

Здание городской стражи находилось в южной части города. Долина Гейл, как и большинство городов Империи, традиционно делилась на районы по гильдиям. Здание стражи располагалось в районе, посвященном поддержанию правопорядка, а это означало, что оно стояло на одной улице со зданием суда и городской тюрьмой. Здание стражи было двухэтажным, с фахверками из темного дерева и чрезмерным количеством решетчатых окон на фасаде. Пара больших труб изрыгала в ледяной воздух черный дым. Перед зданием располагался острог, который пустовал благодаря амнистии в честь праздника Зимних Холодов.

Мы миновали худощавого, измученного на вид стражника и вошли внутрь. Вонвальт сразу же решительно направился к столу дежурного, заставив скучавшего за ним сержанта вздрогнуть и выпрямиться.

– Я – сэр Конрад Вонвальт, Правосудие из Ордена магистратов Империи, – объявил он.

– П-правосудие Императора? – запинаясь, сказал сержант и поднес руку ко лбу. Он несколько раз молча открыл и закрыл рот. – Я… Я слышал сплетни, но не поверил им. К нам уже несколько лет не заезжал никто из магистратов. Вы приехали по старой Хаунерской дороге?

Вонвальт вздохнул.

– Я желаю поговорить с сэром Радомиром.

– Д-да, конечно, – сказал сержант. – Я попрошу одного из парней его позвать.

– В этом нет необходимости, – сказал Вонвальт. – Он наверху?

Сержант сглотнул.

– На верхнем этаже, милорд. – Казалось, ему стало неловко. – Сэру Радомиру… не понравится, что его беспокоят. Будет лучше, если я вас представлю.

Вонвальт скупо улыбнулся.

– Не утруждайте себя, сержант, – сказал Вонвальт. – Он не станет возражать, что его беспокою я.

Мы поднялись по скрипящим ступеням. Несколько дюжин свечей освещали нам дорогу – некоторые были восковыми, но большинство из свечного жира. Поскольку на мне была теплая шерстяная одежда и плотный плащ, мне быстро стало жарко. Комнаты сэра Радомира находились на верхнем этаже, и их было легко опознать по надписи «Шериф», намалеванной на двери по-саксански. Вонвальт громко постучал.

– Я же сказал, чтобы меня не беспокоили, – раздался за дверью суровый голос.

– Именем Императора, откройте эту дверь, – громко сказал Вонвальт.

Я услышала приглушенное: «Кровь Немы», затем звук шагов. Засов был сдвинут в сторону, и дверь распахнулась. Из комнаты пахнуло теплым воздухом, пропитанным алкогольным перегаром и дымом от очага.

– А вы, должно быть, Правосудие, о котором мы все столько слышали, – скалясь, произнес сэр Радомир. Он был высоким, ростом с Вонвальта, имел суровый, худощавый вид и короткие волосы с проседью. Его лицо уродовало багровое родимое пятно, похожее на винную кляксу. На нем были белые короткие штаны и синий с желтым дублет, а на поясе висел короткий кинжал.

– Да, это я, – ответил Вонвальт, неприязненно глядя на него.

– Вижу, лорд Саутер поспешил доставить вас в город.

– Так и есть.

Повисла пауза.

– Я – занятой человек, Правосудие, – нетерпеливо сказал сэр Радомир.

– В таком случае вы будете рады, что я не займу у вас много времени.

Снова пауза. Руки сэра Радомира были связаны, как и у всех, кто сталкивался лицом к лицу с имперским Правосудием, – и, как и многим другим, ему это совсем не нравилось. А еще, как и все, он побаивался способностей Вонвальта. Даже в столь крупном и развитом городе, как Долина Гейл, было трудно не верить бабушкиным сказкам и глупым сплетням, которые преследовали Правосудий повсюду, как облако тлетворных испарений.

– А эти двое кто? – спросил сэр Радомир, указав на нас подбородком.

– Мой пристав, Дубайн Брессинджер, и секретарь, Хелена Седанка.

– Грозодец и толка, – презрительно оскалившись, сказал шериф.

– И что с того? – резко спросил Вонвальт.

Сэр Радомир ткнул себя в грудь большим пальцем.

– Я два года сражался с толцами в Марках.

Вонвальт демонстративно оглядел меня, затем снова перевел взгляд на шерифа.

– Моего секретаря еще не было на свете, когда Рейхскриг достиг Мулдау, сэр Радомир. Или вы просто боитесь девятнадцатилетних девушек?

Шериф пожал плечами, не отвечая на колкость.

– Сэр Радомир, – сквозь стиснутые зубы процедил Вонвальт. – Я осознаю, что моему присутствию в Долине Гейл могут быть не рады. Однако я здесь для того же, для чего и вы, – чтобы вершить правосудие.

Сэр Радомир наигранно вздохнул. Он еще немного потянул время, а затем смилостивился.

– Ладно, входите… пока все тепло не выпустили.

Мы прошли в его комнату. Она была на удивление хорошо обставлена, с дорогой на вид деревянной мебелью, большим, лишь чуточку цвелым ковром и чугунным очагом, в котором пылала большая груда дров. Такая обстановка совсем не подходила сэру Радомиру, который, судя по всему, вышел из самых низших сословий. Мне стало интересно, что у него за прошлое и как он стал дворянином.