Текст книги "Изгнанница. Поединок чести"

Глава 8

Роланд Орнемюнде в этот день выиграл все поединки, однако так и не дождался награждения призом и приглашения к столу короля – епископу все-таки удалось это предотвратить. Не стоило так сильно увечить своего противника, пояснил он глашатаям, которые должны были определить победителей дня. Помимо рыцаря с выбитым глазом еще один получил смертельно опасные ранения при падении с лошади. Да, последнее могло произойти вследствие стечения обстоятельств, но Зигфрид из Эпштайна заявил, что такой опытный рыцарь, как Роланд, способен контролировать силу своих ударов. Считалось излишним так свирепо избивать противников на турнирах.

Разумеется, Роланд все понял по-своему, и вечером ему понадобилось больше вина, чем обычно, чтобы залить очередное разочарование. Раймунд Тулузский охотно и терпеливо его выслушивал.

– Когда-то тебе придется вызвать этого господина Дитмара на поединок, – наконец сказал он. – Пока он жив, тебя ни за что не признают хозяином крепости. А пока ты незаконно удерживаешь крепость, будешь изгоем.

Роланд кивнул, но в то же время смиренно вздохнул.

– Но если я вызову рыцаря на поединок без причины, я так и останусь изгоем, – заметил он. – Пока он не нанесет мне оскорбление каким-либо способом, я не смогу ничего поделать. А что касается этого Дитмара, то он или такой же простофиля, как и его отец, или у него превосходные советники. Этот Рюдигер из Фалькенберга не отходит от него ни на шаг. Да и епископ, похоже, делает все, чтобы удерживать его подальше от меня. Если до послезавтрашнего дня ничего не произойдет, все пропало – празднества по поводу коронации закончатся. Как и прежде, ни один двор не принимает мою дочь на воспитание, да и Лютгарт не воспользовалась тем, что могла общаться с королевой. И снова лучше не стало…

Граф Тулузы пожал плечами и подлил другу вина.

– Но и хуже не стало, – утешил он Роланда. – К тому же у тебя еще есть время и будет групповая схватка. Если вы с мальчуганом будете сражаться в разных группах, может произойти несчастный случай…

Групповая схватка, импровизированное сражение, по традиции завершала турнир. Принимающих в ней участие рыцарей делили на два отряда, и сражение часто перерастало в дикую драку. Но Роланд Орнемюнде не питал иллюзий: Рюдигер из Фалькенберга подстроит все так, чтобы Дитмар не участвовал в этом сражении. А в случае, если ему это не удастся, Роланду сперва придется сразиться с ним.

– А что касается девочки, – продолжал граф, – то я с удовольствием возьму ее на воспитание. Она красивая, милейшая девчушка, моя супруга не будет против.

Роланд изумленно посмотрел на друга.

– Ты правда это сделаешь? – спросил он. – Не… не требуя ничего взамен? От меня или от… нее? – Он видел, какие взгляды бросал Раймунд на «красивую, милейшую девчушку».

Раймунд только отмахнулся.

– Ну конечно же, мой друг! Неужели ты думаешь, что я стану прикасаться к твоей доченьке? Нет-нет, она нетронутой прибудет в Тулузу, даю тебе слово. Однако что будет там… Моя супруга ведет «двор любви». Дворец полон пылких юных рыцарей.

Роланд покачал головой.

– Да нет, София не отличается пылкостью. Она еще не посмотрела ни на какого юношу. А что касается рыцарей, ты ведь можешь занять их чем-нибудь. На чьей стороне ты сражаешься в этой странной войне против альбигойцев, из-за которых Папа призывает к крестовому походу?

Пока Роланд и граф кутили, Дитмар снова направился к постоялому двору, где находилась София. Юный рыцарь решил исполнить ей песню собственного сочинения. Как и ожидалось, София сочла ее лучшей из всего сочиненного живыми и покойными трубадурами и не скупилась на похвалу. Однако в этот раз им пришлось поплатиться за неосторожность. Юные влюбленные не остались незамеченными – они привлекли внимание хозяина трактира и других рыцарей, остановившихся на постоялом дворе.

Никто из них не был заинтересован в том, чтобы выдать рыцаря и его даму сердца. Напротив, воспитанные при «дворах любви» юные рыцари нашли поступок Дитмара невероятно романтичным и достойным великого возлюбленного. Даже если его пение мешало им спать, они благосклонно к этому относились. Те же, кто получил традиционное воспитание, вообще не заинтересовались кокетничающей парочкой, разве что пригрозили вылить содержимое ночного горшка на неумелого певца, если он исполнит еще одну песню. То же самое относилось и к хозяину трактира, но он заметил, что в этот вечер его потаскухи с бо́льшим воодушевлением предавались своей работе, чем обычно, поскольку юный рыцарь растрогал их. А Лютгарт Орнемюнде, которой все это касалось больше всех, спала беспробудным сном пьяницы.

Поэтому, возможно, ничего бы и не произошло, если бы на следующий вечер Роланд Орнемюнде не противостоял в поединке, как нарочно, именно тому странствующему рыцарю, который ночью кутил как раз в том трактире. Орнемюнде действительно удалось стать одним из двух последних воинов этого турнира, и теперь он сражался за свою честь, в то время как его противник надеялся как победитель турнира попасть в войско короля или по крайней мере быть принятым в крепости одного из почтенных зрителей. В любом случае его ожидала ценная награда, которая была ему как странствующему рыцарю крайне необходима. Поэтому рыцари не щадили друг друга. Они сражались деревянными мечами с мощью великанов, после того как поединок в седле окончился ничьей. При этом они обменивались громкими оскорблениями, что также было привычным делом. Наконец господину Куниберту из Вормса удалось привести в замешательство Роланда Орнемюнде.

– Прежде чем сражаться с мужчиной, вам следует образумить свою дочь! – с ухмылкой произнес рыцарь.

На мгновение Роланд опустил свой щит, но тем не менее отбил тут же последовавшую атаку Куниберта.

– Что вы знаете о моей дочери? – бросил он ему. – Только посмейте засомневаться в ее добродетели, и завтра мы встретимся с вами с острым оружием в руках! – Его меч с силой ударился о щит противника.

Куниберт попытался достать до него мечом снизу.

– Я не могу ничего сказать о телесной невинности вашей дочери, – он снова ухмыльнулся, – но вот ее сердце, несомненно, тронул юноша, который вчера горланил жуткие стихи под окнами вашего постоялого двора.

– Вы это выдумали! – проревел Роланд и снова отбил удар Куниберта.

Тот расхохотался.

– Нет, господин рыцарь, такие ужасные стихи я бы никогда не стал слагать! Да и трубадура отвратительней этого я не встречал. Но, похоже, он красив, этот юноша, так как ваша дочь очень мило беседовала с ним. Спросите трактирщика, если не верите мне!

– Спрошу! – воскликнул Роланд и атаковал его с новой силой. – Как только разделаюсь с вами!

Больше ничего сказано не было – обоим рыцарям не хватало воздуха. Похоже, откровение господина Куниберта обернулось против него. Роланда теперь переполняла ярость – не только по отношению к противнику, его дочь также дала ему повод прийти в бешенство. Но, прежде чем он мог заняться Софией, ему нужно было расправиться с Кунибертом, и он был беспощаден. Еще несколько ударов – и противник упал избитый на землю и сразу же сдался, чтобы не получить еще повреждений, как наполовину ослепший рыцарь два дня назад.

– Победителем этого поединка объявляю господина Роланда Орнемюнде! – возвестил глашатай.

Роланд, все еще вне себя от ярости, стал перед почетной ложей. Он выдавил из себя улыбку, когда королева надела на него золотую цепь. Поцелуй Лютгарт он также терпеливо вынес, равно как и слова признания короля. Роланд не сомневался, что его тут же объявят победителем всего турнира и пригласят к столу монарха – теперь епископу было нечего возразить.

Но прежде Роланду нужно было кое-что уладить.

– София! – прошипел он. – София и Лютгарт! Мне нужно поговорить с вами обеими!

– Это не то, о чем ты подумал, отец! – оправдывалась София мягким голосом с блеском в глазах.

Последовав за родителями за конюшни, она сразу же призналась, что виделась с рыцарем перед постоялым двором. Она поморщилась – это место служило выездной площадкой для рыцарей, и здесь воняло конским навозом. Лютгарт с отвращением приподняла подол платья. Не самое лучшее место для разговора, но Роланд был слишком взволнован, чтобы вести женщин на постоялый двор.

– Вот как? – воскликнул он. – Да о чем же мне еще думать? Ты кокетничала с рыцарем, который имел наглость осыпать тебя любезностями, стоя под твоим окном, прямо на улице! На таких типов нужно мочиться, София, а не отвечать им!

– Отец! – София покраснела, услышав грубое выражение. – Слова и поступки господина Дитмара, вне всяких сомнений, благородны! Мы… мы влюблены друг в друга. Мы…

– Как зовут этого типа? – рявкнул Роланд.

София расправила плечи.

– Дитмар Орнемюнде, сын Дитриха Орнемюнде из Лауэнштайна. Вот видишь, это Божья воля, отец! Теперь ты понимаешь, что Господь желает, чтобы наши семьи снова воссоединились, чтобы вместе править Лауэнштайном, что Дитмар и я созданы друг для друга?

Она запнулась, когда отец, оправившись от шока, расхохотался.

– Божья воля, София! Лютгарт, Божья воля! Да, так, и правда, можно выразиться! Я тут хожу кругами вокруг этого мальчугана, а он не допускает ни малейшей оплошности. Но теперь! Этот тип обманул меня, обесчестил мою дочь… Более чем веская причина для вражды! – Орнемюнде снял перчатку. – А теперь иди в церковь, София, и кайся в своих грехах, или молись за своего возлюбленного, или делай что там положено в таком случае делать девушке. А ты, Лютгарт, присматривай за ней. Мы еще поговорим о твоем пренебрежительном отношении к своим материнским обязанностям! А я сейчас пойду вызову Дитмара из Лауэнштайна на поединок! Епископу будет нечего на это возразить! Через пару часов Лауэнштайн будет принадлежать мне. Мне и только мне!

Роланд по пути забрал свой меч из конюшни – ведь с очередным противником он будет биться с острым оружием. Затем он ринулся на турнирную арену, где как раз собирались рыцари. Глашатаи закончили совещаться. Наконец был определен победитель турнира и победитель дня.

Роланд не обратил на них никакого внимания.

– Где Дитмар Орнемюнде? – резко обратился он к первому попавшемуся ему рыцарю-глашатаю и одному из судей.

Тот пожал плечами.

– Этого я не знаю. Но мы искали вас, господин Роланд. Король готов наградить победителя турнира, этим вечером вы будете сидеть за столом рядом с ним. Пойдемте, нужно много чего подготовить. Вам следует одеться соответственно. Забудьте пока о господине Дитмаре, что бы вам ни нужно было с ним обговорить.

Роланд не мог отказаться от почестей, оказываемых королем. Нехотя он принял участие в триумфальном шествии по арене. Поединок придется отложить. Вот бы только этот Дитмар не натворил чего…

– Вам нужно скрыться, и как можно быстрее!

Мириам уже давно научилась делать выводы, исходя из поведения людей. И ярость Роланда в конце его последнего поединка, его настойчивое желание поговорить с семьей вместо того, чтобы наслаждаться победой над последним противником, – все это не предвещало ничего хорошего. Поэтому Мириам поспешно извинилась после того, как Лютгарт и София удалились. Это не выходило за рамки приличия, ведь придворный штат отправился в отапливаемую углем палатку, где подавались напитки.

Астролог задумалась, не стоит ли ей разыскать Роланда, Софию и Лютгарт, но это все же показалось ей не слишком хорошей идеей. Ей следовало предупредить Дитмара и Рюдигера. Если это окажется ложной тревогой, тем лучше. Она нашла рыцарей у одного из трактиров, где они ожидали решения судей. Оба были не в доспехах, они облачились в праздничные наряды свиты принца, ведь в этот день они больше не должны были сражаться. Дитмар, который все еще держал руку на перевязи, чтобы не беспокоить плечо, теперь имел также вескую причину не участвовать в групповой схватке на следующий день.

– До Орнемюнде дошли какие-то слухи, – поспешила сообщить Мириам обоим. – Он только что потребовал объяснений от Софии. И, насколько я ее знаю, она с сияющими глазами расскажет ему о Божьей воле, которая снова соединяет род Орнемюнде, – или что-то в этом роде. Вам нужно убраться отсюда, и как можно быстрей!

Рюдигер обеспокоенно кивнул, но Дитмар выпятил грудь.

– Значит, так и должно быть, – спокойно произнес он. – Мы предстанем перед моим родственником. Ему придется принять…

– Мы? – ухмыльнулся Рюдигер. – Он едва ли станет втягивать Софию в эти разбирательства. Господи, Дитмар, если она действительно призналась в заигрывании с тобой, у него есть веская причина бросить тебе перчатку в лицо! Прямо перед королем и всем народом, ему для этого не нужны никакие хитрости! И ты не сможешь его одолеть, ты…

– Меня вдохновляет сила высокой любви, – с достоинством произнес Дитмар.

– Это не смешно! – проворчал Рюдигер.

– Дитмар, вам нужно… вам нужно уехать!

Рыцари, собравшиеся вокруг трактира, удивленно переглядываясь, пропустили девушку, которая с развевающимися волосами, в распахнутом плаще кинулась к Дитмару и Рюдигеру. София Орнемюнде потеряла покрывало и обруч и в неподобающем для дамы виде пробежала от собора до турнирной арены. Кто бы ни встретил ее по дороге, наверняка на него это произвело неприятное впечатление. Она убежала от матери, когда та дрожащими пальцами зажигала свечу, и ей было совершенно все равно, что позже с ней сделает отец. Ей было важно найти Дитмара, пока перед ним в пыль не упадет перчатка Роланда.

Софии удалось сохранить ровно столько самообладания, чтобы не броситься ему на шею.

– Дитмар, слава богу, нашла вас вовремя! Вам… Вам нужно бежать, Дитмар, мой отец вас разыскивает. Он хочет вызвать вас на поединок и…

– Тогда я буду сражаться, как и подобает мужчине! – невозмутимо ответил юный наследник Лауэнштайна. Да, он питал к девушке чувства, но сейчас он был лишь рыцарем, лишь воином, защитником своей и ее чести. – Я ни за что не стану трусливо убегать! Я выеду на арену за вас и за Лауэнштайн, я…

– Ты поспешно выдвинешься в Париж по срочному поручению принца, – перебил его Рюдигер. – В то время как вы, госпожа… Вы, несомненно, вне себя, похоже, что-то вас напугало. Долгий… долгий день на турнирной арене… поединки рыцарей… кровь… – В этот день не пролилось ни капли крови, но Рюдигеру не пришло в голову ничего другого. – Для такой нежной души, как ваша, это слишком тяжелое испытание. Прошу вас, позвольте госпоже Ми… Айеше проводить вас в палатку, где вы успокоитесь и подкрепитесь.

– Мне не нужно подкрепляться! – воскликнула София.

– Я не буду недостойно убегать! – заявил Дитмар.

Но вскоре София собралась с духом. Похоже, она наконец стала понимать, что хотя Дитмар и ведет себя по-рыцарски, но подписывает себе таким образом смертельный приговор. С горящими глазами она решительно предстала перед ним и попыталась изобразить гнев.

– Вы будете подчиняться воле своей дамы! – резко произнесла она. – Во имя высокой любви я приказываю вам отказаться от поединка. Я… я приказываю вам чтить рыцарскую добродетель… покорности… как… как когда-то Ланселот по требованию госпожи Гвиневры, я…

Рюдигер снова схватился за голову. Эти влюбленные напоминали ему раздосадованных детей. Между тем эта живописная группа, разумеется, привлекла внимание всех находящихся поблизости рыцарей. И, несомненно, нужно было подыграть девушке, как бы сильно его не раздражало учтивое любезничание.

– Ты ведь слышал, Дитмар! – строго заметил он и попытался вспомнить подходящие строки из сказаний о короле Артуре. – Твоя дама требует от тебя высокой жертвы. Меры и сдержанности… во имя вашей любви. Разве ты не подчинишься ей?

На несколько мгновений воцарилась тишина. Затем Дитмар склонил голову и опустился перед Софией на одно колено.

– Вам, моя дама, принадлежат моя жизнь и моя честь! – произнес он. – Я к вашим услугам. Приказывайте!

Полчаса спустя Рюдигер, Ханзи и униженный Дитмар скакали на юг. Принц сразу же осознал неотложность ситуации и отправил рыцарей с важным посланием к своему отцу. Между тем Роланд Орнемюнде делил стол с королем. Он не смог никого вызвать на поединок, а вечером, после ужина, трубадуры уже распевали хвалебные песни о юном рыцаре, который поставил любовь выше чести. София слушала их с пылающими щеками – и совсем не ожидала пощечины, которую получила, как только они с родителями остались наедине после пиршества.

– Ты опозорила меня и выставила род Орнемюнде из Лауэнштайна на посмешище! Но ты не поедешь с нами обратно в крепость, чтобы ждать там своего любовника! – Роланд в ярости толкнул дочь в сторону постоялого двора. – Завтра Раймунд Тулузский отправится в свои владения, и ты будешь его сопровождать. Теперь тебя будут воспитывать при дворе графа… Там тебя обучат придворным манерам!

Разлука
Монтальбан – Лош – Бувин – Тулуза, зима 1213 – лето 1214 года

Глава 1

– Еще как поедешь! Как бы высоко я ни ценил твои обязательства и как бы дорога мне ни была наша вера. Но ты еще не стала одной из Совершенных!

Женевьева де Монтальбан резко, яростно откинула волосы назад, что не подобало девушке, готовящейся принять духовный сан. Но то, чего требовал от нее отец, было чудовищно. По крайней мере, для альбигойки, которая собиралась принять святое крещение. Женевьева уже сделала первые шаги для этого. Ей было позволено читать «Отче наш», у нее теперь был собственный экземпляр Евангелия от Иоанна, и уже долгое время она жила по строгим правилам Совершенных, самых примерных представителей ее веры.

– Я не поеду, отец! Только не к этому двору, где царит разврат и поклоняются телесной любви! Где чревоугодие и прелюбодеяние в порядке вещей! Чего стоит только этот граф Раймунд. Шестая супруга! И теперь я должна…

Пьер де Монтальбан поднял руки, словно призывая к терпению.

– Ты не обязательно должна становиться его седьмой женой, – объяснил он дочери.

Однако он не сомневался, что красота Женевьевы введет графа в искушение. Возможно, приглашение ко двору Тулузы и последовало как раз по этой причине. У Пьера де Монтальбана были предположения на этот счет. Женевьева была чрезвычайно набожной и благонравной девицей, но при взгляде на нее мужчина мог потерять разум, и ее обаяние, несомненно, вызывало плотское влечение. Хозяин крепости покачал головой и прогнал такие мысли. Он также пытался хоть сколько-нибудь приблизиться к Совершенным, а для этого нельзя было вожделеть женщину. Сейчас он действительно восхищался дочерью без всяких нечестивых помыслов, но при взгляде на ее темные кудрявые волосы, черные, как агат, глаза, в глубине которых полыхало пламя, чистую, светлую кожу он вспоминал покойную жену, с которой его связывало нечто большее, чем целомудренная симпатия.

Но сейчас ему следовало забыть об этом. Ему нужно было уделить все свое внимание Женевьеве, иначе она никогда не пойдет навстречу его желаниям. Стараясь сохранять спокойствие, он поставил два кубка на простой деревянный стол в караульном помещении крепости. Он уже взял было в руки кувшин с вином, но передумал и наполнил оба кубка водой. Не стоило еще больше сердить Женевьеву, предлагая ей хмельной напиток.

– Речь идет лишь о том, чтобы какое-то время пожить при дворе, – начал он. – И это не только мое желание, Женевьева. Сам епископ одобрил эту мысль. Фламберт и ты, Женевьева, вы будете представителями не только Монтальбана, но и всей общины.

– Но я не понимаю, зачем это, отец! – уже спокойней возразила Женевьева. – Сейчас я неофитка. Я стану Совершенной, – ты все равно не сможешь выдать меня замуж. Зачем тогда воспитываться при дворе графа? Я уже воспитана, отец, я…

Пьер де Монтальбан в который раз раздраженно отмахнулся от дочери. Меньше всего ему хотелось выслушивать очередной монолог о призвании Женевьевы. Он, разумеется, уважал ее принципы. Ему даже было ее жаль. Хозяин крепости одернул себя – опять грешные мысли! Если Женевьева жаждет спасти свою душу уже в юном возрасте, ему не о чем сожалеть.

– Дитя мое, я все это понимаю. Но поступило приглашение. Граф хочет видеть друзей Божьих при своем дворе… – Друзья Божии или Добрые люди – именно так альбигойцы называли сами себя. – И это не может не радовать. Возможно, вскоре он примет нашу веру.

– Граф Раймунд? – Женевьева горько засмеялась. – Ты и сам в это не веришь! Ему нужен личный священник, который отпускал бы ему все грехи, а грешит он постоянно! Равно как и графине с ее «двором любви». Причем я хорошо понимаю, зачем ему нужны друзья Божии среди его рыцарей. Кто-то ведь должен нас защищать, а воины из наших рядов по крайней мере не предадут.

– И, возможно, удерживают от этого и графа, – вздохнул Пьер де Монтальбан.

Нерешительность Раймунда Тулузского беспокоила общину альбигойцев с самого начала крестового похода. Его верность стоила немалых денег, но это не слишком обременяло альбигойцев – община была достаточно богатой.

– Хотя, разумеется, это грех – убивать людей. Даже врагов…

Женевьева закусила губу. Она все никак не могла разобраться с этим вопросом и, возможно, именно поэтому все еще не могла пройти обряд крещения. Женевьеве было девятнадцать лет. Она была истинно верующей, и лишения, к которым эта вера ее обязывала, девушка принимала с радостью. Однако ей еще не хотелось умирать. При мысли о том, чтобы радостно идти на сожжение как мученица, если она попадет в руки Симона де Монфора и его крестоносцев, по ее спине пробегал холодок. Поэтому она приветствовала то, что ее отец и его рыцари защищают город по поручению графа. И что ее брату теперь нужно было переехать в Тулузу для дальнейшего обучения рыцарскому искусству при дворе графа. Даже если это неизбежно означало изучать науку убивать. Женевьева покрутила локон своих темных волос. Быть Совершенным так тяжело!

– Я только задаюсь вопросом, какое отношение к этому имею я? Я не какая-нибудь милая девчушка, которая не дождется, когда же сможет сидеть у ног трубадуров и изучать искусство учтивых речей. – Она бросила свирепый взгляд на отца.

Пьер вздохнул.

– Дитя мое, этого я тоже не знаю. Но при осмотре крепости граф увидел тебя, и ты ему понравилась.

– Я ему… Ты же не хочешь сказать, что ты сознательно отправляешь меня ко двору графа Тулузы в качестве потаскухи?

Если раньше в глазах Женевьевы была ярость, то теперь в них читался неподдельный ужас.

Пьер де Монтальбан покачал головой.

– Ну конечно же нет. У графа могут быть грешные мысли. Но он не навредит тебе, пока ты… Послушай, Женевьева, мы ратуем за твой отъезд ко двору графа потому, что ты всем сердцем предана нашей вере. Ты всегда будешь такой, и ты можешь оказать на него и графиню влияние.

– Я не должна обращать графиню в нашу веру! – воскликнула Женевьева. – Или эту… эту мавританку, о которой все говорят. Это ужасно, отец! Мне это не позволено. Пока я не стану Совершенной, я не могу никого освящать, и уж тем более как женщина я…

– Но ты можешь прислушиваться и присматриваться, – строго сказал хозяин крепости. – Ты разузнаешь, что происходит в Тулузе, какие настроения там царят. Женевьева, находясь там, ты сможешь спасти не одну жизнь! Если все закончится провалом, если граф предаст нас, возможно, нам удастся увезти в безопасное место хотя бы Совершенных.

– Значит, я нужна вам как шпион? – горько спросила Женевьева.

– Если ты это так называешь – да, – сухо ответил хозяин крепости.

Он снова прогнал грешные мысли. Женевьева впечатлила графа, он желал видеть ее при своем дворе, и он станет ухаживать за ней. Не для того, чтобы сделать ее своей седьмой женой, но все же… Если Женевьева будет умело вести себя, если даже в конце она отдастся ему, община сможет хоть как-то влиять на ситуацию. Но, разумеется, он не мог ей это предложить. Это действительно было бы чудовищно. И к тому же хозяин думал обо всех крестьянах и ремесленниках, торговцах и работниках – всех тех, кто в лучшем случае на смертном одре пройдет посвящение и станет Совершенным. Если крестоносцы уничтожат этих людей, их души уже не спасти. Станет ли Господь осуждать девушку за то, что она пожертвует своим телом ради их спасения?

– Что бы ты ни говорила, Женевьева, я могу только повторить: мы получили приглашение от графа и нашего епископа. Оба велят тебе явиться ко двору. Поэтому считай это своим долгом как неофитки и будущей Совершенной. Тебе следует жить целомудренно, поститься и работать! К этому тебя обязывает обет. Поэтому с достоинством исполняй обязанности придворной дамы графини. Через пару лет ты вернешься домой и пройдешь обряд крещения. Если ты воспротивишься воле епископа, он никогда не посвятит тебя!

Женевьева опустила голову.

– Как ты желаешь, отец, – наконец сдалась она. – Как желает Господь.

Согласно желанию отца Женевьеве следовало тут же начать собирать вещи, но она была слишком взбудоражена, чтобы готовиться к поездке. Личные пожитки Женевьевы составляла пара простых платьев, причем черного цвета. Как Совершенной ей нужно было дать обет жить в бедности, и ее нынешнее положение неофитки должно было подготовить ее к жизни, полностью посвященной Богу. Уже сейчас она охотно придерживалась правил, которые после посвящения не могла нарушить уже никогда. Однако сейчас она якобы бесцельно блуждала по крепости, чтобы затем все же остановиться перед покоями лекаря и робко постучать в дверь.

– Господин Жером…

– Входи же, Женевьева. Прости, что я не могу открыть тебе дверь, но…

Женевьева знала, в чем дело. Стоял холодный, дождливый день, и даже здоровые люди в возрасте лекаря жаловались на боль в костях. На Жерома де Парижа погода влияла еще сильней. Возможно, он благодарил своего Бога за то, что сегодня его по крайней мере не вызвали к кому-нибудь из больных и он мог провести день у камина в своих покоях.

Как обычно, Женевьева застала его в кресле с книгой в руках, искалеченная нога поднята на лавку. Разумеется, он отложил книгу, как только девушка вошла, но Женевьева движением руки показала, что ему не нужно подниматься и принимать менее удобное, но достойное положение. Иногда он вел себя как рыцарь.

Женевьева улыбнулась.

– Ради меня вам не стоит подниматься, господин Жером, – произнесла она и слегка поклонилась.

Лекарь улыбнулся, что сразу придало его сухощавому лицу с резкими чертами приятное, добродушное выражение. Внимательные зелено-карие глаза смотрели на девушку из-под густых бровей. Лекарь откинул назад копну темно-каштановых волос. Он был моложе, чем казался на первый взгляд.

– Как скажешь, Женевьева, – приветливо произнес он. – Но тебе следует настаивать на своих привилегиях. Ведь ты из благородного рода, дама…

– Я стану Совершенной! – высокомерно заявила Женевьева. – Это гораздо важнее, чем…

– Тем больше уважения должны оказывать тебе окружающие, – улыбнулся лекарь. – Однако мне будет несколько трудно преклонить перед тобой колено при приветствии. – Он указал на негнущуюся ногу.

– Этого вам также не следует делать, – сказала Женевьева и придвинула скамеечку к камину, чтобы сидеть напротив лекаря. Изысканная мебель, стоявшая в покоях лекаря, была привезена из маврских земель. На самом деле комната лекаря была намного уютней и роскошней обставлена, чем скромные покои отца Женевьевы. – Поклоняться нам должны только наши единоверцы.

К величайшему сожалению Женевьевы Жером де Париж к ним не принадлежал. Он никогда и не заявлял, что хочет к ним примкнуть, но это не было большой проблемой. Здесь, в Окситании, альбигойцы жили в мире со сторонниками Папы Римского. Порой им даже были необходимы воинственные римские христиане – часто именно они обороняли города, а Добрые люди лишь платили им жалованье и покупали оружие. Да и знания в области медицины мало кто из альбигойцев стремился получить, ведь тело считалось источником грехов. Поэтому такой лекарь, как господин Жером, был настоящим подарком для любого города.

Однако Женевьева не знала, как ее отец и весь гарнизон отреагировали бы, узнав, что Жером де Париж еврей. До этого момента его никто не спрашивал, какого он вероисповедания, да и Женевьева узнала об этом не от него самого. Юная неофитка пришла к такому выводу из-за его образованности, употребления слов и случайных цитат из Ветхого Завета. Приверженец Папы едва ли знал бы их, если бы только не был священником, а альбигойцы – простой народ, они даже не читали эти развращающие тексты, Совершенные же скорее проглотят язык, чем станут их цитировать. История сотворения мира считалась ими манифестом зла. Ведь Творец вырвал души людей из чистого, духовного, наполненного любовью и светом мира истинного Господа и заключили их в смертные и грешные тела! Хватало и того, что христианский мир признавал эти истории как часть Святой книги. Но евреи поклонялись исключительно Богу Ветхого Завета и наверняка не были прокляты.

С другой стороны, Женевьева не знала наверняка, существовали ли степени проклятия, и в который раз смиренно согласилась с лекарем. Несмотря на то что его речи содержали ересь, она уважала господина Жерома и не прекращала попыток все же привести его к спасению. В этом отношении спешить не следовало. Большинство Добрых людей принимали священное крещение только на смертном одре. А лекарь, несмотря на трудности в передвижении, мог прожить еще долго.

– Ну, прежде всего, поклонением тебе оказывают честь, – заметил лекарь. – А ты это заслуживаешь, раз ведешь жизнь истинно верующей, – и не важно, кто поклоняется тебе. Но что привело тебя сюда, Женевьева, к тому же в такой тревоге, с растрепанными волосами и горящими глазами?

Женевьева залилась краской. Никто не должен был заметить ее волнения! Луиза де Фуа, Совершенная, которая была ее наставницей, всегда выглядела невозмутимой и спокойной, что бы ни происходило. Возможно, когда-то она сможет с улыбкой взойти на костер.

– Отец отправляет меня ко двору графа Тулузы, – сообщила Женевьева. – С благословения епископа. Меня… меня даже не спросили… При этом… О, господин Жером, я не хочу туда ехать! Этот развратный двор и все эти грешники!

Лекарь отпил глоток из кубка с вином, который стоял подле него. Женевьева бросила на него неодобрительный взгляд: истинная вера запрещала употреблять любые хмельные напитки.

– Чего ты боишься, Женевьева? Что грехи передадутся тебе? Это весьма непросто.

– Но… но они говорят о… о воспитании. Мне придется делать, что от меня потребуют, я… Меня будут принуждать.

Лекарь покачал головой:

– Никто не сможет принудить тебя совершить грех, дитя. И никто не сможет изменить тебя против твоей воли, а она у тебя железная. Измениться ты можешь лишь по собственному желанию, и если ты этого боишься, возможно, твоя вера не так крепка, как ты полагаешь. И для тебя же лучше узнать об этом до того, как тебя посвятят в Совершенные.

– Но тогда мою душу не спасти! – Женевьева была готова расплакаться. – Я ведь хочу…