Текст книги "Люция. Спасенная"

Сначала он мало чему учил Люцию. В конце концов, она уже давно наловчилась делать аккуратные швы и знала разницу между льняной и шерстяной нитками, нитью из шелка или хлопка, а также так называемой «кёльнской нитью» – льняной нитью лазурного цвета, которая в основном использовалась для женской одежды. Сначала Люция часто колола пальцы, проводя иглу сквозь плотную ткань, ведь для себя и Лии она привыкла шить одежду из исключительно тонкого материала или шелка. Однако девушка быстро наловчилась надевать на средний палец кольцо, тем самым защищаясь от уколов иглой. С утюгом работать было сложнее. Мастер Фридрих почти полностью переложил глажку одежды на свою ученицу, и сперва Люция не могла понять: как же ей поднять утюг, если он весит почти тридцать фунтов? Она предпочла бы кроить ткань, но обычно проходили годы, прежде чем ученику дозволялось это сделать. Люция с трудом смирилась с тем, что ей придется провести столько времени здесь, в швейной мастерской, но всегда утешалась мыслью, что существуют и куда более скучные занятия. Например, мастер Фридрих каждый день принимал клиентов, и она краем уха слушала, как мужчины рассуждают о Боге и мире. Мастера проклинали городской совет, члены которого традиционно выбирались из благородных семей. По словам ремесленников, богатеи ничего не делали для простых бюргеров, а мастер Фридрих утверждал, что гильдиям пора потребовать больше прав. Еще одной проблемой, часто всплывавшей в разговорах, были иудеи: собеседников очень волновали цены на услуги торговцев и ростовщиков. Однако и здесь находился повод позлословить об архиепископе, ведь тот, по слухам, забирал себе все налоги, которые иудеи платили городу. Но Люция знала, что это неправда: в течение почти ста лет деньги, которые иудеи платили за свою защиту, уходили на нужды города Майнца; архиепископ же получал лишь часть из 112 марок аахенскими пфеннигами в год. Лидеры иудейской общины были глубоко обеспокоены этим постановлением. В случае беспорядков они едва ли могли рассчитывать на защиту со стороны городских стражей или советов, члены которых спокойно могли переложить ответственность на кого-нибудь другого. Да скорее архиепископ откроет пострадавшим двери своей резиденции или церквей. Но поступит ли он так ради налога в 112 марок аахенскими пфеннигами, что соответствовало всего лишь 56 фунтам серебра? Впрочем, даже если и так, толку с этого было бы немного. Во время последнего крупного погрома, произошедшего 200 лет назад, толпа вырезала всю иудейскую общину – прямо в резиденции архиепископа.

Люцию всегда поражала ненависть, звучавшая в голосах мужчин, когда речь заходила об их согражданах-иудеях. Выслушивать оскорбления от юношей-христиан в иудейском квартале было неприятно, но Люция и Лия никогда не чувствовали себя в опасности. Тем не менее девушка понимала, чего именно боялись Вениамин фон Шпейер и его друзья, которые знали, что в случае чего ни деньги, ни мнимое могущество не смогут защитить их.

В обеденное время жена мастера приносила Люции еду прямо в мастерскую. Подмастерья, которые иногда появлялись здесь, тоже быстро съедали кашу и хлеб и немедленно возвращались к работе. Сам мастер позволял себе более длительный перерыв, а иногда из кухни жены мастера доносились более соблазнительные запахи. Подмастерья многословно жаловались на несправедливость и тут же, не делая никаких пауз, принимались безбожно льстить Люции. Впрочем, они никогда не позволяли себе никаких вольностей. А вот хозяйка дома… Жена Шрадера имела обыкновение подкрадываться к Люции, когда та оказывалась наедине с молодым человеком, вероятно надеясь застать ученицу за непристойным поведением. Но ей это так и не удалось. Напротив, любопытство хозяйки сыграло Люции на руку. Юноши были вынуждены держать себя в рамках, что им совершенно не нравилось. Некоторые из них успели повидать много городов или земель – кое-кто даже побывал в других странах, – однако они редко могли рассказать что-то большее, чем просто перечислить блюда, подававшиеся в тавернах, или поболтать о пиве и вине. Также молодые люди подробно описывали мастеров и их жен; но если Люция хотела узнать что-нибудь о самих городах, юноши были вынуждены умолкнуть. Они кочевали не с места на место, а от одной портняжной мастерской к другой. Болтовню подмастерьев нельзя было сравнить с яркими и подробными рассказами иудейских купцов, которые уделяли много внимания обычаям и традициям, новым событиям и достижениям великих умов в увиденных ими странах. Поэтому Люция только радовалась, когда юноши сбегáли в другое место, чтобы подыскать себе более великодушного хозяина. Она была не против побыть одна. Ей нравилась тишина в мастерской, когда за столом сидел мастер Фридрих и она могла подумать о чем-то своем. Порой девушка повторяла целые главы из «Руководства» Ар-Рази, чтобы ничего не забыть. И еще она поняла, что иногда мечтает о лучших временах. Если бы только она могла радоваться предстоящей свадьбе и собственному дому, как Лия!

Но это были праздные мысли. Люция пыталась заставить себя быть скромной. Ей приходилось довольствоваться тем, что есть. Если бы у нее была возможность хотя бы время от времени видеться с Аль-Шифой! Люция с нетерпением ждала День Вознесения Господня – один из немногих дней, когда мастер должен был дать ей выходной. Когда этот день настанет, она проберется к двери кухни фон Шпейеров и попросит позвать мавританку. Но до этого дня оставалось еще несколько недель.

Но затем произошло одно событие, которое вернуло интерес и краски в скучную жизнь Люции. Несмотря на то что Сара и Вениамин фон Шпейеры радовались, что им удалось избавиться от своей приемной дочери-христианки, Лия и особенно Давид не забыли Люцию.

Люция встретила своего приемного брата-иудея во вторник, когда она уже закончила свой скудный обед, немного потянулась и отправилась в туалет во дворе.

Юноша вышел из ниши в стене, которую не было видно из дома, и улыбнулся ей.

– Люция! Я думал, что больше никогда не увижу тебя! Вот уже несколько дней, выходя на улицу, я каждый раз старался хоть немного задержаться здесь. Я думал, что ты рано или поздно выйдешь. И наконец мы встретились! – У Давида был такой взволнованный вид, как будто сбылось его заветное желание.

Люция нахмурилась. Ей тоже было приятно видеть его, но она ни за что не призналась бы ему в этом.

– Ты стоял здесь и ждал меня? – переспросила она. – Но зачем? Это же, наверное, ужасно скучно. А если бы кто-нибудь увидел тебя?

Давид покачал головой.

– Просто знать, что ты так близко… что нас разделяет лишь одна стена… Для меня это самые прекрасные моменты за весь день! Ну а если кто-то придет, я пойду дальше. Я же работаю. Я не мог выйти из конторы без уважительной причины. Но позволь мне взглянуть на тебя, Люция! Ты побледнела. И похудела. Почему ты больше не приходишь к нам? Ты ведь могла бы приходить в гости!

Люция пожала плечами. Под его взглядом ей было почти стыдно за свои бледные щеки и простую некрасивую рабочую блузу.

– Мастер заставляет меня много работать. Он вовсе не плохой или несправедливый, нет. Но мы работаем шесть дней в неделю, с рассвета и до заката. В пятницу мы ходим к вечерне, а в воскресенье жена мастера заставляет меня дважды сопровождать ее на церковные службы. У меня не так много свободного времени, господин Давид.

– «Господин Давид»? Люция, зачем ты так? Почему ты больше не называешь меня по имени, как брата… – Давид схватил девушку за плечи, словно хотел потрясти ее.

Люция с улыбкой отстранилась.

– У меня сложилось впечатление, что ты испытываешь ко мне отнюдь не братские чувства, – заметила она. – Давид, уходи! Если люди увидят нас здесь, мне устроят настоящий ад. Супруга мастера чрезвычайно строга, а сам мастер ругает меня за каждую минуту, когда я не держу иголку!

В прекрасных глазах Давида читалась обида.

– Люция, но разве я не нравлюсь тебе?

Люция задумалась. Да, он ей, несомненно, нравился. И его появление всколыхнуло в ней воспоминания о лучших временах. И то, что он положил руки ей на плечи, девушку вовсе не раздражало.

– Конечно, ты мне нравишься. Но…

– Если я тебе нравлюсь, нам хоть иногда нужно разговаривать друг с другом. Я должен видеться с тобой, Люция. Без тебя и солнце утром не восходит!

Люция засмеялась.

– Тогда хотела бы я знать, как ты добрался сюда без фонаря! – шаловливо фыркнула она. Но потом снова посерьезнела, когда Давид очень осторожно, нежно и даже робко коснулся рукой ее щеки.

– Твой свет вел меня, – хрипло произнес он. – Ты такая красивая, Люция! Но ты ничего не говоришь. Разве ты совсем не скучала по мне? Люция…

Его мольбы чрезвычайно растрогали Люцию. Да, он был прав. Она скучала по нему. По нему и по всем остальным в доме Шпейеров. Она глубоко вздохнула.

– Я очень скучаю по тебе, – призналась Люция и затаила дыхание, когда юноша запечатлел легкий, робкий поцелуй на ее щеке.

Еще одним человеком, проводившим обеденное время в ожидании перед портняжной мастерской мастера Фридриха, была Лия. И оправдание для ее прихода оказалось даже лучше, чем у Давида. Она принесла кое-какие вещи из своего приданого и заявила, что никто, кроме Люции, не знает ее вкусов и размеров настолько хорошо, чтобы подогнать ей одежду.

Мастер Фридрих рассердился. Он не мог похвастаться большим количеством клиентов-иудеев, но его это не волновало. Ремесленники города не любили иудеев, однако деньги у них брали охотно. В результате именно деньги сыграли решающую роль. Если иудейка хочет похихикать с его ученицей – что ж, он с удовольствием позволит ей это. В конце концов, девчонки не причинят ему никакого вреда. Да и жена присмотрит за ними, пока он насладится послеобеденным отдыхом! И да смилуется над Люцией ее бог, если она вздумает болтать, вместо того чтобы шить! И, конечно же, он заломит Шпейерам изрядную цену!

– Тогда приступай к работе, Люция, – хмуро проворчал портной и встал, намереваясь заняться трапезой. – А потом пришей несколько украшений на плащ для супруги бондаря.

Он бросил девушке пару пряжек и, строго взглянув на нее, наконец-то ушел.

– А тебе он поесть не предложил? – недоверчиво спросила Лия, когда девушки остались в мастерской одни. Она тоже заметила, что ее подруга похудела. – Он что, один набивает себе желудок?

Люция пожала плечами:

– Жена мастера обычно приносит мне что-нибудь поесть сюда, в мастерскую. Наверное, сегодня принесет попозже, когда ты уже уйдешь. А теперь рассказывай! Как проходит период помолвки? Ты уже видела Иуду? А наедине вы оставались?

Только сейчас, снова встретившись с Лией, Люция поняла, как мучительно скучала по их беззаботной, почти детской болтовне. Лия хорошо выглядела. Она вся сияла в предвкушении свадьбы, и ее темно-синий плащ, украшенный серебряными фибулами и удерживаемый красным шнурком, очень ей шел. Насыщенный темный цвет придавал глубину ее бледно-голубым глазам. Люция узнала ткань, которую она выбрала для своей подруги во время той памятной поездки на склад.

Лия смущенно хихикнула:

– Конечно нет. Как ты могла такое подумать! Но я вижу его в синагоге. И он передал мне письмецо через Давида. В глубочайшей тайне. Маму бы удар хватил! Но он любит меня, Люция! Я уверена, он меня любит! И я попросила Аль-Шифу рассказать мне что-нибудь об этих приемах… ну, об искусстве любви, которому ее обучали в гареме. Но из нее и слова не вытянешь. Я бы очень хотела удивить Иуду. Например, исполнить для него танец с покрывалом! – Лия обернула вокруг бедер льняную скатерть, которую Люция только что подшила со всех сторон, и сделала вид, что раздевается под восточную музыку, извиваясь, как змея.

Люция невольно рассмеялась:

– Прекрати, ради бога! А если сюда придет супруга мастера? Тебе нужно быть серьезнее, Лия! Ты же скоро станешь замужней дамой!

– Вот тогда я и напущу на себя унылый вид. А теперь ты, Люция! Что происходит между тобой и Давидом? Даже не думай отпираться. Я же вижу, как он то краснеет, то бледнеет, стоит только ему услышать твое имя! А вчера вы виделись! Это правда, он действительно поцеловал тебя?

Люция покраснела.

– Не смей никому рассказывать! – решительно заявила она.

Лия закатила глаза:

– Конечно, не стану! Это же секрет! Запретная любовь, как в сказках Аль-Шифы! И, разумеется, я готова помочь тебе, Люция! Если вдруг он захочет сбежать с тобой или что-то в этом роде…

За считаные минуты она нарисовала яркую картину запретной любви и в результате прекрасно развеселила подругу. Люция уже давно не получала такого удовольствия от жизни, хотя, слушая по-детски наивные рассуждения Лии, она только качала головой. Но ей нравились эти встречи с «молочной сестрой», которые теперь стали регулярными. Лия приносила какую-нибудь работу для ученицы портного или ждала Люцию внизу, в нише у флигеля. Там она часто подсовывала Люции то пончик, то какое-нибудь другое скромное лакомство, приготовленное на кухне Шпейеров.

– Тут так отвратительно кормят, что от тебя скоро одна тень останется! Или ты худеешь от тоски, Люция? Ну же, признайся, ты скучаешь по Давиду? Между прочим, он тоже похудел! А когда мы остаемся одни, он только о тебе и говорит!

Иногда Давид приходил сам, но Лия открыла Люции секрет, что юноша каждый день поджидает ее в нише. Однако встречались они редко. Мастер Фридрих разрешал Люции выходить по надобности не чаще одного раза утром и одного раза днем, а Давид не мог часами отлынивать от работы. Но когда им все же удавалось встретиться, они оба вели себя так же нерешительно и сдержанно, как и в первый раз. Давид произносил несколько приятных слов, которые иногда звучали так, как будто он позаимствовал их из французского рыцарского романа или из мавританской сказки Аль-Шифы. Люция неловко и неуверенно возражала ему, но ей нравились и эти комплименты, и робкие действия Давида, который нежно касался ее волос, почти со страхом проводил кончиками пальцев по ее шее, а однажды так расхрабрился, что попытался разгладить глубокую складку между бровями возлюбленной.

– Почему ты всегда такая серьезная, Люция? Ты говоришь, что хочешь быть со мной, но я вижу страх в твоих глазах.

Люция выдавила из себя улыбку.

– Мне нравится быть с тобой, Давид. Но ты должен понять, насколько рискованно нам здесь встречаться. Если бы можно было видеться где-то в другом месте…

Давид лучезарно улыбнулся, как будто приготовил для нее подарок.

– А ты приходи к нам на ужин в Шаббат! – весело предложил он. – И не спорь, Лия спросила разрешения у наших родителей, и они согласились. Давно пора тебя пригласить, мы ведь не ссорились…

На самом деле приглашению предшествовал яростный спор между Лией и матерью. В конце концов вмешался Вениамин и помирил их. Люция все равно не могла прийти раньше, чем закончится вечерня, а к тому времени иудеи уже успеют отпраздновать Шаббат. Дверь девушке наверняка откроет либо Аль-Шифа, либо горничная, ведь, опять же, иудеям запрещено делать это в субботу. Ну а затем они могли бы просто немного поболтать, пока Люция поест. Предложение Давида вызвало у Люции смешанные чувства. С одной стороны, она жаждала перемен, с другой…

– Только не надо на меня так смотреть! – умоляюще воскликнула она. – Поверь, мне… мне приятно, когда ты так смотришь, но нельзя же…

Давид хотел поцеловать Люцию, но она оттолкнула его.

– Это слишком опасно, Давид, я…

– А если я найду возможность видеться с тобой? Если я найду место, где мы сможем побыть одни, где нас никто не узнает? Тогда ты не станешь возражать?

Люция с тревогой огляделась, а потом, в свою очередь, застенчиво поцеловала его руку.

– Нет, я бы не стала возражать. Но такого места нет, Давид. Мы нигде не можем быть в безопасности!

Когда в пятницу после вечерни Люция направлялась к дому Шпейеров, сердце у нее колотилось как бешеное. Своему мастеру она сказала, что пойдет в гости к бондарихе. Оставалось только надеяться, что в воскресенье он не спросит об этом бондариху! Впрочем, Люция думала, что все обойдется: бондариха слыла ветреной бабой. Никто не верил в то, что ее муж (как она всем рассказывала) отправился в море на галере, потому что она умудрялась регулярно беременеть, несмотря на долгие годы его отсутствия. Такие благопристойные люди, как Фридрих Шрадер и его жена, никогда бы не заговорили с подобной особой. По крайней мере, пока поведение Люции не вызывало подозрений.

Когда она подошла к черному ходу дома Шпейеров, Аль-Шифа уже ждала ее там. Они обнялись.

– Как я скучала по тебе, дочка! А как ты похудела и побледнела! Давай-ка сначала подкрепись. Ты опоздала, субботняя трапеза уже закончилась. Но еда осталась, и много! Я отнесла все на кухню, чтобы не остыло. И ты, наверное, замерзла. В этих церквях так холодно…

Мавританка неодобрительно посмотрела на тонкий плащ Люции.

Люция с радостью прошмыгнула на кухню. Она подробно рассказала Аль-Шифе о своей новой жизни и о том, насколько эта жизнь спокойна, но и скучна.

– Если бы у меня было хоть несколько книг! Я бы хотела продолжить изучать «Канон». Но супруга мастера считает книги изобретением дьявола. Я даже остерегаюсь сказать, что умею читать. Однажды я чуть не выдала себя, и она посмотрела на меня как на ведьму, которая рисует секретные символы на своей метле, чтобы однажды улететь на ней.

– Хотя она, наверное, больше переживает о сохранности метлы, чем о спасении твоей души! – пошутила Аль-Шифа. Жадность портнихи была известна всему Майнцу. – Кстати, она указала мне на дверь. Я хотела навестить тебя в воскресенье после мессы, но она велела мне убираться прочь. Как будто я могла запятнать ее христианский дом. А я так волновалась за тебя! Я чуть не сказала ей…

Мавританка запнулась.

– И что ты хотела сказать? – полюбопытствовала Люция.

Аль-Шифа покачала головой.

– Ничего, дорогая, это я так. Ты наелась, милая? Тогда иди к Шпейерам, они тебя уже ждут. Господину не терпится узнать, как твои дела.

Вениамин фон Шпейер, который действительно был очень благодушно настроен, приветливо поздоровался с Люцией. Сара тоже любезно расспросила девушку о ее работе в мастерской Шрадера.

Что касается Лии, то она так весело болтала, как будто Люция никуда и не уходила. Давиду же удалось ни разу за весь вечер не посмотреть на нее. Эзра вообще, казалось, глубоко погрузился в свои мысли. Лия уже успела шепнуть Люции, что и Эзра тоже помолвлен: его невеста родом из Ландсхута и ослепительно красива. Отец девушки привез Эзре ее портрет, и теперь он грезит о Ребекке днем и ночью.

– Отец Ребекки – наш дядя, Захария Левин из Ландсхута, – взволнованно объяснила Лия. – Они очень богаты. Когда Эзра ездил к ним просить руки их дочери, то привез оттуда нам всем подарки! Хочешь знать, что подарили мне? Жаль, что сегодня суббота, Люция, иначе я бы пошла прямо в конюшню и показала тебе. Отец, мне совсем туда нельзя? Даже если Люция откроет мне все двери?

Вениамин фон Шпейер улыбнулся своей непоседливой дочери, но отрицательно покачал головой.

– В Шаббат нельзя, Лия. Хотя бы потому, что у тебя может возникнуть соблазн немедленно оседлать кобылу и пустить ее вскачь!

– Отец, ну зачем ты открыл секрет! – взвизгнула Лия. – А ведь это правда, Люция! Мулица, и, представь себе, пятнистая! На ней так удобно сидеть, как в паланкине! Я больше никогда не позволю нести себя в паланкине или везти в карете. Я буду ездить верхом!

Люция улыбнулась. На самом деле она была очень рада, что Шаббат помешал ей пойти в конюшню. Лия всегда больше интересовалась верховой ездой, чем она сама, хотя обе девушки этому научились. Вениамин фон Шпейер держал нескольких мулов и двух верховых лошадей, хотя горожане с неодобрением относились к иудеям-наездникам. В других странах, например, иудеям вообще категорически запрещали держать лошадей, поэтому те ограничивались в основном благородными мулами. Но в таких случаях мулы часто оказывались более породистыми, чем рабочие лошадки христиан. Торговцы-иудеи покупали их в иберийских землях, где хорошие скакуны стоили целое состояние. Мулица Лии, безусловно, была щедрым подарком, но Люция предпочла остаться в теплой комнате, а не пробираться через кучи навоза, чтобы погладить мулицу по морде.

– А можно мне на свадьбу верхом поехать? Аль-Шифа говорит, что невесты-мавританки приезжают в дом своего мужа на белых мулах…

Сара нехотя покачала головой:

– Не будь ребенком, Лия! Мне лишь остается уповать на то, что твоему мужу понравится слушать твою болтовню. Если же он человек серьезный, то у меня для тебя плохие новости.

– Я стану его веселить! – со смехом заявила Лия и вернулась к описанию своей будущей невестки, Ребекки.

Люция терпеливо слушала ее рассказ, хотя он вызывал у нее легкую грусть и даже зависть. Лия обретет новую подругу в Ребекке. У нее появится человек, с которым она сможет поговорить о радостях и горестях первых месяцев брака. Подруга, с которой ей не придется прятаться на заднем дворе, а можно с комфортом принять ее у себя в гостях. И скоро она забудет Люцию…

Засиживаться в гостях Люция не стала. В пятницу после вечерни многие мужчины отдыхали в знаменитых заведениях этого квартала. У христиан суббота – обычный рабочий день, но никого это не останавливало, так что Люции лучше было не возвращаться на Унтер-ден-Волленгаден слишком поздно. Она с тревогой закуталась в плащ, услышав рев из первой же таверны, стоявшей на ее пути. Может, набросив на голову капюшон, она сойдет за пожилую горожанку? По крайней мере, прохожие должны понять, с кем имеют дело, ведь девушки легкого поведения предпочитали хвастаться своими волосами, а не скрывать их.

Но предосторожности оказались излишними. Не успела Люция дойти до самой опасной части квартала, как у нее за спиной послышались знакомые шаги. Давид! Она могла бы догадаться, что он позаботится о ней, хотя в Шаббат это было запрещено. Давид сильно рисковал: если бы его увидели в Шаббат с оружием на поясе и факелом в руке, который наверняка зажег не слуга-христианин, он попал бы в большие неприятности. Люция была благодарна ему, но оборачиваться не стала, пока юноша не догнал ее и не набросил ей на плечи запасной плащ, полностью накрывший ее легкую накидку.

– Это плащ Лии. Видишь на нем иудейские круги?! Под этим плащом ты можешь открыто ходить со мной по улицам. Иудейка идет со своим братом – никто не подумает ничего плохого. Я ведь сказал, что найду возможность побыть с тобой наедине, Люция!

Девушка была поражена, но позволила Давиду обнять ее одной рукой за плечи. Маскировка оказалась действительно хорошей. По крайней мере, для прохожих-христиан. Однако наткнись на них иудей, его обмануть не удалось бы. Иудейская пара не станет ходить по городу обнявшись, особенно в Шаббат.

Впрочем, в поздний вечер Шаббата иудеи все равно не выходили из дома. Никто их не увидит. Люция расслабилась.

Прогулка по ночным улицам стала для нее почти развлечением. В объятиях Давида она чувствовала себя в безопасности, а от льстивых слов, которые он шептал ей на ушко, у нее теплело на душе. Кроме того, над городом стояла полная луна. Ночь была ясной, и в воздухе чувствовался запах весны, хотя все еще было прохладно. А потом Давид увлек Люцию в нишу дома портного, где он обычно ждал ее. Отбросив капюшон ей на спину и высвободив ее светлые волосы, Давид лучезарно улыбнулся и посмотрел ей в глаза. А затем он так нежно погладил ее лоб, щеку и крохотную ямочку возле рта, как будто с трудом мог поверить, что видит ее наяву, а не во сне. Люция подняла руку и, в свою очередь, коснулась его волос, поиграла с длинной прядью на виске – пейсом, по которому безошибочно определялась его принадлежность к иудеям и который придавал ему вид нежный и уязвимый. Она никогда не была так близка с мужчиной и потому удивилась, каким теплым оказалось его лицо, какой шершавой была кожа. Давид поцеловал кончики ее пальцев. А потом он набрался храбрости, обхватил ее лицо ладонями и прильнул к ее губам. Люция испугалась, когда его язык скользнул ей в рот, но уже в следующее мгновение почувствовала, как в ней нарастает волнение; она наслаждалась близостью, восторгом и отчаянием, заставлявшим ее сердце биться чаще. Ей захотелось еще сильнее сблизиться с ним, и она прижалась к нему. Но внезапно раздавшийся смех напугал ее.

– Ну-ну, не беспокойтесь! – весело произнес незнакомец, когда они в ужасе отскочили друг от друга. – Ничто не сравнится с юной любовью! Потому что потом у вас вырастут животы, а в доме будет полно детей…

Другой мужчина тоже издал короткий смешок, и они двинулись дальше. Безобидные прохожие, кутилы из какой-то таверны, у которых хватило ума отправиться домой, пока выпивка не свалила их с ног.

Люция облегченно вздохнула, но, когда Давид снова попытался обнять ее, она отстранилась.

– Мне пора идти, Давид. Хозяйка уже наверняка сидит у окна и начинает что-то подозревать!

– Ну и пусть себе подозревает! – спокойно возразил Давид. – Тут она нас не увидит, а если кто-то и пройдет мимо, то тебя все равно не узнает. Теперь ты здесь, теперь мы наконец-то рядом. Не надо убегать от меня!

Люция сдалась и позволила ему опять поцеловать себя. Но на этот раз чувства не захватили ее с головой: она то и дело нервно прислушивалась к тому, что происходило на улице. Ночь была очень светлой, и если их увидит друг или клиент мастера Фридриха, он непременно узнает ее. Что еще хуже, он обратит внимание на иудейские круги на ее плаще и плаще Давида… И хотя Люция была в восторге от поцелуев Давида и наслаждалась неуверенными ласками, которые дарили ей руки юноши, исследовавшие ее тело под плащом, она обрадовалась, когда он наконец отстранился от нее. У дверей портновского дома раздался какой-то шорох; хозяйка позвала кота.

Люция воспользовалась возможностью и торопливо попрощалась с Давидом.

Выдержав краткий допрос хозяйки, Люция закрыла за собой дверь в свою крохотную комнатку и наконец-то вздохнула с облегчением. Да, у бондарихи все хорошо, она благополучно родила очередного ребенка, но старшая дочь уже снова беременна…

– И тоже от моряка? – презрительно уточнила хозяйка.

Люция пожала плечами.

– Нет, от торговца заморскими товарами, – сымпровизировала девушка.

Супруга портного громко рассмеялась.

– Ну, надеюсь, он не иудей!

Затем она отпустила Люцию, и девушка, укрывшись грубым одеялом, снова погрузилась в раздумья. Так, значит, это и есть любовь! Приятное теплое чувство, наполняющее тебя до краев. И, наверное, становится еще приятнее, когда делишь постель с мужчиной… Но с Давидом она никогда не сможет делить постель. Сожалеет ли она? Действительно ли она так сильно по нему тоскует, как должна бы? Люция почти почувствовала себя виноватой: Давид так сильно рисковал ради нее… а она даже не смогла преодолеть свой страх.

Тем не менее, засыпая, она думала о том, как прижмется к нему, снова ощутит прикосновение его губ и, отбросив сомнения, просто насладится этим новым, непривычно прекрасным чувством любви.

7

На следующее утро ласки, которыми она обменивалась с Давидом, показались ей почти нереальными. Ей было несложно избавиться от воспоминаний и сосредоточиться на работе. Но уже в воскресенье начались новые приключения. После утренней службы, когда Люция вместе со своим мастером и его женой спустилась по улице Унтер-ден-Волленгаден и подошла к дому портного, она увидела Лию. На ней было свободное платье для верховой езды, и она держала за поводья свою новую пегую мулицу.

– Вот смотри, Люция! Я обещала, что покажу ее тебе! – Девушка просияла и заговорщически подмигнула Люции, как будто она приготовила подруге еще парочку сюрпризов.

Мастер Шрадер неодобрительно покосился на Лию.

– Вы только посмотрите, юная фон Шпейер! Прибыла к нам верхом, и совершенно одна! Твой отец знает об этом, милая девушка?

Лия невинно улыбнулась:

– Меня сопровождает наш слуга. Он ждет меня в таверне, за углом. И я не делаю ничего запрещенного. Я просто хочу побыть наедине со своей подружкой и поболтать. Но девичьи разговоры – настоящая головная боль для нашего Ганса, поэтому он пошел за пивом. Пожалуйста, не выдавайте нас, мастер Шрадер! Иначе у Ганса будут неприятности.

Мастер поджал губы:

– Вообще-то, это неприлично. Но какое мне дело до того, что делаете вы, иудеи…

Лия больше не обращала внимания ни на него, ни на его супругу.

– Так, значит, идем, Люция! – радостно воскликнула она. – Ты же сейчас свободна, верно? Давай спустимся к Рейну, сегодня такая хорошая погода!

Лия ловко устроилась в седле и протянула руку Люции, предлагая подруге сесть сзади. Люция немного замешкалась, беспокоясь о том, не испортит ли она свое праздничное платье, но прогулка верхом с Лией определенно казалась куда заманчивее, чем очередное безрадостное воскресенье с хозяином. Еда в праздничный день бывала лучше, чем обычно, но и молитв было больше; к тому же от Люции ожидалось, что в оставшиеся несколько свободных часов она уберет свою комнату и починит одежду – но этих дел было не так много, чтобы они заняли весь день, до вечерней мессы.

Люция решительно взяла Лию за руку и поставила ногу в стремя.

Мастер опять поджал губы, когда его ученица приземлилась на круп мула, расставив ноги, так что ее юбки неизбежно скользнули вверх, обнажив несколько дюймов голени.

– Никакого стыда… – пробормотала супруга мастера, но тут Лия ударила мулицу пятками и портной с женой скрылись с их глаз.

Лия весело смеялась, радуясь успешному похищению подруги.

– Я сразу сказала Давиду: не надо ни о чем спрашивать, не надо робко стучать в двери! Лучшее, что можно сделать, – это поставить людей перед свершившимся фактом. На моем месте Аль-Шифа поступила бы так же…

Люция сдержала готовое сорваться с уст замечание, что между Лией, пусть и не любимой, но уважаемой клиенткой портного, и рабыней Аль-Шифой таки есть весьма существенная разница. Мастер вряд ли осмелился бы прогнать Лию от порога своего дома, если бы она очень вежливо попросила его отпустить Люцию. Но спорить не хотелось. Ярко светило солнце, в город пришла весна, и девушка наконец-то могла насладиться прогулкой на свежем воздухе. Люция поглубже вдохнула аромат свободы, но потом заметила, что Лия направила мулицу не на рейнские луга, а, скорее, назад, в иудейский квартал.

– Куда ты едешь? – спросила она. – К тебе? Я думала, что в кои-то веки выберусь из города!

Она надеялась, что в ее словах не прозвучало упрека. Для иудеев воскресенье было рабочим днем, но обычный обед в доме Шпейеров все же был намного лучше, чем праздничный воскресный обед у портного.

Однако Лия не обиделась, а хихикнула.

– Да ладно! Всего лишь в Санкт-Кристоф. Туда, где Люция, добродетельная христианка и ученица портного, проведет день Господень в посте и молитве.