Текст книги "Люция. Спасенная"

– Ты в своем уме? – фыркнула Люция. Она так удивилась, что невольно перешла к прежнему, сестринскому стилю разговора, который иногда допускает использование грубых словечек.

Лия только громче рассмеялась.

– С другой стороны, иудейская девушка Лия, – объяснила она, – будет сопровождать своего брата Давида в поездке по стране. Он должен отправиться в Вильцбах, что у Михельсберга. Он везет партию тонких тканей для картезианских монахов. Наверное, они хотят сшить себе на лето новые одежды, более легкие. Ну а поскольку Лия любит ездить верхом и у нее есть такая красивая новая мулица, он возьмет ее с собой. С разрешения отца и мастера, конечно, как полагается. Ну что, рискнешь?

Лия взмахнула полой плаща для верховой езды, который свободно спадал с ее плеч.

– Конечно, тебе придется надеть капюшон, пока мы проедем через Майнц. Но ведь приличная девушка все равно должна прикрывать волосы. Что случилось, Люция? Ты потеряла дар речи?

У Люции в животе возникло странное ощущение, которое нельзя было объяснить одним лишь голодом. Поскольку она ходила на мессу, то, разумеется, не завтракала. Но если она правильно поняла, что конкретно имела в виду Лия… Она же умрет от страха!

– Лия, повтори, пожалуйста, только очень медленно, – попросила она. – Ты хочешь снова поменяться одеждой? Ты хочешь пойти и помолиться в церкви, а я должна…

– Совершенно верно! – воскликнула Лия. – Я надеюсь, что Всевышний не поставит мне это в вину. Послушав Аль-Шифу, можно подумать, что тебя ударит молния, если по неосторожности войти в христианскую церковь. Но Господь – добрый бог, он накроет влюбленных своей дланью…

– Лия, хватит шутить! – Люция не знала, что и думать. – Неужели ты веришь, что нам все сойдет с рук? А если нас кто-то узнает…

Лия покачала головой:

– Ну же, Люция! Что тут может пойти не так? Ты же всегда говорила, что в этих церквях темно как ночью. Я просто присяду в самой дальней нише…

– В часовне, – поправила ее Люция. – Это называется «часовня». И нужно не присаживаться, а встать на колени.

– Я так и сказала! – заявила Лия. – В любом случае никто не станет отвлекать меня от молитвы. И в Вильцбахе тебя тоже никто не узнает. Или ты бывала там раньше? Видишь! Тебе просто нужно как можно быстрее выбраться из Майнца. Смотри, вон и Давид!

Сердце Люции чуть не выскочило из груди, когда она увидела молодого Шпейера, сидевшего на своем муле у церкви Святого Христофора. Давид, похоже, не был так уверен в успехе их авантюры, как его сестра: вид у него был немного испуганный. Но Лия не дала им возможности передумать. Она соскользнула с мулицы, прихватив с собой легкий плащ Люции (утром, перед мессой, было прохладно, но позже, во время поездки верхом, Люция сняла накидку и положила ее перед собой, на круп животного) и завернулась в него.

– Когда начинается вечерняя месса? – быстро спросила она. – Вы должны вернуться вовремя, чтобы мы успели опять поменяться одеждой. Но тебе необязательно возвращаться к Шрадерам, Люция, просто иди сразу в церковь Святого Квентина. Скажи им, что после поездки с иудейкой ты почувствовала себя грязной и хотела бы искупить свой грех в молитве!

Лия поспешила прочь. Не выказывая ни малейших колебаний, она исчезла за порталом церкви.

– Надеюсь, она не наделает ошибок… – неуверенно пробормотал Давид, но, когда он повернулся к Люции, его лицо просияло. Она уже села на мулицу и закуталась в плащ Лии. – Я знаю, это дерзкий поступок. Но я должен был увидеть тебя, Люция! С самого вечера накануне Шаббата я только о тебе и думаю. Я живу тобой, я дышу тобой. Я должен хоть разок побыть рядом с тобой и не чувствовать страха. Я люблю тебя, Люция, я…

– Давай сначала подумаем, как отсюда выбраться! – натянуто произнесла Люция. – Поговорить можно и потом.

Давид повернул на юг, проехал через ворота у рыбного рынка и направился дальше, по набережной вдоль Рейна. Это был самый опасный участок маршрута, так как большинство складов, где хранили строительный лес, железо и зерно, принадлежали иудеям. Давид мог встретить там друзей или даже столкнуться с женихом Лии. Однако влюбленным помогло то, что в воскресные дни здесь не было обычной суеты. Складские рабочие-христиане выстаивали мессы, а иудеи старались не оскорблять религиозные чувства своих соседей-христиан, слишком активно работая в день Господень. Большинство торговцев занимались исключительно бумажной работой в своих конторах или даже оставались дома. В любом случае никто не обратил внимания на Давида и Люцию, их верховых животных и вьючного мула, которого они вели с собой. Выехав из города, они также не привлекли чьего-либо внимания: иудеи на междугородних трактах были обычным явлением, а иудейки часто закрывали лица.

Тем не менее, когда они покинули городские окраины, Люция вздохнула с облегчением. К этому моменту она снова проголодалась и была приятно удивлена, когда, уже подъезжая к Вильцбаху, Давид решил сделать остановку. Юноша завел животных в ивовый лес на берегу Рейна, где их можно было спрятать. Затем он достал из седельных сумок хлеб, вяленое мясо и вино.

– Вот, я так и знал, что перед службой ты моришь себя голодом! – со смехом сказал он и принес еще одеяла и что-то вроде скатерти, на которой Люция разложила продукты. Она с аппетитом поела, а затем легла рядом с Давидом на солнце, впервые разрешив себе полностью расслабиться. Чувствуя себя совершенно счастливой, Люция охотно позволила юноше поцеловать ее, и на этот раз он не ограничился ее губами, но также стал исследовать ее тело, лаская декольте и основание груди. В конце концов он даже развязал шнурки, которые удерживали ее льняную рубашку, и двинулся дальше. Однако Люция мягко, но твердо остановила его.

– Так нельзя, Давид! Твоя вера велит тебе делать это только со своей законной супругой, и я тоже хочу сохранить девственность для своего суженого, – заявила она, стараясь, чтобы ее голос звучал строго.

Давид обнял ее и посадил к себе на колени, как ребенка.

– Но ты должна быть моей женой! Мне не нужна другая девушка, мне нужна ты! А ты…

Люция покачала головой:

– Давид, тебе нельзя! И ты сам это понимаешь! Ты должен жениться на иудейке, иначе твоя семья отречется от тебя. И что ты тогда станешь делать? Обратишься в христианство? Да и я тоже не могу выйти за тебя замуж! Это просто мечты, Давид, и только!

– А если бы я именно так и сделал? – вызывающе спросил Давид. – Что, если бы я крестился? Тогда бы ты пошла за меня?

– И вот так отплатить твоим родителям за всю их доброту ко мне? Вот уж точно, это была бы благодарность так благодарность! – горько заметила Люция.

Обращение в христианскую веру одного из членов семьи в иудейских семьях приравнивалось к смерти. Родители оплакивали блудного сына или дочь, читали специальную молитву кадиш, занавешивали зеркала и соблюдали траур.

– Люция, не думай о моих родителях! Думай о нас! Разве ты не понимаешь, какой подарок я хочу тебе сделать? Я люблю тебя, Люция, я люблю тебя больше своей жизни!

Люция улыбнулась. Конечно, ей было приятно, что ее так сильно любят. Но как скоро Давид пожалеет об этом? И девушка решительно сменила тему.

– Нам нужно продолжать путь, и немедленно, – заметила она. – Иначе ты не успеешь добраться до монастыря у Михельсберга до полуденной молитвы, а если нам придется ждать, мы не успеем вовремя вернуться домой.

Давид вместе с Люцией стал нехотя собирать остатки еды, а потом помог девушке снова забраться на мулицу Лии.

– Но ты обещаешь подумать? – нетерпеливо, как дитя, спросил он. – Ты ведь не скажешь сразу «нет»?

– Давид, я думаю о тебе каждую ночь, – утешила его Люция. – Я очень хочу быть рядом с тобой. Но я не вижу никакого выхода…

– Поживем – увидим! – с вызовом произнес Давид. Нежное признание Люции вернуло ему оптимизм. – Теперь я вижу, что моя любовь к тебе так высока, что достигает небес, а твоя – всего лишь робкий росток. Но со временем росток окрепнет, Люция! Он будет большим и сильным и однажды тоже достигнет неба! – Юноша снова поцеловал ее, но теперь уже не робко, а требовательно и страстно. Люция ответила на поцелуй и впервые целиком разделила его страсть.

Давид торжествующе улыбнулся и пустил своего мула вскачь.

Они прибыли в монастырь до послеобеденного отдыха; дневная молитва только что отзвучала. Люция ждала снаружи монастыря, полностью накрывшись плащом, и Давид не стал задерживаться. Он просто отдал материю, взял мешочек майнцских пфеннигов и сразу же вышел, готовый отправиться домой. Теперь они ехали быстрее, и Люция наслаждалась плавным ходом пегой мулицы. Лия не преувеличивала: подарок дяди был поистине княжеским. Захария Левин, торговец из Ландсхута, судя по всему, был человеком не только чрезвычайно богатым, но и чрезвычайно щедрым.

Повторный обмен плащами с Лией также прошел гладко. Когда портной с супругой вошли в церковь – причем фрау Шрадер была охвачена волнением из-за пропавшей ученицы, – Люция уже стояла коленопреклоненной на своей любимой скамье.

– Я только что пришла сюда, фрау Шрадер, а перед тем была в церкви Святого Христофора. Иногда я чувствую побуждение провести какое-то время наедине с… э… в… разговоре с Господом Иисусом и Его Святой Матерью. Я тогда подумала…

– Так ты весь день провела в церкви? – недоверчиво уточнил Шрадер.

Люция кивнула.

– Можете спросить пастора церкви Святого Христофора, – спокойно ответила она. – Возможно, он меня видел!

Успех этой проделки, конечно же, побудил Лию и дальше организовывать тайные встречи подруги и брата.

Все чаще и чаще Люция якобы проводила часть воскресенья с бондарихой и ее детьми или предавалась тихой молитве в различных церквях и часовнях города. В церкви обычно сидела Лия, а Люция разъезжала по стране с Давидом или даже проводила несколько часов в конторе Элеазара бен Мозе. Последнее ей не очень-то нравилось, хотя Давид готовил для них постель на тюках тончайших тканей, подавал Люции лучшие вина и баловал ее благовониями и пряными блюдами с Востока.

– Здесь нет ничего твоего… – укоризненно говорила она, хотя ее волновало не это. Скорее, она боялась разоблачения. Мастер Давида в основном работал по воскресеньям дома, но он мог что-то забыть или появиться на складе по какой-то другой причине. Иуда бен Элеазар, жених Лии, тоже мог зайти туда, или какой-нибудь клерк, или секретарь. Вдобавок в якобы безопасных, закрытых помещениях Давид вел себя даже настойчивее, чем в поле или на берегу реки. Он хотел большего, чем невинные ласки, которыми Люция с радостью обменивалась с ним. Юноша хотел получить ее целиком и полностью, и его заверения в том, что он готов пожертвовать своей семьей, своим наследством и своей верой, становились все более горячими. К этому моменту Люция уже была готова всерьез задуматься о свадьбе с Давидом. Со временем она почувствовала к нему любовь и нежность. Она определенно хотела возлечь с ним, и иногда ей приходилось заставлять себя отказывать ему в максимальной близости.

Кроме того, он был для нее практически единственным шансом на замужество, даже если бы не сумел обеспечить ей достойную жизнь горожанки. Давид остался бы без гроша, если бы действительно порвал со своей семьей. Он не смог бы создать торговый дом без капитала, да и просто найти работу стало бы для него почти невозможно. Ведь практически все купцы были иудеями. Торговля с другими государствами, к которой Давида готовили с детства, полностью находилась в руках иудеев, и отступников они не принимали. Так что Давид мог в лучшем случае наняться куда-нибудь в качестве чернорабочего, слуги или попытаться устроиться на место городского стража. Такая работа легкой не была, да и вознаграждение за нее щедрым не назовешь. Без поддержки семьи и друзей Люция и Давид окажутся на грани нищеты.

Мысли о будущем все чаще пугали Люцию, но Давид был полон решимости найти выход из положения.

– Лия нас поддержит! Как будущая жена Иуды, она довольно богата и уже владеет большим количеством драгоценностей. Сестра говорит, что если мы действительно сбежим, то она готова отдать нам все. Возможно, этого окажется достаточно, чтобы начать небольшой гешефт. Люция, любимая, тебе просто нужно этого захотеть!

Люция знала, что решение придется принять самое позднее до наступления зимы. Когда погода больше не позволит ездить верхом и отдыхать на свежем воздухе, Давид начнет настаивать на регулярных встречах в конторе. И рано или поздно их обнаружат – а этого Люция очень боялась. Да, возможно, у нее сомнительное происхождение, но до сих пор она бережно хранила свою честь. Для нее было важно оставаться уважаемой и добродетельной девицей. Бесконечные проповеди Аль-Шифы о сохранении девственности любой ценой постоянно звучали в ушах девушки. Она и мысли не допускала о том, чтобы ее обнаружили в конторе воздыхателя-иудея на покрытой шелками кушетке, обнаженной и увешанной заморскими украшениями!

После первого вечера в Шаббат, проведенного в доме Шпейеров, Лия продолжала приглашать подругу отобедать с ними, и постепенно ее родители перестали противиться этим визитам. Девушка, в конце концов, вела себя смиренно и добродетельно, приходила только после окончания всех ритуалов и с присущей ей вежливостью и скромностью рассказывала о своих успехах в мастерской Фридриха Шрадера. Сара и Вениамин постепенно пришли к выводу, что, возможно, несколько переусердствовали с мерами, когда заметили, что Давид бросает на нее влюбленные взгляды. В любом случае сейчас юноша почти не замечал Люцию и даже театрально закатывал глаза, когда она принималась вести «девичьи разговоры» с Лией. Сара уже стала подыскивать сыну будущую супругу. Как только они сыграют свадьбу Лии, она также позаботится и о сыне.

Однако у другой женщины из дома Шпейеров было более острое зрение. Аль-Шифе сразу показалось, что отсутствие у Давида интереса к Люции – напускное. В конце концов, юноша сделан из плоти и крови! Как он мог не замечать такую девушку, теперь уже полностью созревшую, здоровую и наделенную соблазнительными формами?

Поэтому мавританка не спускала глаз с молодых людей, и иногда ей чудилось, что она замечает взгляды, которые не были такими невинными, как казались. И потому она не удалилась в свою комнату, когда Люция, попрощавшись, ушла, а отправилась на конюшню и стала ждать там. Ее терпение было немедленно вознаграждено. Вскоре после того, как Люция вышла из дома через парадную дверь, из кухонной двери выскользнул Давид – он нес плащ Лии и факел.

Глубоко встревоженная, Аль-Шифа последовала за ним по ночным улицам – и то, что она наконец увидела, заставило ее забыть все решения, которые ей пришлось принять в самые мрачные часы своей жизни!

8

Сгорбленная старуха неуверенно шла вперед. Она была одета во все черное, а широкий капюшон скрывал ее волосы и лицо. Люция удивилась, почему старуха направилась именно к ее скамеечке для молитвы. Никогда прежде ей не доводилось видеть эту женщину в церкви Святого Квентина. Но сегодня старуха опустилась рядом с ней, а жена портного предусмотрительно отошла в сторону. Люция тоже попробовала отстраниться, но старуха каждый раз снова подвигалась поближе к девушке. Она постоянно бормотала молитвы и осеняла себя крестным знамением. А затем она толкнула Люцию локтем – как раз в тот момент, когда все верующие внимательно наблюдали за тем, как священник благословляет Святые Дары.

Люция поморщилась, но неожиданно услышала знакомый голос:

– Не бойся, доченька! Мне нужно поговорить с тобой. Останься здесь после мессы и найди часовню, в которой можно помолиться. Думаю, твой мастер и его супруга уже привыкли к тому, что ты так поступаешь! Тогда я приду к тебе.

Люция широко раскрыла глаза от изумления: она узнала Аль-Шифу. Но ей удалось сдержаться. За последние несколько месяцев она познакомилась со всевозможными секретами. Придя сюда, Аль-Шифа подвергала себя большой опасности. Тем более что мавританка не побоялась последовать за Люцией и ее мастером к алтарю и принять причастие. Затем она перешла к другой скамейке.

– Странная старуха! – заметила жена Шрадера, когда месса закончилась. – И с тобой тоже что-то не так, Люция! Благочестие – это, конечно, хорошо, но молиться и поститься каждое воскресенье… Ты так святой станешь!

Люция застенчиво улыбнулась.

– Я молюсь за мою покойную матушку, – благовоспитанно опустив глаза долу, ответила она. – Бондариха открыла мне, что матушка, оказывается, все же была грешницей, хотя повитухе-иудейке она и сказала обратное. Поэтому она определенно нуждается в моих молитвах о ее душе. Мне и представить страшно, каково бедняжке в чистилище!

Супруга портного понимающе кивнула:

– Хорошо, дитя, увидимся позже. Я… я оставлю тебе еду.

Это было чрезвычайно великодушно – портниха далеко не всегда так поступала. Люция смиренно поблагодарила женщину. Затем, все еще оставаясь в напряжении, она опустилась на колени в капелле Девы Марии. Когда церковь опустела, к ней присоединилась Аль-Шифа.

– Разве ты не сразу узнала меня? – удивленно спросила мавританка, приподняв вуаль. – Клянусь Аллахом, у меня болит спина. Строить из себя горбунью – дело нелегкое. Надо бы почаще раздавать милостыню мошенникам на сенном рынке. Но вернемся к тебе, доченька…

– Нет, поговорим о тебе, Аль-Шифа! – встревоженно прошептала Люция. – Что ты здесь делаешь? Представь, если тебя обнаружит пастор! Несомненно, это ересь, когда мусульманка молится в христианской церкви!

Аль-Шифа тихо рассмеялась:

– Для твоего пастора я никакая не мусульманка. Конечно, я бы не хотела в этом признаваться, потому что тогда мне пришлось бы покинуть дом Шпейеров. Но между нами, дочка, я крещеная. У меня такое же право находиться здесь, как у тебя и твоего фанатичного хозяина.

Люция была поражена, особенно потому, что Аль-Шифа никогда не скрывала своего отвращения к христианской религии. Аль-Шифа, казалось, прочитала мысли Люции.

– Да, я далеко не все тебе рассказала… – задумчиво произнесла мавританка. – Но сначала ты! Это правда, что говорит Лия? Давид фон Шпейер хочет бросить семью ради тебя?

Люция покраснела до корней волос.

– Лия так говорит, да?

– Она призналась во всем только во время сурового допроса! – торжественно заявила Аль-Шифа. – Я призывала самые страшные кары на ее голову, да простит меня Аллах. Но после встречи в субботу… с тобой и Давидом… О чем ты думаешь, дитя? Ты его любишь?

Люция пожала плечами:

– Думаю, да. И он меня любит…

Аль-Шифа кивнула:

– О да, он безумно тебя любит. Иначе такой план ему бы и в голову не пришел. Ты действительно этого хочешь, Люция? Ты хочешь вынудить его отказаться от своей веры ради тебя?

– Мне нет нужды заставлять его! – фыркнула Люция. – Это вообще не моя идея. Напротив, я пыталась отговорить его. Но что я могу сделать? Что я должна сделать? Он мне тоже нравится, и для меня брак с ним…

– Был бы выходом, я понимаю, – тихо произнесла Аль-Шифа. – Вот почему я не хочу тебе ничего советовать, дитя. Но любовь не всегда ведет нас по правильному пути, и в большинстве случаев она вовсе не стоит той опасности, которой мы подвергаемся из-за нее. Как я уже говорила, я не до конца поведала тебе свою историю. Хочешь услышать ее сейчас, дочка?

Люция кивнула. Аль-Шифа бросила пристальный взгляд на все еще почти полностью пустую церковь. Лишь немногие молчаливые верующие по-прежнему стояли, преклонив колени, и молились.

– Что ж, – начала мавританка, – тебе уже известно о том времени, когда я жила в гареме. Подарок, который не понравился, но тем не менее оставался ценным… Эмир вспомнил обо мне, когда к нему во дворец приехали послы из Кастилии. Как это часто бывает, с возмутительными идеями и требованиями. Возглавлял их делегацию епископ города Толедо – фанатичный, непримиримый человек, имевший лишь одну слабость: ему было трудно соблюдать заповедь целомудрия. В тот раз речь шла о каком-то сложном политическом деле – то ли мирном договоре, то ли союзе, – которое было важным для эмира. Епископ попросил вернуть ему какую-то реликвию. Ты же знаешь, что христиане собирают кости своих святых, осколки крестов и все такое прочее. Епископ хотел получить указательный палец какого-то мученика. И эту косточку берегла как зеницу ока одна из самых важных христианских общин Гранады. Конечно, косточку можно было отобрать силой. Но христиане могли взбунтоваться, а эмир хотел, чтобы в его стране царил мир. Так что вместо пальца епископ получил другой подарок. Почти столь же ценный, но предназначенный не для всего сообщества, а лично для епископа. Подарок, который непременно успокоил бы его… – Аль-Шифа склонила голову.

– Тебя? – ахнула Люция. – Епископ получил в подарок… девицу?

Аль-Шифа кивнула.

– Такое случается чаще, чем ты думаешь. Я уже говорила тебе, что госпожа Фара учила нас христианским наречиям.

– Но… но священнослужители…

– Дочка, нужно ли уточнять, что они тоже всего лишь мужчины?

Люция внезапно поняла, почему Аль-Шифа так беспокоилась по поводу ее уроков у пастора церкви Святого Квентина.

– И как все произошло? – хрипло спросила она. – Каким он был?

Аль-Шифа пожала плечами:

– А каким он должен был быть? Всем известно, что искусству плотской любви в христианских монастырях не обучают. Она считается постыдным занятием, и это тоже делу не способствует. Мой епископ делал все жестко, даже грубо – но быстро. Исполнять его волю оказалось не так уж сложно. Но вот дни были хуже, чем ночи.

– Как все вообще произошло? – не уставала удивляться Люция. – Он отвез тебя в Толедо? Совершенно не таясь? Разве епископу дозволено подобное?

Аль-Шифа резко рассмеялась:

– Конечно не дозволено. Но у архиепископа Майнца тоже есть служанка – а может, и несколько. Других священнослужителей посещают монахини, и даже скромный священник церкви Святого Квентина приглашает девицу к себе на занятия. Церковь насаждает строгие правила, Люция, но ей не удается собрать своих священников в гарем.

Люция чуть не рассмеялась при мысли о гареме, полном священнослужителей. Но для Аль-Шифы жизнь с епископом наверняка была адом.

– Вот и я вела у него хозяйство. Это единственное занятие, которому госпожа Фара не обучала нас. Я знала латынь и греческий лучше, чем мой хозяин! Но убирать, готовить и стирать меня не учили. К тому же меня унижали насмешки и любопытные взгляды христианок, которых я встречала на рынках. Они, разумеется, догадывались, что к чему. А какие взгляды на меня бросали в церкви! Мой хозяин настоял на том, чтобы я крестилась и каждый день посещала богослужения. Вскоре из-за жестких скамеек у меня на коленях образовались мозоли. Вдобавок ко всему через недолгое время я забеременела, что, конечно же, пришлось скрывать. Первых двух детей я потеряла – наверное, из-за туго затянутого пояса. Но одну девочку я потом все-таки родила. Она была так похожа на тебя в детстве, Люция! Милая, нежная, светловолосая… Но, возможно, волосы у нее потом потемнели… Я любовалась ею лишь один день. А назавтра хозяин забрал ее у меня…

Аль-Шифа вытерла глаза. Даже сейчас, через столько лет, мысль о потере ребенка причиняла ей боль.

– Через год родилась еще одна девочка. Теперь мне не хотелось смотреть на нее, но хозяин потребовал, чтобы я покормила ее грудью. Только один раз, но это должно было дать ей силы на всю дальнейшую жизнь. Так что, похоже, на самом деле он не выбросил ее, а, как и сказал, отнес монахиням. Но я ее в любом случае потеряла.

Аль-Шифа на минуту замолчала, как будто ей было слишком трудно продолжать рассказ, но потом быстро взяла себя в руки и снова заговорила:

– С годами я привыкла к своей жизни. Я смирилась с мыслью о том, что так и состарюсь рядом с епископом. Он больше не приходил ко мне в постель так часто, как раньше, но зато начал ценить все, чему я научилась. Ты не поверишь, но иногда я даже писала ему проповеди. Мы были как супружеская пара, у которой нет ни любви, ни ненависти друг к другу. Но потом появился он – Федерико Морено де Саламанка. И я влюбилась…

Аль-Шифа стыдливо закрыла лицо руками, чем удивила Люцию. Разве влюбиться – это так плохо?

– Федерико был рыцарем – красивым, молодым и умным мужчиной благородного происхождения; он носил дорогие одежды и хорошо разбирался во многих искусствах. Но он тоже был несвободен – он был рыцарем Храма…

– Одним из тех рыцарей-монахов, которые сражались на Святой земле? – уточнила Люция. Она знала о тамплиерах – слышала во время своей жизни в доме Шпейеров. Говорили, что рыцари должны были охранять дороги в Святой земле, оберегая путешественников. Однако они часто не облегчали, а усложняли жизнь еврейским торговцам.

Аль-Шифа кивнула.

– Его жизнь была отдана Богу – так они говорили, – уточнила она. – Но Федерико был сорвиголовой. Как и твой Давид. Он любил меня больше всего на свете – и больше всего на свете хотел обладать мной, целиком и полностью. Ради меня он был готов бросить все. Ох уж эти ночи в Толедо! Я все еще слышу, как он, держа меня в объятиях, шепчет мне на ушко признания в любви. Он хотел выйти из ордена, отказаться от своего статуса рыцаря. Мы бы жили только любовью! И я тоже обезумела, я жила его поцелуями, горела от каждого его прикосновения. Я наконец поняла смысл стихов о любви, которыми Фара пичкала нас, когда мы были детьми. Стихи воплотились в жизнь, и я ни на секунду не сомневалась, что мой рыцарь относится ко мне серьезно…

Взгляд Аль-Шифы мечтательно устремился вдаль, но затем ее глаза снова наполнились слезами.

– Он… он бросил тебя? – спросила Люция, желая услышать конец истории.

Аль-Шифа вернулась к реальности.

– Намного хуже, дочка. Он признался епископу в бесконечной любви к служанке последнего и попросил того походатайствовать перед Великим магистром о почетном освобождении от обязанности служить ордену. Но епископ только посмеялся над ним. После всех этих лет, которые я провела с ним, он выставил меня развратницей и блудницей. Я оказалась шлюхой, которая всю жизнь переходила от одного любовника к другому, при этом проживая под крышей епископа. Ему якобы пришлось отдать в монастырь двух моих ублюдков, а еще двоих – похоронить в саду. Я не достойна такого человека, как Федерико, он должен меня забыть!

– И он этому поверил? – ужаснулась Люция.

– Он плюнул на меня! И я… Я была тогда еще молода, глупа и бесконечно обижена… Я рассказала ему правду. Я рассказала ему о том, как приехала в Толедо в качестве подарка для епископа, как епископ отрекся от собственных детей… Я все ему рассказала, Люция, и чуть не погубила себя.

– Но ты же ничего такого не сделала! – удивилась Люция.

– Это ты так считаешь! А для церкви я была Евой, змеем, соблазнившим доброго епископа. Вот как он должен был это изобразить, лишь бы сохранить свой статус, потому что Федерико все обнародовал! Весь Толедо говорил о ведьме-мавританке, которая сбила с пути истинного не кого-нибудь, а епископа! Моего епископа допрашивал сам кардинал, и хозяин постоянно придумывал все новые и новые заклятия, которые я будто бы использовала, чтобы заманить его в свою постель. В конце концов за мной пришли городские стражи. Я знала, что меня ожидают пытки и смерть. И на этот раз я действительно использовала все навыки соблазнения, которым научила меня Фара. Я сделала так, что стражи провели со мной одну ночь. Это была ужасная ночь. Но мне удалось так обворожить их, что они сами придумали выход. Вместо того чтобы передать меня священникам, они продали меня работорговцу-иудею. Аллах знает, что они потом сказали епископу, но тот не стал проводить серьезное расследование. Возможно, у него все же проснулась совесть. И, конечно же, меня спасла мудрость торговца-иудея. Этот человек уже слышал мою историю, когда меня привели стражи. Он был добрым и хотел помочь! Поэтому он не повез меня с собой, а передал другу, который двигался на север. Я покинула Толедо, спрятавшись среди товаров Вениамина фон Шпейера. Как ты знаешь, я все это время оставалась верна ему и его близким.

Аль-Шифа склонила голову, словно молясь за своих хозяев.

– Так вот почему ты сейчас делаешь все возможное, чтобы спасти Давида от женитьбы на христианке! – Люция пожалела об этих словах еще до того, как они сорвались с ее губ. Мавританка удивленно посмотрела на нее.

– Или я хочу уберечь свою названую дочь от разочарования в мужчине! – Аль-Шифа огляделась, пораженная неожиданной силой своего негодования. Повышать голос в церкви было непростительно, но к этому времени последние из верующих уже ушли: наступил полдень.

– Так, значит, ты считаешь, что Давид предаст и бросит меня? Как бросил тебя твой Федерико? – приглушенно спросила Люция. – Ты думаешь, он такой… такой…

Аль-Шифа прикусила губу:

– Надеюсь, что нет, потому что иначе я бы поняла, что не справилась. В конце концов, я сыграла большую роль в его воспитании. Но, как известно, чужая душа – потемки. Давид слаб, дочка, и всегда был слабым. В детстве он был капризным и легкомысленным мальчиком. Впрочем, парень он неплохой и сегодня определенно честен с тобой. Но завтра? Что, если Давид вдруг поймет, что его ждет на самом деле, если он уйдет из семьи? До сих пор это была просто романтическая греза, возникшая на почве рыцарских романов, которые пришли сюда из Франции, а также из моей страны. Но как он поведет себя, когда ситуация станет по-настоящему серьезной? И даже если он действительно сбежит с тобой – как долго продлится его любовь? Нужны ли ему твоя душа, твое общество, дочка? Вы говорите на серьезные темы, вам нравится быть вместе? Или ему просто нужно твое тело? И надолго ли его хватит, если вам придется просить милостыню и воровать, чтобы выжить на улице?

– На улице? – тихо переспросила Люция. – Но он…

– Он планирует не только опозорить свою семью, но и обокрасть ее. Да, я знаю, доченька, мне все рассказала Лия. Давид сейчас не в состоянии трезво мыслить. Если уж говорить о привороте, то ты его действительно приворожила. Но ничего хорошего из этого не выйдет, Люция. Поверь мне.

С этими словами Аль-Шифа встала, неуклюже поклонилась Святая святых и покинула церковь, согнувшись и хромая. Она очень хорошо сыграла роль старухи. Люция же осталась в часовне. Она забыла о еде, которую оставила ей жена мастера, и твердая скамейка больше не причиняла ей боль. Она полностью погрузилась в свои воспоминания о поцелуях, объятиях и обещаниях Давида. Но также ее тревожила мысль о том, что они никогда не были настоящими друзьями, – прежде чем между ними вспыхнуло желание. Разговоры о сокровенном, общие интересы – ничего такого у них никогда не было. Давид хотел обладать не Люцией, а всего лишь ее телом. И Люция не хотела обладать Давидом – она просто нуждалась в безопасности, домашнем очаге и немного – в забытьи, которое может подарить человеку дурман похоти.