Текст книги "Люция. Спасенная"

На самом деле ее ждала только снедаемая беспокойством Аль-Шифа, которая ходила туда-сюда по нижнему двору. Она почти обезумела от волнения.

– Мне только не хватало еще и о тебе переживать! – неожиданно резко заявила она девочке. – У Лии высокая температура, ее мать до смерти напугана, и ни одно мое лекарство не действует, как положено. Но вместо того чтобы помочь мне, ты исчезаешь! Где тебя носило? Ты такая бледная! Ты замерзла?

Аль-Шифа затащила свою любимицу в дом и перво-наперво напоила ее горячим чаем.

– Не хватало еще, чтобы и ты у меня заболела. А теперь рассказывай! Что ты натворила?

Поведав о своем походе в церковь, Люция неожиданно почувствовала себя немного глупо. Оказалось, что пользы от этого никакой не было. Напротив, Лие стало хуже, а колено Эзры, ради исцеления которого она тоже смиренно прочитала несколько молитв, оставалось опухшим и по-прежнему не гнулось.

– Может, Бог действительно не помогает иудеям? – вздохнув, разочарованно произнесла Люция. – По-моему, это нечестно.

Аль-Шифа явно не знала, смеяться ей или плакать над этой историей. Она открыла было рот, чтобы ответить Люции, но тут ее прервал Вениамин фон Шпейер. Торговец только что вошел и снял плащ в коридоре, перед дверью в кухню. Он, должно быть, слышал последние слова девочки.

– Что ж, милость Божья творит чудеса. Даже если польза для Израиля не так очевидна, – процитировал торговец великого раввина Элеазара бен Иуду. Люция смущенно посмотрела на него, а мавританка нервно рассмеялась – и напряжение спало. Фон Шпейер подмигнул ей, а затем повернулся к Люции.

– Тебе делает честь, дитя, что ты беспокоишься о своей подруге, прилагая столько усилий. Но милость Божья так не работает. Ни у иудеев, ни у христиан, ни у мавров. Послушай, Люция, Всевышний дал нам разум, чтобы мы им пользовались. Не только для того, чтобы бормотать молитвы, но исследовать мир и учиться, прославляя его имя. Люция, где-то в мире есть лекарство почти от всех болезней. Но люди должны сами найти его, а затем использовать во имя Всевышнего, который его создал, как когда-то он создал нас. Если мы потом поблагодарим его за лекарство в молитве – то и хорошо. Но чудеса Бог творит только в редких, исключительных случаях. На них нельзя рассчитывать. И уж точно с ним нельзя торговаться. Аль-Шифа, как на самом деле чувствует себя Лия? Я слышал, Сара все глаза выплакала. Она специально послала за мной в контору. Неужели все так плохо?

Торговец, похоже, не мог поверить, что состояние дочери настолько тяжелое. Если бы Лия действительно была смертельно больна, то Аль-Шифа сидела бы у ее кровати, вместо того чтобы разглагольствовать с Люцией.

Аль-Шифа поклонилась:

– Я думаю, температура спадет завтра, господин. Днем она тоже вроде бы начала снижаться, но к вечеру снова поднялась. Так бывает, господин. Я не думаю, что жизнь Лии в опасности.

Вениамин фон Шпейер пробормотал молитву, а затем поблагодарил Аль-Шифу. Люция с удовольствием задала бы еще несколько вопросов, но по лестнице как раз спускалась рассерженная Гретхен, которая намеревалась отвести девочку домой. Горничной пришлось сегодня задержаться – все из-за того, что Люцию где-то носило полдня!

Бондариха тоже отругала девочек за то, что они опоздали. Она собиралась сходить куда-нибудь, но ее младшему ребенку исполнилось всего шесть недель, и ей не хотелось оставлять малыша с младшими братьями и сестрами Гретхен. Детвора покатилась со смеху, когда Люция объяснила свое опоздание походом в церковь.

– Бог не слушает шлюхиных детей! – воскликнул Эберхард, практически ровесник Люции, любивший зло подшучивать над ней.

– И уж точно не жидовских детей! – весело поддержала его Гудрун, старшая сестра. – Признайся, Люция, ты не веришь в Господа нашего Иисуса Христа! Ты лепечешь молитвы, но в душе ты жидовка!

Люция залезла под одеяло. На такие обвинения лучше всего было вообще не реагировать – особенно с тех пор, как она выучила молитвы, которые Аль-Шифа добросовестно произносила пять раз в день. Мавританка откладывала все свои дела, падала на колени и принималась бить поклоны, повернувшись лицом на восток. Последнее Люция делать не осмеливалась – возможно, потому, что Аллах тоже полностью игнорировал ее просьбы. Но девочке нравились слова молитвы, которую вполголоса читала Аль-Шифа: мавританка произносила их нараспев и они звучали успокаивающе и в то же время загадочно.

На следующее утро Лия по-прежнему чувствовала себя плохо, но температура действительно спала. Люции разрешили посидеть с подругой пару часиков, почитать ей и поиграть вместе, но учебные занятия Аль-Шифа решила пока не проводить. Вскоре ослабленная болезнью Лия заснула, а Люция, не зная, чем себя занять, заскучала. Обиженно надув губы, она последовала за Аль-Шифой в библиотеку, святая святых в доме Вениамина фон Шпейера. Обширная коллекция книг занимала целую комнату, однако Гретхен сюда заходить не дозволялось, и потому пыль с фолиантов регулярно вытирали или Сара, или Аль-Шифа. Впрочем, много времени это не занимало. В отличие от других комнат, которые Сара частично обставила изящной, богато украшенной мебелью с Востока, здесь стояли только кафедра, простой дубовый стол и стул. На столе лежали письменные принадлежности: Вениамин вел здесь свою частную переписку. Для деловых целей у него было отдельное помещение – контора возле складов у самого Рейна, недалеко от пристани. Фон Шпейер старался строго разделять работу и семейную жизнь. Вечера будних дней, как и субботу (особенно субботу!), он посвящал жене и детям, а также своей огромной бесценной коллекции книг. Домашняя библиотека была ему лучшим другом, и когда он уединялся там на пару часов, то требовал, чтобы его никто не беспокоил. Только Эзра, старший сын Шпейера, имел право заходить в библиотеку, хоть он и не особенно интересовался книгами.

Люция и Лия редко бывали в этой комнате, только в основном вместе с Сарой или Аль-Шифой, которые старались следить за тем, чтобы девочки ничего не трогали. Да Лия и не пыталась. Вместо книг она предпочитала разглядывать красивые глиняные изразцы с нарисованными фигурками, которые покрывали пол в комнате. Люции, напротив, было любопытно. Она с трепетом смотрела на фолианты и пергаментные свитки, разложенные на полках. Шкафы выстроились вдоль всех стен большого и светлого помещения. Свободными оставались только оконные проемы, затянутые тончайшим пергаментом. Шпейер, вероятно, опасался, что сюда могут проникнуть влага или солнечные лучи и его сокровища окажутся испорчены.

Люция восхищенно провела ладонью по полкам, пытаясь прочесть названия книг и кодексов. Задача оказалась нелегкой, ведь произведения были написаны на разных языках. Люция перевела кое-какие надписи на латыни и еще меньше – на греческом. Она узнала древнееврейские письмена, но не смогла понять, что они означают: учитель иврита, которого приглашали к мальчикам, выгонял Люцию из комнаты, когда она хотела послушать урок. Еще одно занятие, доступное только мальчикам!

– Латынь, греческий, иврит… – Люция нараспев произносила названия языков, которые смогла узнать. Внезапно она остановилась и нахмурилась, увидев несколько произведений, написанных совершенно непонятными знаками. Материал, из которого были изготовлены книги, тоже оказался ей незнаком: он не походил на пергамент большинства стоявших там книг. Люция осторожно потянулась к загадочному предмету и ощупала шероховатую поверхность листов, скрепленных скобами. Когда у нее за спиной появилась Аль-Шифа, девочка вздрогнула и отдернула руку.

– Я… я не хотела…

Аль-Шифа улыбнулась, сняла кодекс с полки и осторожно положила его на стол, на уровне глаз Люции.

– Ты только посмотри на нее, дочка. Тебе нечего бояться – это моя книга.

– Твоя? – Люция была поражена. Ведь Аль-Шифа рабыня! Она не могла владеть ничем, кроме разве что одежды, которую носила.

Мавританка правильно поняла ее изумление.

– Скажем так, эта книга появилась здесь вместе со мной, – пояснила она. – Формально, конечно, она принадлежит господину. Но ему нет от нее никакой пользы. Хоть ему и под силу произнести пару слов на моем языке, читать он не умеет вовсе.

– Значит, это твой язык? – ахнула Люция. На ее взгляд, символы выглядели почти как цветочный орнамент. И ей показалось, что она видела нечто подобное на мавританской мебели, которой Сара украсила свой дом. Возможно, в этих книгах содержатся образцы узоров?

Аль-Шифа кивнула.

– Да. Это арабский шрифт. И это очень полезная книга. Она называется «Аль-Канун фи аль-тибб» («Канон врачебной науки») и принадлежит перу Абу Али Хусейну ибн Сины, величайшего врача из когда-либо живших…

Люция с трепетом посмотрела на книгу.

– И там написано, как вылечить болезни? – шепотом спросила она. – Все болезни?..

Аль-Шифа улыбнулась:

– Нет, не все. Господин тебе вчера уже объяснял. Но Аллах, по доброте своей, открыл Ибн Сине множество лекарств, и тот все записал. Есть и более простые книги… – Она порылась среди кодексов на верхних полках и выудила оттуда еще одну пачку скрепленных листов.

– Вот. «Медицина для тех, у кого нет врача». Написана великим ученым Ар-Рази. Он просто рассказывает, что нужно делать, если у кого-то высокая температура, как у Лии, или легкая травма, как у Эзры.

Люция надеялась увидеть знакомый алфавит, но, к сожалению, этот кодекс тоже был написан на арабском языке. И тогда она решилась.

– Ты научишь меня читать такие книги? – нетерпеливо спросила Люция. – Или девочкам это не дозволено?

Аль-Шифа рассмеялась:

– А ведь я могу прочитать этот кодекс, дочка. Мне его подарила другая женщина. Если бы теперь я могла передать книгу тебе, это была бы для меня настоящая честь. – Она слегка поклонилась своей приемной дочери.

Люция покраснела. Она сразу осознала последствия такой передачи: Аль-Шифа не могла завещать ей кодекс, не говоря уже о том, чтобы вручить его ей немедленно. Книга принадлежала фон Шпейерам. Если Люция хочет пользоваться данными в книге советами, ей придется запомнить содержание наизусть. Но сначала надо выучить алфавит.

– Мы можем начать прямо сейчас? – только и спросила Люция.

4

Вениамин фон Шпейер с радостью разрешил Аль-Шифе изучать кодекс вместе с Люцией.

– Для Лии тоже может быть полезно хоть немного узнать о том, как справляться с болезнями. Но будь осторожна! Даже мы, иудеи, с подозрением относимся к этим людям и этой церкви. Мне не нравится, что Люция так активно учит наш язык. Однажды она может ляпнуть что-нибудь на иврите в самый неподходящий момент, и христиане сочтут ее еретичкой. И еще хуже, если при ней обнаружат мавританские тексты. Так что, Аль-Шифа, не выноси книги за пределы этого дома, и желательно – за пределы библиотеки. Ну, разве что можешь брать их к себе в комнату. Нельзя проявлять беспечность. Если арабский изучают мальчики, это всего лишь часть их образования, ведь они станут купцами и будут ездить за товарами в другие страны. Но Люция не одна из нас!

Люция понимала это слишком хорошо. Чем старше она становилась, тем более грубые шутки отпускали на ее счет дети бондарихи и их соседей. «Ублюдком» ее теперь почти никогда не дразнили, чаще всего высмеивались ее отношения с иудеями.

В последнее время Эберхард предпочитал кричать ей вслед «жидовская подстилка». Однажды Люция совершила ошибку, выйдя из дома Шпейеров вместе с Давидом и завязав с ним оживленную беседу. Само по себе это было неслыханно, ведь Давид и Эзра могли похвастать такой же крепкой дружбой с Лией и Люцией, какая случается разве что у кошек с собаками. Мальчики обижались на своих «сестричек» за то, что мать слишком уж баловала их. В конце концов, Лие и Люции дозволялось много играть, в то время как братья целыми днями корпели над книгами. Таким положением вещей они были сыты по горло.

Мальчику-иудею, который в будущем хотел бы стать купцом, следовало овладеть огромным количеством знаний. У Давида и Эзры было мало свободного времени. Однако в тот день Давид и Люция ненадолго помирились. Мальчики уже несколько недель изучали арабский, и Давид надеялся, что Люция поможет ему выполнить домашнее задание. Лия же настаивала на том, что такую помощь не следует оказывать бесплатно. Дочь купца была весьма предприимчива и давно разработала целый свод правил, определяющий, сколько стоит помощь в учебе, если ее посчитать в конфетах. Давид и Люция направлялись на льняной рынок, и, когда Эберхард увидел, какую кучу медовых пряников и конфет Люция получила от Давида, сын бондарихи решил: у девочки явно что-то есть с этим «иудейчиком». Другие дети так же охотно стали дразнить ее «жидовской подстилкой», как раньше – «ублюдком», но на этот раз девочка получила первое представление о том, какая опасность может ее подстерегать. Пастор церкви Святого Квентина велел ей задержаться в пятницу после вечерни и держать перед ним ответ. Эберхард с ухмылкой огласил эту новость у черного хода в дом Шпейеров. Он надеялся получить награду, но кухарка его просто выгнала.

Когда новость дошла до Аль-Шифы, мавританка заволновалась.

– Доченька, хорошенько подумай, прежде чем говорить что-то священнику! – посоветовала она Люции. – Лучше вообще говори поменьше, ибо эти священники извратят все, что ты скажешь! – В голосе Аль-Шифы слышалась горечь, как будто она давала советы, исходя из собственного опыта. – Ты действительно понятия не имеешь, о чем пойдет речь?

Люция, которая весь день падала с ног от усталости и головокружения, лишь покачала головой. Она даже не думала о глупых словах детей бондарихи – в конце концов, ей приходилось слышать их всю свою жизнь. Тем более неожиданными оказались для нее упреки священника.

– Девица, да еще такая юная, ходит с иудеем! – возмущенно произнес он, закончив разглядывать ее. Очевидно, он впервые посмотрел на нее внимательно. Открытый взгляд и аккуратная одежда девочки, похоже, не добавили ей симпатии в его глазах. – Скажи мне, дочка, слухи, которые о тебе ходят… они правдивы? Ты возлежишь с этим юношей? Он соблазняет тебя непристойными мыслями и действиями?

Люция не знала, что и сказать. Непристойные мысли и действия никогда не упоминались в доме Шпейеров, и она имела лишь приблизительное представление о том, что означают слова священника. Конечно, иногда велись разговоры о предстоящем замужестве Лии, но иудейские девушки в общине редко выходили замуж до достижения шестнадцати лет. Что делать с Люцией, вообще не обсуждалось, да и сама она об этом не задумывалась. Пока что у нее, в отличие от той же Лии, не шла кровь каждый месяц. У последней менструации начались два месяца назад, чему Люция горячо завидовала.

Собравшись с мыслями, девочка решила дать как можно более расплывчатый ответ.

– Я христианка, господин. А иудею не разрешается брать в жены христианку. В противном случае семья выгонит его, понимаете. Давид никогда бы не стал…

– Похоже, ты хорошо знакома с иудейскими обычаями! – едко заметил священник – маленький краснолицый человечек, чья одежда была слишком тесной и плотно облегала его округлое тело. Как и большинство прихожан, он не мог похвастаться богатством и подозрительно разглядывал платье Люции из тонкой ткани, украшенное кружевом на вырезе. С другой стороны, ему, похоже, нравилось ее нежное белое лицо и медового цвета волосы, скромно заплетенные в косы. – И ты свободно заходишь в их дома, когда тебе вздумается! Да знаешь ли ты, что в других христианских странах это строго запрещено? Архиепископ Майнца очень добр к своим иудеям, а иногда даже слишком беспечен…

Люция снова не нашлась что ответить. В принципе, она знала о таких запретах на контакты между иудеями и христианами. В Кастилии, например, обычаи были очень строгими; друг фон Шпейеров, который часто ездил туда по делам, постоянно делился с ними опытом. Но Люции лучше не рассказывать об этом священнику.

– В доме фон Шпейера есть иудеи, христиане и… – Люция замолчала. Ни при каких обстоятельствах ей не разрешалось рассказывать клирику об отношениях с мусульманкой! – Иудеи и христиане, – быстро повторила она. – Я хожу туда со своей сводной сестрой Гретхен, она работает у них горничной. Шпейеры очень добры ко мне, они считают, что это… – Люция чуть было не сказала «их христианский долг»! В свое время бондариха объяснила ей, почему она взяла к себе подкидыша Люцию. Но в отношении Вениамина фон Шпейера говорить так было бы оскорбительно. – Богоугодное дело – накормить и одеть сироту.

Она застенчиво опустила глаза. «Сироту» или «подкидыша»? Остается только надеяться, что священник не поймет, что речь шла об «ублюдке»…

– А возможно, для того, чтобы склонить сироту к богоотступничеству! – резко воскликнул священник. Его явно волновало отнюдь не происхождение Люции. – Ну что ж, Люция. Несомненно, мне следовало бы запретить тебе якшаться с иудеями. Но бондарихе нужно кормить четырнадцать ртов, так что пускай эти иудеи возьмут на себя хоть одного! Однако ты не должна подвергать опасности свою бессмертную душу. Отныне ты будешь приходить ко мне каждую пятницу после вечерни, и я стану учить тебя нашей вере. Я также стану испытывать тебя, Люция, и беспощадно наказывать за каждый грех! – При этих словах он погладил девочку по щеке – жест, который должен был казаться отеческим, но вызвал у Люции только отвращение и смутный страх. Кроме того, она по-прежнему плохо себя чувствовала, а когда вернулась в дом Шпейеров, у нее к тому же разболелся живот…

На предложение священника она смогла лишь согласно кивнуть. Но выражение лица Аль-Шифы, как только та услышала подробный рассказ обо всем, что случилось в церкви, не принесло Люции облегчения.

– Он собирается учить тебя? – насмешливо спросила мавританка. – Ах, я хорошо представляю себе, что это за учеба! Надо было тебе, дитя, надеть сегодня свободный балахон, а не облачаться в подобный наряд. Кто тебе позволил сделать такой глубокий вырез на платье? Стоит только разрешить вам, девочкам, самим шить себе наряды, как вы теряете всякий стыд! Лию хозяйка уже отругала. Впрочем, попадись ты на глаза этому господину одетая в рубище и посыпавшая голову пеплом, думаю, результат был бы тот же. Чтобы раздразнить его, достаточно иметь такие волосы и глаза, как у тебя. Да, похоже, не зря женщинам в моей стране велят прятаться под паранджой!

– Но почему? – растерянно спросила Люция, пытаясь принять такую позу, при которой ее тело не болело бы. Она также потянула за вырез своего платья – обтягивающего, с широкой юбкой, пошитого по последней моде. Лия где-то увидела изображение таких платьев, и девочки сшили их себе по образцу. – Он станет спрашивать у меня катехизис, а я его хорошо выучила.

Внезапно у Люции потемнело в глазах. Она попыталась ухватиться за что-нибудь, почувствовала, как Аль-Шифа обнимает ее, и упала в объятия приемной матери. Когда она очнулась, то поняла, что лежит на диване в личной комнате Сары. Сара очень дорожила этим восточным предметом мебели и требовала от девочек относиться к нему бережно и не скакать на нем. Теперь, однако, Люцию положили на диван и сняли с нее платье и туго зашнурованную нижнюю рубашку.

Люция неуверенно села. Аль-Шифа предложила ей чай.

– Не волнуйся, милая, ты не заболела! – успокоила девочку мавританка, прежде чем та успела задать вопрос. – Ты просто выбрала самый неподходящий момент, чтобы стать девушкой. Такое ощущение, что священник околдовал тебя!

С этого момента у Люции каждый месяц шла кровь, и она чувствовала себя очень важной, перейдя в новый статус молодой женщины. Вместе с Лией она отмечала каждое изменение в своем теле и была счастлива, когда ее грудь начала набухать, а бедра округлились. Аль-Шифу же изменения в Люции скорее беспокоили. Особенно она волновалась по пятницам: перед тем как отправить Люцию «помолиться», она просила девушку туго обмотать верхнюю часть туловища полоской льняной ткани, чтобы спрятать грудь. Мавританка выделила девушке свободную одежду и большие чепчики, которые скрывали ее лицо почти так же надежно, как монашеский клобук.

Впрочем, священник редко подходил к ней вплотную. В большинстве случаев он просто экзаменовал Люцию по катехизису и читал ей Библию. По-видимому, он считал, что она не в состоянии читать Писание самостоятельно. Конечно, иногда он подходил к ней так близко, что его нога под сутаной касалась ее ноги, спрятанной под широкой юбкой, а его дыхание чувствовалось на ее щеке. Последнее Люция особенно ненавидела, потому что зубы у священника были гнилыми, из-за чего изо рта у него дурно пахло. Ей больше нравилось, когда, прощаясь, он гладил ее по щеке или по плечу, а иногда рисовал невидимый крест на лбу. Но большего он себе не позволял. И хотя Люция ненавидела это сокращение дистанции, иногда оно пробуждало в ней странную тоску. Наверное, если такие «непристойные поступки» совершает мужчина, который тебе нравится и которого ты поощряешь, они уже не будут неприятными?

Она тайком обсудила это с Лией, и та понимающе кивнула.

– О да, это должно быть прекрасно, когда к тебе прикасается влюбленный мужчина, – по крайней мере, так говорит моя мама. И в Библии тоже есть стихи: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя!»[1]1
  Цитата дается в синодальном переводе Библии. (Здесь и далее примеч. перев.)


[Закрыть] Это «Песнь песней» Соломона. Ах, если бы и мне повстречался мужчина, способный говорить такие слова!

Лия отбросила волосы со лба; ее взгляд стал мечтательно задумчив. Она знала, что Шпейеры уже начали подыскивать ей супруга. В синагоге, стоя на женской галерее, Лия часто смотрела в сторону мужчин и пыталась выбрать самого красивого из юношей, достигших брачного возраста. При выборе супруга ее голос был лишь совещательным; однако найди она юношу, который бы ей нравился и при этом был богат и умен, ее родители не стали бы возражать против воссоединения с его семьей.

У Люции еще не возникало настолько конкретных мыслей. Все молодые люди-христиане, которых она знала, не вызывали у нее никакой симпатии, несмотря на то что в последнее время Эберхард и его друзья неожиданно перестали дразнить ее. Теперь они принялись соблазнять симпатичную девушку льстивыми речами, говоря, что похитят у нее поцелуй, и постоянно провожали ее похотливыми взглядами.

Однажды Аль-Шифа стала свидетельницей подобного поведения со стороны парней и рассердилась почти так же сильно, как и в тот момент, когда прознала о «приватных занятиях» со священником.

– Никогда не выходи из дома после заката солнца, Люция! Когда идешь в церковь, а потом возвращаешься домой, держись рядом с другими женщинами. Я попрошу хозяина выделить слугу, чтобы он сопровождал тебя с Гретхен, когда вы пойдете вечером домой. Девственность – твоя величайшая ценность, Люция. Будь осторожна, не потеряй ее!

Мавританка обратилась к хозяину с просьбой в тот же вечер, но Вениамин фон Шпейер отмахнулся от нее.

– Не преувеличивай, Аль-Шифа, – сказал торговец. – Мы же не в Аль-Андалусе, и речь не идет о выкупе за невесту. Мораль у христиан слабее, особенно у таких семей, как у бондарихи. Гретхен не понравится, если ты приставишь к ней в качестве соглядатая Ганса. Или ты не заметила, что в последнее время, стоит ей только завернуть за угол, как к ней тут же подскакивает кавалер?

Аль-Шифа, возможно, и правда ничего не замечала, но, конечно, этот факт не ускользнул от внимания Люции. Теперь она достаточно хорошо поняла, что имелось в виду под «непристойными действиями», и ей становилось страшно, когда Гретхен начинала визжать и постанывать в объятиях юноши, стоило ему только залезть ей под юбку. Чаще всего Люция оставляла их наедине и одна бежала к лачуге бондарихи. И как раз Люция не стала бы возражать против общества слуги.

– Люция не такая! – стояла на своем Аль-Шифа, бросая на хозяина злые взгляды.

Однако фон Шпейер не дал себя уговорить.

– Люция должна четко понимать, к какому слою общества она принадлежит, – холодно заявил он. – Я начинаю волноваться, Аль-Шифа. Она растет. И даже если вам с Сарой нравится баловать ребенка, как комнатную собачку, она не будет такой, как мы, и уж точно не такой, как ты! Рано или поздно ей придется оставить наш дом и искать свое место в мире. И если сейчас вы приставите к Люции телохранителя, то окажете ей медвежью услугу.

Аль-Шифа собралась было снова возразить, но передумала и смиренно опустила голову.

– Вы правы, господин, – неохотно признала она. – Но ведь это неправильно, если какой-то парень зажмет ее в углу за таверной и обидит ее. Ей всего четырнадцать, господин! И приличные христианские девушки тоже выходят замуж девственницами.

– Тогда найди для нее мужа, – резко ответил Вениамин фон Шпейер и дал мавританке понять, что разговор окончен. Очевидно, он больше не хотел активно участвовать в жизни Люции.

Аль-Шифа проводила его растерянным взглядом. Твердость торговца удивила ее. До сих пор она считала, что фон Шпейер тоже любит Люцию и радуется ее ясному уму.

Люция же, со своей стороны, догадывалась, почему отношение к ней приемного отца претерпело такие изменения. В последние несколько недель девушка стала замечать похотливый блеск в глазах юноши, от которого она меньше всего этого ожидала, ведь раньше на нее так поглядывали только уличные мальчишки. А теперь вот Давид фон Шпейер стал бросать на нее благосклонные взгляды, что, вполне возможно, рассердило его отца. Вениамин фон Шпейер хотел бы, чтобы Люция нашла себе кавалера-христианина, такого же, как у Гретхен. Но Люция не могла заставить себя это сделать. Ей по-прежнему не нравился ни один из юношей, которые заговаривали с ней по дороге в церковь и поддразнивали ее.

Когда в тот вечер они с Гретхен пошли домой, за ними увязался Давид фон Шпейер. Юноша слышал разговор между отцом и Аль-Шифой и теперь был полон решимости лично предоставить Люции защиту, несмотря на запрет отца. Сам Давид еще не обладал оружием, хотя немного тренировался биться на мечах. Иудеям напрямую не запрещалось владеть мечом, однако носить оружие публично явно не приветствовалось. В конце концов, они находились под защитой епископа, но если бы намекнули окружающим, что все равно предпочитают защищаться, их сочли бы неблагодарными. Однако богатые купцы обязательно учили сыновей обращаться с оружием: они много путешествовали и не могли себе позволить быть беспомощными.

Сейчас Давиду пришлось собрать все свое мужество, чтобы пройти в контору и взять отцовский меч. Фон Шпейер почти никогда не носил его, но всегда держал под рукой.

Давид сжал рукоять меча и не отпускал ее, пока крался за Гретхен и Люцией. Он неодобрительно поджал губы, заметив, как маленькая горничная исчезла на заднем дворе со своим любовником, и пошел дальше, не сводя взгляда с Люции, пока за ней не закрылась дверь дома бондарихи. Юношу переполняли мрачные мысли. Что бы на сей счет ни думал его отец, что бы он ни говорил, с Люцией ничего не должно случиться. Никто не смеет прикасаться к ней!

Никто, кроме него.

5

Люция никогда не проявляла к Давиду фон Шпейеру ничего большего, чем братские чувства. На самом деле она не испытывала даже и братских чувств, поскольку разница в возрасте между Лией и ее братьями была слишком велика, чтобы они могли по-настоящему расти вместе. К тому же мальчики практически целые дни проводили за учебой. Конечно, она видела Давида и Эзру за совместным обедом или на праздниках, но даже тогда мужчины и женщины обычно танцевали, пели и болтали отдельно, а мальчики чувствовали себя слишком взрослыми, чтобы играть с детьми. Только теперь, заметив пытливые взгляды Давида, Люция присмотрелась к нему повнимательнее, оценив лицо и фигуру юноши. Увиденное ей очень понравилось. Давид был высоким и жилистым, как отец, и унаследовал правильные черты последнего. Однако жизнь еще не оставила морщин на лице Давида, и ему не хватало строгости и серьезности, присущих большинству иудейских мужчин. Лицо Давида все еще оставалось по-детски нежным, почти трогательным, особенно когда юноша напускал на себя виноватый вид, стремясь избежать наказания за очередную шалость. У него были льняного цвета волосы, как у Сары, и он смотрел на мир такими же, как у матери, темно-карими глазами. Его взгляд был умным и пытливым, но он так же, как Эзра и Лия, не проявлял особого рвения к наукам. Дети Шпейеров учились прилежно, однако без особого энтузиазма. Мальчики интересовались только тем, что могло пригодиться им во время будущих деловых поездок, и с нетерпением ждали момента, когда они наконец отправятся в путешествие. Лия уже достаточно знала, чтобы стать умной и вежливой собеседницей для будущего мужа и дать своим дочерям соответствующее воспитание. Все трое детей Шпейеров разбирались в арифметике лучше, чем в грамматике, философии и языках. Люция часто зарабатывала леденцы, выполняя домашние задания мальчиков по этим предметам. Но в последнее время Давид ее об этом не просил. Возможно, он был слишком горд, чтобы признавать свои слабости.

Медицина, даже если речь шла всего лишь о домашних средствах, тоже мало интересовала Лию. Чем старше она становилась, тем чаще находила причины пропускать занятия Аль-Шифы. Девушка предпочитала учиться у матери шитью и вышиванию и помогала Саре во всех делах, связанных с ведением хозяйства в большом доме. Сара смотрела на поведение дочери сквозь пальцы, но настаивала на том, чтобы Лия продолжала овладевать ивритом и изучала основные медицинские справочники.

– Когда твои дети начнут болеть, Аль-Шифы рядом не будет! – предупредила она. – А книги читать ты не можешь. Говорят, что «Канон врачебной науки» сейчас переводят на латынь. Вениамин ищет возможность приобрести один экземпляр, для твоей будущей семьи, но тебе все равно придется обучать мужа. Так что будет лучше, если ты выучишь хотя бы самое важное.

Итак, Лия угрюмо сидела на диване в комнате матери, а Люция читала ей «Руководство» Ар-Рази и одновременно переводила его.

– Слабительным эффектом обладают листья сенны, тамаринда, кассии, алоэ и ревеня, – резюмировала она длинный раздел научного труда. – А если мы хотим приготовить сушеные бобы, сначала следует их вымочить, а затем эту воду слить и варить бобы в чистой – так мы уменьшим газообразование в желудке после обеда.

– Кто на самом деле подарил ее тебе? – неожиданно перебила названую сестру Лия и вопросительно посмотрела на Аль-Шифу. Последние несколько часов юная иудейка откровенно скучала, а теперь она наконец придумала, как убедить мавританку сменить тему. – Я имею в виду книгу. И все остальные книги по медицине. Люция говорит, что ты получила их от какой-то женщины.

Девушки снова и снова пытались расспросить мавританку о ее прошлой жизни, но их попытки не увенчались успехом. Аль-Шифа обычно отвечала что-то из вежливости, но старалась сохранить свою историю в тайне. Сегодня она снова ответила им как можно более кратко: