Текст книги "От «Я» к «МЫ». Как быть по-настоящему вместе"

Триумф терапии²⁰

Я успел застать шестидесятые – эпоху протеста романтического индивидуализма против прагматичного индивидуализма предыдущего поколения с его конформизмом и оболваниванием. В душе тех, кто выступал против войны во Вьетнаме и угрозы всеобщей мобилизации, крестовый поход самовыражения был неразрывно связан с критикой политических событий. Потом война закончилась, и в армию стали брать добровольцев – бедноту и меньшинства, а привилегированных трогать перестали.

В это мятежное время мое поколение все больше отстранялось от коллективных задач и все больше заботилось о личном. Главной ценностью стали личностный рост и развитие отдельного человека, его Bildung²¹, как сказали бы представители немецкого индивидуализма. Наглядное свидетельство этому – расцвет движения саморазвития, популярность «мотивационных лидеров», среди которых были настоящие звезды: Вернер Эрхард, Тони Роббинс, Джон Брэдшоу; возрождение психотерапии, появление множества двенадцатишаговых программ. Внимание моего поколения переключилось с общественной деятельности на личностный рост. А личностный рост не всегда предполагает рост в отношениях. Я спрашивал своих слушателей по всему миру: «Что общего у культурного мейнстрима и так называемых контркультурных движений?» Ответ – превосходство индивидуального.

Как отмечают некоторые социологи и культурологи, жесткий политический индивидуализм эпохи Просвещения превратился в современное движение правых, тогда как эмоциональный романтический индивидуализм вылился²²… в психотерапию. «Левые» идеи всегда возникали из коллективных задач, гражданских прав, прав женщин, прав трудящихся. Личностный рост, напротив, – это рост именно личностный, а не коллективный, как будто возможно осознать свою личность в социальном контексте, который так многих лишает этого права. В этом смысле сюжет обоих типов индивидуалистического сценария развития, и жесткого, и романтического, уводит нас от коллективных задач и от общественной деятельности. Как выразился социолог

Роберт Белла,

В отсутствие любых коллективных критериев добра и зла²³, правды и неправды нашим моральным ориентиром стало Я и его чувства… Хороший поступок – это попросту такой, который обеспечивает деятелю интересную задачу или повод для самодовольства… Полезность пришла на смену долгу, самовыражение вытеснило авторитет. «Быть хорошим» превратилось в «Чувствовать себя хорошо».

В этом отношении культура индивидуализма снижает остроту проблемы социального неравенства, смещая фокус внимания человека на себя самого, тем самым и оправдывая, и подкрепляя статус-кво. Как и было столетиями.

Выбор в пользу общего блага

Как примирить индивидуализм с коллективным благом?

Историки учат, что по крайней мере во времена ранней американской демократии люди жили не эгоистично и не националистически. До эпохи индустриализации жизнь регулировалась нравами городков, деревень и ферм – один историк называет это «принцип общинной организации общества» или «коллективизм малой группы»²⁴. Людям, живущим лицом к лицу с соседями, проще запомнить, что, по выражению Томаса Пейна, «общественное благо не исключает блага отдельных людей²⁵. Напротив, это благо для каждого из собравшихся. Это благо для всех».

Сознание «Мы» действительно легче достижимо в местном сообществе, где взаимодействуешь с соседями каждый день. Однако промышленная революция и рост мегаполисов фрагментировали непосредственное общение. Трудно понять мудрость изречения «нет человека, который был бы как Остров, сам по себе», в наши дни, когда многие из нас именно так и живут – изолированно, как острова. Сегодня люди вроде Джима, представители старой школы, хранящие верность свободе и тайным привилегиям своей касты, сталкиваются с неизвестными прежде трудностями. Современные дети никого не желают слушать и ищут свой путь, а женщины вроде Брит требуют все больше – влияния, права голоса, демократии. Преодоление ограничений индивидуалистичного сознания «Я и Ты», позиции Адаптивного Ребенка, требует выхода за рамки вековой патриархальной традиции – привилегий мужчин и белого человека, скрытого расизма и ксенофобии.

Джим мог бы заново выстроить свои бастионы, поиграть во власть и, возможно, даже закатать всех в асфальт своей силой воли. Но, к счастью, ему хватило ума осознать, чего это будет стоить, и гибкости сменить курс. Джим понял, что не утратит своей мужественности, если доставит удовольствие Брит. И начал ходить в боковую дверь.

– Почему? – спрашиваю я его на последней сессии. Почему он поступился своей привилегией делать, что хочет, ради того, чтобы его поведение стало приятнее жене?

Он оглядывает меня с головы до ног, небрежно положив руку на спинку кресла Брит.

– Ну что ж, считайте это упражнением в стремлении к общему благу. – После чего улыбается от всей души – никакой натянутости. – Кому захочется, чтобы у него дома разразился конституционный кризис?

– Народу. – Брит смотрит на мужа и с улыбкой трясет головой. – Глас народа был услышан.

– Что, и сетку почините? – спрашиваю я Джима.

– Дайте только срок, – заверяет он.

– Починит, – говорит мне Брит и украдкой берет его за руку.

* * *

RLT освобождает от пережитков патриархата и индивидуализма. Я хочу, чтобы вы преодолели ограничения культуры патриархата и индивидуализма в своих отношениях и даже в собственных мыслях. Если Джим стал другим человеком, то только благодаря тому, что был женат на женщине, с которой ему никогда не было скучно, как он однажды признался. Сохранение индивидуализма во все времена требовало подавления менее привилегированных голосов. Социальная изнанка обеих форм индивидуализма, как рационального, так и эмоционального – это кастовость, привилегии и эксклюзивность. Сознание «Я и Ты» коренится в конкуренции, словно наши ресурсы ограничены так, что выживут только сильнейшие. Сознание «Мы», напротив, поддерживает целое, признает, что какие-то его части были до сих пор невидимыми, обездоленными, исключенными из отношений. Как только мы принимаем точку зрения исключенных, в нашем случае Брит, приоритеты меняются.

Единение или трагедия

Сегодня все меняется – болезненно быстро меняется. Силу сознания «Мы» невозможно сдерживать вечно. Многотысячные демонстрации протеста белых, которым нипочем ни вооруженная полиция, ни пандемия, потому что они решили физически, собственным телом встать на сторону черных, вышли на улицы отнюдь не под влиянием культуры индивидуализма. И отнюдь не индивидуализм двигал сотнями мужчин, которых я своими глазами видел во время Женского марша в Вашингтоне.

Перед тем как подписать Декларацию независимости, Бенджамин Франклин, как известно, заметил: «Если мы не будем держаться вместе²⁶, нас перевешают поодиночке». Сознание «Мы» Франклина было ограничено реалиями своего времени – олигархией знатных белых мужчин-землевладельцев. Сегодня Франклин мог бы сказать, что в это «Мы» входят все люди – любого цвета кожи, вероисповедания, происхождения. Поскольку сознание «Мы» стремится к единству, оно обладает знанием о той подлинной демократии, которую человечество всегда мечтало построить – пусть даже столетия спустя. О демократии в отношениях между членами одной группы, демократии в браке, в семье, внутри собственного черепа. О демократии не как об идеале, а скорее как о руководящем принципе, личной практике, карте собственного жизненного пути. Демократия – это лекарство от извечного недуга человечества, от Великой Лжи, согласно которой кто-то в группе важнее других, от иллюзии, будто кто-то может проиграть или выиграть вне связи со всеми остальными.

Как только пары вроде Джима и Брит начнут мыслить с точки зрения отношений, они поймут: если один партнер выигрывает, тогда как второй проигрывает, проигрывают оба. Стоит нам выйти за рамки индивидуалистических мифов вроде выживания наиболее приспособленного и осознать нашу взаимозависимость, как сразу станет очевидно, что за упорный отказ налаживать отношения расплачивается не только тот, кому отказывают, но и тот, кто отказывает. Разобщенность ведет к еще большей разобщенности. Если сознание «Мы» объединяет, сознание «Я и Ты» разобщает, фрагментирует – и наши сообщества, и наши личные отношения. Наследие индивидуализма – одиночество, и вскоре мы разберем это подробно.

«Я не механизм, – писал Д. Г. Лоуренс, икона эмоционального романтического индивидуализма, в своем «Исцелении». – И не потому я болен, что механизм работает неисправно. Я болен из-за душевных ран, до самой глубины своей чувствующей души». Что же это за рана? Заблуждение, «которое поддерживает все человечество».

Эта фундаментальная ошибка, которую человечество бережно хранит, – миф о независимом Я, о том Я, которое утверждает свою власть над всем – над природой, над отвергаемыми группами, над супругами и детьми, которых мы пытаемся контролировать, над соседями, с которыми мы соревнуемся, над планетой, о которой мы не заботимся. Эта ошибка может стать смертельной. Мы пробудимся – или передадим свои несчастья следующим поколениям. Мы или научимся жить по-другому, или уничтожим все вокруг. Этот мир нам не принадлежит. Зато мы принадлежим друг другу.

Глава 5
Начните думать как команда

– А я вам расскажу, док, – начинает Рик, хотя по телефону я уже предупредил его, что я не врач. Так на нашей первой сессии Рик отвечает на вопрос, с которого я обычно начинаю работу: «Если вы выйдете отсюда в конце сессии и скажете: «Потрясающе, я добился чего хотел!» – что это будет означать? Чего вы хотите добиться?»

– Терри, я человек простой, – признается Рик. Под пятьдесят, белый, с коротко стриженными русыми волосами с проседью, в джинсах и худи, с небольшим брюшком – типичный преуспевающий строитель. – Я бы сказал, было бы зашибись как круто, если бы мы с ней как-нибудь сообразили все на двоих и вот это вот все.

Я молчу и смотрю на автора этого изречения.

– У вас не ладится сексуальная жизнь? – настигает меня наконец гениальное озарение.

– Да нет, – отвечает он, – я и сам себе отличную сексуальную жизнь организую. А жена присоединяется ко мне раз в год по обещанию.

«Вот это номер», – думаю я, а Рик подается вперед и добавляет:

– Да и насчет раза в год – это как повезет, если вы понимаете, о чем я.

Я спрашиваю его, как он думает, почему его жена Джоанна после стольких лет разлюбила заниматься с ним сексом.

– Разлюбила? – задумчиво произносит он. – Это бы значило, что когда-то ей нравилось. – Он пожимает плечами. – А я даже и не знаю, бывало ли у нее… ну, сами знаете. – Он разводит руками. – Ну, то есть поначалу мы, конечно, были прям как кролики, – продолжает он. – Но это быстро кончилось – сто лет назад. Знаете, есть такая фишка – взять банку и класть в нее по конфете за каждый секс в первый год отношений. А потом, наоборот, доставать оттуда по конфете за каждый секс. Ну и эта банка – она никогда не опустеет…

– Да, слышал, – перебиваю я его. – Знаете, Рик, вы ведь человек думающий. Как вы считаете, почему Джоанна решила самоустраниться из вашей сексуальной жизни?

– Ой, слушайте, это вопрос на миллион долларов. Почему ей не нравится секс? Я же все пытаюсь вам сказать – по-моему, она к нему с самого начала относилась как-то не очень. Наверное, у нее к нему просто, ну, душа не лежит…

– Холодна от природы, – подсказываю я ему.

– Даже и не знаю…

– В сексуальном смысле, – поясняю я.

– Ну да, вся ее семья, мать… Понимаете, я-то из большой итальянской семьи. Крики, ссоры, но все за минуту проходит, а потом все целуются-обнимаются, да? Любовь-морковь. А Джоанна – она такая настоящая типичная американка из англосаксов-протестантов. Филадельфия, что поделаешь. Как там говорят? «Добровольно замороженные». Никаких тебе телячьих нежностей. Холодные, да. Вся семейка.

Я сижу и смотрю на Рика – и довольно быстро начинаю подозревать, что у него тяжелый случай ХИР – хронического индивидуалистического расстройства. Я слушаю и думаю, что он, как и многие мужчины и женщины, которые обращаются ко мне, – закоренелый эссенциалист. Он убежден, что его жена просто холодна, и все, такова суть ее натуры. Подозреваю, что, когда мы с ней познакомимся, я узнаю, что все обстоит иначе.

* * *

– А пошел он, – с ходу заявляет Джоанна.

– Простите? – спрашиваю я.

Дорогое платье, идеальная прическа, маникюр – образчик респектабельной дамы из приличных районов Филадельфии. Но лексикон…

– Придурок, – поясняет она. – Ныл тут про нашу сексуальную жизнь, да? Знаю я его. Кого угодно возьмет за пуговицу и ну душу изливать.

– Честно говоря, он…

– А я, значит, фригидная стерва, да?

Я отступаю – пусть выпустит пар.

– Так, по-моему, уже сто лет не говорят. Фригидная! – Она фыркает. – Кто так… когда вы в последний раз слышали…

– Признаться, не помню, – робко отвечаю я.

– Ой, не надо. – Она отмахивается. – Я эту песню наизусть выучила. Можно подумать, сам он тут совершенно ни при чем. Козел.

Внутренне я улыбаюсь такой прямоте Джоанны – совсем как у ее мужа. Они, возможно, из разных миров, но в чем-то очень похожи.

«Можно подумать, сам он тут совершенно ни при чем», – думаю я.

Тут ее фырканье переходит в смех.

– Терри, – начинает она.

«О Господи, она тоже будет звать меня «док»», – думаю я.

– Послушайте, – говорит она так, словно имеет в виду «Дело вот в чем». – Рик в постели просто кошмар. Во-первых, он мужчина крупный, если вы понимаете, о чем я. Мне надо расслабиться, успокоиться, немного разогреться. А в его представлении все предварительные ласки сводятся к официальному заявлению, что у него стояк. А я такая типа: «Красота! А что мне с этим делать?»

– А вы пробовали…

– Что? Поговорить с ним об этом? Еще бы. Раз пятнадцать. Он или злится, или оправдывается. Или обвиняет меня. Это я во всем виновата. Такая зажатая. Может, у меня вагинизм. Да чтоб меня! Вагинизм! Да пусть он засунет себе этот свой вагинизм…

– Хорошо-хорошо, я понял, – перебиваю я ее.

– Дите дитем, – шепчет она.

– Простите?

– Он сущий ребенок! – Она повышает голос.

И тут, думаю, мы наконец подошли к ее упрощающему представлению о муже, о том, каков он как личность. Если она «просто» фригидна, то он «просто» ребенок. Как будто такова их природа, суть характера, и они были бы такими с кем угодно. Не отдавая себе в том отчета, оба ошибаются.

– Если бы я мог сделать так, чтобы Рик стал лучше в постели, – спрашиваю я, – что вы…

– Слушайте, я тоже человек. Я женщина. Может, он так и не думает, но у меня есть…

Она умолкает – у нее нет сил продолжать.

* * *

Я приглашаю Рика на последнюю индивидуальную беседу перед началом работы с ними как с парой. И с улыбкой говорю:

– У меня для вас потрясающие новости!

Мои потрясающие новости – то, что знаю я и не знают они, – очень простые: между супругами есть связь. Они на противоположных концах качелей. Рик – большой, крупный мужчина, который придавил один конец доски и кричит жене, которая сидит напротив, чтобы она слезла наконец со своего насеста – а она уговаривает, урезонивает, упрашивает его. То, что вижу я и чего не видят ни Рик, ни Джоанна, – эти самые качели. Супруги связаны друг с другом. Крупный мужчина, который хочет, чтобы его жена снизошла к нему, перепробовал все на свете, кроме того, чтобы встать с качелей, изменить собственную позицию.

Когда вы считаете, что вы с партнером – два отдельных человека, когда вы погрязли в сознании «Ты и я», то вовлекаетесь в отношения взаимного контроля. Либо Рик контролирует Джоанну, либо она его. Когда вы переключаетесь на сознание «Мы», перед вами открывается новый уровень – вы осознаете ценность отношений как среды вашего существования. Будто бы открывается четвертое измерение. И вместо того чтобы убеждать Джоанну спуститься, крупный мужчина отталкивается от земли и поднимается к ней.

Согласно одномерной индивидуалистической модели отношений, с которой живет большинство из нас, наше отношение к отношениям в целом пассивно. Получаешь что получилось, а потом на это реагируешь. Если мы поймем, что нам слишком дорого обходится быть пассивными пассажирами в собственной жизни, в отношениях с близкими, это произведет переворот, после которого жизнь резко изменится к лучшему. Оказывается, мы можем влиять на то, что получаем. Можем осознанно применять инструменты для регулировки отношений, которые изучили.

Рик не может «заставить» Джоанну заниматься с ним сексом. Честно говоря, я не верю, что кто-то вообще может «заставить» кого-то что-то сделать – если, конечно, не выкрутит ему руки и не приставит пистолет к виску. Идея одностороннего контроля, помимо каких-то крайних случаев, – это иллюзия. И даже в крайних случаях один человек не в состоянии полностью контролировать другого, даже выкручивание рук не поможет. Этому научил нас Ганди, а Мартин Лютер Кинг возвел этот прием в ранг высокого искусства. Гражданское неповиновение способно уничтожить империю. Если ты готов умереть, никто не сможет тебя контролировать. Идея управления личностью – такой же бред, как и идея обособленной личности. Но если верить в тот или иной бред, у этого будут самые что ни на есть реальные последствия.

Мудрость, сидящая рядом

Оказывается, у Рика есть роскошная инструкция к Джоанне – подробная и точная. Он встает с ней каждое утро и ложится с ней в постель каждый вечер. Эта инструкция сидит рядом с ним и нервно ерзает прямо здесь – в моем кабинете, на терапевтической сессии для супружеских пар.

– Ну здрасьте, – бурчит Джоанна, осмотрев мой кабинет так, словно выискивала в нем хоть что-то красивое, на чем остановить взгляд, и не особенно преуспела. – Я так понимаю, теперь вы будете сверлить без обезболивания.

Я улыбаюсь:

– Я тоже рад вас видеть.

– Ой, черт. Не хотела вас обидеть, – поспешно добавляет она.

– Я и не обиделся. – Тут я серьезно смотрю на них обоих. – Знаете, вы оба сказали, что вам хотелось бы стать ближе друг к другу.

– И я тоже? – поднимает бровь Джоанна.

– Да я имел в виду, что… – начинает Рик.

Я поднимаю ладонь, чтобы оборвать его.

– Физически – безусловно. Но я думаю, что вам обоим поможет, если вы станете ближе друг к другу во всех смыслах.

– Что-то я сильно сомневаюсь, – говорит Джоанна.

Но я знаком останавливаю и ее.

– Хотите, я дам вам план, как завоевать Джоанну снова, как возродить вашу сексуальную жизнь? – спрашиваю я Рика.

– Еще бы. – Он косится на жену. – На какой Эверест надо забраться?

– А пошел ты знаешь куда! – начинает Джоанна.

– Прошу вас, – говорю я ей, и она умолкает. Тогда я обращаюсь к Рику. – Вы знаете, она права.

– Чего?! – изумляется он.

– Вот эта ваша стычка, которая была только что, – от нее стало кому-нибудь лучше?

– Ну, не знаю…

– Рик, у меня для вас две новости, хорошая и плохая. С какой хотите начать?

– Все равно, – отвечает он.

– Отлично. Сначала хорошая. Думаю, я сумею вам помочь.

– Вот и славно, – отвечает он. – А плохая?

– Злоба и придирки – это не сексуально.

* * *

Рик в совершенстве овладел искусством, которое я неэлегантно называю «Хенни-Янгманство». Наверняка вы слышали классический девиз этого комика-стендапера, выступавшего в основном в отелях для немолодых богатых пар: «Кто-нибудь, прошу вас, уведите у меня жену!» Рик изображал долготерпеливую жертву собственной жены – эта дисфункциональная позиция очень распространена среди мужчин. Его послушать, так все дело в проигрышной сделке, которую ему навязали. Иначе говоря, все дело в нем самом. А не в них с Джоанной. Только вдумайтесь, какая огромная разница между этими двумя утверждениями: «Мне что, так и жить до гроба без секса?» и «Мы оба достойны отличной сексуальной жизни. Я скучаю по тебе. Что мы как команда должны сделать, чтобы это исправить?»

Что мы как команда должны сделать?

Ох, до чего же редко мы, терапевты, слышим эту фразу. Рик, как всякий старый добрый прагматичный индивидуалист эпохи Просвещения, вообще не думает про Джоанну. Не думает о них двоих вместе. Он заявляет о своих правах, а дальше хоть потоп. И он гордится, что способен настоять на своем, даже если при этом пилит сук, на котором сидит.

Как же велика разница между утверждениями «Мне нужно больше секса» и «Нам нужна здоровая сексуальная жизнь». От «эго» к «эко», от «Я» к «Мы». Какой бы ни была конкретная школа или техника, все хорошие семейные терапевты держат в голове мощный козырь – мудрость позиции «Мы».

– Ну что же, Рик, – говорю я, – вы бы хотели, чтобы у вас было больше совместной эротической жизни, так?

– Конечно, – устало отвечает он.

– Все это время вы пытались изменить Джоанну, – продолжаю я. – Как вы смотрите на то, что я подскажу вам некоторые новые ходы с вашей стороны, которые позволят вам получить больше желаемого?

– Ну, например?

– Например, быть ласковым с женой, это для начала, – говорю я ему. – Типа перестать жаловаться и проявить любопытство.

– Любопытство по какому поводу?

– По поводу женщины, с которой вы живете, – отвечаю я.

Он явно растерян, словно решает, обижаться или не стоит.

– Чего она хочет, что ее возбуждает, как это – помочь ей разогреться.

– Разогреться? Шутите?! Ее представление о разогреве – это пол-литра лака для ногтей и журнал «Пипл»!

Я молча смотрю на него.

– Кажется, уже пора отказаться от этой мысли, – тихо говорю я.

– От какой? – Голос Рика звучит мятежно, будто он все-таки склоняется к тому, что надо бы обидеться.

– От того, чтобы делать Джоанну полигоном для своих шуточек.

– Что? – Он пробует легкомысленный тон. – А где мне тогда брать материал?

Но нам с Джоанной что-то не смешно.

– Если вы ее хотите, – говорю я ему, как говорю каждую неделю десятку мужчин, – если вы ее хотите, надо за ней ухаживать.

Он смотрит в недоумении, хотя я не думаю, что выразил какую-то особенно сложную мысль.

– Когда вы в последний раз делали что-то романтичное? – спрашиваю я у него. – Что вы делаете, чтобы разогреть ее?

Джоанна смеется. Сомневаюсь, что это сейчас поможет, но я не обращаю на нее внимания и продолжаю:

– Рик, мне жаль вас расстраивать, но вы далеко не первый мой клиент, который хочет больше секса.

– Ну конечно, я и не…

– Слушайте, был у меня один клиент, славный парень, но… Боже мой, я спросил у него, что он делает, чтобы сексуально возбудить жену, а он и отвечает: «Ничего». «Что же, – говорю, – вы ее не целуете, не прикасаетесь к ней, не говорите, что хотите ее?» Ничего. «Что-то же надо делать, – говорю. – В смысле, как вы сообщаете ей, что хотите заняться любовью?» – «Проще простого, – отвечает он. – Я каждый вечер ложусь спать в трусах. А в те вечера, когда мне хочется секса, я их снимаю». – «Супер, – говорю я ему. – У нее от восторга, наверное, коленки подкашиваются!»

Рик не ждет продолжения и поворачивается к Джоанне.

– Ты бы хотела получать от меня больше? – спрашивает он.

– Божечки-кошечки, Рик! – Она театральным жестом прижимает ладонь к груди. – Где ты был пятнадцать лет?

– Джоанна, он старается! – обрываю я ее. – Это прямой вопрос.

Она вздыхает – ей тоже знакома дисфункциональная позиция долготерпения.

– Ладно. – Она поворачивается к Рику. – Да, Рик. Да, я бы хотела больше.

– Расскажите подробнее, – негромко подталкиваю я ее. – «Я бы хотела больше»…

– Больше радости, – говорит Джоанна. – Больше… больше любви, представь себе. Больше… даже и не знаю… ощущения, что тебе не все равно…

На глаза у нее наворачиваются слезы – немного, и она злится на себя, что плачет, я это вижу. Но слезы есть.

– Что вы чувствуете? – спрашиваю я.

– Господи, сама не знаю! – восклицает она. – Я почти никогда не знаю, что я чувствую.

– Но сейчас, – не сдаюсь я. – Что вы чувствуете прямо сейчас?

– Просто… Мне все это время было так одиноко, что хоть волком вой! Солнышко, нам обоим было так одиноко!

Надо отдать Рику должное: сейчас, сидя рядом со сломленной женой, он на миг перестает думать о себе и раскрывает сердце. Тянется к ней, берет ее за руки, стиснутые на коленях.

– Ты верно говоришь, – произносит он тихо и нежно. – Между нами была прямо настоящая пустыня.

Он не сводит глаз с Джоанны.

– Хотите все исправить? – спрашиваю я.

– Еще бы! – резко отвечает он, потом берет себя в руки. Смотрит в мокрое от слез лицо Джоанны. – Да, – говорит он тихо, глядя в глаза жене. – Да, хочу.

– Вообще все, Рик, не только секс, – уточняю я.

– Вообще все, – повторяет он. – Конечно.

Продолжая держать ее за стиснутые руки, он смотрит на меня. Тут меня осеняет, что он совершенно ничего не знает. Не представляет себе, как к этому относиться и что положено делать.

– С чего начать?

– Это самое мудрое, что я от вас слышал, – отвечаю я. Показываю на их руки, сцепленные крепко-накрепко. – Вот с этого и начните. Если бы эти руки могли говорить, что бы они сказали?

Рик несколько секунд смотрит на жену:

– Я правда тебя хочу. Не только секса. Я тебя хочу, Джоанна. Когда-то нам было весело, помнишь?

Она кивает, но ничего не говорит. Но когда Рик осторожно убирает руки, она хватает их и притягивает его обратно.

– Хорошо, – говорю я, глядя, как они смотрят друг на друга, держась за руки. – Начало положено.

* * *

Да, вы не можете прямо контролировать партнера, зато, как узнал Рик, можете влиять на свое взаимодействие с партнером, изменив собственное поведение. Это и называется работать над отношениями. Вы можете прийти домой после трудного дня и наорать на партнера за беспорядок в доме.

А можете принести маленький, но неформальный подарочек или билеты в театр (и заодно привести того, кто посидит с детьми). В каком из этих двух вечеров вам хотелось бы оказаться? Ну что ж, все в ваших руках. Перестаньте думать как индивиды, начните думать как команда. Мы-сознание говорит: «Мы вместе против всего мира». «Я и Ты»-сознание говорит: «Каждый сам за себя».