Текст книги "От «Я» к «МЫ». Как быть по-настоящему вместе"

Глава 3
Как «Я и Ты» побеждает «Мы»

Когда в близких отношениях на нас действуют триггеры, пробуждающие травму, наш Мудрый Взрослый отключается, и мы оказываемся во власти Адаптивного Ребенка. Мы чувствуем, что на нас нападают¹, и сопротивляемся. Когда люди знакомятся со своим Адаптивным Ребенком, их первым импульсом обычно бывает стремление подчинить его себе, решив, будто он плохой.

– Просто бесит, когда я срываюсь на детях! – говорит мне на одной из первых сессий Дэниел, азиатского происхождения мужчина под тридцать. – Девяносто процентов времени мне удается держать эмоции под замком, но иногда давление так нарастает, что я раз – и взрываюсь! – Он надувает щеки и резко выпускает воздух.

Однако Адаптивный Ребенок – не какая-то токсичная сила, которую нужно изгнать или подавить. Это юная часть вас, которая научилась справляться с обстоятельствами так, как смогла. Ей нужно, чтобы кто-то сыграл для нее роль родителя, и сейчас единственный, кто и в самом деле на это способен, – это вы. Здесь действует духовный принцип: чтобы выйти из-под власти какой-то части вас, надо сначала узнать ее получше и подружиться с ней².

Когда я знакомлюсь с чьим-то Адаптивным Ребенком, с чьей-то индивидуальной версией сознания «Я и Ты», я пытаюсь понять его истоки. Например, Адаптивный Ребенок Дэниела закатывает истерики. Да, он страшно кричит на супругу и детей. Хуже того, он бьет посуду, колотит кулаком в стену, один раз разнес в щепки стул. Ярость – дисфункциональная позиция Дэниела в отношениях, его способ явить себя миру, жизненное кредо.

Я внимательно слушаю его историю, и в голове складывается более точное описание. В те моменты, когда на него действует триггер, Дэниел ощущает себя пострадавшей стороной. Он – профессиональная разъяренная жертва. Идиотка на стойке регистрации с темпераментом дохлой рыбы – из-за нее Дэниел всюду опоздал. Тупица, который должен был встретить его в аэропорту, заставил ждать четверть часа и к тому же с трудом говорил по-английски. Крышка на банке с майонезом нарочно не открывалась, чтобы позлить его. Дэниел маневрирует по враждебному миру, который ополчился против него. Но просто так он не сдастся – еще чего! Он стал ангелом отмщения и в совершенстве овладел наукой, которую одна из моих главных наставников, великая исследовательница Пиа Меллоди, автор первых работ по исцелению травмы, называла «агрессией жертвы»[7]7
  Меллоди, Уэллс, Миллер. Где заканчиваюсь я и начинаешься ты. Границы и созависимость в личных отношениях. М.: АСТ, 2022.


[Закрыть]³. Действуя из этой позиции, человек чувствует себя жертвой, а ведет себя как агрессор. «Ты сделал мне больно, и за это я сделаю тебе вдвое больнее». С этого и начинается порочный круг. Каждое поколение действует исходя из собственных травм, родители передают детям версию собственных страданий. Но мы способны на большее. Однако для этого нам нужно освободиться от власти реактивного мозга, сознания «Я и Ты», Адаптивного Ребенка – от власти того фильтра, который не дает нам видеть реальность.

* * *

Подумайте немного и попробуйте сформулировать, в чем состоит ваша дисфункциональная позиция. Наверняка она есть и у вас, если вы не само совершенство. Даже если все 364 дня в году вы исходите из позиции Мудрого Взрослого, руководствуясь префронтальной корой, то в оставшийся один-единственный день, когда вы немножко не в себе, к чему вас тянет? Ваша дисфункциональная позиция в отношениях – это все то неконструктивное, что повторяет в отношениях ваш Адаптивный Ребенок: преследование, уход в себя, стремление угодить, нытье, контроль.

Если вам трудно сформулировать, какова ваша личная позиция в отношениях, ничего страшного. Попросите о помощи партнера! Я совершенно уверен, что ваши любимые охотно помогут справиться с этой задачкой.

Признак дисфункциональной позиции – она не помогает получить желаемое. Например, гневное преследование – это дисфункциональная позиция. Едва ли получится стать ближе к человеку, если ты кричишь на него за то, что он отдаляется. Гневное преследование само себе противоречит. Как я учу клиентов, которые к нему склонны, «вынужден вас огорчить: злоба и придирки – это совсем не сексуально».

Задумайтесь на минутку, и вы вспомните с десяток дисфункциональных позиций. Ну, скажем, мученик, а еще – тиран, а еще – жертва. Как только выясните, какова ваша личная позиция, попробуйте описать ее подробнее. Спросите: «А какая я жертва? Беспомощная? Злая? Какой я тиран?» И так далее.

Как только RLT-психотерапевт выясняет, какова дисфункциональная позиция каждого из партнеров, он непременно задает следующий вопрос: «Откуда она взялась?» Спросите и о себе, и о своем партнере – к чему адаптировались те мальчик и девочка. Как только составите четкое представление, какова ваша основная дисфункциональная позиция, задайте себе еще три вопроса.

• Кто делал так на ваших глазах?

• Кто делал это с вами?

• С кем вы это делали и никто вас не остановил?

Последний вопрос нередко оказывается критически важным. В семье Дэниела никто не буйствовал, кроме самого Дэниела. Он закатывал истерики с тех пор, как себя помнит.

– А как на это реагировали ваши родители?

Он пожимает плечами:

– Никак. Обычно давали мне, что я хотел.

– Вот почему сейчас, в сорок три года, вы по-прежнему закатываете истерики, – замечаю я.

Кто-то когда-то сказал мне, что дети – они словно газ, заполняют все, что их вмещает, до отказа. Когда Дэниел был маленьким, никто не вмещал его, поэтому он постоянно выплескивался в окружающую среду. И продолжал проделывать это, когда мы познакомились. Случайные прохожие, вероятно, не сказали бы, что Адаптивный Ребенок Дэниела возник в результате травмы, а я бы сказал. Потому что у меня более гибкое определение травмы, чем те, к которым все привыкли. Например, на мой взгляд, Дэниел стал жертвой ложно-поддерживающей психологической заброшенности.

Помните, я уже просил скептически настроенных читателей подождать, когда мы всесторонне обсудим природу травмы, и только тогда решать, были ли травмы в их жизни. Ну что ж, вот оно, обещанное обсуждение.

Травмы отношений

Задумываясь о травме, мы обычно представляем себе то, что травматерапевты называют Большой Травмой с заглавной буквы Т – угрожающие жизни и здоровью катастрофические события, которые имеют четкие границы во времени⁴. Например, цунами, ураган, война. Мы, специалисты по RLT, чутко выявляем Большую Травму и работаем с ней, но так же чутко мы настроены и на «малые травмы» – травмы отношений. И это не тот единственный случай, когда вы выбросили родную маму с балкона четырнадцатого этажа, а те сто тысяч раз, когда она говорила, что вы для нее невыносимое бремя. Психотерапевты редко сталкиваются с одномоментными катастрофическими событиями, скажем с единичным случаем инцеста. Гораздо чаще мы имеем дело с мелкими, разъедающими личность эпизодами, происходившими по десять раз на дню каждый день вашего детства⁵.

Джои и Линда. Некому рассказать

– Понимаете, когда Джои становится агрессивным, я просто… просто хочу встать и уйти, – говорит мне Линда.

Мы сидим все вместе, втроем, на демонстрационной сессии перед залом, полным терапевтов. Линда сказала группе, что она из американских индейцев, из племени чероки. Ей тридцать три года.

– Агрессивным? Что это значит? Каким он тогда становится?

– Джои начинает настаивать, что нам надо поговорить, – продолжает она. – А я сразу: «Не трогай меня!» Запираюсь в спальне, а он молотит в дверь и орет. Но меня нет.

– Вы за стеной, – говорю я.

– За высокой стеной, – соглашается она.

– Вот прямо: «Делай что хочешь – пакуй свои вещи, выбегай на улицу, попадай под машину. Мне плевать с высокой колокольни, что ты сделаешь!» Я вас верно понял?

– Точно.

– Хорошая у вас стена, крепкая.

– Еще бы, – кивает она. Спина у нее прямая, руки сложены на коленях, и она смотрит на своего мужа Джои, великана с огромной копной афрокосичек, примятой кожаной бейсболкой. Джои чернокожий и моложе жены, ему двадцать семь.

Выждав немного, я спрашиваю ее:

– Чем же все кончается? Когда стена рушится?

– Когда мы миримся?

– Да.

– Ну, когда Джои смягчается, когда у него меняется тон, когда язык тела становится понежнее, тогда…

Я поворачиваюсь к Джои. Он подтверждает, что говорит Линда. Да, когда он агрессирует, она отстраняется. Но, по словам Джои, Линда умолчала о другом: обычно он становится агрессивным именно потому, что она от него отстранилась.

– Но то, что говорит Линда, вам помогает? – спрашиваю я, не давая отклониться от темы. – Когда вы смягчаетесь и становитесь нежнее, она выходит из-за стены?

– Да, помогает, – говорит он. – Что есть, то есть.

– А сколько нужно ждать?..

– Ну, пару дней, может три, – делится он, будто это нормально.

Мы умолкаем на целую бесконечную минуту.

– Не знаю, Джои, но мне представляется – как у нас говорят, у меня фантазия – что по ту сторону стены, которую строит Линда, сидит тот маленький мальчик, который прячется внутри вас, и чувствует себя очень одиноким, брошенным и растерянным.

Джои энергично кивает:

– Бинго!

– Бинго, – говорю я афрокосичкам, которыми он занавесил лицо. – Расскажите, пожалуйста…

И тут ни с того ни с сего он признается в том, о чем редко вспоминает и уж тем более не говорит.

– Понимаете, – перебивает он меня, – в детстве я пережил насилие.

– В смысле…

– Сексуальное. – Он смотрит в пол, под ноги. – Моя тетка.

– Вам было…

– Семь, – отвечает он. – Никто ничего не знал. Я никому не рассказывал.

И тут этот великан начинает плакать. Сжимает кулаки и плачет в них.

– Какой кошмар, – говорю я Джои. – Какой же кошмар! – И через некоторое время добавляю: – Значит, тот маленький мальчик под дверью Линды…

– Это словно… – Джои еще плачет, – словно там никого нет. Никого нет дома, некому рассказать – словно моя история никого не интересует!

* * *

Послушайте, как Джои описывает свои чувства, когда Линда от него отгораживается: «Словно некому рассказать, словно моя история никого не интересует». Его внутренний ребенок ощущает одиночество, которое, должно быть, переживал семилетний мальчик в собственной семье: если бы он не чувствовал себя таким одиноким, то рассказал бы кому-нибудь, что сделала с ним тетка. И в самом деле, дальше Джои рассказывает, что у его матери была зависимость от рецептурных лекарств, а отец вечно заводил романы на стороне. Конечно, терапевт мог бы сосредоточиться на том единственном эпизоде сексуального насилия, и это было бы оправданно: тем случаем действительно необходимо заняться. Но меня особенно заинтересовало одиночество этого маленького мальчика. Тетка подвергла его насилию один раз, а родители пренебрегали им 365 дней в году. Это и есть травма отношений. Травма, отравляющая каждый день детства. Обратите внимание, в отношениях с Линдой у Джои активируется не то связанное с инцестом чувство, что его используют и ему не дают дышать. У него просыпается гораздо более опасное чувство – ощущение брошенности.

Травмы отношений оставляют глубокие раны.

Особенно сильно они ранят человека на ранних этапах развития. Когда Джои стоит под дверью Линды, он превращается в семилетнего мальчика. Он не вспоминает свою эмоцию, он ее снова проживает.

Ощущение, что все тебя бросили, – это детское состояние Я.

– Взрослых не бросают одних, – говорю я Джои. – От них уходят, их даже отвергают. Но взрослые выдерживают. В случае с ребенком по-другому: «Если ты оставишь меня одного, я умру». Детей бросают. Когда у вас возникает этот леденящий ужас, это отчаяние, вы уже больше не находитесь в своем взрослом Я. Вы впадаете в свою детскую часть.

Из детского состояния Джои хочет, чтобы Линда позаботилась о нем – обиженном и голодном семилетнем мальчике. Мы все этого хотим. Мы все мечтаем, чтобы наши партнеры проникли в самые глубины нашей души и своей любовью исцелили незрелые раненые части нашей психики. Но близкие никогда не оправдывают таких ожиданий. Потому что они просто люди, а потому несовершенны. Потому что в тот день, когда вы в них особенно нуждаетесь, у них болят зубы и их нельзя трогать. Потому что в тот идеальный момент, когда вы пылаете от страсти, они переели и перепили и хотят только спать. Я вас огорчу:

единственный человек, который совершенно точно всегда готов прийти на помощь вашему внутреннему ребенку, это вы сами. И это нормально. Этого достаточно. Надо только научиться это делать.

К концу нашей сессии Джои с моей помощью сумел познакомиться и поговорить с тем маленьким мальчиком, который живет у него внутри. Джои плачет, поскольку не смог защитить его вовремя, и маленький мальчик прощает его. Он клянется отныне и впредь заботиться об этой беззащитной части своей души.

– Тебе больше никогда не придется быть одному, – говорит он своему Внутреннему Ребенку.

А потом этот большой сильный мужчина, закрыв глаза, сажает свое маленькое Я к себе на колени, обнимает и рыдает над ним.

– Я с тобой, – шепчет он сквозь слезы. – Я с тобой.

Зрелость наступает, когда мы начинаем самостоятельно заботиться о своем Внутреннем Ребенке, не навязывая эту работу своим партнерам.

Таблица травм. Четыре типа ран

Сексуальный абьюз, которому подвергся Джои, это травма в нашем привычном представлении – физическое и эмоциональное насилие. Но это лишь один из четырех типов психологической травмы, каждый из которых причиняет свой предсказуемый ущерб и вызывает склонность к своему конкретному способу адаптации.

Схема типов травм⁶ похожа на крест. Вертикальная ось – это самооценка, от завышенной до заниженной, а горизонтальная – границы, от чрезмерно жестких слева до несуществующих справа. Вскоре мы поговорим об этом подробнее.

Травма, которую нанесла маленькому Джои его тетка, – это именно такая травма, которую мы все считаем абьюзом: насильственное вторжение, нарушение границ. Увы, но в семьях, где жестокость – норма жизни, такое происходит сплошь и рядом. Но не меньше вторжения ранит и его противоположность – чувство брошенности, когда тебя оставляют одного. Какую бы глубокую рану ни нанесла Джои тетка, триггером для его агрессии была повседневная травма брошенности: «Словно никого нет дома, словно то, что со мной происходит, никого не интересует!» В близких отношениях брошенность для Джои значила больше насильственного вторжения.

Как распознать травму брошенности у себя?⁷ Проделайте небольшое упражнение. Хорошие родители – те, кто поддерживает, руководит и ставит границы, поэтому задайте себе несколько вопросов.

• Обеспечивали ли вам интеллектуальную поддержку?

• Обсуждали ли члены семьи что-либо за обеденным столом?

• Читали ли вам вслух, обсуждали ли прочитанное?

• Обеспечивали ли вам физическую поддержку? Объятия? Ласку? Готовили ли вам любимое блюдо, просто потому что оно вам нравилось?

• Обеспечивали ли поддержку вашей сексуальности – рассказывали ли вам родители о сексе? Говорили ли о сексуальных границах? Радовались ли вашему взрослению, может быть даже праздновали его?

Дальше – набор важных вопросов об эмоциональной сфере.

• Обеспечивала ли семья поддержку вашей эмоциональной жизни?

• Была ли она у самих родителей?

• Могли ли вы в случае сильных переживаний обратиться к кому-то за поддержкой?

• Рассказывали ли вам родители о чувствах, о том, как следует и как не следует их выражать? Или вы разбирались сами?

Многие люди с так называемыми пассивными травмами – последствиями заброшенности – убеждены, что у них было полноценное счастливое детство, но тогда почему им так сложно выражать свои чувства?

Здесь важно отметить две вещи. Во-первых, повторяющаяся или длительная травма отношений может нанести такой же вред, как и однократная травма-катастрофа. Как говорится, капля камень точит. Во-вторых, пассивная травма может нанести по меньшей мере столько же вреда, что и насильственное вторжение.

* * *

Если рассмотреть Схему типов травм по горизонтали, видно, что причиной травмы может быть и вторжение, не признающее границ, и отчужденная заброшенность. Если посмотреть на вертикальную ось, увидим весь спектр власти. В центре – здоровые взаимодействия, которые не оставляют у ребенка ощущения, будто он выше или ниже кого-то другого. Это и есть здоровая самооценка. Во множестве же случаев, ведущих к детским травмам, мы видим взаимодействия, вызывающие стыд, слова и поступки, от которых ребенок чувствует себя неполноценным, бессильным и беспомощным. Такой обессиливающий абьюз заставляет жертву всю жизнь стыдиться себя, если она не поработает над исцелением.

Другой вид травмы связан с тем, что семейные отношения ставят ребенка в позицию превосходства, мы называем это ложно-поддерживающим абьюзом⁸. Если обессиливающий абьюз вызывает проблемы со стыдом в дальнейшей жизни, то ложная поддержка приводит к неадекватному чувству собственного величия. Как обеспечить ребенку ложную поддержку? Сделайте его героем семьи, великим актером, художником, музыкантом – или жалуйтесь ему по секрету на супруга. Иногда я задаю клиентам загадку: «Какие восемь самых вредных слов?» Ответ: «Солнышко, ты понимаешь меня лучше, чем твой папа».

Если кто-то из родителей одновременно и превозносит ребенка, и эксплуатирует, мы называем это сцепленностью⁹. При таком взаимодействии энергия переходит от ребенка к родителю¹⁰, а не наоборот, как должно быть. Ребенок оказывается в роли родительской фигуры для отца или матери, а это одновременно и вызывает ощущение своей особой миссии, и истощает силы. Крайний пример – инцест: «Ты так прекрасна, что я не могу сопротивляться твоим чарам». Гадость, правда? Это отвращение вызвано сочетанием сексуального вторжения с ложной поддержкой: «Ты такая удивительная и уникальная, что я вынужден тебя развратить».

Не обязательно активно превозносить ребенка, чтобы привить ему привычку к самолюбованию. Иногда ощущение ложной поддержки возникает как следствие заброшенности – такое бывает, когда детей усыновляет банда сверстников вместо нормальных взрослых, которые должны ими руководить. Дети нуждаются в границах. Детям от природы присущи эгоцентризм и мания величия, и смягчать их – задача взрослого.

Когда моему старшему сыну Джастину было года четыре-пять, он пригласил к нам домой приятеля, это был один из первых случаев, когда к нему кто-то пришел поиграть. Поскольку мой сын из Бостона, родины хоккейного клуба «Бостон Брюинз», он начал игру с того, что спросил приятеля: «А давай поиграем в хоккей! Хочешь, поиграем в хоккей? На, бери клюшку! Пошли на улицу, погоняем шайбу, хочешь?»

Когда приятель ушел, малютка Джастин подбежал ко мне и спросил:

– Как ты думаешь, ему было весело у нас?

Я посмотрел в запрокинутое лицо своего отпрыска, собрался с духом и ответил: «Нет».

Джастин остолбенел.

– Послушай, дорогой, – помнится, говорил я ему. – Если ты хочешь делать именно то, что хочешь ты, займись этим в одиночку. Когда впускаешь кого-то в свой мир, ты должен обращать внимание на то, что хочет делать он.

Тут мой милый мальчик посмотрел на меня снизу вверх и без затей уточнил:

– Слишком много хоккея?

Перемотаем на двадцать лет вперед – и вот я разговариваю с сорокалетним клиентом Крисом и его женой Линдой. Их брак на грани катастрофы. Крис возил Линду на Карибские острова на четыре дня в долгожданный отпуск. По словам Линды, эти четыре дня прошли примерно так: «А хочешь секса? Хочешь физической близости? Может, немного интимности?»

Хорошо ли Линда провела время?

– Нет, – отвечает она.

А Крис, простая душа, разевает рот от остолбенения.

Что я как терапевт Криса должен с ним делать? Ответ очевиден. Я рассказал ему историю про Джастина.

– У того, что я проделал с Джастином в тот день, есть название, – говорю я Крису. – Это называется воспитание. Это то, чего вы достойны и чего вам не дали. Крис, это заброшенность. Эмоциональная заброшенность. Теперь вы вынуждены тащиться в Бостон и платить мне кучу денег, чтобы я установил вам чип человеческой чуткости, который, по-хорошему, вам должны были инсталлировать в три-четы-ре-пять лет родители. Очень вам сочувствую, честное слово.

Одни травматичные взаимодействия – яркие примеры обессиливания («Ах ты, маленький гаденыш!»), другие – яркие примеры ложной поддержки («Ты – единственное хорошее, что есть у меня в жизни!»). Но чаще всего травмы отношений одновременно и придают, и лишают сил.

Эрл, застегнутый на все пуговицы молодой человек под тридцать, унаследовал скверный нрав своего отца. Когда Эрл был маленьким, отец постоянно кричал и унижал его. Поведение отца обессиливало маленького Эрла, заставляло его почувствовать себя ничтожным и никчемным. Но одновременно отец Эрла передавал ему и другое сообщение: «Когда ты вырастешь и будешь злиться, имей в виду, что разозленный мужчина выглядит вот так – внушительно». Отец Эрла обеспечивал сыну ложную поддержку, служа примером мышления и поведения, свойственного самовлюбленному человеку.

Итак, мы видим, что видов травмы не один, а четыре.

Вот в чем может состоять травма:

• вторжение и обессиливание, например когда тебя ругают или бьют;

• вторжение и ложная поддержка, например инцест, эмоциональный обмен ролями (когда ребенок регулирует чувства родителя);

• отчужденность и обессиливание, например: «Ты ничего не стоишь», стремление сделать из ребенка козла отпущения;

• отчужденность и ложная поддержка, например: «Ты не нуждаешься в нас, наш герой».

Ну что, вы по-прежнему думаете, что вам удалось увернуться от травмы в вашей идеальной семье? Может, и так. Любящие семьи существовали во все эпохи. Не исключено, что у вас в семье относились друг к другу честно и открыто, с удовольствием общались, делились своими страхами и сомнениями, всеми своими чувствами, редко позволяли себе неуважительные поступки и высказывания, старались побыстрее извиниться, если такое случалось. Возможно, в вашей семье все сложные вопросы проясняли, а родители всегда сохраняли за собой власть в семейной иерархии, хотя и относились к детям с чуткостью и состраданием. Возможно, у вас в семье умели обеспечить поддержку и были рады каждому. Не исключено, что вы и правда родились в такой зрелой семье с высоким эмоциональным интеллектом. Если так, считайте, что вам повезло, поскольку наше общество не производит достаточно много настолько квалифицированных семейных групп.

Как писал Лев Толстой, «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему»¹¹. Дисфункции и недостатки ваших родителей создали ущербную «среду обитания»¹², к которой вы адаптировались в процессе развития. Это приспособление, этот стиль адаптации и стал вашей личной версией сознания «Я и Ты», отпечатком, который оставил на вашей лимбической системе Адаптивный Ребенок.

Ваш Адаптивный Ребенок почти всегда – сложная смесь всех способов, которыми вы реагировали на вторжение или отчужденность, сталкиваясь с ними в детстве. Сопротивляться вторжению и отчужденности и одновременно воспроизводить их – типично для ребенка, который невольно усваивает дисфункциональные механизмы как неотъемлемую часть окружающего его мира. Эти две силы, противодействие и подражание, совместно выковывают Адаптивного Ребенка.