Текст книги "Сквозь себя"

Умываюсь, мерю температуру, делаю тест крови (обычные процедуры в настоящее время) − все без изменений. Отлично, значит обошлось. Самочувствие прекрасное, воодушевленное, я готова к подвигам, к реальным подвигам. Взяла бы сейчас рюкзак и рванула в горы, покорять неизведанные вершины.

Жаль, что сегодня выходной. От меня сегодня была бы польза. Активность зашкаливает, только деть ее некуда. Ну, значит посвящу этот день себе любимой. Только вот чем бы себя порадовать, куда вложить тот драйвовый заряд энергии? Может сходить на какие-нибудь курсы? Неее. Морщусь, выпячивая нижнюю губу. Пустая трата времени. Почитать книжку? Занятие хорошее, так и поступлю. Остается только выбрать, чтобы почитать. О, и можно заглянуть в парк, надо написать Алексу:

№ 0177998 (Я):

«Привет. Я сегодня хочу погулять где-нибудь в парке. Ты как?»

От № 0009231 (Алекс):

«Привет. Согласен. Куда отправимся?»

№ 0177998 (Я):

«Как смотришь ,чтобы пройтись по Центральному парку в Нью-Йорке? Давненько там не были. Или может по парку Гуэль в Барселоне?

От № 0009231 (Алекс):

«Давай в Нью-Йорк, там сейчас должно быть красиво».

№ 0177998 (Я):

«Надеюсь. Тогда встречаемся на порте парка в три. Пойдет?»

От № 0009231 (Алекс):

«До связи».

Отлично, а сейчас в библиотеку.

Библиотека в Пространстве − это целая галактика виртуальной литературы и знаний. Это единственное место во всем Пространстве, да повсюду, где можно найти нужную информацию. Бумажные издания, к сожалению, не продаются и не выпускаются, исчезли все независимые издательства, и бьющиеся за правду, репортеры и их статьи. Новых книг стало совершенно ничтожное количество. Всё публикуется только в Пространстве и соответственно только после получения допуска на публикацию в определенном порте. Даже испарились странички, сайты, личные блоги, и всякая такая беллетристическая, художественная мелочь, которая наполняла раньше нашу жизнь. В прошлом было слишком много информации, целые необъятные тонны знаний, тонны одной и той же информации, насыщенной комментариями и мнениями людей. Всего этого больше нет. Лишь голая информация и ничего кроме. Только одна единственная библиотека знаний. Странно, что знания можно добыть в одном единственном месте. Говорят, что бумажных книг вообще не осталось, что все они были преобразованы в виртуальные версии, загружены в Пространство и хранятся теперь только здесь. Дико это, и как-то даже страшно от происшедшего и уже констатированного факта. Но в тот момент, когда все книги собирались в одном единственном месте, управлять которым могут только верха, мы были заняты собой.

Собой и только собой.

А я любила бумажные версии. Держать их в руке, чувствовать их вес, их запах. Чернила, при покупке дешевых изданий, оставляющие следы на руках. Бывало, попадались очень старые экземпляры книг, найденные как сокровища в библиотеке или же у бабушки в закромах. Я могла представить, сколько же людей ее держало до меня, представить, что они думали, когда ее читали, понравилась она им или нет. Помню затертые, пожелтевшие, я бы даже сказала, загоревшие странички плотной бумаги. Иногда в них прятались записки или засушенные цветы, хрупкие отпечатки прошлого. Аккуратно дотрагиваешься до цветка подушечкой пальца, потом берешь, как живое ранимое существо, разглядываешь в догадках, кто он и откуда, нюхаешь в надежде, что он смог сохранить свой запах, сберечь его для следующих и следующих вдохов.

Сейчас взять в руки что-то, что до тебя трогали десятки, а может и сотни рук, страшно даже подумать. Ведь это так небезопасно трогать разным людям одну и ту же вещь. А если еще кто-то слюнявил свои пальцы чтобы перевернуть листок, так это вообще считается национальной угрозой всему населению этой планеты. Смешно ведь? До чего мы дошли в своих изначально правильных намерениях.

Но это все прошлое, забытое, невозвратное. Всего-то воспоминания. Сейчас в этом настоящем, меня все больше терзают постыдные и угнетающие мысли, к которым я добираюсь по отвесной скале. А на вершине вывод об электронной единственной библиотеке, который апогеем безнадежности, флагом захваченной территории развивается на ветру. Жаль, я не могу обсудить его с кем-нибудь. Приходится прятать в себе, в своей шкатулке запрещенных мыслей. И этот вывод такой – все знания, скопленные тысячелетиями, знания тысяч гениальных умов, свободных мыслей, огромный пласт человеческого наследия стал подконтрольным, стал изменяемым, перестал быть незыблемой опорой бытия. Иногда я задумываюсь, а все ли книги попали в Пространство? И попали ли они туда девственными? Скажем так, в своем первоначальном истинном варианте или нет?

А вдруг когда-нибудь библиотека исчезнет? Что тогда мы будем делать?

Когда начинаешь раскладывать по кирпичикам Пространство и ту систему, которая зародилась, окрепла и встала на ноги, начинаешь видеть огромные дыры, километровые трещины, которые мы сами же и проковыряли, раздробили, отскоблили до блеска.

Спускаюсь с вершины острой, коричнево-грязной опасной скалы и ищу информацию по слову «Немезида».

Ого! Богиня возмездия? Какого …?

Я совсем не похожа на Богиню возмездия. Почему Немезида? Я хрупкое бледное создание с длинными светлыми волосами. Явно не смахиваю на воина. И уж тем более на эту, как ее, Богиню возмездия. Даже выругаться пришлось. Странный парень, видимо потому, что живой. Наверное, от прогулок на неочищенном воздухе начинаются какие-то помутнения рассудка. Придется быть аккуратной. Схожу ка на дыхательную гимнастику.

15:00 портал Центрального парка Нью-Йорка.

Подключаюсь, вижу Алекса, он уже ждет меня.

− Привет, привет, − весело верещу я.

− Ого, у кого это сегодня хорошее настроение? Что, тяжелые дни месяца прошли?

− Эй, парень, это не твое дело. И вообще, как тебе не стыдно? − наигранно возмущаюсь я.

− Да ладно, прости.

Мы идем по виртуальному парку, можем повернуть голову и посмотреть направо и налево, можно увеличить обзор и разглядеть какой-нибудь потаенный уголок. Все происходит в реальном времени, но, к сожалению, это всего лишь картинка.

− Как дела? − спрашиваю я.

− Хорошо, как видишь. Мне прислали перевод на новую должность, − хвастает Алекс.

− Ого, чем это ты заслужил?

− Ну, я хорош в Пространстве, тебе ли не знать, − широким оскалом, озаряет он свое надменное гордое лицо.

Да, это уж точно. Алекс настоящий искренний и преданный поклонник Пространства. Он здесь живет, а не существует, как я.

− Класс, поздравляю!

− А у тебя?

− Да все по-прежнему. Даже и рассказать то нечего, − нагло вру я. Где я так научилась врать в глаза? Хотя это же нереальные глаза, так что ложью не считается.

− Как там этот сервис для любви?

− Пропал, – с грустью отвечает Алекс. − Никаких чувств, они все портят. Это точно.

− Жаль, − вздыхаю я. А на языке крутится и крутится эта чокнутая Немезида. Как бы мне его спросить? Может я нашла не то значение или еще что.

− Послушай Алекс, я тут наткнулась на слово «Немезида». Просто в голову пришло, ты что-нибудь слышал про это?

Он поворачивает ко мне голову, и я вижу огромное удивление на его лице.

− Я что-то не то сказала? – спрашиваю я.

− Тсссс! Ты что, с ума сошла, говорить о таком в Пространстве?

− Блин, а что я сказала?

− Ты вообще не слушаешь слухов, не читаешь новости?

− Каких слухов? И где бы я могла их услышать? Если ты не заметил, мы живем одиночками, нет телефонов, а в Пространстве мне некого подслушать. Ну, а новости я вроде читаю ежедневно, ну или почти.

− Так вот, − говорит он шёпотом, еле-еле слышно.

Хотя если честно, если и есть суперпрограммы и машины, которые вылавливают слова или сигналы, то хоть шёпотом говори, хоть кричи в рупор – все равно. Скорее, это привычки мозга, посылающего сигналы.

− На всяких не очень легальных пространственных встречах говорят, что есть подпольный червь, (так он называет очень крутые скрытые в Пространстве запретные уголки), который постоянно передвигается и меняет пароли, но если в него попасть, то там кооперируются люди, которые выступают против изоляции, которые хотят жить, как прежде. Представляешь! − с ужасом произносит он. – Говорят, они ничего не бояться. Они убеждены, что нам не нужна изоляция, что мы можем жить как прежде, даже встречаться. Вроде, место их встреч (виртуальных или нет, этого никто не знает) называют «Немезида». Но мне кажется это все слухи, фантазии скучающих людей. Лучше бы делом занялись на пользу общества. Да?

− Ага, а ты пытался их найти?

Я слышала про этих «червей», но не буду подавать виду.

− Конечно, спрашиваешь еще?! Я упорно пытался их отыскать, но так и не смог. А я старательный, сама знаешь.

О да, я знаю, многие пытались их отыскать, но все безуспешно. Я вот только не знала, что их называют Немезида. Теперь буду знать, век живи, век учись. Алекс полезный человек и действительно старательный. Если он задается целью, то обычно всегда ее достигает, особенно в Пространстве. Тут он Царь и Бог. Если и он не нашел, может их действительно не существует. Но почему тогда незнакомец на улице назвал меня так? Проверял?

− А ты откуда взяла название в своей голове? – вырвал он меня из бесконечных мыслей. Что-то услышала, может кто-то сказал? Признавайся.

− В чем признаваться?

− Ну не тяни, выкладывай, не просто же ты так спросила?

− Я просто спросила. Может, где-то мелькнуло и осело в голове, и вот всплыло. Нечего и говорить.

− Ага, − с грусть и недоверием ответил Алекс.

− Ну, честно, я ничего не знаю. Услышала от тебя первый раз. Ты же знаешь, я с Пространством не очень-то лажу. Не мое это.

− Эээ, перестань, − ужасается он.

− Да, да, да. Больше не буду. Просто настроение скачет. Бывает. Эта дыхательная гимнастика − просто чушь последняя. Она совершенно не помогает.

Разговор больше не клеился. Меня бесила его преданность Пространству и надменная манера, а его − моя скрытность.

Мы еще прогулялись в молчании по лесистым натянутым струной аллеям, полюбовались искусственным озером с якобы живыми утками. Хотелось бы раскрошить хлеб в своих руках, кинуть его на гладь воды и наблюдать, как красивые птицы сбиваются в одном месте, создавая бесконтрольную птичью пробку. На обратном пути я увидела несколько белок, замерших на стволах деревьев, посмотрела на небо, прорезанное одинокой чайкой, и побрела в реальный мир.

«Ну не могла же я рассказать ему про свои ночные вылазки? Сейчас нельзя никому ничего рассказывать. Как говорили раньше в кино: «Все ваши слова будут использованы против вас». И это – основная политика современности. Доказательства – это слова, невзначай брошенные, осторожно сказанные, неосторожно напечатанные и отосланные. Все действия теперь складываются из слов, все нарушения состоят из букв, знаков препинания, интонаций или звуков.

Часть 16.

377 день с переселения в хранилища.

В современном мире, в новом государстве, на этом небосводе жизни мы являем собой одиночные мечущиеся звезды, прикованные к одной точке, а мысленно парящие в пространстве. Закон вынужденного переселения и изоляции создал новый вид единичных людей. Каждому присвоен номер, который является его паспортом, входным билетом, страховкой и свидетельством о существовании. Найти человека можно только по его номеру, ведь у нас нет ни телефонов, ни интернета, ни почтовой связи, никаких данных о нас прежних. Даже голубей у нас нет, только единая платформа для всего – наше любимое Пространство. Когда нас расселяли, мы еще не знали своих номеров (они присваивались при первой регистрации в Пространстве), не знали нового порядка, воспринимали запреты, в том числе на вещи из прошлого и все электронные устройства, как вынужденные меры безопасности на территории стерильной зоны. Мы тогда не понимали всех масштабов изоляции, да и не знали самого ядра этого процесса. А может и не задумывались над ними. Много позже я нашла понятие слова «изоляция», которое как никогда передавало суть новой жизни.

Изоляция от фр. isolation – разобщение.

Мы едины в Пространстве, собраны, сконцентрированы в одной точке координат, но при этом разбросаны в реальности, разрезаны и разложены по отдельным тарелкам кусочками торта. Официально у меня нет ни имени, ни фамилии, ни физического адреса. Я семизначный номер, занесенный в программу. Я состою из набора цифр, регистрационных знаков. Стер номер из списка жизни и удалил человека, словно его и не существовало вовсе. Что и говорить о прошлых связях, знакомствах, контактах. Найти кого-то, не зная его номера, просто невозможно. А этих идентификаторов-номеров «бывших» друзей, «бывших» знакомых, «бывших» родных, «бывших» партнеров, «бывших» супругов никто не знает. Словно ищешь человека, не зная о нем абсолютно ничего. Коллапс, парадокс, столкновение мыслей. Вроде знаешь, всё знаешь, всех знаешь, как самого себя, а по факту нет, уже ничего не знаешь и соответственно не найдешь. Шанс найти или случайно встретить когда-то из прошлого в Пространстве, конечно, есть, всегда есть доля вероятности, проделки судьбы, но он настолько мал, настолько ничтожен, что я бы назвала его наношанс (вроде существует, но практически не досягаем).

У нас начался старт новой жизни с нулевой отметки, с самого начала, с чистого стерильного листа. Как по мне, так это и есть гениальная идея разделения и изоляции. Сохранились ли какие-то прежние архивные данные о нас? Одному Богу известно, ну может еще маленькому допущенному к мирозданию кругу избранных людей. Как по мне, так все давно стерто, уничтожено, превращено в прах и рассеяно по ветру.

Вот снова в моей голове это «А помнишь?»

Временная точка когда-то в прошлом.

Как же я любила вечера пятницы, наши вечера пятницы. Именно по пятницам ты присваивал меня себе и забирал в свою берлогу. Уже в машине по дороге к совместным выходным я чувствовала твой теплый плед нежности, заботы и любви.

− Какие планы на сегодня? − как всегда спрашивала я.

− Ты, − обычно отвечал ты, − Ты мой план на сегодня, как и каждую пятницу.

Я глупо хихикала.

Помню теплоту твоей кожи, двухдневную щетину, которая жестоко кололась, а ты говорил, что это твои стрелы любви, которые пытаются добраться до моего сердца. Помню сильные руки, оставляющие приятные ожоги страсти на коже. Твои руки были непробиваемой стеной моего замка, защищающей его от всего мира. Они захватывали меня в кольцо, словно мы две составляющие одного градостроительного плана. Только они могли подарить безопасность, спокойствие, успокоение. И только они могли воспламенять гектары леса одной искрой, миллиметром кожи. Подчинять себе бушующие языки огня, раздувать пламя одним прикосновением или задувать его одним выдохом. Помню твой запах… запах дорогого одеколона, который я называла огуречным, а ты смеялся и протестовал:

− Аля, никто не делает одеколон для мужчин из огурцов.

Но это был запах свежести, запах бьющейся к солнцу зелени, запах созревающих молодых завязей огурца, запах тебя.

Ты вжимал меня в кровать, накрывая собой, и любил до потери пульса, до судороги ног, до одурманивающих вздохов, оглушающих и грохочущих в тишине дома. А потом я вклеивалась в твою кожу и погружалась в мир блаженных снов. Я знаю, что в такие моменты никто и никогда бы не смог оторвать меня от тебя, расклеить два сплава, которые на максимальных температурах расплавились и слились в одно целое и так и застыли единым слитком нового соединения.

В том прошлом я мечтала о детях. Не совсем так, правильнее сказать только с тобой я мечтала о детях. Я хотела, чтобы наша любовь создала что-то новое, что-то искреннее, что-то единое, наполненное до краев тем чувством, которое переполняло нас.

Я видела большой светлый бревенчатый дом, за ним небольшой сад с цветущими яблоневыми деревьями, цветочной клумбой, квадратом, засаженным салатами и зеленью, по забору вьются виноградные лозы, а вокруг беседки разрастается разноцветный клематис. Воздух в саду пропитан ароматами садовых роз, а дома пахнет деревом, выпечкой и уютом. Представляла, как я сажаю цветы, вокруг меня бегает с высунутым языком большая добрая слюнявая собака, и топчет мои посадки, а я, перемазанная грязью, бегаю за ней и маленьким созданием, хохочущим без остановки.

377 день с переселения в хранилища. Продолжение.

Это были мои мечты, которым никогда не суждено сбыться.

− Но, ведь мечту можно переделать, усовершенствовать, преобразить под настоящее, − мог же мне кто-то так сказать?

А я бы ответила:

− Не в этот раз, не в моем случае.

Когда нас всех только разделили по нашим новым безопасным хранилищам, встал основной вопрос – а как же рождаемость в режиме единичной изоляции? Я надеялась, что парам и семьям, женам и мужьям разрешат быть вместе, может, не прям сейчас, но совсем скоро, как только изменятся факторы, ослабнет душившая общество угроза. Но этого так и не произошло. Больше государству, да и обществу не нужна была постоянная и неконтролируемая рождаемость. Да от детей, конечно, никто не отказался. Но рождаемость стала контролируемой. Ровно столько, сколько необходимо и ни штукой больше. Теперь детей создавали для надобности, а не по желанию. Пары стали формировать по совместимости, а не по любви. Перестали учитываться чувства, душевные привязанности, симпатии, да и мнение самих людей. Только четкий расчет, контроль, вынужденная необходимость. Странно, но ученые решили, что здоровые дети могут родиться только у совместимых единиц, подходящих по крови, генам, и еще десяткам составляющих тестов на соединимость. Не всем предрешено продолжение и, соответственно, не всем оно позволено. К примеру, если у человека плохой генофонд (как они его вычисляют, не имею понятия), если у тебя были врожденные заболевания (ну с этим хоть как-то можно согласиться) и множество других факторов, препятствующих создавать благонадежные единицы. Теперь не мы решали о своей детородной функции, о своем вкладе в генетический фонд мира, а рациональные умы за нас, возможно даже программа. «Всё для нашего блага!»– повторяли они. «Как же наша цивилизация так долго прожила?» – хотелось мне их спросить тогда. Я слышала, как ученые разглагольствуют в Пространстве об этой идеологии, приводят свои незыблемые доводы, убеждают в их верности и правильности в сложившейся непростой ситуации. Может оно и так. Но как тогда объяснить, что тысячелетиями люди просто находили друг друга, любили друг друга, а может и не любили, просто физически сходились и так появлялись новые люди, население разрасталось и множилось. А теперь во главе всего стоят понятия «совместимость» и «соединимость». Возможно, это всё полнейшая и глупейшая деструктивная чушь. Но со временем я приняла их позицию, поняла ее и даже оценила. Вероятно, в наше время – это единственный выход, верный вариант. Если честно, я не сдавала тесты на «продолжение». Как-то желания не возникло быть просто инкубатором. Мне лично, не смотря на осознанность нашего нового мира, хотелось, как раньше, естественно, по любви что ли.

− По любви, − произношу вслух.

Давно я не осмеливалась произносить это слово. Вкусное, сладкое, аж в животе что-то сжалось в тугой узел. Но уже не реальное и такое далекое.

Чувствую, как теплые тонкие струйки соленой воды медленно плывут по гладкой поверхности бледных щек.

Они были правы: «Мечты предельно вредны, как и воспоминания о них». Да так и есть, мечты оставляют слишком глубокие порезы, когда не сбываются. Порезы, которые невозможно зашить, залатать, заклеить, постоянно кровоточащие, зудящие, рвущиеся. Только приложив титанические усилия и уйму времени, я научилась не вспоминать прошлое, только изредка, как напоминание, поучительный урок, мотивацию. Воспоминания уже не ранят, они стали пинком, который подталкивает меня к жизни, к новым стремлениям, к новым мечтам.

− Нельзя раскисать, все наладиться, все наладиться, все наладиться!

Часть 17.

1671 день с переселения в хранилища.

Прошло четырнадцать дней с тех пор, как я совершила правонарушение. Уже вечер. Мне кажется на улице тепло, и я в это верю, смотря на темное небо, подсвеченное алыми бликами, словно в руках у кого-то кисть с масляной краской цвета кадмий, и он слегка проводит ей по хосту небосвода, оставляю свои мазки. Понять какая на улице температура можно только приблизительно, всматриваясь в небольшое окно и в скудный пейзаж. В хранилищах всегда одинаково-комфортные градусы, влажность, заряженность и разреженность воздуха.

«А как же разнообразие?» – спросила бы я.

И мой же ответ: «А его нет.»

Все должно быть безопасно и комфортно, как в теплице, а мы тепличные выращиваемые растения.

«Может нас растят для чего-то? Для экспериментов? Как пищу великанам? Или инкубаторы для инопланетных существ?»

Смешные мысли. Кому мы такие нужны? Мне кажется, мы давно уже потеряли свой вкус, цвет, упругость, достойную оболочку и достойное содержимое. А как иначе без солнца, без движений, без целей, без самих себя и без нас самих? Осталась только выцветшая шуршащая обертка от конфеты, разглаженная и помещенная под стекло для сохранности.

Хочется еще разок увидеть реального человека, осмотреть его, услышать, как звуковые волны его голоса вливаются в ушные раковины. Вдруг он сегодня снова появится? Все эти дни вечерами я инстинктивно выглядывала перед сном в окно, пытаясь разглядеть хоть какую-нибудь слабую тень, хоть намек на жизнь, на реальность. Но так ничего и не увидела. Но кто знает? Может сегодня мне выпадет шанс? Нельзя же упускать такую возможность, даже малейший намек на нее, на возможный или единственный шанс.

Я в нетерпении. Забытое чувство предвкушения, озорства, хулиганства и какого-то странного сумасшедшего веселья наполняют меня. Руки потеют, и я не знаю, чем бы их занять. Пыталась почитать, но мысли уже давно вышли на прогулку, так что я просто сижу и пялюсь в монитор. Жду, когда вырубят основной свет, чтобы можно было в таинственной темноте прошмыгнуть на улицу, прокрасться в секретный спрятанный мир ночного неба. Надеюсь, меня не разоблачили и не заперли входные двери. Хотя сегодня приезжала доставка, я заказала целых два пакета припасов. Я редко столько набираю, а сегодня душа пустилась в пляс и пальцы все нажимали и нажимали кнопку «в корзину». Зачем мне столько? Теперь все полки заняты, а я посматриваю на этот рынок еды и не знаю, что выбрать.

Какой же сегодня вязкий вечер, свет до сих пор не погашен, а секунды все тянутся и тянутся, растекаются медленно, как черная густая смола, которой раньше латали крыши. Горячая пахучая протяжная субстанция.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять… сто.

Встала, надо себя чем-то занять.

Приступила к уборке, клинингу, зачистке одинокой берлоги. На двадцати метрах не разгуляешься, конечно, но хоть как-то убить этого паскудника, имею ввиду конечно его превосходительство Время.

Надраен пол, все полки, кухонька и ванная. Полка с одеждой перебрана и одежда заново ровно разложена. Все закупленные запасы расставлены в одном только мне известном порядке. Я довольна собой, улыбаюсь.

− Алечка молодец! − шутливо говорю я.

Вырубают свет, ну наконец-то. Считаю до ста, еще раз считаю, готовлюсь, внимание… старт…

Адреналин прорывается в кровь, гормоны выплясывают странные танцы, а я пытаюсь сосредоточиться и приготовиться к наступлению, к штурму ночного безлюдного двора. Руки уже не трясутся, ноги ступают быстрее, тверже и увереннее. Крадусь в темноте, открываю свою дверь, спускаюсь по лестницы, дергаю ручку (все еще открыто), выхожу. Пока далеко отходить не буду, прижмусь к корпусу, вожмусь в него. Вдруг кому-то не спится и взбредет в голову полюбоваться на луну, или просто от нечего делать посмотреть в окно на эту застывшую мрачную тишь. Хотя, романтика в нас давно уже потухла. Стою у двери, наслаждаюсь мимолетным, уплывающим, скользящим вдоль сухого ночного воздуха запахом ушедшего дня. Прислушиваюсь к полнейшей тишине спящих стен, в надежде услышать давно забытую трель сверчков или ночную серенаду не спящих жаб, а может звуки возвращающейся домой компании молодежи. Этих звуков, конечно, я не слышу, но воздух все равно наполнен еле слышными отголосками жизни. Всматриваюсь в темноту, стараюсь дать глазам привыкнуть к новому цветовому фону. Я в ожидании. Да, никто не говорит, что он придет, что мы еще раз встретимся, но мне хочется верить, хочется надеяться.

Время течет кисейным ручьем, а я все стою, одинокий маяк, всматривающийся в пучины черного океана. Никого, абсолютно ни единой души. Прошлась вдоль стены, почти дошла до угла корпуса, но за угол поворачивать и заглядывать не стала, побоялась, вдруг там стоят солдаты или ну, не знаю, какие-нибудь камеры. Остановилась, прижалась к прохладной уже остывшей стене и с чувством разочарования и выполненного долга побрела обратно, в свое хранилище. Вероятно, это все-таки не так просто, а может и вовсе невозможно – встретиться с человеком, не оговорив времени и места встречи. На что я надеялась? Ну, ничего, я же делаю это для себя. Прогулки необходимы именно мне. Я чувствую настоящую потребность, я нуждаюсь в этом крошечном чувстве свободы, которое зарождается только здесь, в ночном, не обеззараженном воздухе, при отсутствии купола накрывающего меня в хранилище, под звуки ветра играющего с листьями где-то вдалеке. Этого чувства хватает ненадолго, оно иссякает, растворяется, растрачивается и мне нужно снова и снова получать эту инъекцию свободы. Сейчас я живу от вылазки до вылазки. Думаю, о ночи, о воздухе, о той себе, нарушающей правила, о тайне которую я лелею и укачиваю в колыбели. Все другое отошло на второй план, осталась только я, сейчас, прямо здесь.

Глава 1 Шаг в бездну.

Часть 18.

1692 день с переселения в хранилища.

Прошло где-то три ночные вылазки, прежде чем я снова встретила незнакомца. Я совсем осмелела и уже прогуливалась между корпусами, довольно свободно погружаясь в свои мысли. Эти триста метров стали моим спасением, моим Ноевым ковчегом, где я среди сплошных стен корпусов, но окутанная прикосновениями свежего воздуха, подсвеченная луной и звездами чувствовала себя не такой безгранично покинутой. Наверное, это звучит очень странно. В Пространстве где собираются миллионы людей я чувствую себя брошенной сиротой, а на пустынной улице в ночи я больше не одна, я не оставлена.

Это все ночной воздух опьяняет своим кислородным коктейлем, и я как по дороге домой после бара прогуливаюсь в опьяняющем дурмане.

− Привет, − тихо говорит он.

Я отшатнулась назад с замиранием сердца и остановки функционирования. Сегодня я никого уже не ждала, не всматривалась в темноту, напрягая все сосуды своих глазниц, не вслушивалась в каждый шелест тронутых листьев, смирилась со своими уединенными прогулками и, наверное, слишком расслабилась.

− Привет, − на выдохе отвечаю я.

− Опять гуляешь по ночам? − спрашивает он играючи.

− Как видишь, − я немного смущена.

− И не боишься? − вдруг говорит он и делает шаг ко мне.

Я невольно делаю шаг назад. Это чувство страха близости другого человек так крепко укоренилось в голове, что рефлекс просто сработал.

− Не знаю, смотря чего, – говорю и уже не двигаюсь с места, приковывая себя к земле, − А стоит?

− Неа. Меня не стоит. Но вот если поймают солдаты, будет конечно не весело… − задумывается он, – но по мне это того стоит.

Улыбается, вижу, как белеют в темноте его ровный ряд зубов.

Делаю глубокий вдох. Я же так и не посмотрела, что за наказание за нарушение режима. Надо взять на заметку и все-таки глянуть. Хотя нет, не буду, какая разница. Тем более такая информация есть только в Пространстве. А там за всеми следят. Еще встанет вопрос, зачем мне знать о наказании, если я не собираюсь нарушать. Да, да, не буду смотреть.

− Я, кстати, Ник, − говорит он и тянет ко мне свою большую волосатую и татуированную руку.

В темноте так и не скажешь, что он довольно крупный малый. Разглядываю его не скрываясь, всматриваюсь в протянутую руку, вглядываюсь в рисунки на ней. Отмираю.

− А я − Аля.

Нехотя, но все-таки тянусь к его руке и дотрагиваюсь до нее, вспоминая простые движения рукопожатий. Зажмуриваю глаза, чувствую большую мягкую, но в тоже время очень крепкую ладонь. В горле застревает комок страха, мне кажется, я уже вижу, как миллионы бактерий кочуют с его руки на мою, желание отдернуть ее бьет во все колокола, но я силой останавливаю себя, прикусываю губу, и он сам отпускает мою ладонь и негромко посмеивается.

− Не боись, − говорит он, − Я не заразный, да, как и мы все.

− Уверен? Откуда знаешь?

− Знаю и всё.

− Да? – с удивлением спрашиваю я.

Он вздыхает, потирает рукой лицо и оборачивается. Как будто он торопится и ему уже пора бежать. Или просто не хочет продолжать начатую тему.

− Послушай, мне пора бежать, − говорит он.

− Куда? − бесцеремонно спрашиваю я. Какие могут быть приличия в такой ситуации?

− Ну, я не могу тебе сказать, − мнется он.

− Почему? − наступаю я.

− Просто не могу.

− Понятно, − с обидой в голосе подвожу итог.

− Ты не думай ничего. Мне действительно пора. Лучше найди меня в Пространстве, мой номер 1434570, там и поболтаем.

− Но Пространство не безопасно для таких разговоров, − произношу я как-то скукоженно.

Его тело уже поворачивается в противоположное от меня направление, только улыбка и глаза еще адресованы мне, губы разжимаются, и он спокойно, и даже в какой-то дружеской манере, словно похлопывая меня по плечу, ставит точку в нашей незапланированной странной беседе:

− Так мы просто мило поболтаем, нам же нечего скрывать?

И исчезает в густой темноте за углом.

Я смотрю ему в след и пытаюсь запомнить его реальные черты. Не высокий, коренастый, чуть плотноват, мне почему-то кажется, что ему идет его комплекция. Руки большие и в татуировках (осколки прошлого, которые просто так не стереть). Широкий нос у основания, но приятная ненавязчивая улыбка, добрые глаза и круглые щеки, напоминающие подпекшиеся пампушки, сглаживают впечатление о непропорциональности черт его лица. В общем, я бы сказала, что он очень милый парень. Хотя, когда сидишь столько дней в изоляции, то каждый парень покажется милым. Один уголок губ устремляется вверх, хихикаю про себя и возвращаюсь в убежище.

Я довольна собой, довольна этой ночью, довольна встречей с ним. Как же прекрасно с кем-то просто общаться, стоя рядом. О Боже, я такая сумасшедшая. Я взяла и просто дотронулась до его руки. Это же не вероятно! Прямо до кожи, до самой настоящей человеческой кожи, без перчаток, без дезинфектора! И мы стояли совсем рядом, почти дышали одним воздухом. Уму не постижимо, что я на такое решилась. Продолжаю глупо улыбаться, вспоминая каждое слово, каждое движение и свою дерзкую храбрость.

«Ну я и псих. Совсем сумасшедшая, безбашенная, отчаянная» − думаю я, возвращаясь в убежище.