Текст книги "Сквозь себя"

«Человек– как роман:

до самой последней страницы не знаешь, чем кончится»

Замятин Е.А. «Мы»

Солнце сегодня светило как-то по-особенному, как-то по-другому. Я сидела на деревянной лавочке и чувствовала тепло дерева, которое пропиталось солнечными лучами и отдавало его мне. Вокруг, застилая горизонт, растеклось одурманивающе зеленое полотно молодых листьев. Я слышала всплески воды из небольшого искусственного пруда где-то в отдалении и чувствовала, как мою кожу ласкают ладони ветра.

Сегодня особенный день. Я просто сижу в этом прекрасном городском парке. Я ощущаю что-то новое, ощущаю каждой клеточкой своей кожи, каждым нано сантиметром своего тела, каждой молекулой своего сердца, что я свободна. Все страхи и тревоги отброшены, все предрассудки прошлого остались за воротами этого парка и за той бесконечной стеной, которая разделила на «до» и «после». Наверное, только падение в бездну, только раскол хрустального замка, могло привести меня к свободе, к умиротворению, к счастью и к себе. Я здесь, я дышу этим воздухом, я вижу этот реальный мир, и я живу. Я проснулась.

***

Еще каких-то десять лет назад я гуляла по совершенно другому городу и другой стране, ходила по знакомым улочкам, всматривалась в знакомые лица, училась и жила свободной жизнью молодой девушки 17 лет. Жизнь текла как горная река, то меняя свое направление, то огибая большие жизненные валуны, то бурля, то затихая. Вокруг менялись времена года, убранство растений, одежды людей, но река все текла и текла, не останавливаясь, с разной скоростью и в разные направления.

Я и сейчас думаю о своей жизни и представляю себе эту горную реку, окруженную гладкой галькой и зеленым сочным мхом: кое-где по берегам, прорастают желтые дикие цветы, которые тянутся к солнцу, привлекая проснувшихся пчел, как искры-воспоминания моих моментов счастья. Вода прохладная полная жизни и нетерпения, со скоростью света бегущая в будущее и в неизвестность. Это моя молодость, моя жизнь, наверное, такая же, как и у миллионов девушек и парней, устремляющихся в большое плавание.

И только сейчас я понимаю, что то, что ты представлял себе за горизонтом не всегда то, что там в действительности существует. Может оно и к лучшему?

Глава 1. Начало.

Часть 1.

В один прекрасный день я проснулась с ощущением остановки, ощущением бесконечного зеркального лабиринта, в который мы все попали. Розовые закаты, бессонные ночи, стремление вобрать в себя все и сразу затупилось, замерло в пути, остановилось на заброшенной железнодорожной станции. Осталась серость асфальта, серость стен и потолка, серость будничной жизни, в которую я попала. Исчезла вся сочность, вся яркость, вся загадочность существования, померкли даже краски, которыми природа одарила свои великолепные создания.

Это было время, когда происходила смена всех представлений о жизни, которые когда-либо существовали. Не знаю, чем это объяснялось. Просто люди, мы все, и я вместе с ними, начали бояться. Страх накрыл нас толстым непроницаемым саваном. Мы боялись. Боялись за всё. Боялись из-за ничего. Боялись дышать, боялись смотреть, боялись услышать, боялись подумать. Тревога беспричинная, постоянная, сознательная оказалась в числе постоянных гостей. Затем мы начали бояться выходить из дома. Закрылись в своих панцирях и спрятали головы. Следующим шагом стал страх друг друга, страх общения, страх прикосновений, ужас близости и чувств. Чего именно мы тогда боялись, я до сих пор не могу понять. Может это был какой-то запущенный вирус или просто очередная новая разработка спецслужб. То ли это была угроза извне, или угроза внутри, а может всё и сразу. Теперь сложно сказать. Но каждый день мы слышали сообщения о неминуемом горе, беде, урагане, войне, болезни и смертности. Все, что мы стали видеть и слышать, все это грозовое облако ужаса окутало мир и расползлось в каждый дом липкой и вонючей паникой. Страх проникал в щели дверей и окон, вливался в уши, глаза и сознание. Каждая клеточка тела и сознания находилась в жуткой агонии, в постоянном напряжении и ожидании того самого конца. Конца, который на самом деле и так неминуем для каждого из нас. Но осознание наступления его именно сейчас, сегодня или через неделю, усиленное в тысячи раз этой волной хаоса, распространявшейся повсюду, имели свои необратимые плоды.

Было весеннее солнечное утро, я нежилась в теплой кроватке, переключив уже два будильника и наслаждаясь последней минуткой такого сладкого сна. Как же не хотелось вставать на работу, (я тогда еще работала в небольшой, но успешно развивающейся компании). Звук сообщения вырывает в реальность.

«Господи, кому там не спится в 6 утра?», − думаю я.

С закрытыми глазами шарю рукой по тумбочке, наручные часы летят на пол, а я, продрав глаза, нахожу телефон и читаю сообщение:

«Введен режим чрезвычайной ситуации. Всем оставаться дома».

Странно. Может мне показалось? Пытаюсь открыть глаза на максимум и перечитываю еще раз сообщение. Текст и смысл прочитанного понемногу вливаются в сознание и еще сонный мозг.

«Интересно это спам какой-то или что?»

Морщусь и кривлю губами. Давняя привычка делать губы бантиком в самые неподходящие моменты. Позвонить кому-нибудь? Наверное, звонок в 06.00 утра − не лучшее начало дня, но разве есть выбор? Пишу начальнику и еще парочке коллег.

«С добрым утром. Вас случайно сегодня не разбудила прекрасная новость о выходном?»

Ответа нет.

Валяюсь еще десять минут и отрываю себя от кровати. Надо собираться. Что ж я скажу на работе? Что опоздала или не пришла из-за какого-то нелепого сообщения? Ну-ну.

Спустя 45 минут я уже почти собрана, кофе выпит, одежда приготовлена, макияж и прическа на месте. Пытаюсь дозвониться кадровику, потом начальнику, потом еще одному коллеге. Занято. У всех. Странно. Может линии перегружены, или не я одна получила такую спам-рассылку. Ну и что же делать? Выглядываю в окно. На улице тишина, только трели проснувшихся птиц и шелест молодых листьев. Нет ни одного человека. Очень странно.

Выхожу с домашнего ноута на рабочую почту и вижу адресованное всем сотрудникам письмо.

«Всем оставаться дома. Правительством в связи с надвигающейся угрозой жизни и здоровью граждан введен режим полной вынужденной изоляции».

Часть 2.

На первых этапах этого глобального введенного режима изоляции мы заперлись по домам и сидели в своих квартирках тише воды, ниже травы. На улицы вывели солдат. Выход из дома являлся категорически запрещенным и недопустимым. По всем вопросам о перешагивании порога своей квартиры необходимо было обращаться в специально созданные отделения по телефону или интернету. Но линии оказались постоянно перегруженными, а приходившие ответы свидетельствовали о невозможности в ближайшее время рассмотреть обращение или о невозможности одобрить выход. Людей обеспечили продовольствием и товарами первой необходимости и заперли по домам. Наверное, мы были этому рады. По крайней мере, про недовольства я ничего не слышала. Такое не транслировали по телевизору, не освещали в интернете, не озвучивали на радио. На тот момент мы были так напуганы, и так к этому подготовлены, что просто остались дома. Чувство страха, которое разливалось по улицам, втекая во дворы и дома, понемногу, сантиметр за сантиметром, метр за метром поглощало все население. В тот первый период мы только начинали думать, как эгоисты, как отдельные составляющие общества, заботясь только о себе, сохраняя свою безопасность, свою жизнь и свое здоровье. Это чувство самосохранения породило новые страхи и тревоги. Если кто-то рисковал и выходил из дома, то уловив посторонний запах, мчался обратно, запирался на все замки и нервно оглядывался. Мы отгородились, забились в свои раковины и выжидали.

Это было начало нашего нового современного мира. С каждой минутой, каждым часом, каждым днем, рой мыслей-хакеров ломали привычки и волю, атаковали со всех сторон, из всех возможных информационных каналов.

Не скажу, что я стала исключением. Нет, я была среди них, среди массы запуганных человечков, мечтающих просто выжить. Неважно как, где и когда, важно только одно – спрятаться, скрыться и жить.

Дышать: вдох-выдох.

И снова: вдох и выдох.

Я дышу, значит я живу.

Остальное − неважно.

Я тут, я в убежище, я спрятана, у меня еще есть еда и вода, а это значит – я спасена.

Я просыпалась с мыслью о том, что каждый человек − эта целая вселенная угроз, что это разносчик заболеваний, что он венец всех бедствий. Но этот человек не я. Это кто-то другой. Он/она – это угроза. И красная лампочка загоралась и мигала… мигала… мигала… перед глазами.

Чем больше мы оставались дома, в своих панцирях и раковинах, тем больше боялись, тем сильнее закрывались, отстранялись, наращивая стены и перегородки.

Так рождалось современное общество со своими правилами, ограничениями и устоями, которые должны были нас спасти.

Было ли это спасением, я не знаю, поскольку, проснувшись в один прекрасный день, я поняла, что все изменилось. Мои мысли о свободе и путешествиях, о любви и выборе, о семье, о ценностях, формировавшиеся столетиями – все стерлось, испарилось, просто лопнуло в самом центре сознания и кануло в черную дыру. Теперь во главе Вселенной стоял Страх и Самосохранение. Они правили балом, они управляли жизнью, они диктовали правила. Моя прошлая жизнь растаяла, как мороженое под палящим солнцем пустыни. Уже не соберешь в рожок, не заморозишь, не вернешь прежнюю форму, не очистишь от налипшей грязи. Мороженое уже просочилось в трещины сухой земли и теперь не я, а кто-то другой полакомится им.

Часть 3.

256 день с переселения в хранилища.

Прошло уже 256 дней после нашей вынужденной изоляции и распределения в хранилища. Нет, я не сумасшедшая, которая отмечает дни-палочки на стене или в спрятанном под матрасом блокноте, просто существует такой календарь изоляции. И, кстати, переселенные больше пользуются им, чем обычными, уже отжившими свое, простыми временными календарями. Какая нам теперь разница – какое число или какой сейчас месяц?

Я только жду новостей: новостей, что все наладилось и можно вернуться домой. Но все временное, понемногу становится постоянным. Многие уже не верят, что мы вернемся, что все изменится и будет по-прежнему. Называют наш режим вынужденным самосохранением. Описывают его совершенства, огромные плюсы и всего-то маленькие, мозолящие глаза минусы, которые, как по мне, просто жирные огромные недостатки. Если представить весы, то на одной стороне лежит чистое, белое, дезинфицированное перышко, а на другой – огромный кусок сырого свиного мяса, который тянет весы к полу, и скоро они упадут и разобьются в прах, а перышко, подхваченное волной воздуха, воспарит над землей. Вот как я представляю то, что сейчас происходит.

Смотрю в окно.

Пусто, как и всегда.

Пейзаж за стеклом, как обои на стене – сто оттенков серого. Меняется только освещение.

Везде теперь только пустынные улицы. Я не считаю охранные посты, (которые, как говорят, натыканы повсюду) и вооруженных людей в экипировочных скафандрах оживлением улицы. Они тоже – часть пустынного пейзажа. Хотя, даже скафандроносцев, (смешное слово, сама придумала), я в реальности видела всего пару раз в самом начале переселения. Но зато так показывают в новостях.

Хм, возможно кто-то отваживается выходить из убежища, несмотря на всегосударственный запрет? Но это не я. Поэтому я наверняка и не знаю, пустынны там улицы за углом моего корпуса или нет. Но из окна, которое есть в хранилище, (так теперь называется наше жилье), видны только стены соседнего здания. В этой картине я знаю все продольные и перпендикулярные линии, малейшие сколы и трещинки, знаю, как солнце перепрыгивает с кирпичика на кирпичик, знаю время, когда оно прячется за углом, и стена надевает свой теневой плащ. Еще можно понаблюдать за безжизненной почвой, кое-где поросшей сорной травой, и конечно за пустотой. Пустота здесь повсеместна, она всепоглощающа, наполнена только молекулами кислорода и крупицами пыли, которые создают хоть какую-то видимость существования.

Прежняя Я наверняка спросила бы: «И как же ты живешь? Что делаешь? Невозможно же сидеть каждый день в четырех стенах?»

А я бы ей с грустью ответила: «Всё возможно. В нашем мире всё возможно!»

Всю информацию о жизни за окном я узнаю из Пространства. В Пространстве есть доступ ко всему на свете. Я могу побывать в любой точке мира, на вершине горы, на дне океана и даже в космосе. В нем есть всё: нужное и ненужное, необходимое и увеселительное. В нем мы работаем, гуляем, любуемся природой, дышим свежим виртуальным воздухом, ходим за покупками, ходим к врачу, оплачиваем счета, берем кредиты и даже путешествуем. В нем теперь мы живем.

Почему все так? Почему мы живем в Пространстве?

Потому что выходить в настоящий мир без специальных схем, вмонтированных в щиколотку левой ноги небезопасно, а вернее сказать запрещено законом, строго наказывается и жестко преследуется. Схемы предоставляются служащим на благо общества, государственным лицам, армии и еще каким-то высокопоставленным людям, без которых как утверждают глашатаи: «наш мир рухнет». (Мне так и хочется сказать в экран: «Он уже рухнул, оглянитесь!» Но нельзя. И страшно. И духу не хватает.) Списков этих людей не найти, я пыталась. Все засекречено, чтобы этой информацией не смогли воспользоваться враги. Кто же такие эти враги? Тоже вопрос без ответа. Мне, кстати, такая схема не полагается. Их количество ограничено и выпускается индивидуально на каждого. Можно, конечно, подать заявку на получение схемы, но 100 из 100, что придет отказ. Тоже пробовала, и не один раз, и не я одна. Если честно, то пробовала ровно 100 раз. Так что я знаю, о чем говорю.

Вывод: права на выход у меня нет, как и у миллионов таких же, как я, изолированных в хранилищах из бетона и кирпича человечков.

Так что выпью кофе и буду собираться на работу. Настроение сегодня просто паршивое. Да еще этот кофе. Он просто ужасен. Вода, подкрашенная какими-то ошметками какао. А может и вовсе не какао. Кто его теперь знает?

Как же они говорили на первых этапах вынужденной ПИ (так сокращенно в Пространстве обозначается наш современный режим полной изоляции)?

«Это будет новация! Виртуализация! Машинизация всего производства! И все это ради нашего с Вами блага!»

Да что эти машины понимают в зернах кофе? Я помню из прошлого, а может просто из генного фонда, который мне передали мои родители, а им их родители, как красивые девушки в цветных нарядах перемешивают зеленые зерна кофе в мешках. Как подкидывают на больших черных сковородках эти зерна, и, словно волшебные камушки, сказочные бобы взлетают в воздух и возвращаются на раскаленный металл. Казалось, что даже через экран телевизора, через свои воспоминания я чувствовала тот аромат, который разливался по комнате от сваренного в турке черного кофе. Этот аромат обволакивал, заполнял легкие, проникал в тебя, вливаясь горячей кофейной лавой. С крохотной такой горчинкой, которая растекалась по языку. Были же времена… Или это снова только фантазии? Сейчас я плохо высвобождаю свои реальные воспоминания. Они смешались с фантазиями в огромном таком мешке каши в голове. Хотя, если усиленно постараться, то я точно знаю, как отделить воспоминания от фантазий. Воспоминания уже потускнели, поблекли, как снимки, которые со временем становятся всего лишь потертой бумагой, а краска с каждым разом отколупывается маленькими кусочками и остается на подушечках пальцев, пропадая тем самым в бездну забытья. Фантазии, они же наоборот, всегда яркие, всегда свежие, как только что сорванный цветок…

Вернемся к кофе, а то в такой атмосфере изолирования я уже научилась вести беседу со своим внутренним Я. Скучноватый, конечно, собеседник, но какой уж есть.

Кофе, конечно, сейчас такой же черный, горячий и даже густоват. На дне остается осадок чего-то темно-коричневого, словно вулканический песок. Но! При его приготовлении, при заваривании, при прикосновении напитка с губами – ничего не происходит! Я не чувствую абсолютно ничего. Запаха нет. Он исчез, испарился, как и мои воспоминания. Это просто горячая вода темного цвета, горчащая на языке. Где его изюминка, его душа, его бодрящая сила? Ничего не осталось, как и во мне. Это теперь просто жидкость, утоляющая жажду или же отголоски прошлых привычек, осколки стертого мира.

Часть 4.

Четверг, 599 день с переселения в хранилища

Сегодня, наверное, пятница. Я точно не знаю. Когда ты живешь один и не выходишь на улицу уже 599 дней, то понемногу начинаешь сходить с ума. Небольшое сумасшествие началось у меня, кажется, месяца через три после переселения. Я стараюсь казаться трезво мыслящей, стабильной, развивающейся единицей, но это становится все сложнее. Одиночество и бессменные декорации убивают по микрограмму мой здравый смысл, словно он такая пузырчатая упаковочная бумага, а Одиночество просто берет и своими длинными костлявыми выбеленными пальцами лопает пузырек за пузырьком, успокаиваясь и наслаждаясь пустотой, появляющейся под пальцами.

…

Как-то раз в Пространстве на секретном порте, запрятанном где-то в укромном уголке какого-то забытого города, (хотя не верится мне в его секретность, если даже я его нашла), так вот я услышала, что все больше людей уходят в «лучший мир».

«Не могут прижиться в новой реальности», − говорил кто-то.

Интересное словосочетание, оценивающее жизнь человека. «Прижиться». Где или куда мы должны приживаться? Жили себе, жили, и вдруг на тебе и должны прижиться? Наверное, как растения, вырванные из родной земли и пересаженные в горшки. Просто должны прижиться!

Ладно, оставим эти сумасшедшие мысли, которые «прижились» в моей голове и все чаще всплывают на поверхность.

…

Прихожу на работу, разве что вход в виртуальный офис можно так назвать, в сравнении с приходом в офис, который был когда-то: с дорогой, то есть поездкой в метро, на автобусе или на машине по пробкам, и столкновение с уймой людей. Да, сейчас все стало намного проще. В определенное время я должна войти в порт, то есть одеть специальные наушники и очки, ввести свой номер и подключиться к Пространству. При входе в порт набираю название своей компании и № офиса, и меня переносит в виртуальный рабочий кабинет, где я встречаюсь со своими коллегами, выполняю ежедневные скучные задачи и занимаюсь всякой другой дребеденью. Моя работа сейчас заключается в том, что я каждый день формирую какие-то отчеты, отправляю их в другие офисы по всему Пространству, связываюсь с нашими клиентами и так далее, и тому подобное.

Работа есть у всех, поскольку после переселения был принят закон об обязательном распределение всех изолированных. Для этого каждый член нового общества прошел просто нереальное количество тестов, заполнил миллион бланков и всяких бюллетеней. У меня рука устала подписывать виртуальные заявления. Вся ситуация напоминала кадры черной комедии, и в голову приходила мысль, что, где-то в талмуде заявлений могло затеряться и спрятаться заявление, по которому и внутренние наши органы теперь уже не наши. «Смешная» была бы шутка-ситуация. Хотя может в этой шутке была только доля шутки. Хотя какая разница, куда денутся мои органы после смерти. Вот мне− нет разницы. Я не против, если они спасут чью-то жизнь, подарят кому-то безнадежному надежду. Интересное словосочетание.

Чем тут еще развлекаться то? Куда же делись те, кто не пожелал переселяться, или не захотел работать, я не знаю. Они просто были вычеркнуты из книги жизни нашего общества, стерты с лица земли. Может они выбрали свободу и теперь скитаются по диким лесам, а может погибли от угроз, которые нам так красочно описывали.

Ну так вот, про тестирования. В общем, результаты тестирования должны были показать наши способности, сильные и слабые стороны. По их итогу мне назначили это скучное место со скучной трясинной работой. Хотя есть ли сейчас веселая работа, когда мы все сидим по убежищам?

И вообще, зачем мы все этим занимаемся? Зачем работаем? Я понимаю тех, кто работает на Пространство, создает что-то, обеспечивает нашу жизнедеятельность, нашу безопасность. Ну а я? Я то зачем работаю?

Наверное, осталась привычка зарабатывать деньги и ходить на работу. От нее никуда не деться. Деньги, хотя и виртуальные, находятся в виртуальном банке. Но чтобы купить не виртуальные пока еще продукты, (которые доставляются к тебе домой по расписанию раз в неделю), необходимо их все-таки иметь.

Мне иногда кажется, что нам оставили право работать, только чтобы занять наши мысли и время. Что же нам делать бодрствующую часть суток, которую мы раньше тратили на семью, работу, дорогу и реальные развлечения? Думать? Бунтовать? Желать? Чувствовать? Сходить с ума? Нет, думать это плохо! Чувствовать нельзя! Желать вредно! А сходить с ума− так это вообще роскошь, и соответственно запрещено!

Нужно просто жить, существовать, заполнять пространство.

Я не спорю, жизнь − это прекрасная штука, и мы за нее так «боремся». Наверное, кто-то удовлетворен этой новой жизнью. Кому-то она пришлась по вкусу, кому-то, само собой, нет. Зато теперь мы можем в один миг оказаться на виртуальном пляже, посмотреть Эйфелеву башню, погулять по Риму. И все это, не выходя из дома.

Но разве это жизнь?

Кто перемещался по миру когда-то, путешествовал, бродил по вековым улочкам, кто был там «живым», тот, как и я, понимает, что все остальное – просто иллюзии жизни, затянувшийся сон!

Мои мысли в голове, мои обрывочные воспоминания намного сочнее того, что я видела, к примеру, в виртуальном Париже.

Реальный Париж когда-то в прошлом.

Битком забитый аэропорт, мы ждем наши чемоданы.

−Я надеюсь, это будет незабываемый отпуск! − говорю я с нетерпением, в предвкушении прекрасного счастливого времени с тобой.

−Конечно, мы ведь так «тщательно» всё распланировали, − с легкой ухмылкой подтруниваешь ты.

Да, план был гениален:

1)Утром – кофе и круассаны;

2) Днем – прогулка «куда глаза приведут». Ты смеялся и говорил, что если наши глаза наделены навигационной системой, то они должны привести нас к Эйфелевой башне, которая видна из нашего окна в маленьком семейном отеле. А если повезет, то и к Лувру, залы которого, даже при желании, не обойти за весь наш отпуск, и конечно к апогею всех моих романтических чувств книжного червя – к Собору Парижской Богоматери.

3) Вечером – ночной Париж, вино, французская кухня и опьяняющий секс на десерт.

Мы добрались до места только к вечеру, поскольку попали в самый час пик по дороге из аэропорта. Это была маленькая семейная гостиница на крохотной уютной улочке в самом сердце Парижа. Она ютилась между парижскими песочного цвета домами, словно втиснутая среди них сказочником, перенесшим ее сюда из своих произведений про миниатюрных волшебных существ. Даже лифт в ней, как мне показалось, создан исключительно для сказочных персонажей, поскольку мы вдвоем и наш чемодан не смогли в него поместиться. И почему то, он ехал только до 3 этажа, а гостиница, к сведению, была четырехэтажной. А наш романтический номер как раз находился на четвертом. До него после третьего этажа только по лестнице. Видимо это была тайная фантазия французского инженера, который представлял, как ты, уставший после перелета турист, с 15-ти килограммовым чемоданом взбираешься по красной ковровой дорожке в свою уютную мансарду парижской гостиницы. И мысленно проклинаешь все на свете: пробки, маленький лифт, Париж и того самого инженера. Хотя любые воспоминания всегда лучше беспамятства. Но мы не проклинали. Мы смеялись, рассыпаясь от радости по этим маленьким ступеням, покрытым красным ковром, прижимались друг к другу и взбирались на гору романтики.

−Хватит ворчать, − ты опять смеешься надо мной.

− Я не ворчу, я же не старая бабка, мне всего-то 20!

− Вот-вот, − отвечаешь ты с поразительной хулиганской улыбкой.

До сих пор не могу привыкнуть, когда ты так мне улыбаешься. Как будто смешинка попала тебе в уголок губ и потом отскочила блеском в серые глаза.

Это был наш Париж.

Круассаны и кофе по утрам. Никогда не ела ничего лучше и бесподобнее этого мягкого, бархатного воздушного, одурманивающего своим запахом, хлеба. Как только человек смог создать такое чудо, такое совершенство вкуса! Уму не постижимо.

Мы гуляли по длинным, постоянно куда-то убегающим, улочкам.

Мы вдыхали, мы дышали, мы жили.

Ты прижимал меня к себе, впивался в мои губы и любил меня бессмысленно, безнадежно-отчаянно и так безгранично.

На второй день после приезда мы просто обязаны были Ее увидеть. Она -символ Парижа, величественная, вдохновляющая, и, как говорили путеводители, самая фотографируемая достопримечательность города. Рассматривая картинки с Ее изображением, я думала о Ней как об отличной смотровой площадке, с которой можно полюбоваться городом свысока, ну и конечно, как о месте для поцелуев. Но когда оказалась рядом, у подножия, мое сердце забилось от восторга. Мы всего лишь крошки под Ее ногами, маленькие песчинки, разбросанные где-то внизу. Внутри бурлил ураган эмоций, хотелось дотронуться до Нее, прижаться к Ней, обхватить Ее всю и вобрать в себя. Во мне плескался детский или даже щенячий восторг. Улыбка, не сходившая с лица, расцветала все ярче и ярче при любовании Ею. Я запрокинула голову и пыталась окинуть Ее взглядом, ощутить Ее масштабы, Ее инженерное превосходство, понять Ее генетический код. Не знаю, какие ощущения Она вызывает в других, но я влюбилась в Нее с первого взгляда.

У каждой ноги Башни расположились кассы и толпы людей, мечтающих Ее покорить. Мы выбрали сторону, где, почему-то, было меньше всего народу. Ты не любил ждать, не любил попусту тратить время. Отстояв не самую большую очередь и оказавшись на пороге кассы, мы поняли, почему здесь было меньше людей. Эта касса продавала билеты на пешую прогулку до первого уровня символа Парижа. То есть остальные проедутся на лифтах по другим ногам, а мы выбрали лестницу или же она выбрала нас?

Я ни капельки не жалею об этом выборе, об этой случайной неслучайности, показавшей мне Её во всей красе, позволившей мне пропитаться Её духом и силой.

Прогулка по ступеням, возносящим тебя к небу, оказалась удивительной, необычной, пугающе-будоражащей и прекрасной одновременно. Шаг за шагом мы поднимались вверх по металлическим лестницам, поселившимся внутри Нее. Ни ветер, обдувающий меня со всех сторон и растрепавший волосы, ни бесконечное количество ступеней, вившихся вверх, ни высокие каблуки, мешающие и застревающие в металлических прорезях, не могли остановить тот поток любви, который я ощущала к этому творению человека. Я была в Ней, я гладила Ее, я любила Ее. Любила Ее и тебя, придерживающего меня за руку и улыбающегося моему детскому безумию. Мы поднялись на первый уровень, потом прокатились на лифте на второй, и отдались чувству свободы, чувству безграничности, чувству волшебства, всем чувствам, царившим там. Это было бьющееся сердце Парижа, и его биение отдавалось у нас в сердцах.

Со смотровой площадки открывался поистине сказочный вид на город, на его архитектуру и строение. Я увидела Париж как цельный организм со своими клетками, складывающимися в органы, своими сосудами, костями и мышцами. Он дышал, он жил, он функционировал. Мы стояли, обнявшись у самых перил, ты укрывал мое хрупкое тело от ветра, шептал какие-то слова на французском, а я любовалась городом, пытаясь запечатлеть каждую секунду, каждый момент этого дикого счастья, заполнившего меня до краев.

По вечерам мы гуляли по неровным мозаичным улицам, выложенным древними камнями, пили вино в маленьких уютных кафешках, пробовали колоритные закуски и обычные для парижан, но не совсем обычные для нас блюда.

Я с улыбкой вспоминаю «потрясающее» обслуживание в ресторанах и кафе этой столицы. Я, конечно, не спорю, в этом городе не нужно спешить, не нужно бежать и торопиться. Но томиться в ожидании одного хотя бы взгляда официанта по пятнадцать, а то и двадцать минут, казалось кощунством. Я психовала и ругалась, а ты только смеялся и повторял:

− Наслаждайся каждой минутой. Они бесценны. Просто любуйся мной.

Твой смех рассыпался вокруг меня яркими вспышками изумрудов. Он будоражил эмоции, он вдохновлял на свершения, он успокаивал ураганы и тушил пожары негодования. Я наслаждалась им, как женщины наслаждаются подаренным дорогущим блестящим колье, обрамляющим тонкую шею.

Я любовалась. Любовалась Парижем и тобой.

Часть 5.

847 день с переселения в хранилища

Сейчас мне так хочется сказать: «А помнишь?»

Но кому я это скажу? Мы теперь все одиночки. Все разделены по своим капсулкам, по своим сотам. Мы теперь − большой улей или муравейник, где у каждого своя миссия и свое предназначение. Когда в детстве мы смеялись и называли наш город муравейником, потому что все были заняты, бегали туда-сюда, копошились, тогда мы ничего не понимали. Сейчас мы действительно превратились в него.

У каждого теперь своя роль. Нас поделили на части, на отдельные части одного механизма. Семьи делили, детей и родителей делили, всех делили. Все дети теперь живут в детской зоне, где, как говорят, им всем обеспечен надлежащий уход и забота. А любовь, материнская и отцовская реальная любовь? Любовь брата? Любовь к сестре? А детская любовь, искрящаяся в маленьких глазах? Она никому уже не нужна? Куда она делась? Ее не закажешь на обед, не купишь в Пространстве, не отыщешь на полке или в книжке. Как ее почувствовать в нереальном мире?

Как там эти маленькие, еще не окрепшие создания живут без любви?

Но, как показывают все новостные ленты: «Дети счастливы, они развиваются, они окружены государственной заботой и присмотром». Родителям вроде даже позволено с ними встречаться и гулять в Пространстве.

Как заявляли они: «Все это на благо нас с Вами. Ваши дети теперь всегда под присмотром. С ними ничего не случится, они не попадут под машину, их не украдет какой-то сумасшедший, они не упадут с крыши какого-то гаража. Теперь Ваши дети наверняка станут взрослыми!»

Лозунг, бесспорно, ударный. Люди, которые это все придумывают, просто гении, отличные психологи. Знают, чем и как потушить возможные очаги пожаров. И послушав их, ты задумываешься: «А может так-то действительно лучше? Может они знают лучше меня, больше меня? Да и время такое опасное.» И сам приходишь к выводу: «Да, они правы».

И все, цель достигнута, мысли перевёрнуты верх дном и текут теперь в нужное направление безопасности каждого.

Только к сожалению не все мозги поддаются хлорированной промывке. Мои вот никак не очистятся от налета своемыслия и неуверенности в правильности происходящего. Меня все как-то тянет к свободе и к чувствам. Никогда не любила ничего совершенного. Хаос по мне так намного приятнее.