Текст книги "Джеймс и Чудо-Персик"

Роальд Даль
Джеймс и Чудо-Персик

Эта книга – для Оливии и Тессы

Roald Dahl

Esio Trot

Иллюстрации Квентина Блейка

© The Roald Dahl Story Company Ltd., 1961 ROALD DAHL is a registered trademark of The Roald Dahl Story Company Ltd. www.roalddahl.com

© Суриц Е.А., перевод на русский язык, 2012

© Мяэотс О.Н., предисловие, 2012

© Издание на русском языке, ООО «Издательский дом «Самокат», 2020

Знакомьтесь…

Бесстрашный Роальд Даль

Книги английского писателя Роальда Даля (1916–1990) вот уже более полувека прочно удерживаются в списке бестселлеров не только в англоязычных странах, но и по всему миру. Его детские произведения, пронизанные духом бунтарства и буйной фантазией автора, просто обожают юные читатели.

Взрослые это пристрастие никогда особенно не одобряли. И неудивительно: детский бунт в книгах Даля всегда направлен против мира взрослых – неуютного для ребенка, жестокого и лицемерного. С первых же книжек заподозрив в Дале опасного врага, взрослые – учителя, критики, родители – ополчились на «вредного» писателя, но отрицать его очевидного таланта не могли. «Ни один современный детский писатель не может сравниться с Роальдом Далем в смелости, увлекательности, грубости и веселье», – писали критики. Его сравнивали с Дудочником из Гамельна, который, как гласит легенда, увлек своей дудкой все детское население этого немецкого городка… неизвестно куда. Зато известно, от чего он их увел – от скуки «добропорядочной» бюргерской жизни, от мещанского лицемерия, глупости и жадности. Сравнение-то оказалось точным!

Но для Даля книги для детей не были ни забавой, ни литературным хулиганством. Он написал их 17 – и в каждую вложил душу и привнес (в доступной детям форме) свои размышления о жизни, веселой и трагической одновременно.

Биография писателя не менее увлекательна и поучительна, чем его книги. Жизнь Даля была полна головокружительных и опасных приключений, удивительных побед и трагических поражений.

Роальд Даль родился 13 сентября 1916 года в Уэльсе. Его родители – норвежцы, переселившиеся в Великобританию. Когда мальчику исполнилось четыре года, умер отец. Это было первое жизненное испытание, за которым последовало много других. Но, может быть, самым серьезным из них, определившим и судьбу, и писательскую позицию Даля, стали годы, проведенные в печально известных своими жестокими порядками закрытых британских школах. Позже он назвал эти школы «величайшей пыткой в мире». Знаменитая мисс Транчбуль, мучившая Матильду, – вовсе не художественное преувеличение, а лишь реванш за детский страх и унижения. В школьные годы были отмечены успехи Роальда в спорте, но одновременно ему было прямо указано на полное отсутствие у него литературных способностей. На одном из школьных сочинений учитель написал: «Никогда не встречал ученика, который бы умудрялся писать полную противоположность тому, что думает. Он не в состоянии изложить на бумаге свои мысли».

Зато карьера после школы начиналась блистательно: Даль поступает на службу в нефтяную компанию «Шелл» и отправляется… в Африку!

В 1939 году начинается Вторая мировая война, и Даль становится военным летчиком. Позже он шутил, что выбрал военную авиацию потому, что служба во флоте требовала долгих отлучек из дома, а пехота предполагала слишком много маршировки. Увы, Даль вскоре попал в аварию, его самолет сгорел, а сам он угодил на больничную койку с тяжелейшими ранениями, которые давали о себе знать еще долгие годы.

В 1942 году Роальд Даль переходит на службу… в британскую разведку и отправляется в США. Да-да, он был самым настоящим шпионом под прикрытием, что впоследствии помогло ему написать сценарий для одного из фильмов о Джеймсе Бонде. Там же, в США, Даль начинает писать, и к нему приходит первый успех. Вначале книги Даля были изданы именно в США и лишь с отсрочкой на несколько лет появились в Великобритании.

В Америке Даль сумел завести знакомство со многими знаменитостями – Эрнестом Хемингуэем (который в значительной степени повлиял на формирование литературного стиля молодого писателя), Джоном О’Хара, Леонардом Бернстайном и популярной актрисой Патрисией Нил, ставшей затем его женой. У них родилось пять детей. Но семейная жизнь Даля не была безоблачной, в ней было немало горьких и даже трагических моментов. Однако писатель обладал не только стойкостью и мужеством, но и удивительной способностью извлекать «полезное и доброе» из самых жестоких испытаний. Так, борясь с тяжелой болезнью мозга, поразившей его сына Тео, Даль изобрел уникальный клапан, который помогал удалять лишнюю жидкость. Писателю пришлось пережить смерть дочери и тяжелейшую болезнь жены: Патрисия долгие годы была парализована, но все же смогла найти в себе силы (при огромной поддержке мужа) и побороть недуг. Роальд Даль, сам изведавший горе и отчаянье, стремился помочь оказавшимся в беде людям. Он организовал Фонд помощи больным с неврологическими и гематологическими заболеваниями, который существует и поныне.

Зная стойкость и мужество Даля, не удивляешься тому, что именно в самый мрачный период жизни он писал веселые детские книги – «Чарли и шоколадная фабрика», «Джеймс и Чудо-Персик». Его герои – дети-бунтари, восстающие против тирании и косности взрослых. Их протест порой принимает довольно жестокие формы, что не может не ранить «тонкие души» взрослых, а дети искренне, как и Даль, считают, что можно и нужно бороться за восстановление справедливости, используя оружие, которым блестяще владеет их любимый автор, – собственную фантазию. Роальд Даль умеет как никто другой поддержать в детях веру в свои силы и, не делая скидки на возраст, требует от них эти силы использовать – во имя правды, чести и добра.

Счастливой встречей стало знакомство писателя с английским иллюстратором Квентином Блейком, графический стиль которого – жизнерадостный, гротесковый и динамичный – наилучшим образом соответствует духу книг Даля. Именно Блейк создал иллюстрации к самой любимой книге Даля – повести о Большом и Добром Великане «БДВ». Квентин Блейк проиллюстрировал все детские книги Роальда Даля – именно с его иллюстрациями они сегодня выходят в издательстве «Самокат».

Ольга Мяэотс,

заведующая отделом детской литературы Библиотеки иностранной литературы им. Рудомино, переводчик, литературный критик

1

Первые четыре года у Джеймса Генри Круизо была счастливая жизнь. Он жил себе с мамой и папой в прелестном доме на берегу моря. К его услугам всегда было полно других детей, с которыми он мог играть, пляж, по которому он мог бегать, и море, в котором он мог купаться. О лучшей жизни ребенку и мечтать не приходится.

Но вот однажды мама и папа Джеймса отправились в Лондон за покупками, и тут приключилась ужаснейшая история. Оба были неожиданно съедены – представляете себе, среди бела дня, на глазах у изумленной публики – огромным злым носорогом, сбежавшим из Лондонского зоопарка.

Ну, нечего и говорить о том, как это ужасно сказалось на обоих столь нежных и мягких родителях. Но в конечном счете Джеймсу повезло еще гораздо меньше, чем им. Их-то неприятности тут же и кончились. Ровно через тридцать пять секунд они навек перестали огорчаться. А у бедного Джеймса, наоборот, неприятности только начались. Абсолютно живой, он вдруг оказался один-одинешенек в огромном неприветливом мире. Прелестный дом на морском берегу пришлось сейчас же продать, и Джеймса с чемоданчиком, в котором ничего не лежало, кроме пижамки и зубной щетки, отправили к двум тетушкам.

Звали их тетя Пика и тетя Плюха, и – увы! – должен признаться, обе были препротивнейшие особы. Две эти злые ленивые эгоистки с самого начала стали обижать и бить бедного Джеймса почти ни за что. Никогда они его не называли по имени, а обращались к нему не иначе как «Эй ты, хулиган», или «Эй ты, негодяй-мальчишка», или «Эй ты, дурак несчастный», и уж конечно, они ему никогда не дарили ни игрушек, ни книжек с картинками, так что ему и поиграть было нечем, и разглядывать было нечего, и комната у него была голая, как тюремная камера.

Жили они – тетя Пика, тетя Плюха, ну а теперь еще и Джеймс с ними вместе – в нескладной такой развалюхе на вершине высокого холма на юге Англии. Холм был до того высокий, что почти с любого места в саду открывался вид на живописные леса и поля. А в особенно ясную погоду, если смотреть в точности туда, куда нужно, Джеймс различал крошечную точечку на горизонте – и это был тот самый дом, где он раньше жил со своими дорогими родителями. А прямо за этой точечкой он видел море – длинную тоненькую темно-синюю полоску, как чернилами выведенную по самому краю неба.

Но Джеймсу никогда не доводилось спускаться с холма. Ни тетя Пика, ни тетя Плюха ни разу не удосужились взять его с собой на пикник или на прогулку, а одного его, конечно, никуда не пускали. «Лучше держать этого хулигана от греха подальше», – постановила тетя Пика. И его обещали строго наказать, например, на целую неделю оставить в погребе с крысами, если он посмеет хотя бы залезть на забор.

Сад, покрывавший всю вершину холма, был большой и запущенный, и всего-то в нем и росло, не считая нескольких пыльных лавров в дальнем углу, одно-единственное старое-престарое персиковое дерево, уже давно не приносившее никаких персиков. Не было в саду ни качелей, ни гигантских горок, ни песочницы, и – никогда! – никого! – из других детей не приглашали поиграть с бедным Джеймсом. Даже ни кошки не было, ни собачки – полное одиночество. А время шло и шло, и Джеймс делался все печальней, все больше скучал и каждый день часами простаивал в глубине сада, с тоской глядя на дивный, запретный мир лесов, полей и вод, волшебным ковром расстилавшийся перед ним.

2

Так жил Джеймс Генри Круизо со своими ужасными тетушками целых три года, пока наконец однажды утром с ним не приключилась довольно странная вещь. И вещь эта, которая, как я сказал, была всего лишь довольно странная, скоро привела к другой, которая была уж очень даже странная. А эта очень даже странная вещь, в свою очередь, вызвала прямо-таки немыслимо странную вещь.

Началось все это безумно жарким днем в разгаре лета. Тетя Пика, тетя Плюха и Джеймс были в саду. Джеймса, как всегда, нагрузили работой. На сей раз он должен был колоть щепки для растопки кухонной плиты. А тетя Пика и тетя Плюха уютно утроились в шезлонгах поблизости, потягивали шипучий лимонад из больших стаканов и следили, чтобы Джеймс ни минуты не отдыхал.

Тетя Плюха была низенькая и до невозможности толстая. У нее были крошечные свиные глазки, рот жирным бантиком, а лицо такое белое и пухлое, как будто его слишком долго варили и переварили. И вся она была как громадный, белый, вялый, переваренный кочан капусты. Тетя Пика, наоборот, была тонкая, длинная и костлявая, и она носила очки в стальной оправе, закрепляя их зажимом на кончике носа. Голос у нее был скрипучий, рот длинный, узкий, и стоило ей разозлиться или разволноваться, она начинала при каждом слове брызгать слюной. И вот две эти кошмарнейшие карги сидели, потягивали лимонад и то и дело покрикивали на Джеймса, чтобы он живее, живее, живее колол щепки. А еще они рассказывали друг дружке о себе, и каждая говорила о том, как она прекрасна. Тетя Плюха держала на коленях зеркальце с длинной ручкой и то и дело поднимала его к глазам и разглядывала свою отвратительную физиономию.

 
«Мой вид и запах, я скажу,
не хуже, чем у роз! —
сказала Плюха. —
Погляди на мой чудесный нос!
На дивные мои глаза!
На сказочные волоса
И на волшебный рот!»
А Пика ей: «Но вот вопрос —
Как спрятать твой живот?»
Тут Плюха в слезы. Пика ей:
«Ну, посуди сама!
Что ты в сравнении со мной,
С моей чарующей красой?
Меня прекрасней в мире нет,
Я общей зависти предмет,
Я всех свожу с ума!»
«Кто спорит, – Плюха ей в ответ. —
Скелет и есть скелет.
Такой красавице, как я,
дорога в Голливуд! —
Вскричала Плюха. —
Там меня с руками оторвут!
Я золотом набью карман,
Мильон сердец возьму в капкан,
Что звезды? Я займу экран!
Я покажу им класс!»
«Да, – был ответ, —
роль ждет тебя.
И это Фантомас».
 

Бедный Джеймс все мучился над своей колодой. Жара была просто невыносимая. Он обливался потом. У него разболелось плечо. Топор был большой и тупой, и чересчур тяжелый для такого маленького мальчика. И Джеймс, не переставая работать, задумался обо всех других детях на белом свете и о том, что они, наверно, сейчас делают. Кто-то катается по саду на трехколесном велосипеде. Кто-то гуляет по прохладному лесу и собирает цветы. А все его прежние маленькие друзья, конечно, на пляже, играют в мокром песочке или бултыхаются в море.

Крупные слезы закипели в глазах у Джеймса и покатились по щекам. Он опустил топор и облокотился на колоду, не в силах побороть тоску.

– Что это с тобой? – проскрипела тетя Пика, уставившись на него поверх стальных очков.

И тут Джеймс уж совсем расплакался.

– Немедленно прекрати реветь и продолжай свое дело, разгильдяй! – крикнула тетя Плюха.

– Ой, тетя Плюха! – прорыдал Джеймс. – И тетя Пика! Может, мы все втроем – ну пожалуйста! – съездим хоть разок на автобусе к морю? Это ведь совсем недалеко… А мне так жарко, так плохо, так скучно…

– Ах ты негодяй, ах ты ничтожество! – заорала тетя Пика.

– А ты его поколоти! – крикнула тетя Плюха.

– И поколочу, и поколочу, не волнуйся, – огрызнулась тетя Пика. И она уставилась на Джеймса, а Джеймс на нее – большими испуганными глазами. – Я тебя поколочу несколько попозже, когда мне не будет так жарко, – добавила она. – А пока убирайся с глаз моих долой, дай хоть немного от тебя отдохнуть!

Джеймс повернулся и побежал. Он мчался со всех ног и добежал до дальнего угла сада, где тесно росли те самые пыльные лавры, о которых мы уже упоминали. И там он закрыл лицо руками и горько-горько расплакался.

3

И вот тут-то с ним и случилась та самая первая вещь, та довольно странная вещь, которая привела ко всяким гораздо более странным вещам.

А именно: прямо у себя за спиной Джеймс вдруг услышал шорох листьев. Он оглянулся и увидел, как из-за лавровых кустов вышел старичок в смешном темно-зеленом костюме. Был этот старичок маленький-маленький, зато голова у него была очень большая, а все лицо заросло черной густой бородой. Он остановился в трех шагах от Джеймса и стоял, опираясь на тросточку и пристально его разглядывая.

Наконец он заговорил – медленно-медленно, хриплым голосом.

– Подойди ко мне, мальчик, – сказал старичок и пальцем поманил Джеймса. – Подойди поближе. Я покажу тебе кое-что чудесное.

Но Джеймс от страха не мог шелохнуться.

Тогда старичок сам подковылял чуть поближе, сунул руку в карман и вытащил оттуда белый бумажный кулек.

– Видишь? – шепнул он, осторожно поводя кульком перед глазами Джеймса. – Знаешь ли ты, что это такое, мой милый мальчик? Знаешь ли ты, что в этом кульке?

А потом он подошел к Джеймсу совсем вплотную и так приблизил к нему лицо, что Джеймс почувствовал его дыхание. И пахнуло на Джеймса холодом и чем-то таким затхлым, заплесневелым, как из старого погреба.

– Взгляни же, мальчик, – сказал новый знакомый Джеймса, открыл кулек и чуть-чуть его наклонил. И Джеймс увидел в кульке великое множество зеленых крошечных шариков, не то камешков, не то зерен, и каждый шарик был примерно с рисинку величиной. И были они невероятно красивые и неслыханно яркие, и как будто излучали какое-то сказочное сияние.

– Ты только послушай! – шепнул старичок. – Послушай, как они шевелятся.

Джеймс смотрел-смотрел на кулек и вдруг – в самом деле! – различил странный, едва уловимый шорох, а потом увидел, что тысячи этих зеленых шариков медленно, очень медленно шевелятся, вертятся, приближаются один к другому и отдаляются снова, как будто они живые.

– Эти шарики содержат больше волшебной силы, чем все остальное в мире, вместе взятое, – тихо произнес старичок.

– Но… но… что же это такое? – выговорил Джеймс, наконец-то овладев голосом.

– Хе-хе, – шепнул старичок. – Тебе в жизни не догадаться!

Он слегка согнулся и наклонялся к Джеймсу все ближе, ближе, пока – буквально! – не ткнул его кончиком носа в лоб. Потом он вдруг отскочил и принялся, как безумный, размахивать тросточкой.

– Крокодильи языки! – кричал он. – Тысячу длинных, гадких, крокодильих языков кипятить двадцать дней и ночей в черепе мертвой ведьмы вместе с глазами ящерицы!!! Затем добавить пальцы молодой обезьяны, желудок пожилой свиньи, клюв старого зеленого попугая, сок дикобраза и три столовых ложки сахару. Затем еще неделю тушить на медленном огне, а луна довершит остальное!

И вдруг он сунул этот свой белый кулек Джеймсу в руки и сказал:

– На! Бери! Это тебе!

4

Джеймс Генри Круизо стоял, зажав в руке белый кулек, и во все глаза глядел на старичка.

– Ну вот, – сказал старичок. – А теперь послушай, что тебе делать. Всего-то и надо взять большую кружку воды и высыпать туда все эти зеленые шарики. Потом, не спеша, постепенно, добавь туда десять собственных волосков. И процесс пойдет! И все! И достаточно! Через несколько секунд вода вспенится, забурлит, и тут-то ты и должен ее выпить – мигом, одним глотком, всю до дна. И тогда, о, тогда, мой мальчик, ты почувствуешь, как она кипит у тебя в желудке, изо рта у тебя пойдет пар, и сразу же после этого с тобой станут происходить самые невероятные вещи, самые сказочные, самые немыслимые чудеса, и никогда, никогда в жизни ты больше не будешь несчастным. Ты же несчастный мальчик, ведь правда? Можешь не отвечать. Я сам про тебя все знаю! Ну а теперь ступай и сделай, как я сказал. Только смотри не рассыпь эти зеленые шарики! Потому что, если ты их рассыплешь, их волшебная сила уйдет на какого-то другого вместо тебя! А ведь ты такого не хочешь, правда, мальчик? Что им первое попадется – будь то хоть клоп, словом, насекомое ли, животное, дерево, – на то и подействует волшебная сила! Так что – покрепче держи кулек! Не порви бумагу! Ну, иди же! Скорей! Не медли! Пора!

5

И мига не прошло, а Джеймс уже со всех ног мчался к дому. Все эти штуки надо проделать на кухне, соображал он на бегу. Только бы тетя Плюха и тетя Пика не застукали! Он ужасно, ужасно волновался. Он бежал по высокой траве, через заросли жгучей крапивы, и нисколечко не беспокоился, что так ведь можно обстрекать голые коленки, и краешком глаза видел тетю Пику и тетю Плюху – они сидели в своих шезлонгах, спиной к нему. Он метнулся в сторону, чтоб их обогнуть и незаметно пробраться к дому, но вдруг, пробегая мимо старого персикового дерева посреди сада, обо что-то споткнулся и ничком плюхнулся в траву. Кулек упал, развернулся, и тысячи зеленых шариков разлетелись во все стороны!

Джеймс поскорей встал на четвереньки, чтобы собрать свои бесценные сокровища. Но что это? Все шарики исчезли – тут же! – исчезли! Он так и видел – буквально! – как они ввинчиваются, зарываются, вдавливаются в твердую землю. Он пробовал их удержать, пока не поздно, но они увертывались у него из-под пальцев. Кидался к одним шарикам, к другим – без толку! Уж он ползал, уж он вертелся волчком, сам не свой, но ничегошеньки-то у него не получалось. Только протянет руку к шарику – тот исчезает в земле. И вскоре – не прошло и нескольких секунд – ни единого шарика не осталось!

Джеймсу очень хотелось расплакаться. Все пропало, все погибло, все кончено! Никогда, никогда, никогда ему больше не видать тех шариков!

Но куда же они подевались? Почему, почему они так устремились вниз? Зачем? Там же, внизу, – там ничего нет! Разве что корни старого персикового дерева… Ну, и еще всякие червяки, многоножки, жучки-паучки…

Так-то оно так, но – что говорил старичок? Что им первое попадется – будь то хоть клоп, словом, насекомое ли, животное, дерево, – на то и подействует их волшебная сила!

«Господи! – подумал Джеймс, – что же будет, если им и вправду первым делом попадется червяк? Или многоножка? Или паук? Или вдруг они проникнут в корни нашего старого персикового дерева?»

– А ну вставай, лодырь! – раздался вдруг голос над самым ухом у Джеймса. Он поднял глаза и увидел, что тетя Пика, длинная, тощая и злая, смотрит на него сквозь свои стальные очки. – Живо иди щепки колоть! – приказала она.

Тетя Плюха, толстая и дряблая, как медуза, прошлепала к сестре – посмотреть, что такое случилось, и помочь ей советом.

– Может, посадим его в бадью, спустим в колодец и оставим там ночевать? – предложила она. – Сразу небось отучится по целым дням лоботрясничать.

– Роскошная идея, милая Плюха. Только сперва пусть нам щепок наколет. А ну, живо убирайся отсюда, негодяй, и займись ты хоть чем-нибудь, наконец!

Медленно и грустно бедный Джеймс поднялся и побрел к дровам. Ах, ну почему он упал и уронил драгоценный кулек! А теперь никаких, никаких надежд на лучшую жизнь у него не осталось. Сегодня, завтра, послезавтра, послепослезавтра, и так без конца – ничего, ничего не будет, только побои, обида, боль, пинки, тумаки, отчаяние и невзгоды.

Он взял в руку топор и собирался было снова приняться за работу, как вдруг услыхал у себя за спиной такой крик, что даже вздрогнул.