Текст книги "С нами или без нас: Естественная история будущего"

Глава 3
Ковчег поневоле

По мере изменения климата ныне живущие виды, обитают ли они на больших или малых участках среды, будут сталкиваться с тем, что у них не так много возможностей с этим справиться. Некоторым удастся приспособиться к новым климатическим условиям, изменив свое поведение: например, какие-то дневные виды переключатся, вероятно, на ночной образ жизни. Другие сумеют притерпеться к изменившейся обстановке. Но большинству, по-видимому, придется переселяться. Повторю еще раз, ибо это важно: большей части видов, населяющих Землю, чтобы уцелеть в новом климате, надо будет сменить место жительства. Нескольким тысячам видов млекопитающих. Многим тысячам видов птиц. Сотням тысяч видов растений. Миллионам видов насекомых. Бессчетным видам микробов. Всем им придется покинуть обжитые «островки» и подобрать для себя другие – с подходящими условиями. Им придется сниматься с мест, чтобы обрести новый дом. Биолог Бернд Хейнрих недавно назвал такое поведение хомингом (homing)[8]8
  У этого термина имеется и другой смысл: возвращение половозрелых особей (например, рыб, морских черепах) для размножения в места своего рождения. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] – нахождением гнезда.

Хоминг станет одним из важнейших экологических феноменов грядущих веков и даже тысячелетий. Из-за потепления в тропических зонах обитающим там видам придется переселяться повыше, в более прохладные регионы, где они столкнутся с более интенсивной конкуренцией, поскольку чем выше широта, тем меньше свободной суши. Или же, как вариант, обитатели Северного полушария могут двинуться на север, а обитатели Южного полушария – на юг. Так, видам из Коста-Рики придется отправиться в сторону Мексики. Виды же из Мексики и Флориды начнут перемещаться в сторону, скажем, Лос-Анджелеса и Вашингтона, округ Колумбия. Хоминг окажется непростым делом даже для тех, кто умеет летать.

Представителям биологических видов придется определиться, где лучше разместить свои новые обиталища, а затем перебраться туда. И если они не первоклассные летуны на длинные дистанции, им предстоит двигаться по чуть-чуть, перемещаясь с одного участка обитаемой среды на другой, пока они не найдут нужные для себя условия (если, разумеется, таковые вообще будут существовать). Многим видам обрести новый дом не удастся вовсе: в своих скитаниях они либо никогда не найдут того, что ищут, либо не успеют добраться туда вовремя. Или же, оказавшись на месте, они обнаружат не только идеальный климат, но и нехватку чего-то другого, необходимого для жизни. Наконец, возможно и такое, что если добраться и удастся, то только в одиночку, без брачного партнера.

Несколько лет назад мы с коллегами из Университета штата Северная Каролина попытались вычислить маршруты, по которым предстоит переселяться видам. Нам хотелось отследить их возможные траектории. В силу причин, которые станут очевидными чуть позже, я буду называть эту деятельность проектом «Шарланта».

Команда, сосредоточившаяся на этом начинании, основывала свои разработки на двух концептах: первым из них была «ниша», а вторым «коридор». Понятие экологической ниши было введено в начале 1900-х годов экологом Джозефом Гриннеллом: он использовал аналогию с небольшими углублениями в стенах зданий, оставляемыми для размещения статуй. Для этого ученого экологическая ниша была небольшим «углублением» в мире живого, в котором существовал тот или иной вид{40}40
  Pocheville, Arnaud, «The Ecological Niche: History and Recent Controversies,» in Handbook of Evolutionary Thinking in the Sciences, ed. Thomas Heams, Philippe Huneman, Guillaume Lecointre, and Marc Silberstein (Springer, 2015), 547–586.


[Закрыть]. Соответственно, у каждого вида должна быть своя ниша: таков закон жизни.

Все, что требуется от ниши для статуи, – это достаточный размер и подходящая форма. Но ниша, которая дает приют целому виду, должна удовлетворять всем его потребностям – в пище, климате, убежище. Когда мы размышляем о будущем, первейшей из этих потребностей оказывается климат. У каждого вида есть собственный набор климатических условий, в которых он способен выживать. У одних видов климатические ниши узкие, а у других широкие. Например, у пум климатическая ниша обширна: они могут жить и во влажных тропических джунглях, и в жарких пустынях, и в прохладных лесах. А вот климатические ниши императорских пингвинов и белых медведей, напротив, очень малы.

В связи с изменением климата экологи спешно принялись описывать ниши для множества видов, одну за другой. Занимаясь этим, они освоили хитрый прием: замер климатических условий, в которых вид живет сегодня, довольно точно характеризует его климатическую нишу. Кроме того, зная характеристику климатической ниши для конкретного вида, можно предвидеть, в каких местах этот вид выживет в будущем при изменившихся условиях. Появляется возможность предсказать, куда вид будет сдвигаться в процессе хоминга.

Второй идеей, на которой мы основывали свои рассуждения, был экологический коридор. Этим понятием обозначается что-то вроде естественного моста, по которому виды способны переходить с одного участка обитаемой среды на другой. Такие мосты могут связывать как городские парки, так и континенты. Коридоры устраиваются за счет консервации местообитаний, привычных для видов. Коридоры помогают животным переселяться, и тогда они являются инструментом переселения. Но они также являются ключом к тому, чтобы понять, какие виды сумеют преуспеть в будущем, а какие нет. Когда впервые прозвучало предложение задействовать коридоры в целях консервации, начались жаркие споры.

Мой друг Ник Хаддад был одним из первых, кто предложил использовать коридоры в природоохранных целях. Он биолог, специализирующийся на охране природы, а основное направление его работы – сохранение редких видов бабочек. Еще в магистратуре Ник начал говорить о том, что коридоры могут служить и средой обитания, и средством переселения видов, в том числе бабочек, из пункта А в пункт Б. Закрыв глаза, он представлял себе множество бабочек и стада животных, перемещающихся по лесным или луговым коридорам. Бескрылые млекопитающие и прочие идут пешком. Мелкие птицы летят. Семена едут на птицах и млекопитающих. Всех их сопровождают бесчисленные насекомые. В свете климатических изменений весь этот парад жизни неминуемо двигался бы прочь от экватора или выше в горы. Выглядело довольно логично, по крайней мере с точки зрения Ника.

Поначалу эти представления столкнулись с критикой, которая казалась обоснованной, но при этом с трудом подвергалась верификации. Одни считали, что коридоры окажутся слишком узкими – сплошные края и никакой середины, – а значит, там перемешаются виды из соседних сред обитания. Другие утверждали, что виды вообще не станут пользоваться коридорами, что коридоры будут способствовать передвижению инвазивных видов, а не местных, что по ним пойдут только животные, но не растения. Чем больше времени ученые тратили на поиск изъянов в идее коридоров, тем больше их находили.

Нужно было исхитриться и найти какой-то способ проверить, работают ли коридоры на деле. И тут у Хаддада возникла мысль. Нику нравится работать на свежем воздухе, в поле. А еще он любит мастерить что-то своими руками – скажем, менять трубы в доме или собирать аппараты для исследований. Мой друг, кстати, часто носит с собой молоток или гаечный ключ. Так вот, в голове у Ника-строителя возник план, как можно было бы выстроить коридор. Он подал в Национальный научный фонд заявку на командировку в Северную Каролину, на ядерный могильник Саванна-Ривер, где Лесная служба США регулярно проводит вырубки леса. В этих местах Ник предполагал при содействии Лесной службы заняться выпиливанием «островов» луговой среды, особым образом вырубая деревья: это было бы что-то очень похожее на плотницкую работу. Когда речь идет об обособленных средах, подобных островам, люди представляют себе кусочки леса посреди поля или луга. Но здесь картина была бы обратной: островки травы должны были появиться в лесном море. В природе такие вкрапления встречаются довольно часто. Представьте поляну, образовавшуюся после небольшого лесного пожара и со всех сторон окруженную лесом. Представьте луг, возникший на месте высохшего пруда. Наконец, представьте клочок голой земли на макушке холма, повыше деревьев. Ник намеревался соединить половину травяных островков коридорами, оставляемыми вырубкой: в каждом из таких случаев графически получалось бы нечто вроде гантели. Другие же островки, напротив, предполагалось оставить разделенными. По существу, целью Ника было создание двух одинаковых миров, но при этом элементы одного из них соединялись бы коридорами, а элементы другого оставались бы разрозненными. (В предложении Ника были, конечно, кое-какие сложные нюансы, но все они вписывались в общий замысел.)

Рецензенты грантовой заявки, поданной Ником, решили, что предложенное техническое задание выполнить невозможно, особенно когда за нее берется столь молодой человек; по их мнению, все это больше походило не на выверенный план, а на мечтания. В итоге заявку на грант отклонили. Тем не менее Ник нашел другие источники финансирования: он всерьез намеревался доказать, что его проект выполним. И действительно, начинание энтузиаста превратилось в важнейший эксперимент, посвященный экологическим коридорам и продолжающийся по сей день.

Итак, Ник создал участки обитаемой среды, соединил их коридорами, а затем принялся изучать, перемещаются ли по его коридорам виды и как они это делают. Изначально он работал вместе с женой, Кэтрин Хаддад. После того как Лесная служба технически сформировала задуманные сегменты и создала коридоры, Ник и Кэтрин, вооружившись сачками, взялись описывать их экологию, сосредоточившись главным образом на бабочках. Через некоторое время, к облегчению Кэтрин, Нику удалось получить деньги на проведение полноценного исследования, и он смог нанять команду сотрудников. Сначала десятки, а потом и более сотни ученых занимались вместе с Ником анализом коридоров. Они изучали бабочек, птиц, муравьев, растения, грызунов и многое другое. Их деятельность принесла хорошую новость: коридоры работали, пусть и с некоторыми оговорками. Ник подробно рассказал об этом в десятках научных статей, написанных совместно со студентами и коллегами; некоторые из них позже стали его друзьями.

Пока Ник изучал сами коридоры, другие ученые сосредоточились на массовых перемещениях по ним разных животных. В частности, им удалось подтвердить, что если оставить или создать огромные коридоры для ягуаров, то эти хищники на деле будут пользоваться ими: именно так, кстати, ягуары вернулись на юго-запад США. Автохтонные дикие мыши передвигаются только по узким коридорам зелени, пронизывающим города, – с тропинки в парк, а из парка в городские кварталы{41}41
  Munshi-South, Jason, «Urban Landscape Genetics: Canopy Cover Predicts Gene Flow Between White-Footed Mouse (Peromyscus leucopus) Populations in New York City,» Molecular Ecology 21, no. 6 (2012): 1360–1378.


[Закрыть]. Со временем даже те, кто вначале критиковал идеи Ника, с неохотой стали признавать пользу коридоров, особенно для относительно мобильных видов, таких как бабочки, млекопитающие и небольшие птицы. Отчасти они поддержали этот подход из-за результатов, экспериментально полученных Ником и его последователями. Но, помимо этого, признание с их стороны отражало сдвиги в осмыслении первоочередных задач по охране природы. Когда Ник приступал к работе, биологи-природоохранники больше всего беспокоились о сохранении видов в определенных зонах, а также о том, как лучше соединить обитаемые участки в этих зонах. Но за последнее десятилетие, на фоне крепнущего понимания, сколь многим видам предстоит переселение из-за изменения климата, фокус сместился. Главный вопрос теперь заключается не в том, как поддерживать популяции видов в местах их нынешнего обитания, но в том, как помочь видам выбраться оттуда, где они живут сейчас, в те места, куда им необходимо будет попасть.

Сегодня коридоры рассматриваются в качестве одного из важнейших способов, позволяющих обеспечить перемещение видов в контексте климатических изменений. Экологические коридоры выстраиваются по всему миру, иногда в огромных масштабах. К примеру, проект коридора Y2Y призван укрепить связи между дикими средами от Йеллоустонского национального парка до Юкона в Канаде. Коридоры, будь то континентальные или менее масштабные, несут с собой ряд дополнительных плюсов. Так, посевы вдоль коридоров с большей вероятностью будут опыляться местными пчелами, летающими по ним. Список местных вредителей, скорее всего, ограничится только теми хищниками и паразитами, которые водятся в коридоре. В реках, текущих в коридорах деревьев, улучшится качество воды. К тому же коридоры облегчат перемещение человека между разными естественными средами. Скажем, лес, протянувшийся вдоль Аппалачской тропы, послужит как коридором для диких видов, так и исследовательским маршрутом для людей. Конечно, коридоры – не единственный способ перемещения видов. Некоторых животных будут переселять в особом порядке: например, перевозить из старых мест обитания в новые на машинах или вертолетах. Но если учесть, что перемещение потребуется миллионам и миллионам видов, коридоры предстают одним из немногих реалистичных подходов.

Коридоры неизменно сравнивают с ковчегами. В древней месопотамской легенде о ковчеге, позже пересказанной в Библии и Коране, человеку было поручено построить огромное круглое судно, просмолить его и скрепить веревками, а потом взять туда представителей каждого биологического вида; это было придумано, чтобы спасти жизнь от предстоящего потопа. В некоторых ранних версиях этой истории потоп насылает сам опечаленный бог, которого люди слишком часто огорчали. Таким образом, люди заслуживают наказания за то, что они слишком многочисленны, назойливы и неугомонны, – и наступает ужасающий потоп. Позже, когда вода сходит, Земля заселяется заново, а ее биологическое разнообразие восстанавливается. Это происходит благодаря потомкам тех видов, которые ковчег перенес из прежних времени и места в новые время и место – из «до» в «после»{42}42
  Finkel, Irving, The Ark Before Noah: Decoding the Story of the Flood (Hachette UK, 2014).


[Закрыть].

Если коридоры – это ковчеги, перевозящие жизнь с берега на берег, из «до» в «после» (чем бы ни было это «после»), то амплуа Ника очевидно. Он плотник, строящий ковчег. Такая аналогия моему другу по душе: он рад трудиться на благое дело перемещения видов, особенно бабочек, которые всегда были в фокусе его научного внимания. Он всегда спешит подчеркнуть, что работал не в одиночку – что ему помогали десятки, а возможно, и сотни других плотников. Говоря о видах, которые взойдут на борт, стоит напомнить, что ни в месопотамской легенде, ни в последующей библейской истории насекомых среди них не было. Ник, разумеется, не собирается повторить эту ошибку. Между тем, пока Ник сколачивал один ковчег, наши ежедневные коллективные действия стремительно создавали другой.

Нередко утверждают, что наш современный образ жизни мешает другим видам обустраиваться в новых нишах, необходимых им для того, чтобы пережить изменения климата, поскольку мы раздробили мир на части и уничтожили коридоры, по которым перемещались виды. Однако это не совсем так. Правда в том, что наши повседневные действия не только уничтожают старые коридоры, но и создают новые, – то есть ковчег получается у нас как бы сам собой, невольно. Пока биологи-консервационисты трудились над тем, чтобы соединять леса с лесами, луга с лугами, а пустыни с пустынями, все остальные соединяли города с городами. Лично для меня это стало очевидным во время работы над проектом «Шарланта»: в ходе нее мы попытались определить маршруты, по которым предстоит переселяться видам юго-востока Соединенных Штатов.

Лично я включился в это начинание не без влияния Ника. Наши кабинеты в те времена разделяла лишь двойная дверь. Когда мой коллега смеялся и говорил громче обычного, мне было слышно его сквозь тонкие стены. Как следствие, слово «коридор» не оставляло меня ни на один день. Ник занимался коридорами, его студенты работали над коридорами, а в коридоре у кабинетов мы обсуждали всё те же коридоры. Какими бы ни были истоки проекта «Шарланта», цели его заключались в том, чтобы рассчитать, как будут расти города завтрашнего дня, а затем определить, где могут сохраниться коридоры естественной среды. Возглавлял работу Адам Терандо, чей кабинет располагался в соседнем холле (опять-таки коридоре) от наших с Ником кабинетов. Кертис Бельеа, занимавший соседний с Адамом кабинет, рисовал карты. Джен Костанца помогала с изучением диких сред. Мои коллеги Хайме Колласо и Алекса Маккерроу, а также я сам были на подхвате.

Когда требуется предсказать, как под влиянием действий человека будут меняться урбанизация, климат или что-то другое, принято рассматривать различные сценарии. «А что, если, – вопрошает ученый, – представить себе сценарий, в котором люди поступают так, этак или иначе?» Разработав ряд сценариев типа «что, если», ученые переходят к прогнозированию последствий каждого из них: для дикой природы, городов или климата.

В нашем исследовании вопрос звучал так: «Что, если люди продолжат вести себя так же, как и раньше?» Это был сценарий business-as-usual – взгляд в будущее, не требующий особого воображения, но, по-видимому, самый вероятностный. Наша модель должна была показать, что произойдет в том случае, если представления людей о том, где надо строить дома, не изменятся, если человеческие предпочтения сред обитания (леса versus луга, горы versus долины) останутся прежними, а новые дороги продолжат соединять разрастающиеся районы согласно проверенным временем принципам. Исходя из нашей модели, получалось, что города Шарлотт и Атланта увеличатся в размерах примерно на 139 % и сольются друг с другом и соседними городами, образуя единый мегагород Шарланта, простирающийся от Джорджии до Вирджинии{43}43
  Terando, Adam J., Jennifer Costanza, Curtis Belyea, Robert R. Dunn, Alexa McKerrow, and Jaime A. Collazo, «The Southern Megalopolis: Using the Past to Predict the Future of Urban Sprawl in the Southeast US,» PLOS ONE 9, no. 7 (2014): e102261.


[Закрыть].

Согласно прогнозам, подобный рост окажет многостороннее воздействие на связанность обитаемых сред между собой, а следовательно, и на остатки коридоров для диких видов. Леса и луга всех типов окажутся в еще большей изоляции друг от друга. В каждом типе сред обитания останется меньше хороших, длинных коридоров. На заболоченных местностях все это скажется меньше – в частности, из-за того, что нынешние градостроительные нормативы препятствуют их застройке, и в модели это учитывалось. Получившаяся комплексная картина свидетельствовала о том, что если города продолжат расти в том же темпе, то в будущем биологическим видам станет намного труднее прокладывать себе дороги сквозь леса и луга. Действительно, по сравнению с 2014 годом, когда мы построили свою модель, именно так и оказалось. Есть, однако, и хорошая новость: за прошедшее время люди приложили немало усилий к обособлению и охране земель, необходимых для того, чтобы ландшафт оставался целостным, а виды могли попадать туда, куда им нужно. Вместе с тем чем пристальнее мы всматриваемся в карты Кертиса Бельеа, тем тревожнее становится.

Рис. 3.1. Слева: урбанизация на юго-востоке Соединенных Штатов по состоянию на 2009 год (серый) и по прогнозам на 2060 год (черный). Справа: увеличенное изображение будущего города Шарланта, ползущего по юго-востоку США, подобно гигантской антропогенной гусенице.

Карта: Кертис Бельеа

Адам, Кертис, Дженнифер, Алекса, Хайме и я смотрели на карты, составленные Кертисом, и видели очаги естественной жизни. Области, не относящиеся к натуральным, были в наших глазах лишь пресловутыми «белыми пятнами», пространством, обрамлявшим и прерывавшим те среды, на которых мы сосредоточили все внимание. Вероятно, так поступило бы большинство экологов: в нашей научной сфере подобная предвзятость освящена временем. Экологи моего возраста и постарше обучены фокусироваться лишь на дикой природе. Как объясняла историк науки Шэрон Кингсленд, это происходит, в частности, потому, что основоположники экологии вполне сознательно избрали для себя предметом изучения именно дикую природу{44}44
  Kingsland, Sharon E., «Urban Ecological Science in America,» in Science for the Sustainable City: Empirical Insights from the Baltimore School of Urban Ecology, ed. Steward T. A. Pickett, Mary L. Cadenasso, J. Morgan Grove, Elena G. Irwin, Emma J. Rosi, and Christopher M. Swan (Yale University Press, 2019), 24.


[Закрыть]. Они предпочли устраниться от беспорядочных экологических будней городов и деревень, хаоса и сумятицы того мира, который вращается вокруг человека. Но дело не только в этом. Такая фокусировка имеет отношение к персональным пристрастиям людей, которые выбрали для себя профессию эколога. В детстве многие из нашего круга, подобно Эдварду Уилсону, ловили змей и бродили по болотам. Для большинства из нас быть вдали от людей – это счастье. И дело не в том, что мы мизантропы (хотя и это тоже немного присутствует), но в том, что мы испытываем нежность к высоким деревьям, узким тропкам и встречающимся на них животным. Когда эколог выходит на пенсию, он не отправляется в круиз. Он переселяется в небольшую хижину, где продолжает заниматься исследованиями, а заодно находит себе какое-нибудь хобби – типа разведения лонгхорнов, рисования карт забытых мест, художественного выпиливания цепной пилой или собирания крупнейшей в мире коллекции редких разновидностей гранатовых деревьев (это все примеры из жизни моих друзей-пенсионеров). У этой натуралистической пристрастности есть как преимущества, так и недостатки. Одна из издержек состоит в том, что экологи иногда могут упускать очевидное и не заметить за деревьями города. В главе 2 мы уже видели, что именно так и получилось с островами и естественными средами, подобными островам. Глядя на карты, составленные Бельеа, мы с коллегами понимали, что нечто подобное происходит и когда мы начинаем размышлять, как биологические виды отреагируют на изменение климата. Ведь мы в значительной мере уже определили для себя, какие виды сумеют переселиться в ответ на климатические сдвиги. Наши действия по схеме business-as-usual произвели такой ковчег, который, скорее всего, перенесет из одного места в другое, из «до» в «после», вполне конкретный набор видов. Этот ковчег – Шарланта.

Природу этого ковчега можно осознать, всмотревшись в иллюстрацию 3.1. Справа изображена Шарланта, мегагород, который соединит существующие города, словно узелки на нитке. На северной оконечности он практически соединяется с уже сложившимся мегагородом – урбанистическим пространством, простирающимся от Вашингтона, округ Колумбия, до Нью-Йорка и почти, хотя пока еще не полностью, до Бостона. Вот то, что мы упустили. Да, мы уже создали коридор, идеальный и огромный, – но не для редких бабочек, ягуаров или растений. Это коридор для городских видов, для тех, кто способен перемещаться вдоль дорог и жить среди зданий, – видов, которые обитают не в зеленых, а в серых пространствах. Таким образом, воспользоваться этим коридором и обрести новый дом удастся лишь тем видам, которые преуспевают в городах, хорошо летают, быстро ходят или предпочитают перемещаться не в кишках медведя гризли и не на лапках жука-падальщика, а с помощью людей: на наших телах, телах наших домашних животных, на наших машинах или даже в наших товарах.

Согласно наиболее древним легендам, после завершения потопа с ковчега взлетает птица – обычно это голубь, – которая не возвращается обратно: она находит сушу, поднявшуюся из воды. Отсутствующий голубь олицетворяет время, наступающее после потопа. Голуби также несут послание о нашем будущем – благодаря исследованиям Элизабет Карлен, аспирантки Фордемского университета, и ее научного руководителя, Джейсона Мунши-Саута. Североамериканские сизые голуби прекрасно чувствуют себя в городах, а в лесах и на лугах им живется намного хуже. На востоке Северной Америки города, где они обитают, в основном соединены урбанистическим коридором, протянувшимся от Вашингтона до Нью-Йорка. Но между Нью-Йорком и Бостоном этот коридор прерывается. Не так давно Карлен исследовала генетику голубей, которые обосновались в североамериканских городах. Она обнаружила свидетельства того, что голуби от Вашингтона до Нью-Йорка скрещиваются настолько свободно, что между голубями из столицы и голубями с Бродвея нет различий. Они распространяются легко и быстро. Но голуби из коридора Вашингтон – Нью-Йорк генетически слегка отличаются от бостонских голубей, потому что пока им не хватает полноценного коридора{45}45
  Carlen, Elizabeth, and Jason Munshi-South, «Widespread Genetic Connectivity of Feral Pigeons Across the Northeastern Megacity,» Evolutionary Applications 14, no. 1 (2020): 150–162.


[Закрыть].

На примере бостонских голубей мы видим, каким образом города позволяют организмам перемещаться и эволюционировать в новые виды. Соединяя наши знания об островной биогеографии и коридорах, можно предсказать, что города, прочно связанные друг с другом в мегаагломерациях, в будущем позволят видам переселяться с юга на север (в Северном полушарии). Но при этом следует ожидать, что виды одного мегагорода обособятся от видов других мегагородов. То, до какой степени история каждого вида окажется историей его распространения, диверсификации или вымирания, будет определяться размером популяции, легкостью ее перемещений и прежде всего ее прибытием в конкретные среды обитания.

Наши городские коридоры прекрасно приспособлены к тому, чтобы обеспечить выживание видов, которые предпочитают городскую среду и беспроблемно распространяются. Именно для них мы невольно построили ковчег. Но не только для них. Также мы соединили среды своих домов и даже собственных тел. Мы создали коридоры, по которым клопы всего мира могут переселяться в предпочитаемый ими климат, на север или на юг. У рыжих тараканов климатическая ниша довольно узка: так, в Китае они способны жить только в помещениях, где есть отопление и кондиционер. В недавнем исследовании утверждается, что в последние полвека эти тараканы распространялись в Китае по коридорам, обеспечиваемым поездами с системой климат-контроля{46}46
  Tang, Qian, Hong Jiang, Yangsheng Li, Thomas Bourguignon, and Theodore Alfred Evans, «Population Structure of the German Cockroach, Blattella germanica, Shows Two Expansions Across China,» Biological Invasions 18, no. 8 (2016): 2391–2402.


[Закрыть]. Сизые голуби, клопы, тараканы – мы не только соединили эти виды и их среды обитания, но и упрочили их связанность на будущее. Мы вкладываемся в инфраструктуру, обеспечивающую их выживание.

Все это может оказаться правдой – в зависимости от того, когда вы прочитаете эти строки. В конце концов, в настоящее время многократно подтвержден тот факт, что мы смыкаем области Земли не только по суше, но также по воздуху и по воде. Глобально наши прибрежные города соединяются невероятным количеством судов и судоходных путей. Их соединяет еще большее число авиамаршрутов. Транспортная система связала страны мира между собой. И в процессе всех этих свершений мы создали еще один особенный коридор: он предназначен для узкого круга видов – для тех, кто способен передвигаться на человеческом теле или внутри его. Коронавирус, вызывающий COVID-19, перемещался именно по этому коридору, и его пути повторяли передвижения человеческих тел – отсюда туда и оттуда обратно. Эта взаимная связанность имеет большие последствия, поскольку, как будет рассказано в главе 4, одной из причин глобального успеха человечества всегда была наша способность избегать видов, которые любят жить с нами за наш счет{47}47
  Спасибо Адаму Терандо, Джорджу Хессу, Нейту Сандерсу, Нику Хаддаду, Джен Костанца, Джейсону Мунши-Сауту, Дагу Ливи, Хизер Кейтон и Кертису Бельеа, которые прочли эту главу до ее публикации и дали ценные комментарии.


[Закрыть].