Текст книги "Другие. Дэниел"

– Добрый день, мистер Блум, – без малейшего акцента проговорил Франсуа. – Примите мои искренние соболезнования.

Олли поднял голову. У него были красные глаза, который он поспешно прикрыл чёрными очками. Франсуа протянул ему очередную карточку.

– Если вам понадобится помощь, я к вашим услугам.

– Вы – адвокат Адель? – с подозрением спросил Олли.

– Я – родственник Джона Говарда и так же, как он, помогаю жителям этого города. Это телефон моего благотворительного фонда.

Отец хмуро уставился на карточку. К нам подошёл спутник Франсуа. Я не обратил внимания на их сходство, но теперь догадался, что это его дед.

– Я догоню, – сказал он Франсуа.

– Bonne chance.

Франсуа отошёл и подставил плечи своему телохранителю. Тот набросил на них ненужный шарф.

– Я не справился с заданием, Жак? – не оборачиваясь, спросил Франсуа.

– Боюсь, что нет. Вы его напугали.

– Я был честен и прям, как просил об этом мой друг. Что касается страха, он не повредит – у юного месье знакомые аппетиты, – Франсуа довольно ухмыльнулся. – Снимаю шляпу перед Джун: она нашла остроумный способ их нейтрализовать.

– Вы заключили с ней пари? – строго спросил Жак.

– Нет. Я знал, что ты этого не одобришь.

Жак удовлетворённо поправил шарф и, поклонившись, пропустил Франсуа вперёд. Я поймал себя на мысли, что за последние дни со мной произошло чересчур много событий. Не по-Литтонски странных и сменяющих друг друга, как в заказанном мной калейдоскопе.

– Это вы её убили?! – раздался за спиной вопль Олли.

Он схватил старика за куртку, собираясь вытрясти из него остатки жизни. Перед моими глазами возникла Кристин Гаррисон, передающая меня другой семье. Я бросился к драчунам, но старик обошёлся без моей помощи.

– Я продлил её жизнь, – ответил он, с лёгкостью высвобождаясь из лап Олли. – Если бы не наше вмешательство, здесь были бы другие даты.

Я опустил глаза и обнаружил, что на земле, в изголовье цветов, лежит временная табличка с надписью: «Элен Натали Блум. Февраль 10 1956 – Июль 11 1991.» Я перевёл взгляд на старика и почувствовал, что сам хочу его прикончить.

– Но если ваше лечение ей помогало, почему она умерла? – прогремел Олли. – Почему?!

– Признаюсь, я сам не понимаю, – виновато ответил старик. – Для этого не было никаких предпосылок – последняя терапия прошла очень успешно. Звонок Элен стал для меня полной неожиданностью.

– Результат вашей терапии на лицо: мои дети потеряли мать.

– Мне очень жаль. Но поверьте, это произошло не по моей вине. Все варианты развития событий заканчивались одинаково. Наши специалисты тщательно их изучили.

– Не пудрите мне мозги! – взревел отец. – Я хочу получить историю её болезни и проконсультироваться со специалистами. А потом – подать на вас в суд!

– Это ваше право, – кротко согласился старик. – Только боюсь, вас объявят лжецом. Или сумасшедшим.

– Это меня не волнует, – Олли зловеще оскалился. – Заодно, мы разберёмся, почему она столько лет скрывала от меня правду. Это ведь вы её заставили?

– Нет. Каждый раз, когда она посещала нашу клинику, я настоятельно советовал всё вам рассказать.

– Почему же она этого не сделала?

– Думаю, не хотела вас расстраивать.

– Допустим. Но если сердце было настолько плохим, почему ей не сделали пересадку? Почему вы не поставили её в донорскую очередь? Я бы нашёл деньги, сделал всё… – недоговорив, отец сжал челюсти и скрипнул зубами.

– Видите ли, когда Элен требовалась эта операция, её только начали делать и результаты, большей частью, были плачевны, – объяснил старик. – А потом… Произошли определённые изменения и обычное сердце ей уже не подходило.

– Если бы я знал, я бы отдал ей своё!

Я с изумлением посмотрел на отца. Мне и в голову не приходило, что он любил маму. Причём так сильно, что был готов отдать ей свою жизнь. Я с сомнением посмотрел на табличку. Элен Натали мужа не любила. Настолько, что даже не оставила ему прощальную кассету.

– Ваше сердце вряд ли бы подошло, – успокоил его старик. – Разве что, сердце вашего сына.

Взгляд Олли метнулся ко мне. Я съёжился и машинально прикрыл грудь руками.

– Дэниел, иди вперёд, – рявкнул он.

Я испуганно юркнул за деревья. Олли со стариком двинулись параллельным курсом. Постепенно тональность их разговора снизилась и перетекла в более мирное русло.

– …мы позаботились о том, чтобы результаты вскрытия появились без самой процедуры, – поведал голос старика. – Элен не заслуживала, чтобы её препарировали.

– Но как? Я был уверен, что…

– Мы бы этого не допустили. Вашим делом занимался один из лучших специалистов, чьи возможности многократно превышают наши. К сожалению, даже её дар не смог помочь Элен, – старик помолчал и грустно добавил: Моя методика всё ещё не совершенна. Я работал над ней много лет, но время летит быстро, а открытия происходят медленно. Даже при неограниченном финансировании. Но есть и хорошая новость, – старик оживился. – Сейчас вам наша помощь не требуется, но в будущем…

– Нет, – перебил его Олли. – Я вряд ли ей воспользуюсь.

– Вас пугают побочные эффекты? Мы уже свели их к минимуму, – радостно заверил старик.

– Значит, вот что это было, – протянул отец. – Элен говорила, что это врождённое.

– Вы не видели других пациентов. В сравнении с ними, замеченные вами отклонения, были сущими пустяками. Не влияющим на качество жизни.

– В некотором роде, они даже её улучшали, – Олли кисло улыбнулся.

– Всё наладится, мистер Блум. Элен прожила хорошую жизнь и была счастлива. Она часто мне об этом говорила, – старик похлопал отца по плечу. – Я пришлю вам все необходимые документы.

– Не надо. Думаю, вы сделали всё, что могли.

У меня возникло устойчивое ощущение, что последнюю фразу отца я уже где-то слышал. У выхода с кладбища память показала мне Фишвильский пляж и белобрысого вонючку. Он посмотрел на маму и сказал то же самое… Меня осенила фантастическая догадка: вонючка каким-то образом узнал, что она скоро улетит. И не подумал нас предупредить! Я повернулся к Олли с намерением всё ему рассказать, но в последнюю секунду придержал язык. Сначала надо было обсудить свои подозрения с Бекки и вместе решить, что дальше делать.

– Поехали домой, – поторопил я Олли.

– Не буду вас задерживать, – старик протянул мне руку. – Береги себя, Дэниел.

Его рука была сухой и крепкой, а глаза – непритворно добрыми. Он развернулся и с удивительной для его возраста прытью, припустил к дороге. Навстречу ему, из-за деревьев, выехал чёрный лимузин. До этого я видел его только по телевизору и от восторга открыл рот. Следом за лимузином следовала машина поменьше. У неё был надутый, высокомерный вид, намекающий на высокую стоимость.

– «Павлины» неплохо устроились, – процедил отец. – И от щедрот бросают нам объедки.

Он демонстративно разорвал карточку Франсуа и бросил обрывки в урну. Освободив руки, отец потащил меня к нашему убогому «Шевроле». Лимузин насмешливо фыркнул и, прихватив старика, укатил прочь. Сопровождавшая его машина решила задержаться. Она повернулась и её надменные глаза-фары уставились прямо на нас.

– Что это за марка? – спросил я.

– «Бентли». Стоит чёртову кучу денег, – Олли окинул автомобиль ненавидящим взглядом. – Я бы сам мог в нём сидеть, если бы не женился на твоей матери.

– При чём тут мама?

– При том, что, женившись, я начал жить не своей, а её жизнью. Это продолжалось долбанных четырнадцать лет. Моих лучших лет! – отец обвиняющим жестом указал на кладбище. – А теперь она ушла. И оставила меня в этом дерьме.

– Мы можем переехать, – предложил я. – Хотя бы в Беллинг.

– Не можем, – Олли тяжело вздохнул. – Отсюда не сбежишь – все, кто пытался это сделать, обязательно возвращаются. Через десять, двадцать, даже тридцать лет. Побегают на воле и обратно в клетку.

Отец нёс странную чушь и был непривычно разговорчив. У меня возникло нехорошее подозрение, что он спятил.

– Я тебе больше скажу, – продолжил бредить он. – Нашего города нет. Он не указан на картах, не упоминается в путеводителях и если не знаешь дорогу, то проедешь мимо и не заметишь.

– Ну и что?

– Мы заложники «Павлинов», сын. Здесь их логово, поэтому Литтон безопасен, как сейф. Комар не пролетит без того, чтобы его не заметили и не прихлопнули.

– Я не понимаю, о чём ты, – промямлил я

– Всё о том же дерьме, Дэниел. Я не хотел, чтобы ты в него вляпался, но… У нас всё решала Элен. Когда придёт время, можешь её поблагодарить, – ядовито закончил отец.

Я оглянулся, в поисках неотложной психиатрической помощи. На меня в упор смотрел «Бентли». Я всей кожей ощутил тяжёлый взгляд сидящего в нём пассажира.

– Я хочу домой, – хныкнул я.

Отец молча распахнул дверь машины. Я запрыгнул в салон и пристегнулся. «Бентли» мрачно закряхтел мотором. Он нерешительно топтался на месте и медлил, словно на что-то надеясь. Олли не обманул его ожиданий. Проезжая мимо, он высунул из окна руку и показал «Бентли» средний палец.

Глава 8

За время нашего отсутствия, дом Блумов бесповоротно оплела тоска. Она клочьями свисала с крыши и распространяла горький, удушливый запах. Надышавшийся им Гевин голодно сосал лапу и обливался слезами. Увидев любимого брата, он воспрял духом.

– Урод, – прошипел Гевин. – Это ты во всём виноват.

Я ловко отпрыгнул и пинок его необъятной ноги угодил в пустоту. Брат не растерялся и пустил в ход руки. Они больно сжали моё горло. Я уже приготовился к встрече с мамой, но Олли снова нам помешал. Его подоспевшая рука ухватила ухо Гевина и безжалостно его скрутила. Брат взвыл, заливаясь соплями. Отец поволок его жирное тело под лестницу и швырнул его в открытую дверь выделенной Гевину комнаты.

– Если ты не усвоил новые правила, я буду объяснять их столько раз, сколько потребуется, – с каменным спокойствием предупредил он.

Гевин ответил невнятным бульканьем. Олли вернулся в гостиную и остановился передо мной.

– Мужчина должен быть сильным и уметь за себя постоять – это первое. Также, он должен научиться самостоятельно решать свои проблемы, какими бы трудными они ни были. Это второе.

Отец взял телефонную трубку и заказал доставку пиццы. Затем он вытащил из кармана купюру и бросил её мне.

– Расплатись и поешь. Это три.

Олли проследовал на кухню, откуда вышел в компании новой бутылки. Он угостился её содержимым прямо из бутылочного горла. Утолив жажду, отец вытер рот рукавом свитера и оглушительно отрыгнул. При маме он никогда себя так не вёл и не пил ничего, крепче пива.

– Когда вернётся Бекки? – осторожно спросил я.

– Не знаю, – Олли ехидно улыбнулся. – У них с бабушкой нашлось много общего и они полюбили друг друга с первого взгляда.

Обнимая бутылку, он ушился наверх. Я вышел на крыльцо и сел на ступеньки. В груди зашевелилась боль. Она стискивала сердце и не давала лёгким дышать. Я приоткрыл рот, втягивая струю лесного воздуха. Его вкус и запах были сродни целебному эликсиру, обладающему способностью обезболивать раны. Я вернулся в дом и пнул дверь Гевиновской комнаты. Брат был занят. Орудуя кухонным ножом, он с остервенением кромсал куклу Бекки. Я бросил в него скомканную купюру.

– Сейчас принесут пиццу. Заплати и, когда будешь жрать, подавись.

Гевин не рискнул меня бить и я покинул дом неповреждённым. Выскочив на улицу, я избавился от обматывающей ногу повязки и устремился к лесу. До него было рукой подать и густорастущие, городские деревья помогли мне добраться до него незамеченным. Я ворвался в пахнущую свежестью зелень и обнял ближайшее дерево. Мягкий мох дружески пощекотал мне щёку. Ветви приветливо зашумели и махнули мне листьями.

«Мы тебя ждали», – прошелестели они.

Я благодарно погладил ствол. Лес был лучшим местом в нашем городе. Мы с Бекки ежедневно наносили ему визиты и неохотно возвращались в цивилизованную жизнь. Облюбованная нами поляна пряталась в лесной чаще. Я ещё не ходил туда в одиночку, но запретить мне это провернуть было некому.

– Я ненадолго, – пообещал я небу. – Сделаю «Радугу» и вернусь.

Я побежал по тропинке, вьющейся среди деревьев. У сухого бука она сворачивала налево, указывая, куда двигаться дальше. Мы с Бекки не попались на её уловку. Совместными усилиями тандем Блум продрался сквозь кустарник и, преодолев сопротивление деревьев, оказался на красивой, уединённой лужайке. Мама назвала её «Пристанище Радуги». Она же придумала «Собрание Радуги». Во время него, мы стояли посреди поляны и, держась за руки, долго молчали. Время от времени, те же действия мы проделывали на берегу океана в Фишвиле. Мама говорила, что это помогает очищать нашу планету от грязи. Я в это не верил, но сегодня, чувствовал себя обязанным соблюсти очистительную программу.

Проникший на поляну чужак спутал мои планы. Им оказался неряшливый старик с кладбища. Он стоял у нашего дерева, гладил ствол и пускал нюни.

– Что вы здесь делаете? – сердито рявкнул я.

– Вот те раз! – старик выпучил на меня глаза. – Скорее, это я должен задать тебе такой вопрос.

– Это наше место. Моё и Бекки!

– У этого места много хозяев, – старик поманил меня пальцем. – Иди-ка сюда.

Я подошёл к дереву и задрал голову. Вверху, на коре, было вырезано странное буквосочетание: «Г&С = Г²».

– Мы с Сарой побывали здесь раньше вас, – пояснил старик. – А ушли порознь. До того, как она умерла, я даже не подозревал, как сильно её люблю.

Он вынул из кармана грязную тряпку, вытер ей глаза и звучно в неё высморкался. Пошмыгав носом, старик запихнул платок обратно и представился:

– Генри Говард.

– Вы – наш бывший мэр? – изумился я, глядя на его чумазый свитер.

– Было дело, – подтвердил Генри. – Когда я всё потерял, пришлось податься в управляющие. А ты, чьих будешь?

– Я – Дэниел. Блум.

Старик подслеповато прищурился, разглядывая моё лицо.

– Так это ты был на кладбище, – протянул он. – Ничего не скажешь – похож.

– На кого?

– На Эсмонда. Прям одна морда. И взглядец ещё тот.

Генри расхохотался, потряхивая выступающим пузом. Я терпеть не мог разговоров о придурочном Эсмонде и намёк на наше сходство изрядно меня разозлил.

– Вы ошибаетесь. Я не псих.

– Так и Эсм им не был, что бы про него не болтали, – Генри наклонился и конспиративным шёпотом добавил: Он был волшебником, как мой отец.

Я не любил, когда ко мне относились, как к мелкому несмышлёнышу, но старая версия о заколдованном Литтоне, заставила меня повременить с хамством.

– Мистер Говард был магом? – жадно спросил я. – Его поэтому заточили в заговорённом склепе?

– Всё проще, сынок: эти надменные сычи даже после смерти желают жить в замке. Вот и отца туда запихнули. Наплевав на то, что он просил развеять его прах в здешнем лесу, – на бесцветные глаза Генри снова навернулись слёзы. – Я по нему скучаю. И по матери, хотя уже не помню её лица. Много лет прошло… Только Франсуа всё так же свеж и молод. Как тот парень, что продал душу дьяволу – Генри сплюнул и наставил на меня указательный палец. – Вот, что я тебе скажу, приятель: если король лично припёрся на тебя взглянуть, значит, волшебной участи не миновать.

Мне стало грустно. Я понял, что нарвался на очередного сумасшедшего, которыми сегодня изобиловал наш городишко.

– Вы ещё долго здесь будете?

– Я вообще-то не тороплюсь, – Генри указал на валяющийся у дерева рюкзак. – Хочешь перекусить?

– Нет.

Старик пожал плечами и достал из рюкзака пластиковую коробку. Мой желудок нервно встрепенулся. Ещё до того, как Генри снял крышку, я учуял, что под ней прячется мясо. Большие, сочные куски с кровью.

– Не передумал? – подмигнул мне коварный старик.

Я заглянул в коробку и мысленно заскулил. Мясо было моей слабостью. Я обожал его полусырой, окровавленный вкус и во взрослом будущем, намеревался питаться только им.

– Мама не разрешала ничего брать у чужих, – борясь с собой, промычал я.

– Так я же свой, разве не учуял? Понюхай.

Меня удивила осведомлённость Генри о моей привычке всех обнюхивать. Насупившись, я шагнул к нему и подёргал носом. От старика пахло немытым телом, но сквозь вонь пробивалось что-то странно знакомое. Рука, решив, что запах заслуживает доверия, потянулась к мясу.

– Если вы меня отравите, за вами придёт шериф, – пробубнил я с набитым ртом. – Они с отцом – лучшие друзья.

– Ко мне так давно никто не заглядывал, что я был бы ему чертовски рад. Но, само собой, не по такому поводу.

Генри извлёк из рюкзака завёрнутую в бумагу тарелку, вилку с ножом и салфетку. Пыхтя, он уселся на поросший мхом пень, положил мясо на тарелку и отрезал от него маленький кусочек.

– Никогда не забывай о манерах, – наставительно сказал старик.

Я кивнул, продолжая с аппетитом есть руками. Мясо было идеальным – почти сырым и очень вкусным. У мамы, как я ей ни объяснял, никогда так не получалось.

– Стряпать меня научил отец, – поведал Генри. – Он говорил, что в любом другом виде, мясо несъедобно.

– Я с ним согласен.

– Ещё бы.

Старик весело фыркнул и продолжил упражняться с ножом. Я ел быстрее и мигом опустошил крошечный бокс. Генри не обидела моя наглость. Он отложил тарелку, промокнул рот салфеткой и философски заключил:

– Мне всё равно много нельзя – врач все уши прозудел про холестерин. Да и сына тревожить не хочу. Мой Клифф сейчас очень занят, – щёки Генри важно надулись. – Он скоро станет Нобелевским лауреатом. Знаешь, что это такое?

– Нет.

– Премия за большие открытия. Когда он её получит, весь мир будет о нём говорить. О моём сыне!

Мне была непонятна прозвучавшая в его голосе гордость. Я был категорически против того, чтобы мир перемывал мне кости и судачил о моей семье. Тщеславная рука Генри нырнула во внутренний карман куртки.

– И внучок у меня удался на славу, – сообщил он, вытягивая на свет замусоленную фотографию. – Похож на всех, кроме меня.

На фото был запечатлён мальчишка моего возраста. Он счастливо улыбался, обнимая велосипедный шлем. Моё тело ощетинилось гневом. Этот гладкорожий пупс не знал горя. Его живые родители души в нём не чаяли и, от избытка денег, забрасывали сынка дорогими велосипедами.

– Это сходство меня и беспокоит, – вмешался в мои мысли Генри. – Боюсь, что Пола тоже не миновало волшебство.

– Такое же, как меня? – со злостью спросил я.

– Вот именно. Но коли так, будете друзьями, как отец с Эсмом.

– Разве они дружили?

– В своё время были не разлей вода. Вместе по лесам бегали.

Генри слез с пенька и принялся запихивать в рюкзак посуду. Переварив его слова, я сделал вывод: Джон Говард был таким же тронутым как Эсмонд. И все его родственники страдают той же болезнью.

– Отец всю жизнь корил себя за Уну, – пробормотал Генри. – Он накануне ушёл на охоту, а когда вернулся, всё уж было кончено, – старик довольно прищёлкнул языком. – «Фишей» тогда знатно проредили. Океан неделю был розовый.

– «Фишей»? – насторожился я. – Тех, что из Фишвиля?

– Ты о них уже слышал?

– Я их видел.

Я не собирался ничего ему рассказывать, но слова сами полезли у меня изо рта. Генри оказался благодарным слушателем. Под конец рассказа я уже сидел у него на коленях и мы оба хлюпали носами.

– Этот гад всё знал, понимаете? – скулил я. – И ничего нам не сказал.

– Понятное дело, «Фиши» обожают подлянки. Посмотрят на человека, всё о нём узнают и рот «на замок» – ждут, чем дело кончится.

– Как они это делают?

– Не знаю, – Генри пожал плечами. – Они ведь другие.

– Какие другие?

Старик заколебался. Я был полон решимости докопаться до правды, поэтому слез с его колен и стал в позу полицейского.

– Кто они? – строго повторил я вопрос.

– Ну, типа русалок, что ли. Наполовину рыбы, но ядовитые, как змеи. Потому, если ещё раз их встретишь – уноси ноги. И Бекку свою спрячь – ей они особенно интересуются, – старик ухмыльнулся. – С бабами у них напряг – некому головастиков плодить. Из-за этого весь сыр-бор.

Насмешки Говардовской семейки перешли все границы. В книге «Морские истории» было полно русалочьих картинок. На них были изображены красивые девушки с льняными волосами и аппетитной грудью. У каждой из них, вместо ног, рос чешуйчатый хвост. Уродливые, бесхвостые «Фиши» ничем на них не походили и слова старика были нелепой, возмутительной ложью.

– Напугал тебя, да? – отреагировал Генри на моё сердитое сопение. – Не переживай, наши ребята вас в обиду не дадут. Да и с рыбной стороны за порядком следят. Теперь не забалуешь.

– Мне пора домой, – процедил я.

– Я тебя провожу. Понимаю, что в лесу ты, как дома, но бегать тут одному ещё рановато. Да и закон тебе этого не позволяет, – занудно проскрипел старик. – Буду ждать тебя у сухого бука.

Он потащился к скрытой деревьями лазейке и исчез в зелени. На сытый желудок у меня пропало желание призывать «Радугу». Я порылся в кустах и достал оттуда игрушечную лопату. Добраться до нашего будущего было делом одной минуты. Его идея и дизайн принадлежали сентиментальной Бекки. На вырезанном ей фрагменте рождественской фотографии красовались две улыбающиеся физиономии. Сестра прилепила их к открыточному сердцу и корявым почерком написала: «Дэн и Бекки вмести навсида». Затем она потребовала от меня раздобыть стекло, которым запечатала наш обет. Мы поклялись никогда его не нарушать и вместе зарыли под деревом. Придуманный Бекки ритуал показался мне смешным и сопливым и только сейчас я осознал его значение и истинный смысл.

– Ты – это всё, что у меня осталось, – прошептал я стеклу. – Возвращайся поскорей.

За время моего отсутствия у безумного Генри случилось просветление. Он перестал бредить русалками и по дороге домой хвастался своим сыном. По его словам, это был настоящий супермен – умный, красивый, и готовый в любой момент прийти на помощь. У выхода из леса мне надоели его басни и я резонно спросил:

– Если он такой хороший, почему оставил вас здесь одного?

– А куда он должен был меня деть? – Генри нахмурился. – Отправить в уютный дом престарелых?

– Для начала, перевезти поближе к своему дому, – предположил я. – А так получается, что он вас бросил.

Генри не понравилась моя правда. Он сунул руки в карманы и возмущенно засопел. В обиженном молчании мы дошли до моего дома.

– До свиданья, – вежливо попрощался я. – Спасибо за…

– Я сам захотел здесь остаться, усёк? – перебил меня Генри. – Почему – тебе не понять.

– Ладно.

Мой ответ настроил старика на миролюбивый лад. Генри порылся в кармане и по обычаю своей семьи протянул мне замусоленную карточку.

– Вот тебе мой телефон, на случай если понадобится компания для прогулок. Или вкусный обед.

– Вы подрабатываете няней?

– Только, если встречаю будущего волшебника.

Генри поправил рюкзак и, шаркая ногами, побрёл к булочной Эла. Я посмотрел на его горбящуюся спину и покрутил пальцем у виска.