Текст книги "Путь кинжалов"

Пытаясь успокоить мастера Гилла, Перрин отвел его к большому дубу, шагах в ста от красно-белой палатки. Почти вся листва с дерева облетела, оставшиеся листья побурели, но толстые раскидистые сучья давали подобие тени, а могучие узловатые корни выпирали над землей, точно скамьи. Одну из развилок толстого корня Перрин облюбовал давно, еще когда разбивали лагерь, – ведь ему пришлось сидеть и бить баклуши. Едва он порывался сделать что-то полезное, тут же находилось с десяток рук, оставлявших его без работы.

Но Базел Гилл не успокаивался, сколько бы Перрин ни расспрашивал о «Благословении королевы», гостинице в Кэймлине, которой владел Гилл, сколько бы ни вспоминал, как ему там понравилось. Пожалуй, эти воспоминания и впрямь не могли утешить Гилла: ведь тогда с Перрином была Айз Седай; а разговоры о Темном, а поспешный уход среди ночи… Гилл ерзал, мял в руках узелок, прижимая его к груди, засовывал под мышку, отвечал двумя-тремя словами, поминутно облизывая губы.

– Мастер Гилл, – наконец сказал Перрин, – хватит величать меня лордом Перрином. Никакой я не лорд. Объяснить все сложновато, но я-то не лорд, и вам это известно.

– Да, конечно, – ответил толстяк, наконец-то усевшись спокойно. Ему будто не хотелось ни на миг выпустить из рук пожитки, но он все же положил узелок наземь и очень медленно распрямился. – Как скажете, лорд Перрин. А-а-а, Ранд… Лорд Дракон… он в самом деле хочет, чтобы леди Илэйн заняла трон? В ваших словах я не сомневаюсь, конечно, но… – торопливо прибавил он. Сорвав шляпу, Гилл вновь принялся утирать лоб. Даже для своей комплекции в такую жару он, кажется, потел раза в два обильнее. – Уверен, лорд Дракон поступит именно так, как вы говорите. – Он неуверенно рассмеялся. – Вы хотели поговорить со мной. И вряд ли о моей старенькой гостинице.

Перрин устало выдохнул. Он думал, самое худшее – когда перед тобой расшаркиваются и кланяются старые приятели и соседи, ан нет… Они-то иногда забывают о «лорде Перрине» и говорят что думают. И никто из них не боится.

– Вы очень далеко от дома, – мягко промолвил Перрин. Незачем быть излишне настойчивым, тем более с человеком, который поминутно вздрагивает. – Мне бы хотелось узнать, что привело вас сюда. Надеюсь, не беды и невзгоды тому причиной?

– Говори прямо, Базел Гилл, – резко сказала вышедшая из-за дуба Лини. – И без прикрас, ладно? – Кажется, отсутствовала она совсем недолго, но у нее сыскалось время умыться и причесаться, уложить седые волосы аккуратным пучком на затылке. И выбить пыль из своего шерстяного платья. Коротко присев в небрежном реверансе перед Перрином, она повернулась к Гиллу и погрозила ему узловатым пальцем. – «Три вещи досаждают человеку: ноющие зубы, натирающие ноги туфли и болтающий впустую мужчина». Так что ближе к делу и не утомляй молодого лорда ненужными подробностями. – Мгновение она буравила хозяина гостиницы предостерегающим взглядом, потом вдруг вновь присела перед Перрином в реверансе. – Ему очень нравится себя слушать, как и большинству мужчин, но теперь, милорд, он вам все расскажет, все как есть.

Мастер Гилл сердито покосился на Лини и, когда она махнула ему рукой, что-то пробормотал под нос. Перрину вроде как послышалось: «Костлявая старая…» А потом Гилл произнес:

– Что произошло… просто и без затей… – Толстяк вновь бросил на Лини косой взгляд, но она будто ничего не заметила. – Так вот, отправился я по одному делу в Лугард. Хотел вина прикупить. Но вам-то это неинтересно. Взял я с собой, конечно, Ламгвина, да и Бриане пришлось, потому как она без него и часу прожить не может. А по пути мы повстречались с госпожой Дорлайн, или, как мы ее называем, госпожой Майгдин, с Лини и Талланвором. Да и с Балвером, разумеется. На дороге возле Лугарда.

– Мы с Майгдин служили в Муранди, – нетерпеливо вмешалась Лини. – До волнений Талланвор был дружинником одного Дома, а Балвер служил секретарем. Разбойники сожгли поместье, и наша хозяйка не могла нам больше платить. Вот мы и решили, что лучше нам поискать счастья в иных краях. А вместе сподручнее – времена-то нынче беспокойные.

– Я и говорю, Лини, – пробурчал мастер Гилл, почесывая за ухом. – Виноторговец уехал из Лугарда, куда-то за город, зачем уж – не знаю, и… – Он покачал головой. – Столько всего и не упомнишь, Перрин. То есть, я хотел сказать, лорд Перрин. Простите меня. Вы же знаете, в нынешние времена повсюду беспорядки. Из одной опасности бежишь и сразу в другую попадаешь. Уезжали мы все дальше от Кэймлина, пока не очутились тут.

Перрин медленно кивнул. Похоже на правду, хотя у людей находится сотня причин, чтобы солгать или не сказать всей правды. Поморщившись, Перрин запустил пятерню в волосы. О Свет! Он стал подозрителен почище кайриэнца, и чем глубже Ранд впутывает его в свои дела, тем хуже. Ну почему именно Базел Гилл обязательно должен лгать? Камеристка благородной дамы, привыкшая к особому положению и в тяжелую годину оказавшаяся за порогом, – это объясняет поведение Майгдин. Но лишь отчасти.

Лини сложила руки на поясе, но зорко следила за Перрином, будто сокол какой, и мастер Гилл, едва замолчав, принялся нервно ерзать. И гримасу Перрина воспринял как требование продолжать рассказ. Он засмеялся, скорее нервно, чем весело.

– Я столько стран повидал со времен Айильской войны! А тогда я был куда тощее. Ладно, лишь бы подальше от Амадора. Естественно, мы бежали оттуда после того, как столицу захватили шончан. Но, по правде сказать, они немногим хуже белоплащников, так что я мог бы…

Он умолк, когда Перрин вдруг наклонился к нему и схватил за грудки:

– Шончан, мастер Гилл? Вы уверены? Или это просто слухи, навроде тех, что молва распускает об Айил или Айз Седай?

– Я их видел, – ответил Гилл, неуверенно переглядываясь с Лини. – И так они себя называют. Странно, почему вы ничего не знаете. Вести об их возвращении неслись впереди нас от самого Амадора. Эти шончан хотят, чтобы все о них знали. Чудной народ, и твари у них странные. – Его голос дрогнул. – Похожи на отродий Тени. Большие летающие твари, с кожистыми крыльями, на них верхом ездят. Есть и похожие на ящериц и с доброго коня ростом. А еще я видел трехглазых. Я видел их! Видел!

– Я верю, – сказал Перрин, разжав пальцы. – Я их тоже видел. – У Фалме, где в считаные минуты погибла тысяча белоплащников, а чтобы изгнать шончан, потребовались погибшие герои, явившиеся по зову Рога Валир. Ранд говорил, шончан вернутся, но как они успели? Так скоро? О Свет! Если они захватили Амадор, то и Тарабон тоже, и, наверное, почти целиком. Лишь глупец убивает оленя, зная, что за спиной раненый медведь. Сколько же стран шончан захватили? – Мастер Гилл, я не могу прямо сейчас отправить вас в Кэймлин, но если вы останетесь со мной ненадолго, то я позабочусь, чтобы вы оказались дома целым и невредимым.

Если с ним еще безопасно оставаться. Пророк, белоплащники, а теперь и шончан…

– По-моему, вы человек хороший, – вдруг сказала Лини. – Боюсь, мы не сказали вам всей правды, а, наверное, стоило бы.

– Лини, что ты говоришь? – воскликнул мастер Гилл, вскакивая на ноги. – Думаю, на нее жара подействовала, – обернулся он к Перрину. – Да и дорога сказывается. Знаете ведь, как со старухами бывает. Помолчи, Лини, ладно?

Лини оттолкнула руку, которой Гилл попытался закрыть ей рот:

– Но-но, Базел Гилл! Я тебе покажу «старуху»! Если можно так сказать, Майгдин бежит от Талланвора, а тот гонится за нею. Мы все гнались, вот уже четыре дня. Едва лошадей не загнали до смерти и сами не погибли. Что ж удивляться, коли она сама не знает, чего хочет! Вы, мужчины, обычно женщин с панталыку сбиваете, так что в головке женской связных мыслей не остается, а потом прикидываетесь, будто ни при чем. С вами одного держаться надо – почаще уши вам драть, вот как. Девочка собственных чувств пугается! Поженить их обоих, и чем скорее, тем лучше!

Мастер Гилл, раскрыв от изумления рот, воззрился на Лини, и Перрин не был уверен, что и у него челюсть не отвалилась.

– Не знаю, понял ли я, чего вы от меня хотите, – медленно проговорил он, и седоволосая женщина тут же принялась растолковывать:

– Не прикидывайся тупицей, я и на миг этому не поверю. У тебя мозгов побольше, чем у других. Вот у вас, мужиков, дурнее нет привычки, чем делать вид, будто у себя под носом ничегошеньки не замечаете. – И куда подевались все реверансы? Сложив худенькие руки на груди, Лини строго взирала на Перрина. – Ну, коли вольно притворяться, объясню сама. Как я слыхала, этот твой лорд Дракон что хочет, то и творит. Ваш пророк людей хватает и женит по своему усмотрению. Вот и ладно – бери Майгдин и Талланвора и пожени. Он тебе спасибо скажет, да и она тоже. Когда у нее в башке все поуляжется.

Ошеломленный, Перрин посмотрел на мастера Гилла, а тот пожал плечами и невесело усмехнулся.

– Если вы не против, – сказал Перрин старой женщине, хмуро на него глядевшей, – у меня есть дела.

И он поспешил прочь, оглянувшись один-единственный раз. Лини грозила пальцем мастеру Гиллу и ругала его, а тот вяло отбивался. Ветерок дул в другую сторону, и Перрин не слышал, о чем они говорят. По правде сказать, ему и не хотелось. Нет, они точно с ума посходили!

Берелейн взяла с собой двух горничных и обоих ловцов воров, но и у Фэйли была некая свита. Возле шатра сидели, скрестив ноги, около двух десятков тайренцев и кайриэнцев, женщины, как и мужчины, в куртках и штанах и тоже с мечами на поясе. Волосы у всех – не ниже плеч, подвязаны сзади лентой, навроде айильского «хвоста». Перрина заинтересовало, а где же остальные. Они редко отходили далеко от Фэйли. Остается надеяться, ничего плохого не случится. Она потому-то и взяла их под свое крыло, чтобы они не попали в какую-нибудь беду, и Свету ведомо, что беды не пришлось бы долго ждать, останься эта компания юных дурней в Кайриэне. По мнению Перрина, им бы не помешала хорошая трепка, тогда бы у них хоть немного здравого смысла прибавилось. А то дуэли, джи’и’тох, прочие айильские штучки. Что за дурость!

Когда Перрин подошел поближе, поднялась Ласиль, невысокая бледная женщина, к отворотам ее куртки были приколоты красные ленты, а в ушах покачивались маленькие золотые кольца. В глазах Ласиль светился такой призыв, что порой кое-кто из двуреченцев замечал: мол, ради поцелуя она о мече забудет. Сейчас ее взор был каменно тверд. Через миг позади Ласиль оказалась Аррела – высокая и смуглая, с коротко, как у Девы, подрезанными волосами. В отличие от Ласиль, при взгляде на Аррелу становилось ясно: она скорее бродячего пса поцелует, чем мужчину. Эта пара двинулась было к входу в шатер, явно намереваясь загородить дорогу Перрину, но на них прикрикнул малый с квадратной челюстью, в куртке с широкими рукавами. Женщины с видимой неохотой сели на место. Парелиан с задумчивым видом почесал тяжелый подбородок. Когда Перрин его впервые увидел, тот носил бороду – что у тайренцев, вообще-то, не редкость, – но айильцы бород не отращивают.

Перрин что-то тихо пробурчал о всяких глупостях. Тайренцы и кайриэнцы телом и душой были преданы Фэйли, и для них мало значило то, что он – ее муж. Айрам, может, чересчур ревностно относился к охране Перрина, но он, по крайней мере, свою опеку распространял и на Фэйли. А эти!.. Проходя в палатку, Перрин чувствовал на себе взгляды юных остолопов. Фэйли шкуру бы с него спустила, прознай она, что он надеется, что они ее уберегут от неприятностей.

В просторной и высокой палатке, на цветастом ковре была расставлена мебель, которую возили с собой повсюду, включая большое зеркало в тяжелой раме. За исключением окованных медью сундуков, накрытых вышитыми скатертями и приспособленных под столы, в обстановке, от умывальника до зеркала, господствовали прямые линии и яркая позолота. От дюжины ярко горящих светильников в шатре было светло – к тому же гораздо прохладнее, чем снаружи; из-под свода палатки свисала пара шелковых драпировок, на вкус Перрина излишне ярких и со слишком правильным узором – ряды птиц и цветов. Добрэйн снарядил их в путь точно кайриэнскую знать, хотя самое «худшее» Перрин ухитрился «потерять». Например, огромную кровать, для перевозки которой потребовалась бы целая повозка. И кто путешествует с такой нелепицей?

В шатре сидели Фэйли и Майгдин, в руках у них были серебряные чеканные кубки. Вид у обеих был дружелюбно-настороженный – на губах улыбка, а в глазах острый блеск, точно прислушиваются к чему-то, скрытому за словами, и не скажешь, что случится в следующее мгновение: то ли в объятия бросятся, то ли за ножи схватятся. В отличие от большинства женщин, Фэйли вполне могла схватиться за нож. Майгдин, умытая и причесанная, выглядела посвежевшей. На маленьком столике с мозаичной столешницей были расставлены кубки и высокий, подернутый влагой серебряный кувшин, от которого исходил мятный запах травяного чая. Обе женщины оглянулись на вошедшего Перрина, и на мгновение на их лицах возникло почти одинаковое выражение: холодное удивление неожиданному вторжению и неудовольствие оттого, что беседу прервали. Хорошо хоть лицо Фэйли сразу же смягчила улыбка.

– Мастер Гилл рассказал мне вашу историю, госпожа Дорлайн, – сказал Перрин. – Для вас настали тяжелые времена, но будьте спокойны, здесь вам ничто не грозит.

Женщина пробормотала слова благодарности, но пахло от нее настороженностью, а глаза пытались читать по его лицу, словно по книге.

– Майгдин также поведала мне их историю, Перрин, – сказала Фэйли, – и я сделала ей предложение. Майгдин, вы и ваши друзья утомлены месяцами скитаний, к тому же, как вы говорите, перспектив никаких. Поступайте ко мне на службу. Я приму вас всех. Плачу я хорошо и со слугами не строга.

Перрин одобрительно кивнул. Если Фэйли хочет потешить себя и приветить бездомных, он тоже не прочь им помочь. Может, с ним они будут в большей безопасности, чем до сих пор.

Поперхнувшись чаем, Майгдин чуть не выронила кубок. Она заморгала, глядя на Фэйли, промокнула подбородок украшенным кружевами льняным платочком. Кресло ее скрипнуло, когда она повернулась – вот уж странно! – к Перрину.

– Я… благодарю вас, – наконец медленно произнесла Майгдин. – Думаю… – Она еще несколько мгновений рассматривала Перрина, и ее голос стал громче. – Да, благодарю и принимаю ваше предложение. Мне нужно поговорить со спутниками.

Встав, она помедлила, потом выпрямилась и сразу, широко раскинув юбки, присела в реверансе, который сделал бы честь любому придворному.

– Я постараюсь хорошо вам служить, миледи, – произнесла она. – Позвольте удалиться?

Фэйли кивнула, и Майгдин вновь присела в реверансе, а перед тем, как повернуться, отступила на два шага! Перрин почесал бороду. Она вела себя точь-в-точь как те, кто расшаркивался перед Перрином всякий раз, как его видел.

Не раньше чем входной клапан опустился за Майгдин, Фэйли поставила свою чашу и засмеялась, задрыгав ногами:

– О-о-о, Перрин, она мне нравится! В ней есть характер. Готова поспорить, она подпалила бы тебе бороду из-за тех знамен, если б я тебя не спасла. О да. Характер!

Перрин хрюкнул. Вот только этого ему не хватало: еще одна женщина, чтобы ему бороду подпаливать.

– Я пообещал мастеру Гиллу позаботиться о них, Фэйли, но… Угадай, о чем попросила Лини? Она хочет, чтобы я поженил Майгдин и того парня, Талланвора. Просто взял и поженил! Заявила, будто того им и хочется.

Он наполнил чашу чаем и почти упал в кресло, в котором сидела Майгдин. Кресло застонало под нежданной тяжестью.

– Во всяком случае, это еще самая меньшая из моих забот. Мастер Гилл сказал, что шончан захватили Амадор, и я верю ему. О Свет! Шончан!

Фэйли сложила руки, глядя перед собой поверх кончиков пальцев.

– Может, оно и правильно, – задумчиво протянула она. – Слуги из семейных надежнее холостых. Пожалуй, я это улажу. И Бриане тоже замуж отдадим – за того здоровяка. Глаза у нее так светятся, когда она на него глядит! Знаешь, если мы их не поженим, сами потом намаемся: слезы, упреки, ссоры…

Перрин уставился на нее.

– Ты что, не слышишь? – вымолвил он. – Шончан захватили Амадор! Шончан, Фэйли!

Фэйли вздрогнула – она и в самом деле думала о том, как тех женщин выдать замуж! – а потом улыбнулась Перрину:

– Амадор далеко, а если тебе и встретятся эти шончан, ты с ними справишься. В конце концов, разве не ты научил меня садиться на руку? – Так она обычно шутливо говаривала, намекая на свое имя.

– С ними потруднее будет сладить, чем с тобой, – мрачно заметил Перрин, и Фэйли вновь улыбнулась. Пахло от нее почему-то удовлетворением. – Думаю, не послать ли Грейди или Неалда предупредить Ранда? Мало ли что он тогда говорил… – Фэйли яростно замотала головой, но Перрин упрямо продолжал: – Так бы и сделал, когда бы знал, где он. Наверняка же есть способ передать ему весточку, чтоб никто о том не догадался.

На том, чтобы скрывать от прочих правду об их взаимоотношениях, Ранд настаивал даже больше, чем на сохранении в тайне посольства к Масиме. Для всех Перрин попал в опалу, и никто не должен знать, что враждебность между ним и Драконом Возрожденным – напускная.

– Он знает, Перрин. Уверена в этом. Повсюду в Амадоре Майгдин видела голубятни, а шончан на голубей и не смотрели. Сегодня в курсе событий все купцы, что ведут дела в Амадоре, а значит, и Белая Башня. Поверь мне, Ранд тоже не остался в неведении. Признай, что о происходящем в мире он знает лучше. Положись в этом на него.

Сама она, однако, была не слишком уверена в собственных словах.

– Возможно, – недовольно пробурчал Перрин.

Он старался не тревожиться о Ранде, но… Многое ли Ранд поверял даже ему? О скольком Ранд умалчивал, сколько у него было своих, известных лишь ему одному планов!

Вздохнув, Перрин откинулся на спинку и глотнул чая. Правда в том, что Ранд, безумен он или нет, все-таки прав. Возникни у Отрекшихся – или у Белой Башни – хоть тень подозрения, что затеял Перрин, они бы сыскали способ опрокинуть наковальню ему на ноги.

– По крайней мере, я не дам соглядатаям Башни пищу для пересудов. На сей раз я вправду сожгу это проклятое знамя.

И с волчьей головой тоже. Может, ему и приходится из себя лорда корчить, но в эти игры он может играть и без треклятого флага!

Фэйли задумчиво поджала полные губы и качнула головой. Соскользнув с кресла, она опустилась на колени возле мужа, взяла его руку в свои. Перрин встретил взгляд жены с настороженностью. Когда она смотрела на него вот так, это означало, что она собирается сказать что-то важное. Или же запудрить ему мозги так, что он потом черного от белого не отличит. Запах ничего ему не подсказывал. Он не раз и не два заставлял себя не принюхиваться; так и голову потерять недолго, а без головы она точно его вокруг пальца обведет. После женитьбы Перрин накрепко усвоил одно: с женщиной мужчине в первую очередь голова нужна. И частенько, как голову ни ломай, все равно в проигрыше будешь. Женщины, как Айз Седай, обычно добиваются своего.

– Может, муж мой, ты еще и передумаешь, – произнесла Фэйли тихонько. По ее губам скользнула мимолетная улыбка, словно бы она вновь прочла его мысли. – Сомневаюсь, чтобы с тех пор, как мы вошли в Гэалдан, хоть кто-то понял, что это за Красный орел. Теперь, вблизи городов, пожалуй, кто-нибудь да сыщется. И число понятливых становится тем больше, чем дольше мы будем за Масимой гоняться.

Он не стал говорить, что это еще одна причина избавиться от знамени. Фэйли не глупа и думала намного быстрее, чем он.

– Тогда с какой стати выставлять знамя напоказ, – медленно спросил он, – когда все так и таращатся на идиота, помыслившего вытащить Манетерен из могилы?

В прошлом не раз бывали такие попытки; с именем Манетерен связаны воспоминания о могуществе и силе, и знаменем его пользовался всякий, кто хотел поднять восстание.

– Потому что именно оно будет притягивать к себе все взгляды. – Фэйли подалась к мужу. – Простолюдины будут улыбаться тебе в лицо, ожидая, что ты проедешь и не вернешься. А что до Высокородных, то у них перед глазами всего хватает, и они не станут оглядываться дважды, если ты их за нос не схватишь. По сравнению с шончан, с пророком или с белоплащниками человек, решивший возродить Манетерен, – мелкая букашка. И я бы сказала, что сейчас Башне будет не до него. – Она улыбнулась шире, и по загоревшемуся в глазах огоньку стало ясно, что Фэйли близка к главному. – Но что самое важное – никто не подумает, что на уме у этого человека нечто другое. – Вдруг ее улыбка исчезла, и она ткнула мужа в нос твердым пальчиком. – И не называй себя идиотом, Перрин т’Башир Айбара. Даже вот так, в разговоре со мной. Ты совсем не идиот. А мне такие слова не нравятся.

В ее запахе проявились крохотные колючки – не настоящий гнев, но явное неудовольствие.

Переменчивая, как ртуть. Зимородок, мелькающий быстрее мысли. Быстрее, чем его мысль. Перрину в голову никогда бы не пришло скрываться столь… нахально. Но смысл в этом был. Все равно что скрыть, что ты убийца, объявив себя вором. Может, получится.

Посмеиваясь, Перрин поцеловал кончики пальцев жены.

– Ладно, пусть остается, – сказал он. И Красный орел, и волчья голова тоже. Кровь и проклятый пепел! – Но Аллиандре должна знать правду. Если она решит, будто Ранд намерен сделать из меня короля Манетерен и отобрать ее земли…

Фэйли встала так резко и отвернулась, что он испугался, не допустил ли ошибку, заикнувшись о королеве. От Аллиандре легко перейти к Берелейн, а Фэйли пахла… вспыльчиво. Настороженно.

Но она сказала, бросив через плечо:

– Пусть Аллиандре не тревожит Перрина Златоокого. Эта птичка, считай, в силках, муж мой. И пора подумать о том, как отыскать Масиму.

Грациозно опустившись на колени возле маленького сундучка, стоявшего рядом со стеной палатки, единственного сундучка без покрывал, Фэйли подняла крышку и принялась вытаскивать свернутые карты.

Перрин надеялся, что она права насчет Аллиандре, ибо не знал, что делать, если она ошибается. Будь он хотя бы вполовину таким, каким его считала жена! Аллиандре – птичка в сетях, шончан разлетаются в разные стороны, Перрин Златоокий хватает за шкирку пророка и приводит его к Ранду, будь у Масимы даже десять тысяч человек. И не впервые Перрин осознал, что, какие бы боль и обиду ни причинял ему гнев Фэйли, он больше боится ее разочаровать. Если он увидит в ее глазах разочарование, у него разорвется сердце.

Перрин встал на колени рядом с женой, помог разложить самую большую карту, изображавшую юг Гэалдана и север Амадиции, и принялся рассматривать пергамент, будто на карте могло вдруг проявиться имя Масимы. Он хотел добиться успеха не только из-за Ранда. У него была еще одна причина – он не мог подвести Фэйли.

* * *

Фэйли лежала в темноте, прислушиваясь к дыханию мужа, пока не убедилась, что Перрин спит глубоким сном, потом выскользнула из-под одеял. Натягивая через голову льняную ночную сорочку, она с грустинкой подумала: неужели он в самом деле считает, будто она не узнала, как однажды утром, пока грузили повозки, он спрятал в густом ельничке кровать? Не то чтобы она была против; ну, не стала бы слишком возражать. Фэйли была уверена, что на земле ей доводилось спать не реже, чем ему. Разумеется, она прикинулась удивленной, но отнеслась к пропаже с легким сердцем. А то он бы еще стал извиняться, может, даже побежал за кроватью. Как говаривала матушка, справиться с мужем – целое искусство. Интересно, было ли так же непросто и самой Дейре ни Галине?

Сунув босые ноги в мягкие туфли, Фэйли влезла в шелковый халат, потом замешкалась, глядя на Перрина. Жаль, что здесь нет матери, она дала бы разумный совет. Фэйли всей душой любила Перрина, и он поражал ее до глубины души. По-настоящему понять мужчину, конечно, невозможно, но Перрин ничуть не походил на тех, с кем она выросла. Он никогда не важничал, а вместо того, чтобы смеяться над собой, он… стеснялся. Она бы никогда не поверила, что мужчина способен стесняться. Он утверждал, что лишь по случаю стал предводителем, заявлял, что не знает, как себя вести, а едва знакомые люди готовы идти за ним на край мира. Перрин считал себя тугодумом, а его неторопливые, обдуманные мысли были столь проницательны, что ей плясать от радости оставалось: хоть какие-то ее секреты до сих пор в тайне сохранились. Удивительный он человек, ее курчавый волк. Такой сильный. И такой нежный. И слух у него очень острый… Вздохнув, Фэйли на цыпочках выскользнула из палатки.

На безоблачном небе над притихшим лагерем светила луна; яркая, как в полнолуние, она затмевала звезды. Пронзительно кричала какая-то ночная птица, умолкшая после гулкого уханья совы. Тянуло легким прохладным ветерком. Наверное, почудилось. Ночью прохладнее лишь по сравнению с дневной жарой.

Люди в основном спали – темные холмики в тенях под деревьями. Кое-кто бодрствовал, разговаривал вокруг еще не прогоревших костров. Таиться Фэйли и не пыталась, но ее никто не заметил. Кто-то дремал, клевал носом. Не знай она, сколь бдительны часовые, наверняка бы решила, что лагерь может застать врасплох и стадо одичавших коров. Но нет, часовые бдят, и Девы стоят на страже.

Телеги с высокими колесами стояли длинными, утопавшими в тени рядами, под ними посапывали и похрапывали слуги. Неподалеку стрелял языками пламени костер, у которого сидели Майгдин и ее спутники. Талланвор говорил, энергично жестикулируя, но слушали его, похоже, лишь мужчины, хотя обращался он к Майгдин. Ничего удивительного, что у них в узелках сыскались наряды получше тех обносок, но прежняя хозяйка, видно, позволяла носить шелковые платья. У Майгдин платье из матово-голубого шелка и прекрасно сшитое. Больше таким великолепным нарядом никто похвастать не мог, так что, наверное, Майгдин ходила у хозяйки в фаворитках.

Под ногой Фэйли хрустнул сучок, и сидящие у костра резко обернулись. Талланвор вскочил было на ноги, потянувшись к мечу, но потом разглядел в лунном свете Фэйли, подбиравшую полу халата. Они были куда как настороженнее, чем двуреченцы за спиной у Фэйли. Мгновение вся компания смотрела на нее; потом Майгдин грациозно поднялась и присела в низком реверансе. Остальные последовали ее примеру – с различной долей изящества. Не осрамились лишь Майгдин и Балвер. Круглое лицо Гилла перечеркнула усмешка.

– Не хотела вам мешать, – ласково сказала Фэйли. – Но не засиживайтесь допоздна, завтра будет много дел.

Она пошла дальше, но, оглянувшись, увидела: они по-прежнему стояли и смотрели ей вслед. Скитания приучили их опасаться всего на свете. Интересно, будет ли от них толк? Ничего, через несколько недель все станет ясно – она будет учить их на свой лад, узнает их привычки. Чтобы вести дом, нужно знать многое. Придется и на это найти время.

Долго о скитальцах Фэйли не думала. Вскоре она миновала повозки, в леске подальше – часовые двуреченцев, мимо них разве что мышь проскользнет незамеченной; бывало, им удавалось и Дев заметить. Однако они высматривали тех, кто попытается проскользнуть в лагерь, а вовсе не тех, кто имел право в лагере находиться. На маленькой, залитой лунным сиянием поляне Фэйли ждали ее люди.

Несколько мужчин поклонились, а Парелиан чуть ли не на колено опустился и лишь тогда спохватился. Некоторые женщины присели в реверансе, что выглядело странно – ведь наряд на них был мужской, – и смущенно потупились. Придворные манеры въелись в плоть и кровь, хотя они изо всех сил старались принять обычаи Айил. Точнее, то, что они считали айильскими обычаями. Иногда их выходки приводили в ужас Дев. Перрин называл их глупцами и в какой-то мере был недалек от истины, но они поклялись Фэйли в верности – эти кайриэнцы и тайренцы. Принесли клятву воды, или водный обет, как они говорили, подражая айильцам. Сами они называли свое «сообщество» Ча Фэйли, Соколиный Коготь, но остерегались повторять это название слишком громко и слишком часто. Здравомыслия им все-таки хватало. И вообще они не слишком-то отличались от тех юношей и девушек, среди которых выросла Фэйли.

Те, кого она отправила сегодня утром, только что вернулись, судя по тому, что женщины еще не закончили переодеваться. Им пришлось надеть платья, потому что даже одна женщина в мужском наряде не осталась бы в Бетале незамеченной, что уж говорить о пяти. По поляне мелькали юбки и сорочки, рубахи, куртки и штаны. Женщины убедили себя, будто им безразлично, что переодеваются они на виду у мужчин, – поскольку у айильцев это вроде как в порядке вещей, но торопливые движения и учащенное дыхание говорили об обратном. Мужчины же переминались с ноги на ногу и крутили головой, не зная, то ли благопристойно отвернуться, то ли равнодушно смотреть, как, по их разумению, поступали айильцы; заодно они старательно делали вид, будто и не видят полуодетых женщин. Фэйли поплотнее запахнула халат, накинутый поверх ночной сорочки, – одеться получше она не могла, чтобы не разбудить Перрина. Она ведь не айилка – и не доманийка какая, чтобы вассалов в ванной принимать.

– Простите, что мы опоздали, миледи Фэйли, – пропыхтела Селанда, натягивая куртку. В голосе ее явственно слышался кайриэнский выговор. Даже для уроженки Кайриэна она была невысока, хотя походку ее отличали надменность, высоко поднятая голова и гордый разворот плеч. – Мы бы вернулись раньше, но стража у ворот не хотела нас выпускать.

– Не хотела? – резко сказала Фэйли. Если б только она могла все видеть своими глазами; если б только Перрин вместо той вертихвостки отпустил в город ее! Нет, о Берелейн она думать не будет. Это не Перрина вина. Фэйли повторяла эти слова, как молитву, раз по двадцать на дню. Но почему мужчины так слепы? – Что значит «не хотела»? – Фэйли огорченно вздохнула. Отношения с мужем никак не должны влиять на тон, каким говоришь с вассалами.

– Ничего особенного, миледи. – Селанда застегнула пряжку ремня с мечом, поправила пояс. – Перед нами они выпустили несколько фургонов, даже не взглянув на них лишний раз. А потом стали тревожиться, как это они отпустят из города женщин на ночь глядя.

Какая-то женщина засмеялась. Пятеро мужчин, тоже ходившие в Бетал и явно недовольные тем, что их не сочли надежной защитой, недобро зашевелились. Остальные Ча Фэйли плотным полукругом обступили разведчиков, внимательно глядя на Фэйли и внимательно слушая. Лунные тени скрывали их лица.

– Расскажите, что вы видели, – велела Фэйли невозмутимым тоном. Так намного лучше.

Докладывала Селанда сжато и четко, и хоть Фэйли по-прежнему хотелось все самой увидеть, ей пришлось признать, что разведчики увидели почти все, что требовалось. Даже в самый разгар дня улицы Бетала были пустынны. Люди сидели по домам, разве что в лавки выходили. Но редкие купцы осмеливались забираться так далеко в Гэалдан и продуктов из окрестностей в город привозили немного; хотя голода не было, недостаток в съестных припасах ощущался. Горожане были как оглушенные, страшились того, что творилось за стенами, и все глубже погружались в трясину отчаяния и безысходности. Все держали рты на замке – из страха перед лазутчиками пророка и из боязни, что их примут за шпионов пророка. А влияние пророка было крайне ощутимо. К примеру, сколько бы разбойников ни бродило по холмам, карманники и грабители из Бетала поисчезали. Говорили, будто пророк за воровство виновному отрубает руки. Впрочем, его люди вроде бы столь строгого наказания избегали.