Текст книги "Дрожь"

Хоулт аккуратно вернула фотографию обратно в сумку. Она не верила, что Джимми мог так нагло обмануть ее со снимками жертв Яйца, а это означало одно из двух: либо он сам ошибся, либо действительно видел их. Прямо за окном сверкнула молния, но Хоулт даже не вздрогнула. Завтра же она отдаст снимок Марин, а потом наведет справки о докторе Гейдже.

Глава 14

– Ты не поверишь, кто мне сейчас звонил, Мак! – Акула вышел из офиса, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку. Его тяжелые шаги раздавались по всему коридору. Сегодня не намечалось никаких мероприятий. – Мак?!

Приятель Акулы в одиночестве сидел за стойкой бара, пил лимонад и смотрел телевизор. Гром сотрясал стекла, и Акула ежился, словно мерз на улице под проливным дождем. Хоть на шее у него и были вытатуированы молнии, на самом деле он ненавидел шторм. Во время бури Акула чувствовал себя маленьким и уязвимым. Он ткнул пальцем в экран, на котором кривлялся Робин Уильямс.

– Робин Уильяме – еврей. Ты в курсе? – спросил Акула.

– У него не еврейская фамилия, – спокойно ответил Маклен, не отрывая взгляда от экрана.

– Да так и задумано, они конспирируются!

– Я балдею от Робина Уильямса и плевать хотел, кто он по национальности, – отрезал Маклен.

Акула не стал спорить.

– Мне позвонил Ворсек. Чипы появились в продаже!

– Так что ж ты сразу не сказал, а начал тут рассуждать, кто еврей, а кто нет?! – Маклен выключил телевизор.

– Не стоит спешить: Ворсек на прошлой неделе приобрел пятьдесят штук, скупил все, что было у продавца.

– Чертов Ворсек! – выругался Маклен и ринулся в офис, едва успевая перебирать костылями. – Наверное, как и ты, слишком занят проблемой, лесбиянка ли Опра, и поэтому ни хрена не успевает заняться делами.

– Опра не лесбиянка, она негритоска.

– Кто продавал мои чипы? – взревел Маклен.

– Ну, ты же знаешь Ворсека. Он сначала хочет получить свою долю.

Узенькие глазки Маклена горели от нетерпения. Раньше, до того как его подстрелили, он обладал телосложением настоящего борца с крепкими руками и мощными кулаками. Сейчас он стал еще сильнее. Не мог нормально ходить, зато спокойно отжимался раз двести, даже не вспотев. Опираясь на костыли, Маклен остановился, и его ступни безвольно повисли.

– Что ты хочешь сделать, Мак?

– А ты как думаешь? – ответил он. Сверкнула молния, и Маклен подождал, пока стихнут раскаты грома, чтобы его было хорошо слышно. – Вытащи свою голову из задницы и бегом перезванивать Ворсеку! Скажи, что у нас его деньги.

Глава 15

Фишер сидел за столом в сливово-розовом алькове (розовый цвет настраивал на преуспевание и притягивал позитивную энергетику), его руки лежали на учетной книге. В последний раз, когда Ролло заходил к нему, Фишер пребывал в той же позе. Было это примерно месяц назад.

– Ролло, какой приятный сюрприз! Как продвигаются дела с фильмом?

– Пока не очень. У меня, как бы это сказать, проблемы с распространением. – С одежды Ролло стекала вода, и капли падали прямо на темно-коричневый ковер (цвет означал очищение, новые начинания).

Фишер кивнул. Это был тучный мужчина средних лет с тусклыми грустными глазами. Его лицо напоминало морду умного бассет-хаунда.

– Я очень ценю то, что ты популяризируешь мою идею о «Хромогенезе», но прекрасно понимаю, что мир с трудом принимает новаторов и не всегда готов к смелым изобретениям.

– Да, точно. Ну и пошли они, да?

– Действительно. – Слова Фишера мягко скатывались с губ, словно ватные шарики.

Раньше Фишер зарабатывал уходом за собаками. Получив после смерти матери небольшое наследство, он бросил это дело и вложил все деньги в новый проект – «Хромогенез». Он придумал салоны релаксации, в которых посетители должны были настраиваться на определенные эмоциональные волны. Нужный эффект достигался исключительно за счет различных цветовых оттенков. Например, багрово-алая комната делала вялых более активными, а ярко-розовая, наоборот, успокаивала агрессивных, снежно-белая помогала интеллектуально очиститься и раскрывала умственный потенциал и так далее.

Сама идея создания подобного заведения пришла в голову Фишера случайно. Он пытался унять сексуально озабоченного пуделя, надев на него свои очки с розовыми стеклами. Животное моментально угомонилось и перестало насиловать ногу Фишера, потеряв к ней всякий интерес. И по сей день Фишер не мог объяснить, зачем нацепил на собаку собственные очки, но предполагал, что его просто осенило, а именно такие спонтанные открытия и двигали науку вперед.

Ролло отснял материала на семь часов о Фишере и его «Хромогенезе» для своей серии фильмов о безнадежных изобретениях и начинаниях. Он отправил материал на четырнадцать различных кинофестивалей, два из которых его приняли. Но дальше этою дело не пошло. Ни одного упоминания в прессе, ни одного звонка из киностудий.

Фишер вздохнул.

– Это просто визит вежливости, или ты хочешь еще что-то снять?

– Мне нужно где-нибудь побыть.

– Понятно.

– Я в беде. Огромной беде, Фишер.

– Может, тебе подойдет синяя комната, – сказал Фишер, перебирая пальцами. – Гармония и релаксация. Чистое забвение и блаженство в небесно-синей гамме.

– О да! Я хочу чистого забвения и блаженства!

– Я и сам много времени проводил в синей комнате, – понимающе кивнул Фишер.

– Эй, я не хотел бы сгонять тебя с любимого местечка...

– Нет-нет, я перееду в снежно-белую комнату. Мне нужно принять некоторые важные решения. – Фишер уставился на свои руки. – Ты первый, кто пришел сюда с того момента, как... ну, как ты вышел. Я начинаю подумывать: может, я в чем-то ошибся?

Десять месяцев назад Фишер запустил свой проект, открыв четыре салона в округе Ориндж. Особых затрат это ему не стоило – покрасить стены в нужные тона было несложно. Но публику совершенно не привлекали пустые комнаты «Хромогенеза». Людей больше интересовали джакузи, солярии, удобные диванчики, массажные ванны и спальни. Три из четырех салонов пришлось закрыть. Тот, где находились Фишер и Ролло, остался последним.

– Наверное, я был слишком амбициозным и чересчур многого ожидал, – пробормотал Фишер. – Раньше я занимался хорошей и полезной работой, собаки меня уважали... Вероятно, я позволил своему эго распоясаться. Я оказался тщеславным, и в этом моя ошибка.

– Эй, Фишер, сводить собачек всю жизнь может любой придурок. Ты сделал то, что хотел, изобрел что-то свое. Я уважаю тебя за это.

– Спасибо за поддержку, – мягко поблагодарил Фишер.

– Я говорю искренне. Я и фильмы снимаю искренне, никогда не лицемерю в работе.

Фишер опустил глаза.

– Может, ты бы добился большего коммерческого успеха, если бы лицемерил.

– Я делаю такое кино, какое хочу, никаких компромиссов. Я свободный художник, против природы не попрешь.

– Ты редкий человек. Настоящая личность. – Фишер встал, поправил свой красный костюм и через вереницу разноцветных комнат провел Ролло в синюю.

– Bay! – Ролло огляделся. Стены, потолок и ковер были одинакового глубокого синего цвета. Сюда не доносились ни шторм, ни гром. И не виделось молнии.

– Так лучше? – спросил Фишер.

Ролло сел на ковер, медленно вдыхая синий воздух и чувствуя, как спокойствие наполняет все его тело. Страшные картины надвигающегося Акулы и агрессивной Пилар отступили. Ролло смотрел на синий цвет, позволяя ему вытеснить все лишнее из своего сознания.

– Оставайся сколько хочешь, – сказал Фишер, закрывая за собой дверь.

Ролло лег на пол и посмотрел в синий потолок. Хотелось плыть по волнам, окунаясь в глубины мироздания.

Глава 16

Голые ноги Джимми утопали в мягком влажном песке. Он подошел к воде, держа ботинки в руке. Хотел с утра пораньше удивить еще лежащего в постели Джонатана, застать его врасплох, но экономка сообщила, что тот отсутствует. Она не стала беспокоить Оливию, но добавила, что мистер Гейдж ушел на пляж.

Жилище Джонатана стояло на самом юге Ньюпорта. Пляж возле дорогих домов наполнялся людьми лишь к полудню, а пока оставался пустынным. После вчерашнего дождя песок был усеян пластиковыми бутылками, водорослями и ракушками. Джимми заметил теннисную туфлю, одиноко качавшуюся на волнах у берега. Она навеяла ему грустные мысли обо всех утонувших в водах океана. Вдалеке у воды Джимми увидел Джонатана. Поднимающееся солнце озарило его желтым цветом, и казалось, что его брат сделан из чистого золота.

Джимми подошел ближе. Холодная вода обжигала ноги, и он удивился, как Джонатан не мерзнет.

Тот был одет в белоснежный купальный костюм, который обычно надевал для утренних занятий йогой. Он стоял на одной ноге, другую держал правой рукой, а левую протянул к небу. Его нога наполовину утопала в воде, но Джонатан прекрасно сохранял равновесие.

Джимми содрогнулся от одного его вида. Ему сразу захотелось вернуться домой и выпить чашечку кофе с Дезмондом, почитывая газету. А потом Дезмонд отправился бы к своему компьютеру, а Джимми начал обзванивать редакции в поисках места внештатника. Но теперь придется торчать на холодном утреннем пляже. Джимми потерял сон с той ночи, когда обнаружил снимки. Его терзали кошмары. Даже просыпаясь, он не мог избавиться от тягостных видений. Джонатан был единственным человеком, способным ответить на тревожившие его вопросы.

Медленно меняя одну королевскую позу на другую, Джонатан встал на колени и закрыл глаза, словно его окружали не ледяные волны океана, а теплая вода в пенной ванне.

– Не вставай до самого прилива! – громко сказал Джимми.

Джонатан открыл глаза, медленно поднялся и повернулся к Джимми. Его тело казалось таким же белым, как и купальный костюм. На коже не было ни одного волоска. В глазах отражались водные блики. Только маленькие сжавшиеся соски и покрасневшие мочки выдавали, что Джонатан замерз.

– Как ты нашел меня? Оливия сказала?

– А что, ты против?

– Нет, просто удивился бы этому. Она осталась недовольна твоим поведением на вечеринке.

На берегу вскрикнула чайка, и Джонатан посмотрел, как она ныряет в океан, а затем снова появляется в воздухе с рыбой в клюве.

– Чего ты хочешь, Джеймс? – устало спросил он.

Джимми подошел к кромке воды. Возле пупка Джонатана он заметил небольшой изогнутый шрам. Джонатан тронул его, словно читая мысли брата.

– Один из твоих подарков, – печально произнес он.

– Не надо было дергаться.

– Я не дергался! Я дышал!

– Вот и не надо было.

Джонатану тогда исполнилось тринадцать, а Джимми двенадцать. Они играли в «дрожь», их особую игру на смелость и выдержку. Джонатан проиграл соревнование на эрудицию – не решил задачку по математике и не назвал всех президентов США – и за это подвергся испытанию. Он должен был стоять смирно и смотреть в никуда, пока Джимми размахивал перед ним острейшим ножом. Джимми сделал резкий выпад, взмахнув ножом, словно мечом. Джонатан вздрогнул. Он даже не вскрикнул, когда брат порезал его, а как бы задохнулся. Хлынула кровь. На рану наложили пятнадцать швов. На этом их игра не прекратилась, а с каждым годом приобретала все новые, причудливые, формы.

– Так чего ты хочешь? – повторил свой вопрос Джонатан.

– Слушай, если мы снова играем в «дрожь», то предупреди меня об этом. Иначе это нечестно.

– О! Честность! – Джонатан коснулся другого шрама, поменьше, на плече. – Я сохранил все эти метки. А у тебя ни одного шрама, Джеймс. Разве это честно?

– Это говорит лишь о том, что ты дрогнул, а я нет.

– Может, ты просто доверял мне больше, чем я тебе? – Джонатан провел рукой по своему плоскому мускулистому животу. – Я до сих пор помню, как мы играли однажды летом перед школой. Была моя очередь, и я приложил мамин разделочный нож к твоему горлу. Тесак оказался невыносимо тяжелым, и мне пришлось держать его двумя руками. Ты стоял весь мокрый от пота, но даже не шелохнулся. Мы оба проявили потрясающую выдержку и самоконтроль, хотя наши жизни и висели на волоске. Это был один из самых прекрасных моментов нашей юности. Что произошло с тобой с тех пор, Джеймс?

– Ты боишься меня. Не знаю почему, но чувствую, что это так, – сказал Джимми.

Джонатан медленно лег в набегающие на берег волны.

– Я наслаждаюсь чувством самоконтроля, которое дает мне йога. Полное очищение плоти и сознания и строжайшая дисциплина. Тебе тоже стоит попробовать.

– А мне нравятся простые телесные удовольствия. Такие горячие и сочные, с двойной порцией картофеля фри. И совсем не хочется от них отказываться.

– Жаль... – Джонатан поднялся и вышел на берег. Солнце играло на его мокрой коже, а лицо напоминало маску. – Тебе не хватает тяги к самосовершенствованию. Совершенствование в йоге, как и в хирургии, достигается за счет жесткого самоконтроля и бесконечного повторения.

– Да клал я на этот перфекционизм. Мне вот сегодня ночью приснился сон: ты был в моей комнате, стоял над кроватью.

– И поэтому ты пришел? Из-за дурного сна?

– Но он казался таким реалистичным. Проснувшись, я удивился, что тебя нет рядом.

– Я не знаю, где ты живешь. – Джонатан тряхнул головой, и капли воды скатились по его плечам, поблескивая, словно жемчужины. – Совсем недавно ты обвинял меня в краже каких-то снимков, о которых я понятия не имею. А сегодня я уже, оказывается, проник сквозь запертую дверь – ведь ты запираешь дверь? Я польщен, ты наделяешь меня поистине фантастическими способностями.

– Джонатан, ты играешь со мной? Просто скажи. И тогда я тоже вступлю в игру, любую, какую скажешь.

– Знаю. – Джонатан прошел по песку к полотенцу и халату. – Эти смелость и азарт – твои самые приятные качества.

– Откуда ты взял фотографии Яйца? – прямо спросил Джимми. – Я искал их везде, но так и не смог найти.

Джонатан надел халат с капюшоном и с вызовом посмотрел брату в глаза.

– А как поживает детектив Хоулт? – спросил он, кутаясь в свою теплую броню. – Я слегка разочарован, что ты не взял ее с собой, но, вероятно, она не слишком довольна твоей выходкой.

– Я не уйду, пока не узнаю правду.

Джонатан засунул руки глубоко в карманы халата.

– Я очень на это надеюсь. Мы так мало времени проводим вместе, Джеймс. Мне тебя не хватает.

– Хоулт тоже не сдастся, Джонатан. Она умна и прозорлива.

– Ты выглядишь усталым, – вздохнул Джонатан. – Тебе надо поберечь себя. И мама так считает.

Джимми рванулся к брату, но ноги увязли в песке, и он чуть не упал.

– Смотри под ноги, – предупредил Джонатан. – Твое положение не так стабильно, как тебе кажется. – Он слегка пригнулся – прямо над их головами пролетела чайка. – Вероятно, тут у нее гнездо неподалеку, – добавил Джонатан, наблюдая за птицей. – Инстинкт – страшная сила, побороть которую невозможно. Столь же неизбежная и важная, как сила притяжения. Кто сможет устоять перед ней?!

– Ты сделал это?

– Что именно?

– Так сделал или нет?

– Ты повторяешься, – спокойно заметил Джонатан. – То же самое ты делал на вечеринке и, вероятно, остался собой доволен. Ты говорил, что повторение переворачивает смысл высказывания. Так что ты сделал, Джеймс?

– Я?!

– Ты всегда ассоциировался у меня с кровью, странно, не правда ли? Может, потому, что часто ранил меня. А может, из-за метафоры: кровное родство.

Джимми чувствовал, что брат уводит его все дальше и дальше, ожидая, когда же он проколется и выставит себя дураком. Джонатан будет теперь бить удобной ему картой, покачивать головой и сожалеть о том, что некогда выдающийся интеллект Джимми затмился больными фантазиями и паранойей.

Джонатан всегда отличался изворотливостью, цепкостью и вредностью. Еще в детстве он придумывал детям злые прозвища, которые надолго прилипали к их владельцам. Распускал сплетни, которые, впрочем, никогда не касались его самого. Однажды в старших классах Джимми открыл свою тетрадь по физике и увидел, что из нее вырваны листы с результатами важной работы. Сдавать их нужно было в тот же день. И Джимми пришлось все лето заниматься в школе. Он каждый день ездил туда на велосипеде и находил листы с работой, развешанные на ветках деревьев. Джимми никогда никому не рассказывал об этом, даже родителям. Да и что бы изменилось?! Существовали удачный и неудачный сын, плохой и хороший брат, и оба знали, кто из них какой.

– Мне больно слышать, что тебя мучат кошмары, – сочувственно проговорил Джонатан. – Ты часто видел их и в детстве, я помню, как ты кричал во сне. Я надеялся, ты это перерос.

– Я тоже.

– Мне всегда было интересно, что ты видел, закрывая глаза, но ты никогда не рассказывал, – улыбнулся Джонатан.

– Ты знал, что я видел.

– Тебе и вправду надо заняться йогой. Она приносит большую пользу. Но самое главное, помогает разобраться с хаосом в душе. – Он закрыл глаза, глубокого вдыхая носом морской воздух и выдыхая ртом. Когда он открыл глаза, они словно бы стали ярче. – Йога успокаивает дух и позволяет увидеть истину, в том числе и свое настоящее лицо.

– И ты смотришь на него? Ну ты и смельчак!

– Смельчак? – Джонатан не поддался на провокацию. – Я бы не сказал. Просто серьезный человек, дисциплинированный, цельный и, возможно, немного терзаемый виной за ту боль, которую тебе причинил, конечно же, ненамеренно. Если бы мы с Оливией не поженились...

– Оливия тут ни при чем.

– Как скажешь.

– Я знаю, что ты ушел с вечеринки, – сказал Джимми, пытаясь вывести брата из равновесия. – Вероятно, случилось что-то важное, раз ты бросил своих гостей.

– А, это, кажется, называется у вас сенсацией. Или жареной уткой? – Лицо Джонатана ничего не выражало. Затем он резко засмеялся и хлопнул в ладоши, охваченный необъяснимым восторгом. – Я так скучал по тебе, правда. Тебя слишком долго не было.

– Теперь я вернулся, Джонатан.

– Чудесно! Мне надо собираться на работу, но в субботу надеюсь тебя увидеть. Вечером в опере будет благотворительный бал, и я тебя приглашаю. Там и продолжим нашу беседу.

– Не знаю.

– Пожалуйста, приходи. Я заказал столик. – Джонатан поправил халат. – Я приберегу тебе местечко рядом с собой.

Солнце над головой Джонатана, и как Джимми ни пытался, он так и не смог разглядеть глаза брата.

Глава 17

Садовники оглянулись на скрип массивных железных ворот и снова склонились над цветами, заспорив о чем-то на испанском. Их умелые руки проворно сновали над ярко-красными цинниями и желтыми маргаритками. Окружающие здания смотрелись неважно, на дорожках валялись грязные велосипеды, а сады выглядели запущенными. На их фоне двухэтажный дом Пилар казался диковинным оазисом с аккуратными газонами и ухоженными фруктовыми деревьями. Участок был отгорожен восьмифутовым забором с колючей проволокой и камерами слежения.

Джимми прошел по петляющей тропке. Садовники спорили о том, какой автомобиль лучше – «камаро» или «бьюик». «Камаро» бесспорно отличался особым шармом и привлекательностью, но «бьюик» был удобнее в вождении. Джимми уже собирался отдать свой голос в пользу «камаро», как открылась входная дверь.

– Эй, парень! – В дверном проеме выросла впечатляющая фигура рестлера Блейна, блондина в шортах и с голым торсом.

– Салют! – проговорил Джимми, подняв руку.

Блейн засмущался и приобнял Джимми, легко подняв его одной рукой.

– Я прочитал твою статью в «Таймс», отличная работа, парень! Просто клевая. Я и не знал, что ты был на матче. – Силач осторожно поставил Джимми на ноги. – А когда увидел тебя, сразу решил, что ты пришел взять у меня интервью. Я так и сказал Пилар: «Я звезда». Но она лишь рассмеялась. Думаю, она завидует моей славе.

– Слава – известная стерва, – заметил Джимми, поглядывая на красно-синие следы от зубов вокруг правого уха Блейна. Именно туда его цапнул Конго во время матча. Блейн тогда взревел, схватил противника за ногу и, сломав ее, словно спичку, снискал овации. – Как ухо?

– Ноет! – пожаловался Блейн. – Ты же знаешь мистера Маклена, да? Он пообещал всем борцам выдать кассету с записью матча, но мне так и не досталось. Я попросил Акулу, чтоб он помог, но тот открестился, мол, его это не касается, не в его компетенции и все такое. Я вот подумал, может, ты поговоришь с мистером Макленом... Джимми? Эй, меня подожди!

Джимми прошел мимо Блейна в дом. На стенах висели картины, имитирующие живопись ацтеков и репродукции полотен Дали. В комнатах было некуда ступить: везде высились горы кофеварок, плейеров и компьютеров. Пилар оказалась в гостиной. Она сидела на софе, скрестив ноги, и смотрела телевизор. На коленях у нее стояла тарелка с цыпленком табака. Пилар была невысокой толстошеей латиноамериканкой сильно за сорок, в кожаных штанах с серебряными клепками и майке, обнажавшей мощные руки. Ее черные блестящие волосы были собраны в хвост. На полу возле софы стояла бумажная коробка, наполненная апельсинами из собственного сада Пилар.

Женщина бросила беглый взгляд на Джимми и вернулась к телеэкрану. Плохой знак. Пилар приветствовала его, выливая стакан чаю на голову, проклиная и оскорбляя, а однажды даже поцеловала в щеку и громко засмеялась, увидев оставшийся ярко-красный след от помады (кстати, Джимми не мог его стереть до конца вечера). Но никогда не оставалась равнодушной. Джимми уже готов был извиниться и выйти вон, но вспомнил об обещании, данном Ролло.

– Не хочешь взять у меня интервью? – напомнил Блейн. Мягкий взгляд округлых глаз делал его еще моложе. – Мне есть о чем тебе рассказать, например, о моей философии, о тренировках, ну и всем таком прочем.

– В другой раз. – Джимми дружески похлопал Блейна по массивной спине и присел рядом с Пилар. – Привет, дорогая!

– Хочешь? – Пилар протянула ему апельсин.

– Может, попозже.

– А кто тебе сказал, что позже я снова предложу? – Пилар небрежно бросила апельсин обратно в коробку.

– Я все же рискну.

– Ну давай, – кивнула Пилар. Черты ее лица были крупными, мясистыми, а смуглые щеки испещрены оспинами. – Ты долго ждал, перед тем как прийти за своими деньгами, Джимми. – Она говорила с легким акцентом, поэтому его имя прозвучало как Шимми. – Наверное, сильно спешил уехать из Калифорнии.

– А может, мне просто нравится знать, что ты моя должница? – Джимми положил ноги на кофейный столик, на котором валялись шкурки от апельсинов, помповое ружье, коробка от кроссовок, пульт от телевизора, бутылка из-под диетической колы и банка из-под оливок, о которой упоминал Ролло. Там же размещался наполовину собранный пазл с «Ангелами Чарли». Джимми потрогал помповое ружье фирмы «Моссберг». – Что случилось с «Юзи»?

– Этот тупица заснул в кинотеатре и оставил его на кресле. «Моссберг» в два раза больше. Пусть только попробует его где-нибудь забыть!

– Я не виноват! – пробурчал Блейн.

Пилар потянулась к коробке из-под кроссовок, доверху набитой стодолларовыми купюрами, отсчитала десять бумажек и положила их на стол.

– Теперь мы квиты, – сказала она. – Глупое было пари. Ты бы и сам не смог назвать всех из Чертовой Дюжины.

– Обычно забывают Хименеса. – Джимми не притронулся к деньгам.

– Как насчет армрестлинга? Удвоим ставку?

Джимми пощупал свой бицепс и отрицательно покачал головой.

– Нет! – На каждом запястье у Пилар красовалось по татуировке в виде браслетов из маленьких розовых цветков. Они выглядели по-девичьи нежно. Вероятно, Пилар сделала их еще молоденькой девушкой. – Не хочешь поесть?

– Нет, спасибо, мне надо идти.

– Джимми надо идти! Джимми занятой человек! – Пилар посмотрела на него пронизывающим взглядом. – Ну а о Ролло поговорить время наверняка найдется, не так ли?

– Ты абсолютно права.

– Честный ответ, ценю. Однако Джимми всегда правдив, когда его правда не имеет особого значения.

– Ролло в панике. Он звонит мне по два-три раза на дню и спрашивает, ходил ли я к тебе. Ты его напугала.

Пилар заерзала, и ее кожаные штаны заскрипели.

– Он и должен быть напуган! – Она облизала вилку. – Принеси мне лазанью, буду ее есть. – Она посмотрела, как Блейн отправился на кухню. – Знаешь, как долго мне пришлось его воспитывать? Этого Блейна? И все старания насмарку! Из-за твоей статьи, между прочим. Он потерял внимание, злобу, хватку. Теперь только и говорит об интервью и прочей дребедени.

Джимми рассмеялся. Он надеялся, что Пилар сделает то же самое, но ошибся.

– Он скупил все экземпляры газеты в округе... Эй, тупица! – крикнула она. – Сколько у тебя копий статьи Джимми?

Блейн высунул голову из кухни.

– Триста восемь, – облизал он губы. – Ты бы... ты бы называла меня по имени, хорошо? Особенно в присутствии прессы.

Пилар вскочила с софы, увидев, как Джимми пытается собрать пазл, пристраивая кусочек тела Фарры.

– Можешь помочь с другими ангелами, если хочешь, но не трогай Фарру! – резко сказала она, убрав то, что положил Джимми. – Если пришел по просьбе Ролло, лучше скажи, где его можно найти.

– Я не знаю. Он постоянно в движении.

– Он звонит тебе и умоляет поговорить со мной, – Пилар отхлебнула из банки с колой и вытерла губы, – а ты не знаешь, где он?!

– Точно.

– Какое благородство! Ты просто святоша, Джимми. Дамы в черных одеяниях должны молиться на тебя и ставить свечки, а также просить Господа Бога, чтобы их мужья были такими же верными, как и ты. Только вот не жди в ответ благодарности и такого же благородства. – Пилар посмотрела на свои ноги. – Я слышала, твоя девчонка вышла замуж за твоего брата.

Она громко засмеялась, сотрясая столик, и банка из-под оливок упала и покатилась в сторону Джимми.

– На следующей неделе мы пойдем на Джерри Спрингера, – сказал Джимми, поймав банку. Теперь он собственными глазами увидел в ней сморщенный белый человеческий палец, плавающий в жидкости, и посмотрел на Пилар.

– Би-бип! – Блейн вышел из кухни, изображая робота. В руке он держал разогретую в микроволновке лазанью, которую поставил на столик.

Пилар взяла упаковку и сняла с нее пластиковую крышку. От лазаньи шел густой пар, похожий на туман.

– Забирай свои деньги, Джимми. Не хочу быть твоей должницей.

– Возьми их в залог за Ролло. Он ведь тебе задолжал. Ролло просто хочет спокойно возвращаться домой. Раз он не в состоянии вести бизнес, значит, не может вернуть тебе деньги...

Пилар ткнула руку Джимми вилкой.

– Не указывай, что мне делать! – Она снова уколола его вилкой, и на коже у Джимми остался след. – Понял?

– У меня идея, Пилар, – сказал Блейн. – Может, послать Конго цветы в больницу? А Джимми это сфотографирует, и тогда поклонники увидят, что я не злюсь на то, что Конго укусил меня за ухо.

– Гордишься собой? – Пилар взглянула на Джимми. – Из-за тебя с твоей статьей Блейн возомнил, что способен думать. – Она взяла со стола тысячу долларов и положила Джимми в карман. – Я возвращаю свои долги. Передай Ролло, чтобы возвратил свои.

Джимми потер руку в том месте, куда Пилар его уколола, и медленно встал.

– Проводи Джимми, Блейн. – Пилар подняла вилку с лазаньей. – Но сначала покажи парочку своих приемов.

– Он не профессионал, Пилар. Ему будет больно.

Пилар улыбнулась и отправила лазанью в рот.

Блейн загородил проем, когда Джимми попытался выйти.

– Пилар? – сказал он, не зная, что делать. – И вообще тут негде драться, Джимми что-нибудь обязательно разобьет, ну, что-нибудь важное.

– Не сомневаюсь! – бросила Пилар.

Джимми ударил Блейна по лицу, а потом еще раз, изо всех сил. Блейн схватил его и отбросил к противоположной стене. Не дав Джимми встать, он нанес ему удар в грудь, одновременно стукнув головой о стену. Пилар наблюдала, жуя с открытым ртом.

– Я сказал правду, – прорычал Джимми. – Я не знаю, где Ролло.

Пилар теперь собирала пазл.

– Это тебе не за Ролло, – безучастно сказала она. – Блейн, покажи Джимми свой особый прием. Как его там называют? «Бросок в каньон»?

Блейн поднял Джимми над головой, покрутил и бросил себе на согнутое колено.

Джимми лежал на полу, тщетно пытаясь дышать.

– Клево, да? – усмехнулся Блейн.

– Дерешься как девчонка, – с трудом выдавил из себя Джимми.

– Я сейчас вернусь, не уходи. – Блейн сделал вид, что не расслышал последних слов Джимми.

Пилар прижала деталь пазла ладонью.

– Блейн по натуре своей слишком мягок, поэтому приходится время от времени его встряхивать как следует. Ты ему нравишься, поэтому, побив тебя, он отлично потренировал волю. Теперь, я думаю, с ним все будет в порядке.

– Рад... рад, что оказался полезным.

– Скажи Ролло, чтобы он позвонил мне, и мы все уладим, – криво улыбнулась Пилар.

– Так и сказать? Все забыто и прощено?

Пилар пожала плечами.

Блейн ворвался в комнату с газетой и наклонился к Джимми.

– Подпишешь мне один экземпляр, ладно? – Он достал ручку и покраснел. – Напиши: «Будущему чемпиону», – хорошо?

Газета тряслась в руке Джимми. На странице «Таймс» находилась фотография с матча, где Блейн ломал ногу сопернику. Джимми поставил автограф.

– Дождаться не могу, когда покажу это маме, – радостно сказал Блейн, бережно складывая газету, и наклонился поближе. – Ты был прав насчет «девчачьего» удара, я специально так слабо тебе врезал, – шептал Блейн. – Только Пилар не говори, о'кей?

– Замолчи, Блейн, – приказала Пилар. – Я хочу дать Джимми совет.

– Не надо советов.

– Тогда пусть это будет моим подарком. Одна мудрая мексиканская пословица поможет зарасти ране на твоем сердце. Ты лишился женщины, которую считаешь уникальной, незаменимой, не похожей на других, единственной королевой. Но помни, Джимми, – Пилар подняла указательный палец, – «todas son reinas en la oscuridad», что означает «в темноте все женщины королевы». Каждая из них, Джимми.