Текст книги "Приключения Конана-варвара (сборник)"

Конан шагнул вперед, настороженно прищурившись, и взмахнул мечом. Тсота отвел правую руку, а потом резко послал ее вперед, и король быстро пригнулся. Что-то просвистело у него над шлемом и гулко взорвалось за спиной, обжигая землю адским пламенем. Прежде чем Тсота успел метнуть в него огненный шар, который держал в левой руке, меч Конана перерубил его тощую шею. Голова колдуна слетела с плеч в фонтане крови, и фигура в развевающейся мантии неловко покачнулась и осела на траву, словно пьяная. Но безумные глаза продолжали испепелять Конана дьявольским огнем, губы зловеще дернулись, а руки заскребли по земле, словно пытаясь отыскать отрубленную голову. И вдруг в шелесте крыльев что-то огромное упало с неба – это оказался орел, напавший на коня Тсоты. Он схватил могучими когтями окровавленную голову и взмыл в небо, а Конан оцепенело замер на месте, потому что из клюва птицы раздался рокочущий человеческий смех, в котором нельзя было не узнать голос чародея Пелиаса.

А затем случилось нечто страшное. Обезглавленная фигура поднялась с земли и, шатаясь из стороны в сторону, побежала на негнущихся ногах за птицей, которая уже превратилась в далекую точку и растаяла в сумрачном небе. Конан стоял, словно статуя, и смотрел вслед быстро удаляющейся фигуре, пока ее не поглотили лиловые вечерние сумерки, уже запятнавшие яркую зелень луговой травы.

– Клянусь Кромом! – Его могучие плечи непроизвольно передернулись. – Чума и мор на эту колдовскую вражду! Пелиас по-доброму обошелся со мной, но я ничуть не пожалею, если мы с ним никогда более не встретимся. Дайте мне честный меч и честного врага, в плоть которого я мог бы его погрузить. Проклятье! Чего бы я только не отдал сейчас за кувшин вина!

Башня Слона

Факелы угрюмо и мрачно освещали бурное гулянье на Болоте, где воры Востока устроили ночной карнавал. Здесь, на Болоте, они могли бражничать и веселиться, как им заблагорассудится, потому что честные люди десятой дорогой обходили эти кварталы, а стражники, которым щедро платили полновесным золотом, старались не вмешиваться в их забавы. По кривым немощеным улочкам, усеянным кучами отбросов и зловонными лужами, покачиваясь, бродили пьяные гуляки. В глубоких подворотнях сверкала сталь – там волки охотились на волков, а из темноты доносился пронзительный визгливый смех распутных женщин и звуки ударов. Из разбитых окон и распахнутых настежь дверей сочился багровый свет факелов, а запахи дешевого вина и немытых тел, звон кружек, стук кулаков по столам и обрывки непристойных песен, доносящиеся оттуда, ударяли в лицо, сбивая с ног.

В одном из таких притонов веселье достигло такого накала, что от него содрогался закопченный потолок. Здесь собралось самое последнее отребье – ловкие карманники, коварные похитители детей, кичливые бандиты и головорезы со своими подругами и женщины с пронзительными и скрипучими голосами в безвкусных и аляповатых нарядах. Преобладали местные жулики и негодяи – смуглые темноглазые заморийцы с кинжалами на поясах и вероломством в сердце. Впрочем, их компанию разбавляли волки из других стран и народов. Сидел здесь и изменник из Гипербореи, неразговорчивый опасный гигант с огромным мечом на перевязи – потому что сталь на Болоте носили открыто. Был тут и шемитский фальшивомонетчик с орлиным носом и завитой иссиня-черной бородой. На коленях рыжеволосого гундерландца – явного наемника, дезертира из какой-то разгромленной армии – сидела нахальная девица из Бритунии, а жирный огромный негодяй, чьи непристойные шуточки вызывали приступы громового хохота у сотрапезников, был профессиональным вымогателем из отдаленного Котха, вознамерившимся обучить искусству похищения женщин заморийцев, которые от рождения разбирались в этом ремесле намного лучше него.

Мужчина оборвал себя на самом интересном месте – он только что смачно расписывал прелести предполагаемой жертвы – и сунул нос в огромную кружку с элем. Затем, слизывая пену с толстых губ, он продолжал:

– Клянусь Белом, богом всех воров, я покажу им, как надо воровать девчонок; я домчу ее до границы с Заморой еще до рассвета, а там ее уже будет поджидать караван. Триста монет серебром – вот сколько мне пообещал конт[6]6
  Конт – граф.


[Закрыть] из Офира за холеную и гладкую бритунку из высшего света. Я несколько недель скитался по приграничным городам, прикидываясь нищим, прежде чем нашел ту, что мне нужна. А уж красива, чертовка, пальчики оближешь!

И он слюняво причмокнул, выражая тем самым свое неподдельное восхищение.

– Я знаю лордов в Шеме, которые отдали бы за нее тайну Башни Слона, – заявил он, возвращаясь к своему элю.

Прикосновение к рукаву его туники заставило вымогателя повернуть голову и нахмуриться, выражая недовольство тем, что его прервали. Он увидел перед собой высокого и крепко сбитого молодого человека, выглядевшего здесь столь же неуместно, как серый волк выглядит в стае помойных крыс. Дешевая туника не скрывала атлетической фигуры, литых широких плеч, массивной выпуклой груди, тонкой талии и бугрящихся канатов мускулов на руках. Тело его покрывал ровный коричневый загар, а на лице выделялись яркие синие глаза; на широкий лоб падала прядь непокорных черных волос. На поясе у него висел меч в потертых кожаных ножнах.

Котхиец непроизвольно отпрянул. Молодой человек не принадлежал ни к одной из известных ему народностей.

– Ты упомянул о Башне Слона, – сказал незнакомец. По-заморийски он говорил со странным и непривычным акцентом. – Я много слышал об этой башне. В чем заключается ее тайна?

В поведении молодого человека не было ничего угрожающего, к тому же храбрость котхианца подогревал эль и явное, пусть и молчаливое, одобрение слушателей. Он сразу же раздулся от осознания собственной важности.

– Тайна Башни Слона? – воскликнул он. – Ну как же, любому дураку известно, что там живет жрец по имени Яра и что у него есть огромный драгоценный камень, который люди прозвали Сердцем Слона, в котором и заключена тайна его магии.

Молодой варвар помолчал, переваривая услышанное.

– Я видел эту башню, – сообщил он немного погодя. – Она стоит в большом саду над городом, окруженная высокими стенами. И я не заметил там стражников. Взобраться на стены совсем несложно. Почему же никто до сих пор не украл драгоценный камень?

Котхиец с открытым ртом уставился на простака, а потом разразился оскорбительным смехом, к которому присоединились и остальные.

– Нет, вы только послушайте его! – надрывался жирный здоровяк. – Он хочет украсть камень Яры! Слушай, приятель, – сказал он, с напыщенным видом поворачиваясь к молодому человеку, – ты, наверное, откуда-то с севера, из варварских земель…

– Я родился в Киммерии, – недружелюбно ответил незнакомец.

Смысл ответа ускользнул от внимания котхийца; будучи родом из королевства, лежавшего далеко к югу отсюда, на границе с Шемом, он лишь краем уха слышал о северянах.

– Тогда слушай и запоминай, парень, – важно заявил котхиец и ткнул своей кружкой в обескураженного юношу. – Знай, что в Заморе и в особенности в этом городе промышляет больше бесстрашных воров, чем во всем мире, даже в Котхе. И если бы смертный мог украсть самоцвет, будь уверен, это бы уже сделали давным-давно. Ты говоришь о том, чтобы перелезть через стены, но поверь мне, что, перебравшись через них, ты тут же пожелаешь вернуться обратно. Ночью в саду нет стражей – то есть, человеческих стражей. Но в караульном помещении, в нижней части башни, дежурят вооруженные люди, так что даже если тебе удастся пройти тех, кто охраняет сад по ночам, все равно остаются еще и солдаты, потому что драгоценный камень хранится где-то на верхних этажах.

– Но если человек в состоянии пройти сад, – возразил киммериец, – почему он не может добраться до камня прямо сверху и, таким образом, избежать внимания солдат?

И вновь котхиец уставился на него с раскрытым от изумления ртом.

– Нет, вы только послушайте его! – весело воскликнул он. – Этот варвар, должно быть, считает себя орлом, способным взлететь к украшенному драгоценными камнями зубчатому венцу башни, до которого от земли всего-навсего каких-нибудь сто пятьдесят футов, а круглые стены гладкие, как полированное стекло!

Киммериец окинул окружающих свирепым взглядом, явно раздосадованный издевательским смехом, который вызвало его последнее замечание. Он не видел в нем ничего особенно смешного и был еще слишком мало знаком с обычаями цивилизованного мира, чтобы улавливать нюансы проявленной неучтивости. Воспитанные люди обычно более склонны к хамству, нежели дикари, ибо знают, что могут проявить невежливость, не рискуя жизнью, – как правило. Он был зол и расстроен, и, вне всякого сомнения, предпочел бы прекратить дальнейшие расспросы, если бы котхиец не решил еще сильнее уязвить его.

– Ну, давай, давай! – крикнул он. – Расскажи этим беднягам, которые были ворами уже тогда, когда ты еще пешком под стол ходил, как бы ты украл драгоценный камень!

– Способ есть всегда, если желание подкрепить мужеством, – коротко ответил вконец обозленный киммериец.

Котхиец счел слова личным оскорблением. Лицо его побагровело от гнева.

– Что? – взревел он. – Ты смеешь учить нас, как нам заниматься своим делом, и при этом обвиняешь в трусости? Пошел вон отсюда, убирайся с глаз моих! – И он грубо оттолкнул киммерийца.

– Ты что же, сначала смеешься надо мной, а теперь еще и руки распускаешь? – заскрежетал зубами варвар, в котором взыграла ярость.

Он ответил толчком на толчок, отвесив котхийцу открытой ладонью такую оплеуху, что тот повалился спиной на грубо сколоченный стол. Эль выплеснулся через край кружки, и котхиец яростно взревел, хватаясь за меч.

– Ах ты, проклятый язычник! – рявкнул он. – За это я вырву тебе сердце!

Блеснула сталь, и толпа проворно подалась в стороны, освобождая место. При этом кто-то опрокинул единственную свечу, и комната погрузилась в темноту, в которой царили грохот перевернутых скамеек, топот бегущих ног, крики и проклятия людей, натыкающихся друг на друга, и громкий крик боли, на мгновение заглушивший остальные звуки. К тому моменту, когда свечу зажгли вновь, бóльшая часть гостей уже покинула притон через двери и выбитые окна, а остальные благополучно попрятались под стойкой, за бочками с пивом и перевернутыми столами. Варвар исчез; в центре комнаты было пусто, если не считать трупа котхийца с перерезанным горлом. Киммериец, повинуясь безошибочному инстинкту дикаря, убил своего обидчика, пользуясь темнотой и суматохой.

Мрачные огни и пьяные крики остались далеко позади. Киммериец выбросил свою безнадежно порванную тунику, оставшись голым, если не считать набедренной повязки и сандалий с высокой шнуровкой. Он двигался с грацией огромного тигра, и под загорелой кожей перекатывались бугры мускулов.

Сейчас он вошел в часть города, занятую храмами. Они тускло светились в темноте по обе стороны от него – беломраморные колонны, золотые купола и серебристые арки, усыпальницы мириад чужих богов Заморы. Но киммериец не забивал ими голову; он знал, что религия Заморы, как и всех цивилизованных народов, чья история исчисляется тысячелетиями, очень сложна и заковыриста, и ее изначальная суть давно уже потерялась в путанице ритуалов и обрядов. Он провел долгие часы, внимательно прислушиваясь к беседам философов, аргументам теософов и учителей, и едва не рехнулся. Впрочем, нет, одно твердое убеждение он все-таки вынес – все они были тронутыми.

Сам он верил в простых и понятных богов; их вождем был Кром, который жил на вершине огромной горы, откуда и повелевал всеми смертными, посылая им испытания и смерть. Взывать к Крому было бесполезно, поскольку он славился своей жестокостью, мрачностью и ненавистью к слабакам. Но в момент рождения мужчины он давал ему мужество, волю и способность убивать своих врагов, а большего, по мнению Конана, требовать от бога не стоило.

Его обутые в сандалии ноги бесшумно ступали по слабо светящимся плитам мостовой. Навстречу ему не попалось ни одного стражника, потому что даже воры Болота избегали храмов, в которых, как всем было известно, незваных гостей частенько подкарауливала смерть. Впереди на фоне неба мрачно высилась Башня Слона. Конан подивился про себя столь необычному названию. Кажется, никто не знал, откуда оно взялось. Сам он никогда не видел слонов, хотя и смутно представлял себе этих огромных животных с хвостами спереди и сзади. Эту байку поведал ему один бродяга-шемит, клятвенно уверяя, что собственными глазами видел тысячи подобных зверей в Гиркании, но всем известно, что шемиты – первостатейные выдумщики и лгуны. Во всяком случае, в Заморе слонов не водилось.

На фоне звездного неба тускло отсвечивал силуэт гигантской башни. На солнце она блестела так ярко, что на нее было больно смотреть, и поговаривали, что она сделана из чистого серебра. Она была круглой, безупречной правильной формы, высотой в сто пятьдесят футов, и ее венец блестел в свете звезд инкрустацией из драгоценных камней. Башня возвышалась среди раскачивающихся крон экзотических деревьев в саду, высоко поднятом над уровнем города. Сад окружала мощная стена, за которой земля постепенно понижалась, упираясь еще в одну стену. Там не светилось ни одного огонька; окна в башне, кажется, тоже отсутствовали – по крайней мере, над уровнем внутренней стены их видно не было. И лишь в вышине над головой морозным светом поблескивали драгоценные камни.

У наружной, более низкой стены густо рос кустарник. Киммериец подполз ближе и замер перед преградой, внимательно разглядывая ее. Если подпрыгнуть, он сумеет ухватиться руками за ее край. А уж там даже ребенок сможет взобраться наверх и спрыгнуть на другую сторону. Конан не сомневался в том, что с легкостью сумеет преодолеть и вторую, внутреннюю стену. Но он колебался, не зная, какие опасности подстерегают его там. Здешние люди представлялись ему странными и даже загадочными; они были непохожи на него – они не были с ним даже одной крови, как, например, живущие на далеком Западе бритунцы, немедийцы, котхийцы и аквилоняне, загадки цивилизаций которых в прошлом приводили его в священный трепет. Народ Заморы был очень древним и, насколько он мог судить, очень злонамеренным.

Он подумал о Яре, верховном жреце, который насылал погибель из своей башни, и по коже киммерийца пробежали мурашки, когда он вспомнил байку, рассказанную ему пьяным придворным пажом. Однажды Яра рассмеялся в лицо разгневанному принцу и поднес к его глазам ярко вспыхнувший злой камень, из которого во все стороны ударили нечестивые лучи. Они окутали принца своим сиянием, и тот закричал и в корчах упал на пол, а потом тело его съежилось, став почерневшей кучкой пепла. Та, в свою очередь, превратилась в черного паука, который принялся заполошно метаться по комнате, пока Яра не раздавил его ногой.

Яра редко выходил из своей магической башни и всегда только для того, чтобы творить зло, направленное против отдельного человека или целой нации. Король Заморы боялся колдуна пуще смерти, отчего постоянно пребывал в подпитии, поскольку в трезвом состоянии справиться со своим страхом не мог. Яра был очень стар – поговаривали, что он живет уже несколько столетий и что вообще будет жить вечно из-за магии своего камня, который прозвали Сердцем Слона. Это название казалось Конану таким же странным и нелепым, как и Башня Слона.

Киммериец, погруженный в свои мысли, тем не менее прижался к стене и прислушался. В саду кто-то бродил, и до слуха молодого варвара донеслись размеренные шаги и легкое позвякивание стали. Значит, сад все-таки охраняется. Киммериец ждал, рассчитывая, что стражник должен вернуться, но над загадочными садами повисла звенящая тишина.

В конце концов любопытство победило. Подпрыгнув, он ухватился за край стены и на одной руке подтянулся наверх. Улегшись животом на широкий карниз, он принялся внимательно вглядываться в пространство между двумя стенами. Поблизости ничего не росло, хотя неподалеку от внутренней стены он заметил несколько аккуратно подстриженных кустов. Звездный свет падал на ровный травяной газон, и откуда-то издалека доносилось едва слышное журчание фонтана.

Киммериец осторожно спустился на землю и вытащил из ножен меч, после чего еще раз огляделся по сторонам. Он вдруг понял, что сильно нервничает, стоя на открытом месте, и двинулся на цыпочках вдоль изгиба стены, стараясь держаться в ее тени, пока не поравнялся с замеченными ранее кустами. Пригнувшись, он стремительным броском достиг их и едва не споткнулся о тело, лежавшее под ними.

Быстро взглянув направо и налево, он понял, что врагов поблизости нет, и нагнулся, что приглядеться к трупу повнимательнее. Острое зрение даже в тусклом свете звезд позволило ему разглядеть крепко сбитого мужчину в украшенных серебряной насечкой доспехах и шлеме с гребнем, какие носили королевские гвардейцы Заморы. Рядом с ним лежали щит и копье, и Конану хватило одного взгляда, чтобы понять: воин был задушен. Варвар с тревогой огляделся по сторонам. Он понял, что мужчина – наверняка тот самый страж, чьи шаги он слышал из своего укрытия у стены. А ведь с того момента прошло совсем немного времени! Тем не менее кому-то неизвестному его вполне хватило, чтобы разделаться со стражником.

Напряженно вглядываясь в темноту, Конан вдруг заметил слабое движение в кустах, растущих у самой стены. Туда он и двинулся, сжимая в руке обнаженный меч. Молодой варвар производил не больше шума, чем пантера, скользящая в ночи, но тот, кого он выслеживал, все равно услышал его. Киммериец разглядел неясный силуэт, прижавшийся к стене, и с облегчением отметил, что он, по крайней мере, был человеком. В следующее мгновение мужчина развернулся, издал придушенный вскрик – от неожиданности, скорее всего, – и уже изготовился прыгнуть вперед, выставив руки перед собой, но замер на месте, когда тусклый свет звезд отразился от лезвия меча Конана. Несколько напряженных секунд оба молчали, готовые к любому развитию событий.

– Ты не солдат, – прошипел наконец незнакомец. – Ты – такой же вор, как и я.

– И кто же ты? – с подозрением осведомился киммериец.

– Таурус из Немедии.

Киммериец опустил меч.

– Я слышал о тебе. Тебя называют принцем воров.

Ответом ему был негромкий смех. Ростом Таурус не уступал киммерийцу, хотя был намного плотнее и явно тяжелее его. Обладатель внушительного живота, он, тем не менее, двигался с какой-то удивительной легкостью и живостью, которая светилась и в его глазах, что было заметно даже при свете звезд. Он был босиком и держал на плече моток тонкой крепкой веревки, на которой через равные интервалы были завязаны узлы.

– А ты кто? – прошептал он.

– Я Конан из Киммерии, – ответил молодой варвар. – Я пришел, чтобы попытаться украсть драгоценный камень Яры, который люди называют Сердцем Слона.

Конан почувствовал, как огромный живот собеседника затрясся от смеха, впрочем, не обидного или оскорбительного.

– Клянусь Белом, богом воров! – прошипел Таурус. – А я-то думал, что у меня одного достанет мужества отважиться на такую авантюру. Эти заморийцы еще называют себя ворами – ба! Конан, мне по душе твоя храбрость. Я всегда хожу на дело один, но, клянусь Белом, сейчас мы можем провернуть его вдвоем, если ты согласен.

– Значит, и ты охотишься за самоцветом?

– А за чем же еще? Я обдумывал свои планы несколько месяцев, а вот ты, мой друг, похоже, поддался минутному порыву.

– Это ты убил солдата?

– Разумеется. Я перебрался через стену, когда он был на дальней стороне сада. Я спрятался в кустах, но он услышал меня или подумал, что услышал что-то. И когда стражник ринулся на поиски, топоча, как носорог, мне не составило особого труда подкрасться к нему со спины и задушить глупца. Подобно большинству людей, в темноте он был слеп как крот. А хороший вор должен иметь зрение, как у кошки.

– Ты сделал одну ошибку, – сказал Конан.

Глаза Тауруса гневно блеснули.

– Я? Я сделал ошибку? Это невозможно!

– Тебе следовало спрятать труп поглубже в кустах.

– …Сказал новичок признанному мастеру. Стражники сменятся не раньше полуночи. А если кто-нибудь отправится на его поиски прямо сейчас и найдет тело, то сразу же помчится к Яре, торопясь сообщить новости, что даст нам время исчезнуть. А вот если его не найдут, то, напротив, примутся искать с удвоенной энергией и поймают нас, как крыс в мышеловку.

– Ты прав, – вынужден был признать Конан.

– То-то же. А теперь слушай. Мы только зря теряем время на болтовню. Во внутреннем саду охранников нет – то есть, людей-стражников, я имею в виду. Зато там имеются намного более опасные часовые. Именно их присутствие долгое время ставило меня в тупик, но теперь я придумал, как обойти их.

– А как насчет солдат в нижнем помещении башни?

– Старый Яра живет наверху. Именно этим путем мы и пойдем – и вернемся, как я надеюсь. Не спрашивай меня как. Я все продумал. Мы проберемся в башню через верх и задушим старика Яру до того, как он успеет бросить в нас какое-нибудь проклятое заклинание. По крайней мере, попытаемся; шанс превратиться в паука или жабу против возможности стать богатейшим человеком на свете. Хороший вор всегда знает, когда можно рискнуть всем.

– Я готов, – заявил Конан, скидывая с ног сандалии.

– В таком случае, следуй за мной.

Таурус отвернулся, подпрыгнул, ухватился за край стены и влез на нее. Ловкость вора потрясала, учитывая его немаленький вес и размеры; казалось, он просто взлетел наверх, не прилагая к тому никаких усилий. Конан последовал за ним и, растянувшись плашмя на широком карнизе, они заговорили осторожным и негромким шепотом.

– Я не вижу света, – пробормотал Конан. Нижняя часть башни очень походила на ту, что была видна снаружи, – безупречно ровный, сверкающий цилиндр, в котором не было и следа оконного или дверного проема.

– Двери и окна устроены очень хитро, – отозвался Таурус, – но сейчас они закрыты. Солдаты дышат воздухом, который поступает сверху.

Сад был полон теней, и в свете звезд тихонько раскачивались призрачные кусты и невысокие деревья. Шестое чувство подсказывало Конану, что там затаилась смутная и пока еще спящая угроза. Он чувствовал на себе пристальный взгляд чьих-то горящих глаз, а ноздри его уловили едва слышный запах, от которого зашевелились волосы у него на затылке, словно шерсть на загривке у собаки, учуявшей врага.

– Следуй за мной, – прошептал Таурус. – Держись рядом, если тебе дорога жизнь.

Вынув из кошеля на поясе какой-то предмет, напоминающий медную трубочку, немедиец мягко спрыгнул на землю по другую сторону стены. Конан последовал его примеру, держа меч наготове, но Таурус оттолкнул его назад, вплотную к стене, да и сам он не рвался вперед. Он застыл в напряженном ожидании, и взгляд его, как и Конана, устремился к густым зарослям кустарника, погруженным в тень в нескольких ярдах от них. Ветки шевелились, хотя ветер стих. И вдруг в колышущихся тенях вспыхнули два огромных глаза, а в глубине замерцали еще несколько огоньков.

– Львы! – пробормотал Конан.

– Да. Днем их держат в подземных пещерах под башней. Вот почему в саду нет других сторожей.

Конан быстро пересчитал пары глаз.

– Их там пятеро, хотя в глубине могут прятаться еще несколько. Они вот-вот бросятся…

– Помолчи! – прошипел Таурус и отклеился от стены, ступая с величайшей осторожностью, словно по лезвию бритвы, и поднося к губам свою странную трубочку.

Из тени донеслось приглушенное рычание, и горящие глаза стали приближаться. Конану уже показалось, что он различает огромные челюсти и хвосты с кисточками, яростно хлещущие по бокам. В воздухе повисло напряжение, которое ощущалось буквально физически. Киммериец покрепче перехватил меч, в любой миг ожидая нападения и свирепого броска мощных тел. Но тут Таурус сильно дунул в свою трубочку. Из другого ее конца вырвалась длинная струя желтоватой пыли, распустилась невесомым облачком и медленно осела на кустах, скрыв горящие глаза.

Таурус поспешно подбежал к стене. Конан в недоумении уставился на него. Плотное облако полностью скрыло от глаз кусты, и оттуда не доносилось ни звука.

– Что это за пыль? – с беспокойством поинтересовался Конан.

– Смерть! – прошипел в ответ Таурус. – Если вдруг поднимется ветер и понесет ее на нас, нам придется спасаться бегством и перелезать через стену. Но нет, ветер стих окончательно, и она уже рассеивается. Надо подождать, пока она не осядет полностью. Стоит только вдохнуть ее, и смерть наступает мгновенно.

Сейчас в воздухе висели лишь редкие желто-зеленые клочья; вскоре они исчезли, и Таурус жестом предложил напарнику следовать за собой. Они с опаской приблизились к кустам, и Конан ахнул от изумления. В густой тени вытянулись пять светло-коричневых тел, в глазах которых навсегда угас яростный огонь. В воздухе ощущался легкий сладковатый аромат.

– Они умерли, не издав ни звука! – пробормотал киммериец. – Таурус, что это за порошок?

– Он сделан из цветков черного лотоса, что растет в диких и непроходимых джунглях Кхитая, там, где обитают одни только желтолицые жрецы Юн. Эти цветы несут смерть любому, кто вдохнет их аромат.

Конан присел на корточки рядом с бездыханными телами, желая убедиться, что львы и в самом деле не причинят ему вреда, а потом покачал головой. Ему, варвару с севера, магия экзотических земель все еще представлялась загадочной и ужасной.

– А почему ты не можешь таким же образом разделаться с солдатами в башне? – спросил он.

– Потому что больше порошка у меня нет. Даже для того, чтобы заполучить тот, который я только что израсходовал, понадобилось совершить настоящий подвиг, и уже он один прославит мое имя среди воров всего света. Я украл его из каравана, направлявшегося в Стигию. Он лежал в мешочке из золотой парчи в кольцах огромной змеи, которая охраняла его, и при этом я умудрился не потревожить ее. Но, именем Бела, идем! Или ты намерен проговорить всю ночь?

Они проскользнули сквозь кустарник к подножию сверкающей башни, и здесь, приложив палец к губам, Таурус размотал бухту своей свернутой кольцом веревки, к одному концу которой был привязан крепкий стальной крюк. Конан догадался, что он задумал, и не стал задавать вопросов, когда немедиец ухватился за веревку чуть пониже крюка и принялся раскручивать ее над головой, как пращу. Конан тем временем приложил ухо к земле, но ничего не услышал. Очевидно, солдаты внутри не подозревали о присутствии незваных гостей, которые производили не больше шума, чем ночной ветер, перебирающий ветви деревьев. Но варвара не покидало чувство приближающейся опасности; вероятно, в этом повинен был запах львов, все еще висевший в воздухе.

Ровным, слитным движением могучей руки Таурус ловко швырнул веревку. Крюк закувыркался в воздухе и исчез за инкрустированным драгоценными камнями гребнем башни. Похоже, он зацепился за край вполне надежно, поскольку Таурус подергал его сначала осторожно, а потом налег всем телом, но тот не соскользнул, и веревка не оборвалась.

– Попал с первого раза. Нам везет, – прошептал Таурус. – Я…

Звериное чутье Конана заставило его резко обернуться: смерть подкралась к ним совершенно беззвучно. Киммериец еще успел увидеть мелькнувшую в воздухе длинную светло-коричневую тень, на мгновение заслонившую собой звезды, которая устремилась к нему в смертельном прыжке. Ни один цивилизованный человек не смог бы уследить за движением варвара. В свете звезд холодно блеснуло лезвие его широкого меча, и человек и зверь молча покатились по траве.

Невнятно ругаясь себе под нос, Таурус склонился над сцепившимися телами и увидел, как его напарник зашевелился, пытаясь вылезти из-под огромной туши, что придавила его к земле. Пораженному немедийцу хватило одного взгляда, чтобы понять: лев мертв, поскольку выжить с разрубленным надвое черепом зверь просто не мог. Он ухватил льва за задние лапы, и с его помощью Конан спихнул с себя мертвое тело и вылез из-под него, так и не выпустив из рук меча, с лезвия которого капала кровь.

– Ты цел, парень? – изумленно прошептал Таурус, все еще не придя в себя после смертельной схватки, которая длилась какую-то долю секунды.

– Да, клянусь Кромом! – ответил варвар. – Но я как никогда был на волосок от гибели. Почему проклятая кошка не зарычала перед тем, как прыгнуть?

– В этом саду творятся странные вещи, – ответил Таурус. – Львы нападают молча, как и смерть, что подстерегает здесь на каждом шагу. Но идем – ты убил его почти без шума, однако солдаты все равно могли услышать, если они еще не спят или не упились до потери сознания. Лев явно находился в другой части сада и потому избежал смерти от лотоса, но больше зверей здесь не осталось. Придется карабкаться вот по этой веревке и, кажется, не стоит оскорблять киммерийца вопросом, способен ли он на это.

– Если только она выдержит мой вес, – проворчал Конан, вытирая лезвие меча о траву.

– Она выдержит троих таких, как я, – заверил его Таурус. – Она сплетена из волос умерших женщин, которые я собрал в глухую полночь из могил, а потом вымачивал в вине из ядовитого анчара, чтобы придать необходимую прочность. Я полезу первым, а ты постарайся не отстать.

Немедиец ухватился за веревку и полез вверх, помогая себе ногами; он двигался легко, как кошка, и собственный вес, похоже, ничуть не мешал ему. Киммериец последовал за ним. Веревка раскачивалась и крутилась вокруг своей оси, что, впрочем, не замедляло подъем: обоим приходилось лазить в намного более трудных условиях. Украшенный драгоценными камнями карниз светился высоко над их головами, перпендикулярно выдаваясь из стены, так что веревка свисала примерно в футе от боковой стороны башни, что изрядно облегчало подъем.

Они молча лезли все выше и выше, и огни города постепенно терялись внизу, а свет звезд мерк, заглушаемый сиянием самоцветов на карнизе. Вот Таурус протянул руку и ухватился за него, подтянулся и перевалился через край. Конан на мгновение замер на карнизе, зачарованный блеском драгоценных камней – бриллиантов, рубинов, изумрудов, сапфиров, бирюзы и лунного камня, густо вплавленных в серебряную окантовку карниза. На расстоянии их разноцветные огни сливались в пульсирующее белое сияние, но сейчас, вблизи, они переливались всеми цветами радуги, завораживая своим фантастическим блеском.

– Да здесь целое состояние, Таурус, – прошептал он, на что немедиец нетерпеливо ответил: – Идем же! Если мы завладеем Сердцем, эти камни и все остальное станет наше.

Конан перелез через сверкающий гребень. Верхняя площадка башни была на несколько футов ниже края карниза. Совершенно плоская, она состояла из какого-то темно-синего материала, щедро сбрызнутого золотом, которое поблескивало в свете звезд, так что вся площадка походила на гигантский сапфир, посыпанный золотой пылью. Напротив того места, где они стояли, находилось нечто вроде надстройки. Она была сделана из того же самого блестящего материала, что и стены башни, и украшена вычурными узорами из драгоценных камней поменьше. Ее единственная дверь казалась отлитой из чистого золота, поверхность ее покрывала резная чешуя, инкрустированная самоцветами, которые сверкали холодным блеском льда.