Текст книги "Неприятная профессия Джонатана Хога"

Роберт Хайнлайн
Неприятная профессия Джонатана Хога

Robert A. Heinlein

The Unpleasant Profession of Jonathan Hoag

Copyright © 1942, 1969 by Robert A. Heinlein

© М. Пчелинцев, перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

 
…не может быть у счастья
Счастливого конца.
Бесстрашно отгоните
Надежд самообман,
С достоинством примите
Тот жребий, что нам дан;
Отжив, смежим мы веки,
Чтоб не восстать вовеки,
Все, как ни вьются, реки —
Вольются в океан.
 

А. И. Суинберн (пер. М. Донского)

I

– Так это кровь, доктор?

Сидящий на стуле Джонатан Хог нервно облизнул губы и подался вперед, пытаясь разглядеть, что написано на бумажке, которую держал в руках медик.

Доктор Потбери пододвинул бумажку поближе к себе и поверх очков взглянул на Хога.

– Скажите, – спросил он, – а разве есть причина, по которой вы ожидали, что под ногтями у вас окажется кровь?

– Нет. То есть я хотел сказать… Впрочем, нет… никаких причин так думать у меня нет. Но ведь это действительно кровь, да?

– Нет, – мрачно ответил Потбери. – Нет, это не кровь.

Хог понимал, что, услышав это, должен был бы испытать облегчение. Но он его почему-то не испытывал. Он подозревал, что убедил сам себя в том, что темные полоски у него под ногтями – засохшая кровь, чтобы в голову не лезли другие, куда менее приятные мысли.

Ему стало плохо. Но он должен был выяснить…

– Так что же это, доктор? Скажите.

Потбери окинул его взглядом:

– Вы задали мне конкретный вопрос. Я на него ответил. Вы не спрашивали меня, чем является это вещество, вы попросили меня определить, кровь это или нет. Так вот, это не кровь.

– Но… Да вы просто играете со мной. Покажите мне результат анализа. – Хог привстал со стула и потянулся к листку бумаги.

Доктор успел схватить его первым и аккуратно разорвал надвое, потом еще надвое и еще.

– Послушайте, вы…

– Больше ко мне не обращайтесь, – ответил Потбери. – И можете не беспокоиться об оплате. А теперь убирайтесь. И чтобы я вас больше не видел.

Хог пришел в себя уже на улице, он брел к станции надземки. Он был буквально потрясен грубостью врача. Грубости он боялся так же, как некоторые люди боятся змей, или высоты, или замкнутого пространства. Грубости, пусть даже и не обращенной лично на него, а даже просто проявленной в его присутствии.

Ему становилось плохо, его охватывало чувство беспомощности и стыда.

А если уж грубили непосредственно ему, то обычно единственным спасением становилось бегство.

Он шагнул было на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей наверх, к станции надземки, но остановился. Поездка в вагоне надземки была по меньшей мере серьезным испытанием, со всей этой давкой, толкотней, грязью и всегда возможными оскорблениями; сейчас Хог был не в том состоянии, чтобы их выслушивать. Сейчас, если бы ему пришлось услышать оглушительный визг вагонов на повороте, когда они сворачивают к Петле, он, наверное, тоже бы завизжал.

Он резко развернулся и едва не столкнулся с человеком, который также собирался подняться наверх. Он отшатнулся.

– Поосторожнее, приятель, – буркнул человек и, протиснувшись мимо Хога, начал подниматься наверх.

– Извините, – пробормотал Хог, но мужчина был уже слишком далеко.

То, что сказал мужчина, было скорее резкостью, чем грубостью, поэтому в принципе не должно было подействовать на Хога – и тем не менее подействовало. Ему было неприятно и как тот был одет, и его внешность, и его запах. Хог сознавал, что не было ничего особенно неприятного ни в вытертых брюках, ни в кожаной куртке, да и лицо незнакомца было самым обычным – лицом человека, изрядно попотевшего на тяжелой работе. На его кепке Хог успел заметить какую-то бляху с выгравированными на ней цифрами и буквами. Но решил, что этот человек был водителем грузовика, или механиком, или сборщиком, в общем, любым из тех компетентных мускулистых людей, благодаря которым все в стране и крутится. Кроме того, хороший семьянин, любящий отец и кормилец, самый главный недостаток которого – лишняя кружечка пива после работы.

Со стороны Хога было сущим ребячеством позволять себе пренебрежительно относиться к подобной внешности и предпочитать белые сорочки, ладно сидящее пальто и перчатки. И все же, если бы от незнакомца пахло лосьоном для бритья, а не потом, это было бы гораздо приятнее.

Сказав себе это, он добавил, что все это просто глупость и слабость. И тем не менее… разве может такое грубое обветренное лицо и в самом деле быть признаком внутренней доброты и чувствительности? Этот нос картошкой, эти поросячьи уши?

Ладно, ничего, он поедет домой на такси и постарается ни на кого не смотреть. Стоянка оказалась неподалеку, у небольшого магазинчика.

– Куда? – Дверца такси была распахнута, голос таксиста был безразлично настойчив.

Хог встретился с ним взглядом, поколебался и передумал. Опять эта грубость во всем: пустые глаза и угреватая кожа с крупными порами.

– Э-э-э… простите. Я кое о чем забыл. – Он развернулся, чтобы уйти, и тут же резко остановился, поскольку за талию его что-то держало. Это был мальчишка на роликовых коньках, который с размаху врезался в него. Хог с трудом восстановил равновесие и попытался изобразить на лице отечески добрую улыбку, которой он всегда пользовался, имея дело с детьми.

– Ну и ну, молодой человек! – Он взял мальчишку за плечо и поставил на ноги.

– Морис! – раздался над самым его ухом визгливый крик, пронзительный и бессмысленный. Кричала высокая дородная женщина, пулей вылетевшая из магазинчика. Она схватила мальчишку за руку, дернула к себе и свободной рукой отвесила ему звонкую оплеуху. Хог хотел было заступиться за беднягу, как вдруг заметил, что женщина злобно уставилась на него. Ее отпрыск, заметив или почувствовав отношение матери, изо всех сил пнул Хога.

Конек угодил тому в голень. Ногу пронзила резкая боль. Хог поспешил прочь с единственной целью убраться подальше. Он свернул на первую же поперечную улицу, слегка прихрамывая из-за ушибленной голени, а его уши и шея буквально горели от стыда, будто он и в самом деле дурно обошелся с ребенком. Улица оказалась ничуть не лучше той, с которой он только что свернул. Здесь не было магазинов, а над головой не нависала грубая стальная эстакада надземки. По обеим сторонам улицы тянулись многоквартирные четырехэтажные доходные дома, на тротуарах кишмя кишели люди.

Поэты всегда воспевали красоту и невинность детства. Вот только это явно не относилось к детям, обитающим здесь. Хогу показалось, что и то и другое явно последнее, что у них на уме. Мальчики, с его точки зрения, были похожи на крысят, пожалуй, слишком шустрые для своих лет – драчливые, пронырливые и злобные. Девочки, на его взгляд, тоже были не лучше. Восьми– или девятилетние – худосочные и голенастые, – на их изможденных лицах будто бы было написано, что они только и знают, что сплетничать. Словом, мелкие душонки, которым от роду суждено причинять всем несчастья и глупо хихикать. Их сестры чуть постарше, слишком рано познавшие уличную жизнь, казалось, всецело заняты выставлением напоказ своих недавно обретенных женских достоинств – не для того, чтобы заинтересовать Хога, а перед своими прыщавыми приятелями, тусующимися возле аптеки.

Даже младенцы в колясках… Хог раньше считал, что ему нравятся младенцы, и ему всегда нравилось выступать в роли почетного дядюшки. Но только не здешние. Сопливые, пахнущие чем-то кислым, с нездоровым цветом лица и орущие во все горло…

Небольшая гостиница была похожа на тысячи других, явно третьеразрядная и даже не пытающаяся претендовать на что-либо иное. Неоновая вывеска гласила: «Отель Манчестер. Временно и постоянно». Вестибюль был крошечный, длинный, узкий и довольно темный. Такие гостиницы обычно не замечаешь, если не ищешь их специально. На время в них обычно останавливаются коммивояжеры, не желающие тратить слишком много командировочных, а постоянно проживают холостяки, которые не могут себе позволить чего-нибудь получше. Единственный лифт представляет собой железную решетчатую клетку, кое-как оживленную бронзовой краской. Пол в вестибюле кафельный, плевательницы медные. Помимо стойки портье, в вестибюле помещаются пара чахлых пальм да восемь кожаных кресел. В этих креслах ютятся одинокие старики, у которых, кажется, никогда не было прошлого, они живут в комнатах наверху, и время от времени одного из них находят повесившимся на собственном галстуке, привязанном к люстре.

Хогу пришлось спрятаться в дверях «Манчестера», чтобы не быть сбитым с ног толпой подростков, сломя голову несущихся по тротуару. Очевидно, это была какая-то игра – до его слуха донеслись последние слова песенки: «…дай ему в лоб, загони его в гроб – и прощай, последний япошка!»

– Ищете кого-нибудь, сэр? Или желаете снять номер?

Слегка удивленный, он резко обернулся. Номер? Еще чего, больше всего ему хотелось оказаться в своей уютной квартирке, но сейчас комната, в которой он смог бы побыть один за запертой на замок дверью, отделяющей от остального мира, вдруг показалась ему самой привлекательной идеей на свете.

– Да, желаю снять номер.

– С ванной или без? – спросил портье. – С ванной пять пятьдесят, без – три пятьдесят.

– С ванной.

Портье внимательно наблюдал, как Хог расписывается в журнале постояльцев, но ключ дал, только получив пять долларов и пятьдесят центов.

– Рад приветствовать вас в нашем отеле, мистер Хог. Билл Шоу, к вашим услугам. Проводи мистера Хога в 412-й.

Одинокий коридорный проводил его в клетку лифта и окинул с головы до ног одним глазом, про себя отметив дорогое модное пальто и отсутствие багажа. Когда они вошли в 412-й номер, коридорный чуть приподнял окно, зажег свет в ванной и замер у двери.

– Должно быть, ищете кого-нибудь, – предположил он. – Может, помощь какая требуется?

Хог дал ему чаевые.

– Оставьте меня, – хрипло произнес он.

Ухмылка мгновенно исчезла с лица коридорного, и он пожал плечами.

– Ну, как будет угодно.

В номере помещались двуспальная кровать, платяной шкаф с зеркалом, стул и кресло. Над кроватью висела репродукция в раме, с подписью «Колизей при лунном свете». Но дверь запиралась на замок и даже была оборудована задвижкой, а окно выходило не на улицу, а на небольшую боковую аллейку. Хог уселся в кресло, одна из пружин которого была сломана, но ему было все равно.

Хог стянул перчатки и уставился на свои ногти. Они оказались довольно чистыми. Может, все это была просто галлюцинация? Может, он вовсе и не посещал никакого доктора Потбери? У человека, страдающего амнезией, всегда может случиться очередной приступ, подумал он, не говоря уже о галлюцинациях.

Впрочем, нет, все это не могло быть галлюцинацией; слишком уж отчетливо он помнил случившееся. Или могло? Он принялся вспоминать, как все в точности было.

Сегодня была среда, его обычный выходной. Вчера он, как обычно, вернулся домой после работы. Он уже готов был начать переодеваться к обеду – немного рассеянно, как ему помнилось, поскольку мысли его были заняты тем, куда бы сходить пообедать: то ли наведаться в новый итальянский ресторан, который порекомендовали ему друзья, к Робертсонам, или самым приятным будет снова отправиться и отведать превосходного гуляша, которым славился шеф-повар ресторана «Будапешт».

Он уже почти решил избрать самый надежный путь, когда зазвонил телефон. Он едва не пропустил звонок, поскольку в ванной шумела вода. Ему показалось, что из комнаты донесся какой-то звук, и он выключил воду. Само собой, телефон зазвонил снова.

Оказалось, звонит миссис Помрой Джеймсон, одна из самых симпатичных его знакомых. Причем она была не только очаровательной женщиной, но еще и обладательница повара, который, пожалуй, был единственным, кто умел готовить прозрачные супы, не напоминающие воду из-под грязной посуды. И соусы. Она предложила решение его проблемы.

– Меня тут в последний момент подвел один человек, а мне просто необходим мужчина к обеду. Вы свободны? Не могли бы вы выручить меня, дорогой мистер Хог?

Перспектива была самая приятная, и он ни в коем случае не собирался отказываться от приглашения. Кроме того, получить приглашение на подобный небольшой обед случалось нечасто. За обедом к рыбе Помрой обычно подавала не слишком изысканное, но вполне приличное белое вино, и уж, разумеется, она не допускала такой вульгарности, как подать к столу шампанское. Замечательная хозяйка, и он был рад, что она попросила его об услуге. То, что она решила пригласить его, означало, что она считает его достойным кандидатом.

Как ему помнилось, одеваясь, он думал именно об этом. Возможно, телефонный звонок отвлек его от дела, и он забыл почистить ногти.

Должно быть, так оно и было. Уж разумеется, грязь под ногтями никак не могла появиться по дороге к Помроям. Кроме того, он был в перчатках.

Внимание на его ногти обратила невестка миссис Помрой – дама, которую он предпочитал избегать. С так называемой «современной» навязчивостью она утверждала, что профессию любого мужчины можно определить по его внешности.

– Взгляните хотя бы на моего супруга – кем он еще может быть, как не адвокатом? Взгляните, взгляните! А вы, доктор Фиттс… вы всегда как будто у постели больного.

– Надеюсь, только не за обеденным столом.

– Вы уже не в состоянии от этого избавиться.

– Но вы так ничего и не доказали. Вы ведь знаете, кто мы такие.

Тем временем эта невыносимая женщина окинула взглядом стол, и ее глаза остановились на нем.

– Что ж, меня может проверить мистер Хог. Я ведь не знаю, чем он занимается. И никто из присутствующих тоже не знает.

– Ну право же, Джулия, – беспомощно попыталась вмешаться миссис Помрой, затем с улыбкой повернулась к сидящему слева от нее мужчине:

– В этом году Джулия увлеклась психологией.

Ее сосед слева… Сакинс… или Снагинс… Стаббинс – ах да, точно, его фамилия была Стаббинс, – этот Стаббинс вдруг спросил:

– А чем занимается мистер Хог?

– Это его тайна. Он никогда не говорит о делах.

– Дело вовсе не в этом, – поспешно заметил Хог. – Просто я не считаю…

– Только не говорите, – вмешалась эта ужасная женщина. – Я запросто выясню это буквально за секунду. Неплохая профессия. Вы мне видитесь с портфелем.

Он не собирался говорить ей, кто он. О некоторых вещах за обедом говорить принято, о некоторых – нет. Но она не унималась.

– Возможно, вы – финансист. Или торговец произведениями искусства или редкими книгами. А может, писатель. Дайте-ка мне взглянуть на ваши руки.

Эта просьба не слишком пришлась ему по душе, но он без возражений положил ладони на стол. Женщина тут же ткнула в его ладони пальцем и торжествующе воскликнула:

– А вот и попались! Вы – химик.

Все присутствующие взглянули туда, куда она указывала. И все тут же увидели траурные каемки у него под ногтями. Недолгое молчание было нарушено ее мужем, который произнес:

– Чепуха, Джулия. На свете существуют дюжины подобных занятий. Хог с таким же успехом может заниматься фотографией или гравировкой. В суде твое утверждение бы точно не прошло.

– Юрист несчастный! Я-то знаю, что я права. Верно ведь, мистер Хог?

А он и сам не мог оторвать взгляда от своих ногтей. Быть застигнутым в гостях с невычищенными ногтями само по себе было более чем неприятно, даже если бы он понимал, как такое могло случиться.

Но у него не было ни малейшего представления, откуда под его ногтями взялась эта грязь. Может, это произошло на работе? Очевидно… но что же он такое там делал?

Он не знал.

– Ну скажите же, мистер Хог, ведь я права?

Он с трудом оторвался от зрелища этих своих ужасных ногтей и едва слышно произнес:

– Прошу меня извинить.

С этими словами он выскочил из-за стола. С трудом найдя туалетную комнату, он, еле подавляя необъяснимое отвращение, вычистил красновато-коричневую грязь лезвием своего перочинного ножичка. Грязь прилипла к лезвию. Он оттер его туалетной бумагой, свернул ее и сунул в жилетный карман. А потом опять принялся яростно чистить ногти.

Он уже не помнил, в какой момент у него возникло твердое убеждение в том, что это запекшаяся кровь, человеческая кровь.

Он как-то ухитрился разыскать свою шляпу, пальто, перчатки и трость, не обращаясь за помощью к прислуге. Потом Хог опрометью бросился вон, обуреваемый единственным желанием – как можно быстрее оказаться как можно дальше отсюда.

Теперь же, обдумывая все это в тишине обшарпанного гостиничного номера, он все больше убеждался в том, что охвативший его в самом начале страх был результатом инстинктивного отвращения при виде темно-красной смолы под ногтями. И только позже он понял, что не помнит, откуда она взялась, поскольку вообще не помнит, где был в этот день, и в предыдущий, и во все дни до этого. И совершенно не представляет, что у него за профессия.

Это противоречило здравому смыслу, но было ужасно.

Он предпочел пропустить ужин, только чтобы не покидать пыльную тишину гостиничного номера. Часов в десять вечера он набрал полную ванну горячейшей воды и погрузился в нее. Горячая ванна немного расслабила его, и бешено скачущие мысли немного успокоились. В любом случае, утешал он себя, раз он не может вспомнить свою профессию, то не может к ней и вернуться. А значит, и этого кошмара у него под ногтями тоже больше никогда не будет.

Он вытерся и забрался под одеяло. Несмотря на незнакомую постель, ему почти сразу удалось заснуть.

Проснулся он от кошмарного сна, хотя поначалу он этого не понял, поскольку обстановка обшарпанного номера отлично в него вписывалась. Когда Хог наконец вспомнил, где находится и почему, кошмар показался ему предпочтительнее, но он, к сожалению, уже закончился да и почти забылся. Взглянув на часы, он увидел, что время то самое, когда он обычно встает; он позвонил коридорному и заказал завтрак.

Когда принесли завтрак, он уже был одет, и больше всего теперь ему хотелось домой. Он стоя выпил пару чашек безвкусного кофе, пожевал чего-то и покинул гостиницу.

Добравшись до квартиры, он повесил на вешалку пальто и шляпу, стянул перчатки и, как обычно, направился в ванную комнату. Там он тщательно вычистил ногти на левой руке, а когда собрался приняться за правую, осознал, что делает.

Ногти на левой руке были белыми и чистыми, зато на правой – темными и грязными. Стараясь держать себя в руках, он выпрямился, подошел к тумбочке, куда положил часы, посмотрел, сколько времени, затем отправился в спальню и посмотрел, сколько времени показывают электрические часы там. Было десять минут седьмого – обычное время его прихода домой, но вечером.

Хог-то, может, и забыл свою профессию; зато профессия не забыла его.

II

Ночной телефон компании «Рэндалл энд Крейг, частные расследования» помещался в двухкомнатной квартире. Это было удобно, поскольку Рэндалл и Крейг поженились в самом начале сотрудничества. Младший партнер только что поставила в мойку грязную посуду после ужина и как раз пыталась сообразить, нравится ли ей лучшая книга месяца, когда зазвонил телефон. Она протянула руку, сняла трубку и отсутствующим тоном сказала:

– Да?

К этому она добавила:

– Да.

Старший партнер оторвался от своего занятия – он был занят довольно деликатным научным исследованием, касающимся смертоносного оружия, баллистики и некоторых наиболее эзотерических аспектов аэродинамики, а именно: он пытался отточить бросок, метая дротики в глянцевое изображение какой-то красотки, прикнопленное к доске для резки хлеба и служившее мишенью. Один дротик уже торчал из ее левого глаза, и теперь он для симметрии пытался попасть в правый.

– Да, – еще раз повторила его супруга.

– Попробуй сказать «Нет», – посоветовал он.

Она прикрыла трубку рукой:

– Заткнись и принеси мне карандаш. – Она обошла кухонный стол и сняла со стены висящий там на крючке стенографический блокнот. – Да. Продолжайте. – Взяв принесенный супругом карандаш, она быстро нарисовала несколько строчек тех крючков и каракулей, которыми стенографисты пользуются вместо письма. – Это кажется крайне маловероятным, – наконец сказала она. – Мистера Рэндалла в это время обычно еще не бывает. Он предпочитает встречаться с клиентами в рабочее время. Мистера Крейга? Нет, боюсь, мистер Крейг вам помочь не сможет. Определенно. Вот как? Ладно, подождите, попробую узнать.

Рэндалл тем временем сделал еще одну попытку одолеть глянцевую леди. Дротик вонзился в ножку радиолы.

– Что там?

– Там на другом конце провода какой-то тип, которому просто приспичило встретиться с тобой сегодня вечером. Фамилия – Хог. Джонатан Хог. Утверждает, что физически не может встретиться с тобой днем. В чем дело, говорить сначала не желал, а когда попытался, понес какую-то ахинею.

– Приличный человек или болван?

– Приличный.

– Состоятельный?

– Похоже на то. Вроде бы деньги его не волновали. Лучше соглашайся, Тедди. Ведь 15 апреля уже не за горами.

– О’кей. Давай.

Она знаком велела ему оставаться в комнате и снова заговорила в трубку:

– Мне удалось найти мистера Рэндалла. Думаю, он сможет поговорить с вами через минуту-другую. Будьте добры, не вешайте трубку, ладно?

Все еще держа трубку подальше от мужа, она взглянула на часы, тщательно выждала ровно тридцать секунд, затем сказала:

– Готовы говорить с мистером Рэндаллом? Пожалуйста, мистер Хог.

И передала инструмент супругу.

– Эдвард Рэндалл слушает. Так в чем проблема, мистер Хог? Вот как? Слушайте, мистер Хог, мне все же кажется, вам лучше прийти утром. Все мы человеки, и все ценим наш отдых – во всяком случае я. Должен вас предупредить, мистер Хог, с заходом солнца мои расценки растут. Так, ладно, сейчас посмотрим… я как раз собирался домой. Кстати, я только что разговаривал с женой, и она меня ждет. Сами знаете, какие они, эти женщины. Но если бы вы смогли добраться до моего дома минут через двадцать, в… э-э-э… семнадцать минут девятого, мы могли бы поговорить несколько минут. Хорошо… у вас есть чем записать? Вот адрес…

Он продиктовал адрес и повесил трубку.

– Кем я буду на сей раз? Женой, партнером или секретарем?

– Сама подумай. Ты же с ним разговаривала.

– Наверное, женой. Уж больно у него чопорный голос.

– О’кей.

– Я тогда переоденусь в вечернее платье. А ты лучше убери-ка свои игрушки с пола, Умник.

– Ох, даже не знаю, стоит ли. Такой милый налет эксцентричности…

– Может, подойдет крепкий табак в домашнем тапке. Или сигареты «Реги».

Она прошлась по комнате, выключая верхний свет и расставляя стол и торшеры таким образом, чтобы кресло, в котором в конце концов окажется посетитель, было хорошо освещено.

Он же, не отвечая, собрал свои дротики, хлебную доску, задержался, послюнявил палец и потер поврежденное место на ножке радиолы, затем отнес все на кухню и прикрыл дверь. Теперь, в приглушенном свете, когда не стало видно ни кухни, ни кухонного стола, комната казалась спокойно-солидной.

– Здравствуйте, дорогой мистер Хог! Позвольте представить мою жену, миссис Рэндалл.

– Здравствуйте, мадам.

Рэндалл помог ему раздеться, убедившись в процессе, что Хог не вооружен, а если вооружен, то оружие у него не в наплечной кобуре и не за поясом. Рэндалл по натуре не был человеком подозрительным, а скорее прагматичным пессимистом.

– Прошу вас, присаживайтесь, мистер Хог. Сигарету?

– Нет. Нет, благодарю.

Рэндалл промолчал. Он уселся и принялся разглядывать посетителя – не явно, но тем не менее внимательно. Костюм дорогой, скорее всего английский или от «Братьев Брукс». Явно не ширпотреб от «Харта, Шаффнера и Маркса». Галстук такого качества уже просто стыдно называть обычным галстуком, хотя с виду он был крайне скромным, как монахиня. Рэндалл тут же мысленно повысил сумму оплаты. Вечерний гость явно нервничал – он беспрестанно ерзал в кресле. Возможно, его нервирует присутствие женщины. Отлично – пусть немножко покипит, а потом мы его снимем с огня.

– Можете не обращать внимания на присутствие миссис Рэндалл, – наконец сказал он. – Все, что вы собирались изложить мне, может слышать и она.

– А… а, да. Да, конечно. – Он, не приподнимаясь, отвесил ей легкий поклон и добавил: – Рад вашему присутствию, миссис Рэндалл, – хотя так и не начал свой рассказ.

– Итак, мистер Хог, – наконец заговорил Рэндалл, – вы, если не ошибаюсь, хотели о чем-то со мной посоветоваться, не так ли?

– Э-э-э… да.

– Тогда, может быть, вам лучше рассказать, в чем дело.

– Да, конечно. Я… то есть… мистер Рэндалл, все это дело совершенно противоречит здравому смыслу.

– Как и большинство любых дел. Но, прошу вас, продолжайте. Проблема с женщиной? Или, может, кто-то посылает вам письма с угрозами?

– О нет! Все не так просто. Но я боюсь.

– И чего же?

– Сам не знаю, – поспешно ответил Хог. – И я хочу, чтобы вы это выяснили.

– Минуточку, мистер Хог, – сказал Рэндалл. – Все, по-моему, становится только более запутанным. Вы утверждаете, что боитесь, и хотите, чтобы я выяснил, чего именно. Но дело в том, что я не психоаналитик, я – детектив. Что в вашем деле такого, чем бы мог помочь детектив?

Выглядевший совершенно несчастным Хог выпалил:

– Я хочу, чтобы вы выяснили, чем я занимаюсь в дневное время.

Рэндалл несколько мгновений смотрел на него, затем медленно произнес:

– Значит, я должен выяснить, чем вы занимаетесь днем?

– Да-да. Вот именно.

– Хм-м-м. А разве не проще вам самому рассказать мне об этом?

– К сожалению, не могу.

– И почему же?

– Не знаю.

Рэндалла все это начинало раздражать.

– Мистер Хог, – сказал он. – Обычно за игру в угадайку я беру двойную плату. Если вы не желаете рассказывать, чем занимаетесь в дневное время, то, с моей точки зрения, это означает одно: вы мне не доверяете, а в этом случае, боюсь, мне будет трудно вам помочь. Давайте-ка начистоту – что вы все-таки делаете днем и какое это имеет отношение к вашей проблеме? И вообще, в чем проблема?

Мистер Хог поднялся.

– Мне следовало понять, что я не смогу всего этого объяснить, – печально сказал он, скорее самому себе, чем Рэндаллу. – Извините, что напрасно вас побеспокоил. Я…

– Минуточку, мистер Хог, – в первый раз вмешалась Синтия Крейг. – Мне кажется, что вы просто друг друга не поняли. Если я правильно поняла, вы хотите сказать, что буквально в самом деле не знаете, чем занимаетесь в дневное время, так?

– Да, – благодарно подтвердил он. – Да, именно так все и обстоит.

– И вы хотите, чтобы мы выяснили это? Следили за вами, выяснили, куда вы ходите, а потом рассказали вам, чем вы занимаетесь?

Хог горячо кивнул:

– Вот-вот. Именно это я и пытался объяснить.

Рэндалл переводил взгляд с Хога на жену и обратно.

– Давайте-ка все расставим по местам, – медленно сказал он. – Вы действительно не знаете, чем занимаетесь в дневные часы, и хотите, чтобы я это выяснил? И давно это продолжается?

– Я… я не знаю.

– А что вы знаете?

С их помощью Хогу наконец удалось поведать свою историю. Любые его воспоминания были примерно пятилетней давности и относились к пребыванию в психиатрической больнице Сент-Джордж в Дубьюке. Амнезия больше не беспокоила его, и он считал, что полностью излечился. Они – администрация больницы, – выписывая его, подыскали ему работу.

– Что за работа?

Этого он не знал. Предположительно это была та же самая работа, что и сейчас. При выписке из больницы ему настоятельно советовали никогда не беспокоиться по поводу работы, никогда не брать работу на дом и даже не мечтать об этом.

– Понимаете, – пояснил Хог, – они работают над теорией, что амнезия является следствием перенапряжения и чувства тревоги. Я помню, как доктор Рено горячо объяснял мне, что я никогда не должен говорить о работе, никогда не должен думать о ней вечерами. Приходя домой, я должен забывать о ней и заниматься чем-нибудь приятным. Так я и старался поступать.

– Хм-м-м. Похоже, вы в этом изрядно преуспели, даже просто невероятно преуспели. Скажите… а они во время лечения не пользовались гипнозом?

– Честное слово, не знаю.

– Должно быть, да. Как ты считаешь, Син? Похоже на то?

Его жена кивнула:

– Похоже. Постгипнотическое внушение. После пяти лет его воздействия он, скорее всего, уже просто не в состоянии был думать о работе вечерами, как бы ни старался. Впрочем, на мой взгляд, довольно странное лечение.

Рэндалл был удовлетворен. Психологическими вопросами всегда занималась она. Откуда она брала ответы – черпала из глубин своего довольно обширного формального образования или выуживала из подсознания, – он не знал, да и знать не хотел. Похоже, они срабатывали.

– Меня беспокоит кое-что еще, – добавил он. – Пять лет вы понятия не имеете, где и кем работаете. Почему же у вас возникло внезапное желание это выяснить?

Хог рассказал им о дискуссии на званом обеде, о странном веществе под ногтями и об отказывающемся помочь докторе.

– Мне страшно, – с несчастным видом сказал он. – Я думал, это кровь. А теперь я знаю – это нечто куда худшее.

Рэндалл взглянул на него:

– Почему?

Хог облизнул губы:

– Потому что… – Он беспомощно замолчал. – Вы ведь поможете мне, правда?

Рэндалл сел прямо.

– Это не моя специализация, – сказал он. – Помощь вам действительно нужна, это факт. Но не моя, а психиатра. Амнезия не мой профиль. Я – детектив.

– Но мне и нужен детектив. Я хочу, чтобы вы последили за мной и выяснили, чем я занимаюсь.

Рэндалл собрался уже было ответить окончательным отказом, но тут вмешалась его жена.

– Я уверена, что мы сможем помочь вам, мистер Хог. Возможно, вам и стоит сходить к психиатру…

– О нет!

– …но если вы хотите, чтобы мы за вами последили, мы это сделаем.

– Не нравится мне все это, – сказал Рэндалл. – Не мы ему нужны.

Хог положил перчатки на стоящий рядом столик и полез во внутренний карман.

– Вы не пожалеете. – Он начал пересчитывать деньги. – У меня с собой только пятьсот долларов, – наконец с тревогой в голосе сказал он. – Этого достаточно?

– Сойдет, – ответила Синтия.

– В качестве аванса, – добавил Рэндалл. Он взял деньги и сунул их в карман. – Да, кстати, – заметил он, – если вы не знаете, чем занимаетесь на работе, и не помните ничего, кроме больницы, где же вы берете деньги? – Он спросил это как бы невзначай.

– О, так мне платят каждое воскресенье. Двести долларов наличными.

Когда он ушел, Рэндалл отдал деньги жене.

– Миленькие мои бумажечки, – сказала она, разглаживая банкноты и аккуратно складывая их. – Тедди, а зачем ты хотел отшить этого типа?

– Кто, я? Ничего подобного… я просто набивал цену. Знаешь поговорку: «Тише едешь – дальше будешь»?

– Я так и подумала. Только ты едва не перегнул палку.

– Вовсе нет. Я же знал, что могу рассчитывать на тебя. Ты ведь не выпустила бы его из этого дома, пока у него при себе хоть цент оставался бы.

Она счастливо улыбнулась:

– Какой же ты милый, Тедди. И у нас с тобой так много общего. Мы оба любим деньги. И насколько ты поверил всей этой его истории?

– Ни единому чертову слову.