Текст книги "Время для звезд"

Ветер не только страшил – он мучил. Обжигал холодом, как огнем. И обжигал, и раздирал, и промораживал до костей. Мой правый бок, которому больше доставалось, совершенно одеревенел, и тогда сильнее заболел левый.

Я не чувствовал веревки. Остановился, нагнулся и осветил моток лучом фонаря. Вот что еще нужно усовершенствовать – фонарь должен поворачиваться на шарнирах!

Веревка размоталась наполовину, я прошел добрых пятьдесят ярдов. Она закончится как раз там, куда стремилась Мамми. Поторопись, Кип!

Шевелись, парень! Здесь холодно.

Я снова остановился. Где коробочка?

Я ее не чувствовал. Посветив фонарем, убедился, что она стиснута в правой руке. Ни с места, пальцы! Я поспешил вперед, считая шаги. Один! Два! Три! Четыре!..

Досчитав до сорока, остановился и взглянул на кромку. Я добрался до самой высокой точки эстакады, там, где дорога пересекала ручей, и припомнил, что это примерно на середине маршрута. Метан, или что там в ручье текло, весь превратился в лед, и я понял, что ночь действительно холодна.

На левой руке остались считаные витки – я был у цели. Я отпустил веревку, осторожно передвинулся на середину дороги и опустился на колени, чтобы установить коробочку.

Пальцы не слушались.

Я разогнул их левой рукой, вынул коробочку из кулака. Дьявольский ветер чуть не вырвал ее, и это чудо, что я не дал ей укатиться. Обеими руками я аккуратно поставил ее вертикально.

Шевели пальцами, дружище. Сведи руки вместе!

Я свел. Мышцы предплечья слушались, хотя сгибать пальцы было мукой мученической. Неловко придерживая коробочку левой рукой, я нашарил рычажок.

Я его не почувствовал, но он легко повернулся при моем прикосновении. И тогда я увидел.

Казалось, она ожила и замурлыкала. Возможно, я услышал вибрацию, передавшуюся перчаткам и скафандру; почувствовать онемевшими пальцами я, разумеется, не мог. Я оставил коробочку, неловко поднялся на ноги и отступил, чтобы, не наклоняясь, осветить маяк.

Дело Мамми было завершено, и я надеялся, что вовремя. Будь у меня здравого смысла чуть побольше, чем у дверной ручки, я бы развернулся и скрылся в туннеле еще быстрее, чем выходил из него.

Но я был зачарован действиями этого механизма.

Он встряхнулся и выпустил три паучьи ножки. Этот маленький треножник распрямился, подняв маяк на высоту в фут. Он снова встряхнулся, и я испугался, как бы его не снесло ветром. Но паучьи ножки напряглись, будто вцепившись в дорожное покрытие, и устройство стало незыблемым, как скала.

Над ним поднялся и распустился механический цветок дюймов восьми в диаметре. Из цветка выдвинулся палец – антенна? – покачался, будто нацеливаясь, и замер, указывая в небо.

Маяк сработал. Я уверен, что сработал, хотя видел лишь вспышку света. Наверное, это было побочное явление, свет сам по себе не мог передать информацию, даже если бы не было извержения вулкана. Возможно, я наблюдал какой-то безобидный эффект при выделении огромного количества энергии – эффект, который Мамми не смогла предотвратить из-за нехватки времени, материалов или оборудования. Он был не ярче фотовспышки. Но я смотрел прямо на него. Поляризаторы не успели отреагировать. Фисташковый свет ослепил меня.

Я решил, что у меня испортился фонарь, но потом сообразил, что перед ослепшими глазами висит большой зеленовато-пурпурный диск.

Не волнуйся, приятель, это просто световой шок. Подожди, и все пройдет.

Не могу ждать! Замерзну насмерть!

Найди веревку, она пристегнута к поясу. Держись за нее и иди.

Я сделал, как сказал Оскар: нашел веревку, развернулся, начал наматывать ее на обе руки.

Вернее, попытался.

Нет, она не порвалась, как обычная веревка, а раскололась, как стеклянная. Впрочем, почему «как»? И нейлон, и стекло – это переохлажденные жидкости.

Теперь-то мне известно, что такое переохлаждение.

Но тогда мне было не до подобных открытий. Я знал лишь одно: веревка – последнее, что еще связывает меня с жизнью. Я ослеп, оглох, остался один над пропастью, в миллиардах миль от дома, и ветер из глубин ледяной преисподней выдувает последние капли жизни из тела, которого я уже почти не ощущаю. Там же, где оно не успело утратить чувствительность, его жжет как огнем.

Оскар!

Я здесь, старина. Ты справишься. Что-нибудь видишь?

Нет!

Ищи вход в туннель. Там, где свет. Выключи фонарь. Конечно сможешь – это же просто. Подними руку и найди тумблер на шлеме, справа.

Я поднял и нашел.

Видишь что-нибудь?

Пока нет.

Подвигай головой. Попробуй заметить что-нибудь боковым зрением. Ты знаешь, что основная область ослепления прямо перед глазами. Ну как?

Вроде заметил!

Красноватое, да? И зазубренное. Вулкан. Теперь мы знаем, что впереди. Медленно поворачивайся и старайся увидеть устье туннеля.

Поворачиваться я и так мог только медленно.

Вот оно!

Прекрасно, ты стоишь лицом к дому. Опускайся на четвереньки и осторожно двигайся влево. Не поворачивайся – тебе нужно нащупать край дороги и ползти к туннелю.

Я опустился на четвереньки. Руки не почувствовали прикосновения, я ощущал только давление на суставы, словно все мои конечности были искусственными. Я нашел край. Левая рука соскользнула вниз, и я чуть не упал.

Направление верное?

Конечно. Ты ведь не поворачивал, а просто двигался вбок. Можешь повернуть голову и увидеть туннель?

Только если встану на ноги.

Не смей! Попробуй снова включить прожектор. Возможно, зрение уже восстановилось.

Я протянул руку к правой стороне шлема. Должно быть, задел выключатель – передо мной возник круг света, туманный по краям. Слева сквозь него просвечивал край дорожки.

Молодец! Нет, не вставай; ты ослаб, голова кружится, можешь упасть. Ползи. Считай шаги. Трехсот должно хватить.

Я пополз, считая шаги.

Далеко, Оскар. Думаешь, осилим?

Конечно осилим! По-твоему, мне хочется застрять тут?

Я составлю компанию.

Не болтай, сбиваешь со счета. Тридцать шесть… тридцать семь… тридцать восемь…

Так мы и ползли.

Вот и сотня. Начинаем вторую. Сто один… сто два… сто три…

Мне лучше, Оскар. Стало теплее.

ЧТО?!!

Я сказал, что согреваюсь.

Ты не согреваешься, чертов идиот! Ты замерзаешь насмерть! Ползи быстрей! Нажимай на рычажок. Дыши глубже. Я хочу щелчок услышать!

Я слишком вымотался, чтобы спорить; нажал три или четыре раза и почувствовал дуновение воздуха на лице.

Живее. Теперь действительно теплей! Сто девять… сто десять… сто одинна… сто двена… Соберись!

На счете «двести» я сказал, что немного отдохну.

Не смей!

Мне нужно отдохнуть. Совсем чуточку.

Нужно, значит? И чем это кончится? Что сделает Чибис? Она ждет. И боится, потому что тебя нет слишком долго. Что она сделает? Отвечай!

Она… попробует надеть скафандр Тима.

Верно! Как мы уже объясняли, в случае поступления одинаковых лозунгов выигрывает отправленный раньше. Далеко она доберется? Ответь-ка.

Ну… наверное, до выхода из туннеля. Потом ее сдует ветром.

В самую точку. Вот и соберется вся семейка. Ты, я, Мамми, Чибис. Идиллия. Фамильное кладбище.

Но…

Так что шаркай, братец. Шарк… шарк… шарк… двести пять… двес-шес… двес-се…

Я не помню, как падал. Не помню даже ощущений от «снега». Помню только, как обрадовался, что досчитал до конца и теперь можно отдохнуть.

Но Оскар мне этого не позволил.

Кип! Кип! Очухайся! Вползай обратно на то… узкое и прямое.

Уйди.

И рад бы, да не могу. Тебе прямо. Хватайся за край и вползай. Осталось совсем немного.

Мне удалось поднять голову, и в свете фонаря, в двух футах над головой, я увидел край эстакады. Меня мотнуло назад.

Слишком высоко, – безжизненно прошептал я. – Оскар, кажется, это конец.

Он фыркнул.

Да ну? А кто недавно упрямо заставлял идти капризную, смертельно уставшую девчонку? Капитан Комета, да? Или как бишь его? Гроза Звездных Путей… Никчемный ленивый космический бродяга… «Есть скафандр – готов путешествовать!» Не дашь ли автограф, Капитан, перед тем как опочить? Впервые вижу натурального, живого космического пирата… угонщика кораблей и похитителя маленьких девочек.

Как тебе не стыдно!

Ладно, ладно, понимаю, я тебе надоел. Только напоследок: у нее в одном мизинчике больше силы духа, чем во всем твоем лживом, толстом, ленивом организме! Прощай, бесхребетная жаба. И не жди, я не вернусь.

Оскар! Не бросай меня!

Что? Ты просишь помощи?

Да!

Ну, если не дотягиваешься, возьми молоток и зацепись за край эстакады. И полезай.

Я моргнул. А что, может, и получится! Я пошарил внизу, понял, что нащупал молоток, хотя и не почувствовал этого, и отцепил его. Обеими руками закинул его за край эстакады над головой. И попробовал подтянуться.

Дурацкий молоток разбился, как и веревка. Инструментальная сталь разлетелась на куски, точно ком шлака.

Это меня взбесило. Я привел себя в сидячее положение, взгромоздил оба локтя на край, долго возился, рычал и потел от ярости – и наконец перекатился на эстакаду.

Вот молодец! Не надо считать, просто ползи к свету!

Отверстие туннеля тряслось и плясало, и я никак не мог отдышаться. Стукнул подбородком по рычажку – ничего не произошло.

Оскар! Рычаг заело!

Еще раз.

Оскар ответил не сразу.

Нет, дружище, не заело. Это замерзли воздушные шланги. Видимо, в последний раз баллоны заправили чересчур влажным воздухом.

Мне дышать нечем!

Оскар снова помолчал. Потом твердо ответил:

Есть чем. У тебя полный скафандр воздуха, на несколько оставшихся футов хватит.

Я не дойду.

Всего несколько футов. Там, впереди, Мамми. Не останавливайся.

Я поднял голову. В самом деле, она там была. Я пополз, а она становилась все больше и больше. Наконец я сказал:

Оскар… я больше не могу.

Боюсь, что так. Я тебя подвел… но спасибо, что не бросил меня там, снаружи.

Ты меня не подвел… ты парень что надо. Просто я не смог довести дело до конца.

Наверное, мы оба не смогли… но уж точно доказали, что сделали все возможное! Пока, партнер.

Пока. Hasta la vista, amigo![15]15
  До свидания, друг! (исп.)


[Закрыть]

Я прополз еще чуть-чуть и замер, голова к голове с Мамми.

Она улыбалась.

Привет, сынок.

Я не… не смог, Мамми. Прости меня.

Что ты!.. Ты все сделал правильно!

Да?

И ты сделал, и я. Мы оба сделали.

Я очень долго размышлял об этом.

И Оскар.

И Оскар, конечно.

И Чибис.

Ну как же без Чибис. Мы справились. Теперь отдохни, милый.

Спокойной ночи… Мамми.

Отдых выдался чертовски коротким. Только я прикрыл глаза, наслаждаясь теплом, счастьем от ласковых слов Мамми, – как меня принялась трясти Чибис. Она прижалась к моему шлему:

– Кип! Кип! Вставай! Вставай, пожалуйста!

– Что? Почему?

– Потому что я не могу тебя тащить. Пыталась, не получается. Ты слишком тяжелый.

Я обдумал ее слова. Конечно, она не может меня тащить… А зачем взялась? Что за глупости? Я же в два раза больше ее. Это я ее понесу… Вот только отдышусь…

– Кип! Ну вставай же! – Она плакала навзрыд.

– Ладно, солнышко, – ласково сказал я. – Раз уж тебе так хочется.

Я попытался встать, это было ужасно трудно. Можно сказать, меня подняла Чибис. Когда я оказался на ногах, она поддержала, чтобы не шатался.

– Повернись. Иди.

Она почти волокла меня, взвалив на плечи мою правую руку. Когда мы добирались до очередной снесенной взрывом двери, Чибис или помогала мне перебраться через обломки, или просто переваливала, а потом снова поднимала.

Наконец мы достигли шлюза, и она открыла клапан, чтобы заполнить камеру воздухом с той стороны. Ей пришлось отпустить меня, и я свалился. Когда внутренняя дверь открылась, Чибис повернулась, что-то сказала и поспешно стянула с меня шлем.

Я сделал глубокий вдох, голова закружилась, в глазах потемнело.

Она внимательно рассматривала меня:

– Ты как, в порядке?

– Я? Конечно! А что?

– Давай помогу пройти внутрь.

Я не понял, зачем мне помогать, но она уже взялась за дело, и, оказалось, не зря. Чибис усадила меня на пол рядом с дверью, спиной к стене – я не хотел ложиться.

– Кип, ох и натерпелась же я страху!

– Почему? – Я не мог сообразить, отчего она так разволновалась.

Разве Мамми не сказала ей, что мы справились?

– Ну, потому что… не нужно было отпускать тебя наружу.

– Но ведь необходимо было установить маяк.

– И… ты установил?

– Конечно. Мамми обрадовалась.

– Я уверена, что она бы обрадовалась, – скорбно произнесла Чибис.

– Но она в самом деле обрадовалась.

– Хочешь снять скафандр? Тебе помочь?

– Хм… Нет, пока не стоит. Принеси попить.

– Сейчас!

Она вернулась с водой. Оказалось, вовсе не так уж и сильно хотелось пить. Меня мутило. Она всмотрелась и сказала:

– Не возражаешь, если я ненадолго уйду? Ты сейчас как?

– Да ничего. – Мне было плохо, болело все, что способно болеть, но тут она ничем не могла помочь.

– Скоро вернусь. – Чибис начала пристегивать шлем, и я с вялым любопытством отметил, что она в своем скафандре, – раньше почему-то казалось, что это скафандр Тима.

Чибис направилась к шлюзу, и я понял, что она затеяла. Хотел сказать ей, что Мамми лучше не приносить сюда, потому что здесь она будет… она будет… Даже мысленно я не смел произнести слово «разлагаться».

Но Чибис уже ушла.

Думаю, она отсутствовала минут пять, не больше. Я сидел с закрытыми глазами, в какой-то прострации. Заметил только, как открылась внутренняя дверь. Через порог перешагнула девочка, неся в руках негнущуюся, точно полено, Мамми.

Чибис положила Мамми на пол, придав ей ту же позу, в какой я видел ее в последний раз, потом отстегнула шлем и заплакала.

Я не мог подняться. Ноги разламывались от боли. И руки тоже.

– Чибис… пожалуйста, солнышко, не надо. Это ведь не поможет.

Она подняла голову:

– Все. Больше не буду плакать.

И она больше не плакала.

Так мы сидели очень долго. Чибис опять предложила мне вылезти из скафандра, но, когда я с ее помощью попытался это сделать, стало так больно, особенно ногам и рукам, что я попросил ее прекратить. Она встревожилась:

– Кип… боюсь, что ты обморозился.

– Может быть. Но сейчас с этим ничего не поделаешь. – Я поморщился и сменил тему. – Где ты нашла свой скафандр?

– О-о-о!.. – На ее лице промелькнула злость, сменившаяся улыбкой. – Нипочем не угадаешь. Внутри скафандра Джока.

– Да уж. Прямо «Похищенное письмо»[16]16
  Рассказ Эдгара Аллана По.


[Закрыть].

– Что?

– Ничего. Не знал, что у старины Лилового было чувство юмора.

Вскоре после этого мы ощутили еще одно сотрясение, очень мощное – аж вздыбился пол. Будь там люстры, они бы задрожали. Чибис взвизгнула.

– Ох! Почти такой же силы, как последнее.

– Намного сильнее, пожалуй. То было совсем слабое.

– Нет, я имею в виду другое – когда ты был снаружи.

– А разве тогда трясло?

– Неужели не почувствовал?

– Нет. – Я напряг память. – Может, когда я свалился на «снег»?

– Ты падал на «снег»? Кип!

– Обошлось. Оскар меня выручил.

База снова содрогнулась. Все бы ничего, только тело опять взорвалось болью. Затуманенное сознание прояснилось настолько, что я спохватился: а ведь можно не мучиться.

Так… в аптечке справа таблетки, а кодеин чуть дальше…

– Чибис! Не принесешь еще воды?

– Конечно!

– Я хочу принять кодеин, но от него могу заснуть. Ты не возражаешь?

– Если сможешь, поспи. Сон тебе не повредит.

– Я тоже так думаю. Который час?

Когда она ответила, я не поверил.

– Хочешь сказать, прошло больше двенадцати часов?

– С какого времени?

– С начала всего этого.

– Не понимаю, Кип. – Она уставилась на часы. – Прошло ровно полтора часа с тех пор, как я тебя нашла, и почти два часа с того момента, как Мамми взорвала свои бомбы.

В это я тоже не мог поверить. Но Чибис настаивала на своей правоте.

От кодеина мне сильно полегчало, я уже начал задремывать, когда Чибис сказала:

– Кип, ты не чувствуешь запаха?

Я принюхался:

– Похоже на спички.

– Вот именно. И давление вроде падает. Кип… наверное, лучше закрыть твой шлем – раз ты собираешься спать.

– Хорошо. Ты свой тоже закроешь?

– Да. Похоже, этот отсек не герметичный.

– Похоже.

После всех этих взрывов и землетрясений отсек и не мог остаться герметичным. Но я настолько выдохся и вдобавок сомлел от кодеина, что даже не обеспокоился. Сейчас или через месяц – какая разница? Сказала же Мамми, что все нормально.

Чибис застегнула меня, себя, мы проверили радио, и она уселась лицом ко мне и Мамми. Девочка долго молчала. Потом я услышал:

– «Чибис» вызывает «Майского жука»…

– Слышу тебя, «Чибис».

– Кип? Все-таки было здорово, в основном, в главном. Правда?

– Что? – Я взглянул вверх, шкала показывала, что воздуха у меня на четыре часа. Следовало вдвое снизить давление, чтобы уравнять его с упавшим давлением в отсеке. – Да, Чибис, было классно. Я бы ни с кем не поменялся местами.

Она вздохнула:

– Хотела убедиться, что ты не винишь меня. Спи.

Я уже засыпал, когда Чибис вскочила и мои наушники ожили.

– Кип! За дверью!

Я понял, что это означает, и сон отлетел. Почему они не могут оставить нас в покое? Хотя бы на несколько часов?

– Чибис, без паники. Отойди за дверь. Штуковина, что светит голубым, у тебя?

– Да.

– Попробуют сунуться – пали.

– Отодвинься, Кип, ты как раз у них на пути!

– Не могу подняться. – Я и шевельнуть руками не мог. – Стреляй на небольшой мощности, если и заденешь меня, не страшно. Делай, что говорю! Скорее!

– Да, Кип. – Она встала так, чтобы стрелять сбоку, подняла излучатель.

Внутренняя дверь открылась, появился силуэт. Я увидел, что Чибис опускает палец на кнопку, и заорал по рации:

– Не стреляй!

Но она уже бросила оружие и рванулась вперед.

Это были соплеменники Мамми.

Только вшестером они смогли поднять меня, Мамми несли двое. Все время, пока снаряжали носилки, они пели мне утешительные слова. Перед тем как за меня взялись, я проглотил еще одну таблетку кодеина, потому что даже при их нежном обращении каждое движение отзывалось болью.

Несли нас недолго – корабль приземлился у самого входа в туннель, разрушив при этом, как я и надеялся, проклятую эстакаду.

Как только мы оказались в безопасности, Чибис сняла с меня шлем и расстегнула на груди скафандр.

– Кип! Ну разве они не чудесные?

– Да. – От таблетки кружилась голова, но стало легче. – Когда отправляемся?

– Уже летим.

– Нас отвезут домой?

Обязательно скажу мистеру Чартону, что кодеин очень помог.

– Что? Нет-нет! Мы летим на Вегу.

Я потерял сознание.

Глава 9

Мне снилось, что я дома.

Услышав мелодию, я встрепенулся.

– Мамми!

Доброе утро, сынок. Счастлива, что ты поправляешься.

– Я хорошо себя чувствую. Отлично выспался… – Я уставился на нее. – Ты же умерла!

Брякнул – и сразу пожалел об этом.

Ее ответ прозвучал тепло, с мягким юмором. Так поправляют промашку ребенка.

Нет, милый, я просто замерзла. Я не такая хрупкая, как тебе, наверное, показалось.

Я проморгался и снова посмотрел на нее.

– Так это был не сон?

Нет, это был не сон.

– Мне казалось, что я дома и… – Я попытался сесть, но смог только поднять голову. – Но я дома!

Это моя комната! Слева комод, за спиной Мамми – дверь в прихожую, справа стол, на нем стопки книг, над ним – вымпел Сентервиллской школы. Над столом окно, за окном старый вяз – на ветру шелестит испятнанная солнцем листва.

Логарифмическая линейка лежала там, где я ее оставил.

В голове был туман, но внезапно я понял. Все действительно произошло на самом деле, мне приснился только дурацкий конец. Несомненно, этот «полет на Вегу» – результат действия кодеина.

– Вы привезли меня домой?

Мы привезли тебя домой… Это твой второй дом. Мой дом.

Кровать затряслась. Я вцепился в нее, руки не слушались. Мамми все пела:

Тебе нельзя без твоего гнездышка. Мы свили его.

– Мамми, я ничего не понимаю.

Мы знаем, что птицу лечит ее гнездо. Вот и построили его для тебя.

В ее речи не было слов «птица» и «гнездо», но Большой толковый словарь более близких значений не дает.

Я глубоко вздохнул, чтобы собраться с мыслями. Я понял Мамми. Что-что, а доходчиво объяснять она умела. Комната не моя, я не дома – просто сделано очень похоже. Но я все никак не мог прийти в себя.

Я огляделся и диву дался: как же можно было ошибиться?

Свет из окна падает не в ту сторону. На потолке нет заплатки, которая появилась, когда я делал тайник на чердаке и под молотком отвалилась штукатурка. Не там лежат тени.

Книги чистенькие, как нераспечатанные коробки с конфетами. И корешки не узнать.

В общем, близко, только детали не совпадают.

Мне нравится эта комната, пропела Мамми. Она похожа на тебя, Кип.

– Мамми, – спросил я слабым голосом, – как вы это сделали?

Мы спрашивали тебя. И Чибис помогла.

Но ведь Чибис никогда не бывала в моей комнате! Впрочем, она видела достаточно американских домов, чтобы стать на Веге консультантом-экспертом.

– Чибис здесь?

Она сейчас придет.

Если рядом Чибис и Мамми, все будет хорошо. Вот только…

– Мамми, я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Она положила крошечную теплую ладонь мне на лоб и наклонилась так, что я мог видеть лишь ее огромные, как у лемура, глаза.

Ты их повредил. Но теперь поправляешься, не волнуйся.

Если Мамми советует не волноваться, значит и впрямь нет причин вставать на уши. Эти глаза никогда не лгут. Зато в них можно окунуться, можно нырять и плавать кругами.

– Хорошо, Мамми. – Я вспомнил кое-что. – Ты же… замерзла. Это правда?

Да.

– Но… известно же, что вода, замерзая, разрывает живые клетки.

Мой организм, с гордостью ответила она, никогда такого не допустит.

– Ага… – Я поразмыслил над услышанным. – Только меня, пожалуйста, не купайте в жидком воздухе. Мой организм для этого не годится.

И вновь Мамми ответила с шаловливым, снисходительным смешком:

Постараемся не повредить тебе. Она выпрямилась и закачалась, как ивовый прут. Чувствую, идет Чибис.

В дверь постучали – еще одно несоответствие: не так должны звучать удары по легкой двери в межкомнатной перегородке. Раздался голос Чибис:

– Можно?

Девочка не дождалась ответа – я бы удивился, случись наоборот. То, что я успел увидеть за дверью, выглядело в точности как у нас дома. Они потрудились на славу.

Входи, милая.

– Давай-давай, Чибис. Тем более что ты уже вошла.

– Не цепляйся.

– Уж кто бы говорил. Привет, детка.

– Сам детка.

Мамми пошла к двери.

Не задерживайся, Чибис. Не надо его утомлять.

– Не буду, Мамми.

Пока, милые.

– Когда в этом лазарете часы посещений?

– Когда она разрешит, разумеется. – Чибис стояла напротив, уперев кулаки в бока. Впервые я ее увидел по-настоящему чистой: отмытые розовые щечки, пушистые волосы; лет через десять, глядишь, станет симпатичной. Одета она была как всегда, только шмотки отстираны, все пуговицы на месте, прорехи аккуратно зашиты.

– Н-да, – сказала она наконец, озабоченно вздохнув. – Наверное, тебя еще штопать и штопать.

– Меня? Да я в полном порядке! А ты как?

Она постучала по кончику носа:

– Морозом чуть-чуть прихватило. Ерунда. А вот ты выглядел неважно.

– Неважно – это как?

– Сказала бы я, да мама говорит, что леди так не выражаются.

– Ладно, молчи тогда.

– Не язви, у тебя плохо получается.

– Может, разрешишь на тебе попрактиковаться?

Она хотела отбрить меня в своей привычной манере, но передумала, а потом вдруг улыбнулась и придвинулась. Я испугался, что она меня поцелует, но она только похлопала по одеялу и торжественно произнесла:

– Пожалуйся, можешь быть язвой, жадиной, капризулей, можешь ругать меня, можешь все, что угодно, и я даже не пикну. Не сомневаюсь, что ты можешь перечить даже Мамми.

Не представляю, чтобы мне этого захотелось.

– А ты не похожа на себя, Чибис. Уже нимб проглядывает.

– Он бы давно появился, если бы не ты. Хотя нет, я бы, наверное, провалилась на экзаменах для нимбоносцев.

– Думаешь? А мне вспоминается кое-кто примерно твоего роста, притащивший меня на базу чуть ли не на закорках. Как насчет этого?

Она хмыкнула:

– Ерунда. Главное, ты установил маяк…

– Ладно, давай каждый останется при своем мнении. Холодновато было снаружи. – Я сменил тему, которая смущала обоих.

Заикнувшись о маяке, девочка кое о чем мне напомнила.

– Чибис, где мы?

– А? У Мамми дома, конечно. – Она огляделась и сказала: – Ой, Кип, я забыла, на самом деле это не твоя…

– Знаю, – перебил я. – Подделка. Сразу видно.

– Разве? – Она расстроилась. – А я думала, мы отлично все устроили.

– Вы все замечательно устроили. Не понимаю, как вам это удалось.

– У тебя замечательная память. Прямо-таки фотографическая.

«И язык без костей», – добавил я про себя. Интересно, что еще я выболтал, пока валялся без сознания? И Чибис все слышала. Но не спрашивать же об этом. У человека должны оставаться хоть какие-то секреты.

– И все-таки это подделка, – продолжал я. – Что мы дома у Мамми, я теперь знаю. Но где этот дом?

– Ой! – Она посмотрела на меня круглыми глазами. – Но я же тебе говорила. Может, не помнишь – ты уже засыпал.

– Припоминаю кое-что, – сказал я медленно, – но до меня не доходит смысл. Кажется, ты сказала, что мы летим на Вегу.

– Вроде она значится в каталогах как Вега-пять. Сами они называют ее… – Чибис откинула голову и выдала трель; правда, это больше походило на партию Золотого петушка из оперы Римского-Корсакова. – Но так я еще не умела, поэтому сказала «Вега», смысл примерно тот же.

Я снова попытался сесть и не смог.

– И вот так, стоя передо мной, ты говоришь, что мы на Веге? Точнее, на какой-то планете Веги?

– Ну, ты же не предложил мне сесть.

Этот чибисизм я пропустил мимо ушей. Взглянул на окно, из которого лился солнечный свет.

– Вега светит?

– Что ты, это искусственное освещение. Если бы они оставили настоящий свет Веги, тут все выглядело бы как… как в сиянии электрической дуги. Ты же знаешь, Вега расположена очень высоко на диаграмме Герцшпрунга – Рессела.

– А-а-а… Ну да.

Вот уж чего никогда не знал, так это спектрального класса Веги. Как-то не думал, что мне это понадобится.

– Кстати! Будь осторожен, Кип, когда начнешь ходить. Тут за десять секунд можно загореть, как в Ки-Уэсте за всю зиму, а через десять минут от тебя останутся только угли.

Определенно у меня талант попадать в места с тяжелым климатом. К какому спектральному классу относится Вега? К «А»? Нет, скорее к «В»? Я знал, что она большая и яркая, больше Солнца, и расположена в созвездии Лиры.

Но как, прости Эйнштейн, мы сюда попали?

– Чибис? А до Веги далеко? То есть я хотел сказать, далеко ли до Солнца? Ты не знаешь, случайно?

– Случайно знаю, – ответила она обиженно. – Двадцать семь световых лет.

Громадные галопирующие гориллы!

– Чибис, возьми со стола логарифмическую линейку. Умеешь с ней обращаться? У меня руки не слушаются.

Девочка замялась:

– Зачем она тебе?

– Хочу сосчитать, сколько это будет в милях.

– Да я сама сосчитаю, без линейки.

– Но с ней быстрее и надежнее. Вот что, если не умеешь ею пользоваться, не стесняйся, в твоем возрасте я тоже не умел. Я тебя научу.

– Да умею я! – вспылила она. – Думаешь, я дура? Но лучше так посчитаю. – Она беззвучно зашевелила губами. – Сто пятьдесят девять триллионов миль.

Совсем недавно я считал расстояние до Проксимы Центавра. Вспомнил, сколько миль в световом году, и прикинул на глазок: шесть на двадцать пять – сто пятьдесят… А где там десятичная запятая?

– Вроде бы верно.

Сто пятьдесят девять триллионов! Столько нулей… даже неуютно.

– Еще бы не верно! – отрезала она. – Я никогда не ошибаюсь.

– Господи! Прямо карманная энциклопедия!

Она потупилась:

– Не могу же я не быть гениальной, если такой родилась.

Чибис сама подставилась, и я уже хотел от души отыграться, но тут увидел, какой у нее несчастный вид.

Я вспомнил папины слова: «Некоторые уверяют, что лучше быть средним, чем лучшим. Такие люди с удовольствием обрежут крылья другим, потому что сами их лишены. Они презирают ум, поскольку сами им не обладают». Тьфу ты!

– Извини, Чибис, – тихо сказал я. – Я понимаю, есть вещи, которые от нас не зависят. Ты маленькая, я большой. Ты гениальная, а мне таким не стать…

Она успокоилась и приняла серьезный вид.

– Кажется, опять захотела порисоваться, – произнесла она, крутя пуговицу. – Или решила, что ты понимаешь меня – как папа.

– Польщен. Вряд ли я тебя понимал, но отныне буду стараться.

Она продолжала теребить свою пуговицу.

– Ты и сам довольно умный, Кип. Наверняка ведь догадываешься.

Я ухмыльнулся:

– Будь я умным, разве очутился бы здесь? Слушай, солнышко, давай все-таки проверим на логарифмической линейке твои выкладки. Мне правда интересно.

Двадцать семь световых лет – отсюда Солнца не увидишь. Ведь наша родная звезда совсем невелика.

Чибис вновь замялась:

– Кип, линейка не годится.

– Что? Да это лучшая линейка из тех, что можно купить за деньги…

– Кип, погоди! Это не линейка. Это кусок стола.

– Хм? – Я смутился. – Я и забыл. А коридор за дверью – длинный?

– Там только часть его, то, что ты видишь отсюда. Кип, мы бы сделали линейку настоящей, было бы время. Они тоже разбираются в логарифмах. Еще как разбираются!

Вот это меня и беспокоило – «было бы время».

– Чибис, а сколько времени мы сюда летели?

Двадцать семь световых лет! Пусть даже со скоростью света. Для меня-то, по Эйнштейну, они протекли незаметно – но не для Сентервилла. Папа мог уже умереть! Папа старше мамы, он мне, в общем-то, в дедушки годится. Еще двадцать семь лет обратно – да ему за сотню перевалит! Даже мама вряд ли доживет.

– Сколько времени? Да нисколько.

– Нет-нет. Я знаю, этого не почувствуешь. Ты ничуть не повзрослела, я все так же лежу обмороженный. И тем не менее путь занял по крайней мере двадцать семь лет.

– Кип, ты о чем?

– О релятивистских уравнениях, разумеется. Слыхала про теорию относительности?

– Ах, это! Конечно. Но здесь она неприменима. Такие полеты не занимают времени. Ну, минут пятнадцать на выход из атмосферы Плутона, потом примерно столько же на посадку здесь. А остальное – тьфу! Ноль.

– Но на световой скорости так не получится.

– Нет, Кип. – Она нахмурилась, потом ее лицо просветлело. – Сколько времени прошло с того момента, как ты поставил маяк, и до того, как нас спасли?

– Хм… – Это меня воскресило. Папа не умер! У мамы даже седые волосы не появятся. – Около часа.

– Чуть больше. Если бы корабль стоял наготове, было бы меньше… Тогда, наверное, в туннеле тебя нашли бы они, а не я. Сообщение добралось мгновенно. Полчаса готовили корабль. Мамми была в бешенстве. Никогда бы не подумала, что она на такое способна. Корабль-то должен быть постоянно готов к старту.

– И стартовать, как только ей понадобится?

– Совершенно верно. Мамми важная птица. Еще полчаса на маневры в атмосфере – и все. В реальном времени. Никаких фокусов с теорией относительности.

Я попытался привыкнуть к этой мысли. За час они покрывают двадцать семь световых лет – и еще получают нагоняй за потерянное время. Этак соседи по кладбищу дадут доктору Эйнштейну прозвище Пропеллер за вращение в гробу!

– Но как такое может быть?

– Кип, ты знаешь геометрию? Не евклидову, конечно, а настоящую.

– Мм… Баловался с открытыми и замкнутыми искривленными пространствами, прочел популярные книги доктора Белла. Но знатоком себя, пожалуй, не назову.

– Ну, по крайней мере, ты не станешь цепляться за идею, что прямая – кратчайший путь между точками. – Она сделала движение, будто обеими руками выжимала грейпфрут. – Потому что это не так. Кип, все соприкасается. Вселенную можно засунуть в ведро. Можно и в наперсток, если сложить ее так, чтобы совпадали конфигурации атомов.