Текст книги "Ракетный корабль «Галилей». Космический кадет"

– Неужели такое будет?

– Почему бы и нет? Когда-нибудь Луну станут посещать туристы. Кстати, ты замечал, что туристы, прибывшие в незнакомое место, первым делом ищут те развлечения, которые могли с тем же успехом получить у себя дома?

Арт глубокомысленно кивнул, мотая это замечание себе на ус. Его собственный опыт путешественника был весьма скуден до сих пор!

– Как вы думаете, дядя, я смогу сфотографировать Луну через иллюминатор?

Каргрейвз покосился на него:

– Конечно. Но зачем тратить пленку? Лучшие снимки Луны были сделаны с Земли. Подожди, пока мы не перейдем в свободный полет и не развернемся. И уж тогда ты сделаешь действительно уникальные фотографии – Земля из космоса! Или, еще лучше, сфотографируй Луну, когда мы будем облетать вокруг нее.

– Именно об этом я и мечтаю! Снимки обратной стороны Луны!

– Я так и подумал. – Каргрейвз на мгновение замолчал, а потом добавил: – Ты думаешь, там будет что снимать?

– Э-э… ага, я вас понял. Возможно, там будет слишком темно?

– Это не совсем то, что я хотел сказать, хотя и это тоже имеет значение: во время облета Луна будет еще совсем молодая всего три дня после новолуния – я имею в виду новолуние на обратной стороне. Мы постараемся устроить так, чтобы ты смог сделать нужные снимки на обратном пути. Я про другое: откуда ты знаешь, что у Луны вообще есть обратная сторона? Ведь ты никогда ее не видел. И кстати, ее вообще никто никогда не видел, если уж на то пошло.

– Но она должна… я хочу сказать, что… видна эта…

– Если я правильно расслышал, док, вы сказали, что у Луны нет обратной стороны? – Это был Росс, его голова внезапно появилась подле Каргрейвза.

– Привет, Росс. Нет, я этого не утверждал. Я лишь спрашивал Арта, что дает ему основание полагать, что она там есть.

– Не поддавайся ему, Арт, – улыбнулся Росс. – Разве ты не видишь, что он подначивает тебя?

Каргрейвз лукаво улыбнулся:

– Ну что ж, мистер Аристотель, вы схватили косточку. Постарайтесь доказать мне, что обратная сторона Луны существует.

– Это следует из общих соображений.

– Каких именно соображений? Ты там был? Видел ту сторону?

– Нет, но…

– Может быть, ты хотя бы знаком с кем-нибудь, кто видел? Читал книги, статьи, авторы которых заявляли бы, что они ее видели?

– Нет. Но я уверен, что у Луны есть обратная сторона.

– Почему?

– Потому, что я вижу эту сторону.

– И что это доказывает? Разве твой опыт, приобретенный до нынешнего момента, не ограничивался лишь теми вещами, которые ты видел на Земле? Кстати, я могу назвать одну вещь, которую ты видел на Земле и у которой нет обратной стороны.

– А? И что же это такое? О чем это вы, ребята, толкуете? – раздался голос Морри, взбиравшегося наверх с другой стороны.

– Привет, Морри, – сказал Арт. – Хочешь сесть в свое кресло?

– Нет, спасибо. Я присяду рядом. – Морри устроился на балке, болтая ногами. – О чем спор?

– Доктор пытается, – ответил Росс, – доказать нам, что у Луны нет обратной стороны.

– Нет, нет, – поспешил возразить Каргрейвз, – и еще раз нет! Это я пытаюсь добиться от вас доказательств, что она существует. Я уже говорил, что даже на Земле встречается вещь, не имеющая обратной стороны, и хотел таким образом отвести возражение Росса, основанное на его опыте, – даже если считать, что земной опыт обязательно применим на Луне, с чем я, в общем-то, не согласен.

– Та-а-ак. Секундочку! Рассмотрим сначала последнее утверждение. Разве законы природы не действуют везде, во всей Вселенной?

– Голословное утверждение, ничем не подкрепленное.

– Но, основываясь на нем, астрономы предсказывают затмения и прочие вещи, и весьма успешно.

– Ты смотришь на проблему не с той стороны. Китайцы предсказывали затмения задолго до того, как была принята теория неизменности законов природы. На самом же деле в лучшем случае мы видим некоторое ограниченное сходство явлений, происходящих в космосе и на Земле. Это не имеет никакого отношения к обратной стороне Луны, которую вы никогда не видели и которой, быть может, вовсе не существует.

– Но некоторая часть той стороны иногда видна, – возразил Морри.

– Верно, – согласился Каргрейвз. – Из-за либрации и всего прочего вроде эксцентричности лунной орбиты и наклонности ее оси мы порой можем заглянуть за угол и увидеть примерно шестьдесят процентов ее поверхности, если, конечно, она имеет форму шара. Но я говорю о тех сорока процентах, которые мы никогда не видим.

– Ага, – сказал Росс, – вы имеете в виду, что невидимая часть может оказаться как бы срезанной, словно половинка яблока. Ну что ж, вы можете оказаться правы, что же до меня, то я готов поставить шесть молочных коктейлей с шоколадом, что вы заблуждаетесь. Расплатиться мы можем после возвращения на Землю. Идет?

– В научной дискуссии нет места для пари, – ответил Каргрейвз. – К тому же я могу и проиграть. Но я не имел в виду отрезанного куска яблока или чего-нибудь подобного. Я говорил лишь о том, что обратной стороны может не быть вовсе. Возможно, обогнув Луну, мы вообще ничего не увидим – ничего, кроме пустого пространства, – и, глядя на Луну с той стороны, мы вовсе не увидим самой Луны. Я не утверждаю, что так и будет; я лишь прошу доказать, что мы что-то увидим.

– Минутку, – прервал его Морри, в то время как Арт с беспокойством взглянул в иллюминатор, словно опасаясь, что Луны там и вправду нет, а она светила как ни в чем не бывало! – Док, вы упомянули о каком-то предмете, существующем на Земле и не имеющем обратной стороны. Разъясните подробнее глупому парнишке из Миссури!

– Радуга. Она видна только с одной стороны: со стороны, обращенной к Солнцу. Обратной стороны не существует.

– Но мы не можем пройти на ту сторону!

– Попробуй поэкспериментировать с садовым шлангом в солнечный день. Обойди вокруг радуги. И ты ее не увидишь.

– Но, док, – возразил Росс. – Это же совсем из другой оперы. Параллели здесь неуместны. Радуга – это лишь световые волны, а Луна – нечто вполне материальное.

– Именно это вы и должны доказать, и до сих пор вам это не удавалось. Откуда вам известно, что Луна материальна? Все, что вы видите, суть световые волны, как и в случае с радугой.

Росс задумался.

– Ну хорошо, я понял, к чему вы клоните. Но известно, что Луна действительно материальна. Еще в сорок шестом году она отразила луч радара.

– Но это были все те же лучи: инфракрасный ли свет, ультракороткие ли радиоволны – все это одно и то же. Давай снова.

– Но они отразились!

– И вновь ты ищешь аналогию на Земле. Повторяю: нам ничего не известно о законах природы на Луне, кроме того, что мы получили, изучая нематериальные волны электромагнитного спектра.

– А как же приливы и отливы?

– Они, конечно же, существуют. Мы их наблюдаем, можем даже намочить в них ноги. Но в отношении Луны это ничего не доказывает. То, что приливы вызывает Луна, – лишь общепринятое мнение, голая теория. Человечество меняет теории так же легко, как нижнее белье. Быть может, уже в следующем году астрономы решат, что приливы порождают Луну. У тебя есть другие идеи?

Росс глубоко вздохнул:

– Вы пытаетесь запутать меня в словах. Верно, я никогда не видел обратной стороны Луны. Я не щупал ее и не пытался отломить от нее кусок. Кстати, используя вашу аргументацию, можно было бы предположить, что Луна состоит из зеленого сыра.

– Не совсем, – возразил Каргрейвз. – Насчет этого у нас есть более или менее достоверные сведения. Один астроном снял спектр зеленого сыра и сравнил его со спектром Луны. Ничего общего.

– Неужели и вправду? – хихикнул Арт.

– Точно. Можешь посмотреть статью.

Росс пожал плечами.

– Ничем не лучше данных экспериментов с радаром, – резонно возразил он. – Но вернемся к моему доказательству. Мы точно знаем, что существует видимая сторона Луны, неважно, какова ее природа, лишь бы она была достаточно материальна, чтобы отражать лучи радара. Тогда мы должны согласиться, что у нее есть обратная сторона – плоская, круглая, квадратная или бесформенная. Это лишь результат математической дедукции.

Морри хмыкнул.

Каргрейвз лишь еле заметно усмехнулся.

– Ну, Росс… подумай над своими словами. Что является предметом, изучаемым математикой?

– Математика изучает… – Росс внезапно осекся. – М-да, я наконец-то понял. Математика не изучает ничего реального. Если мы обнаружим, что у Луны нет обратной стороны, то нам просто придется изобрести новую математику.

– Вот об этом я и говорю! Все дело в том, что мы не можем утверждать, что другая сторона Луны имеется, пока мы не попадем туда. Я лишь пытался продемонстрировать вам, – продолжал доктор, – насколько несостоятельны умозаключения, сделанные при помощи «здравого смысла», если разобраться по-настоящему. Ни «здравый смысл», ни «логика» не способны ничего доказать. Доказательства добываются при помощи эксперимента или, что то же самое, из опыта, и ниоткуда более. Вот вам короткая лекция по научной методологии, можете зачесть ее за тридцать минут, отведенных на сегодняшние занятия. Кто-нибудь, кроме меня, хочет позавтракать? Или уменьшенный вес ухудшил ваш аппетит? – Доктор полез вниз.

Во время приготовления завтрака Росс выглядел очень сосредоточенным. Завтрак должен был быть настоящим: его решили приготовить из весьма ограниченного запаса неконсервированных продуктов. «Галилей» располагал чем-то вроде камбуза, состоявшего в основном из плитки и маленького холодильника. Была предусмотрена возможность мыть тарелки, ножи и вилки. Они ополаскивались (очень экономно) водой, которая скапливалась в емкости кондиционера, а затем стерилизовались на плитке. На корабле было все, что нужно, даже очень тесная, но совершенно незаменимая уборная. Все вспомогательные предметы, даже такие, как тарелки, были изготовлены из цинка, резервного вещества для ненасытного реактора.

Они сели – точнее, опустились на корточки – за завтрак, состоявший из цельного молока, овсяных хлопьев, вареных яиц, булочек, джема и кофе. Когда все было съедено, Каргрейвз удовлетворенно вздохнул.

– Жаль, что такой пир нельзя будет устраивать каждый день, – сказал он, набивая трубку. – Космические путешествия еще нескоро станут комфортабельными.

– Осторожнее с трубкой, капитан, – предостерег его Морри.

– О черт, я совсем забыл, – виновато пробормотал Каргрейвз и с сожалением посмотрел на трубку. – Слушай, Росс, – спросил он. – Как ты думаешь, сможет ли кондиционер достаточно быстро освежить воздух?

– Давайте проверим, – ответил тот. – Я думаю, одна трубка не убьет нас. Но, док…

– Да?

– Э-э… а вы-то сами верите, что у Луны есть обратная сторона?

– Опять ты об этом?.. Конечно верю.

– Но…

– Это лишь мое личное мнение. Я верю в это, основываясь на предположениях, допущениях, теориях, суевериях и тому подобном. Это часть иллюзий, с которыми я живу, но они не являются строгим доказательством. Если на деле все окажется не так, то, надеюсь, я обуздаю эмоции и мне не снесет крышу. Кстати, подоспело время ежедневных занятий, – продолжал он. – Тридцать минут мы уже отработали, так что остается лишь полтора часа. Беритесь-ка за книжки.

Арт был поражен.

– Я подумал, что вы шутите, дядя. Неужели вы будете настаивать на выполнении такого расписания даже на Луне?!

– Если не помешают обстоятельства. Кстати, сейчас особенно удобно заняться пополнением запаса знаний, поскольку ничего не видно и совершенно нечего делать.

Удивленное лицо Арта прояснилось.

– Боюсь, мы не сможем сесть за уроки, дядя. Мы так далеко засунули книги, что достать их сможем только после посадки.

– Вот как? Ну что ж, это нас не остановит. Что такое школа? – процитировал он. – Это скамья, на одном конце которой сидит учитель, а на другом – ученики. У нас будут лекции и контрольные. Начнем с опроса на повторение. Ну-ка, садитесь поближе, несчастные!

Они уселись в кружок, скрестив ноги, на переборке машинного отделения. Из своего бездонного кармана Каргрейвз извлек карандаш и сравнительно чистый лист бумаги.

– Ты первый, Арт. Изобрази и опиши устройство циклотрона. Повторим основы. Посмотрим, много ли ты забыл.

Арт, наморщив лоб, начал вычерчивать важнейшие части циклотрона. Он нарисовал два пустотелых полуцилиндра, расположенных рядом и обращенных друг к другу разрезами.

– Полуцилиндры изготовлены из меди, – сказал он, – и к ним подводится высокое напряжение очень высокой частоты. В сущности, источник этого напряжения представляет собой нечто вроде коротковолнового передатчика – я его не стал рисовать. Помимо них имеется сильный электромагнит, поле которого проходит в щель между полуцилиндрами и направлено вертикально. Весь аппарат помещен в вакуумную камеру. Берется источник ионов…

– Каких именно?

– Ну… можно ввести в камеру немного водорода и хорошенько разогреть его в центре между полуцилиндрами и получить ядра водорода – протоны.

– Так, продолжай.

– Протоны, разумеется, заряжены положительно. Переменный ток заставляет их совершать колебания между электродами. Но магнитное поле вынуждает их двигаться по окружностям, ведь протоны – заряженные частицы. В итоге они движутся по спирали между полуцилиндрами и при каждом обороте набирают скорость до тех пор, пока пучок их не вылетает наружу через тонкое металлическое окошко в безвоздушное пространство.

– Ну и зачем все это нужно?

– Если направить такой пучок быстрых протонов на образец, например на кусочек металла, то начнутся интересные вещи. Пучок выбивает электроны из атомов и даже может проникнуть вглубь ядер, вызывая трансмутацию элементов или делая вещество радиоактивным и всякое такое.

– Неплохо, – признал Каргрейвз и начал задавать вопросы, касающиеся деталей. – И вот еще что, – добавил он напоследок. – Ты отвечал удовлетворительно, но, между нами, схема нарисована небрежно.

– У меня никогда не получались рисунки, – защищался Арт. – Я всегда предпочитал делать фотографии.

– Ты, вероятно, сделал очень много снимков. Что же касается художественных способностей, то я их также лишен, но чертить я научился. Подумай, Арт, и вы двое тоже подумайте. Если вы не умеете чертить, это значит, что и увидеть толком не можете. Если вы четко представляете себе предмет, вы сможете перенести его на бумагу. И если вы что-то увидели и запомнили, вы должны суметь начертить по памяти.

– Как бы я ни старался, линии идут не туда, куда надо.

– Карандаш направляет твоя рука. У него нет собственной воли. Я посоветую тебе практиковаться, тренироваться и думать о том, что ты видишь. Все вы, оболтусы, собираетесь быть учеными, а умение чертить для ученого не менее важно, чем искусство владеть логарифмической линейкой. Даже более важно, ведь без логарифмической линейки можно и обойтись. Ну ладно, Арт. Следующим будет Росс. Расскажи-ка мне в двух словах о радиоактивной последовательности протактиния.

Росс набрал полную грудь воздуха.

– Существует три семейства радиоактивных изотопов: семейство урана, тория и протактиния. Последнюю открывает изотоп уран-235, и… – Обстоятельный разговор продолжался около полутора часов; Каргрейвз хотел, чтобы они были как можно более свободными в будущем, и в то же самое время старался придерживаться духа и буквы соглашения, заключенного с отцом Росса.

Наконец он сказал:

– Ну что ж, теперь мы можем подкрепиться. Скоро тяга двигателя упадет до нуля. Ускорение постоянно уменьшается – чувствуете, как ваше тело становится легче?

– Возьмемся за консервы? – спросил Морри, который был не только вторым пилотом, но и интендантом.

– Не стоит, – медленно произнес Каргрейвз. – Давайте-ка ограничимся концентратом аминокислот и желе. – Он вопросительно приподнял брови.

– Мм… ясно, – согласился Морри, глядя на своих товарищей. – Наверное, вы правы.

Обучаясь на пилотских курсах, Морри и Каргрейвз побывали в невесомости, но желудки Росса и Арта еще предстояло испытать.

– А в чем, собственно, дело? – спросил Арт.

На лице Росса отразилось недовольство.

– Они думают, что нас стошнит. Мы же почти ничего не весим. Послушайте, док, вы нас за детей считаете?

– Нет, – ответил Каргрейвз. – Тем не менее вы можете плохо переносить невесомость. Со мной это уже было. И я считаю, что продукты, подвергнутые химической обработке, будут очень кстати.

– Какого черта! У меня крепкий желудок. Меня никогда не тошнило в самолете.

– А в море?

– Никогда не плавал на кораблях.

– Поступай как знаешь, – уступил Каргрейвз. – Но на одном я буду настаивать: держи мешок перед собой. Мне не хотелось бы, чтобы то, что из тебя полезет, попало в кондиционер.

Доктор отвернулся и принялся готовить себе желе, насыпая в воду порошок. Размешав жидкость, он выпил ее. Продолжая хмуриться, Росс тем не менее отставил в сторону консервы и направился к плите, намереваясь приготовить аминокислотный концентрат на горячем молоке. Вскоре очнулся робот Джо и выключил двигатель.

Четверо путешественников отнюдь не взлетели к потолку, и ракета не стала бешено вращаться. Не произошло ни одной из тех вещей, которые обычно изображают в комиксах. Тяга постепенно исчезла, и все предметы в корабле попросту потеряли вес. Невесомость поразила их не больше, чем наступившая тишина. Каргрейвз заранее осмотрел корабль и удостоверился, все ли привязано и закреплено, чтобы воздух не заполнили свободно парящие предметы.

Доктор, оттолкнувшись одной рукой, приподнялся в кресле и, двигаясь словно пловец, плавно перевернулся в воздухе и медленно поплыл вниз – или, может быть, вверх, теперь эти понятия утратили смысл, – туда, где болтались Арт и Росс, пристегнутые ради безопасности ремнями к своим гамакам. Ухватившись одной рукой за гамак Арта, доктор замедлил движение.

– Эй! Как вы там?

– Кажется, все в порядке, – сглотнув, пробормотал Арт. – Похоже на падение в лифте. – Его лицо заметно позеленело.

– А ты, Росс?

– Ничего, терплю, – сказал Росс и внезапно подавился. Его лицо стало серым, а не зеленым, как у Арта.

Космическая болезнь – не шутка, и об этом знает каждый курсант-ракетчик. Она похожа на морскую болезнь – тошноту, возникающую у пассажиров, когда судно проваливается между волнами, – с той лишь разницей, что в космосе это падение не прекращается.

Во время коммерческого рейса из одного пункта Земли в другой невесомость длится не более нескольких минут, в основном полет проходит либо с включенным двигателем, либо в планировании. Рассчитанный Каргрейвзом курс предусматривал многочасовой период свободного падения. С их запасами топлива можно было проделать на тяге весь путь, но тогда было бы невозможно развернуть корабль – что он собирался сделать сейчас – до того, как придет время предпосадочного торможения.

Только повернув корабль, можно было посмотреть из космоса на Землю; Каргрейвз намеревался сделать это, пока Земля не оказалась слишком далеко.

– Некоторое время вам придется провести на своих местах, – предупредил он. – Я собираюсь развернуть ракету.

– Я хочу посмотреть! – решительно заявил Росс. – Я так долго ждал этого момента! – Он отстегнул ремни и его тут же едва не вырвало. Из его рта показалась слюна, которая не потекла по подбородку, а разделилась на крупные капли, которые нерешительно разлетелись в разные стороны.

– Возьми носовой платок, – посоветовал Каргрейвз, который чувствовал себя лишь немногим лучше. – И спускайся, если сможешь. – Он повернулся к Арту.

Тот уже вовсю пользовался своим платком. Каргрейвз вернулся в пилотское кресло. Он знал, что не в силах помочь мальчикам, к тому же его собственный желудок также выписывал кренделя и, казалось, медленно кувыркался. У доктора появилось желание закрепить его на месте, хорошенько прижав ремнем. Усевшись в кресле, он заметил, что Морри согнулся пополам, держась за живот. Каргрейвз не стал ничего говорить и внимательно присмотрелся к приборам, готовясь к развороту. Ничего, Морри оправится.

Развернуть корабль было очень простым делом. В центре тяжести корабля располагался небольшой массивный металлический маховик. На пульте управления имелась рукоятка, при помощи которой его можно было поворачивать на произвольный угол. Маховик был установлен на свободном карданном подвесе, и после поворота кардан можно было зафиксировать. Маховик раскручивался и останавливался при помощи электромотора.

Маховик мог развернуть находящийся в свободном падении корабль и затем удерживать его в новом положении. (Следует пояснить, что поворот никоим образом не влиял на курс и скорость «Галилея», а лишь на его ориентацию, направление, в котором он был нацелен. Так, прыгая в воду с вышки, ныряльщик может крутить во время падения сальто, нисколько не меняя траектории своего полета.)

Сравнительно небольшой маховик способен развернуть огромную махину корабля в силу простого физического закона, но этот способ не часто применяется на Земле. Основным принципом является сохранение момента движения, в данном случае – углового момента. С ним очень хорошо знакомы любители фигурного катания на льду, многие из сложнейших трюков основаны на применении этого закона.

Пока маленький маховик быстро вращался в одном направлении, корабль медленно разворачивался в противоположном. Когда маховик останавливался, корабль тут же прекращал разворот.

– Наденьте темные очки! – запоздало крикнул Каргрейвз, когда корабль начал разворот и звезды поплыли мимо иллюминатора.

Мальчики, хоть и имели плачевный вид, все же нашли в себе силы нащупать очки, которые на этот случай лежали у каждого в кармане, и нацепить их на нос.

Очки понадобились очень скоро. Луна плавно скрылась из виду. В иллюминаторе показались Земля и Солнце. Земля выглядела огромным ярко светящимся серпом, похожим на Луну спустя два дня после новолуния. На этом расстоянии в одну четверть пути до Луны Земля казалась раз в шестнадцать больше, чем Луна с Земли, и намного величественнее. Рога полумесяца были бело-голубыми из-за полярных снежных шапок. По всей его длине виднелись зеленовато-голубые моря и темно-зеленые и песчано-коричневые просторы океанов, лесов, полей… Линия тени пролегла через сердце Азии и рассекала Индийский океан. Все это было видно совершенно отчетливо, будто на школьном глобусе. Индийский океан был частично скрыт огромной грядой облаков, – возможно, снизу они выглядели штормовыми тучами, но отсюда они были ослепительно-белыми, похожими на полярные снега, какими их видно из космоса.

А в объятиях полумесяца пряталась ночная сторона Земли; она была слабо, но достаточно ясно освещена почти полной Луной, оказавшейся за кормой корабля. Там и тут в темноте вспыхивали сверкающими бриллиантами огоньки – земные города, такие родные, такие знакомые и манящие. На Луне такого не увидишь, даже когда «молодой месяц держит в объятиях старую Луну».

На полпути от экватора к северному рогу виднелись три очень ярких огня, расположенные близко друг от друга, – Лондон, Париж и возрожденный Берлин. На другом берегу темного Атлантического океана, на самом краю диска, сияла особенно яркая точка – огни Бродвея и всего Большого Нью-Йорка.

Трое юношей видели Нью-Йорк впервые, не говоря уже об остальной части планеты!

Хотя это и был их дом, который они могли сейчас наблюдать из точки, откуда до сих пор никто никогда не видел Землю, внимание мальчиков довольно скоро привлекло еще более захватывающее зрелище – Солнце. Его видимые размеры составляли лишь одну шестнадцатую огромного серпа Земли, но Солнце было вне конкуренции. Солнце висело ниже Земли – разумеется, по отношению к ориентации «Галилея», а не в смысле «выше» или «ниже», – на расстоянии примерно в четыре видимых диаметра последней. Размеры самого светила были точно такими же, как и при взгляде с Земли, а яркость примерно такой же, какую можно видеть в полдень в прозрачном небе пустыни. Но небо вокруг него в безвоздушном пространстве было черным, и Солнце опоясывала сияющая корона. Видны были протуберанцы, и по лику Солнца проносились испепеляющие бури.

– Не смотрите прямо на Солнце, – предупредил Каргрейвз, – даже если вы настроили поляризатор на максимальное поглощение. – Доктор имел в виду двойные линзы очков, сделанные из поляризующего стекла. Внешние стекла могли поворачиваться.

– Я должен сфотографировать это! – воскликнул Арт и выскочил из гамака, совершенно забыв про космическую болезнь.

Вскоре он вернулся к иллюминатору, захватив «Контакс», и начал прилаживать к нему самый длиннофокусный объектив.

Камера была старой, но она была одной из немногих вещей, которые мать Арта умудрилась вывезти из Германии, и мальчик ею очень гордился. Привинтив объектив, он извлек из футляра «Уэстон», но Каргрейвз остановил его.

– Хочешь спалить экспонометр? – спросил он.

Рука Арта замерла.

– Да, верно, – признал он. – Но как я получу снимок?

– Может, ты его вообще не получишь. Лучшее, что ты можешь сделать, – взять пленку наименьшей чувствительности, самый темный фильтр, установить самую малую диафрагму и самую короткую экспозицию. Потом помолиться Богу.

Глядя на расстроенного мальчика, доктор продолжал:

– На твоем месте я бы не стал расстраиваться из-за снимков Солнца. Пусть этим занимаются астрономы, которые выйдут в космос по нашим стопам. Лучше займись фотографированием Земли. Сначала пощелкай Солнце, а потом мы займемся Землей. Я заслоню объектив от Солнца рукой.

Арт сделал несколько снимков Солнца и приступил к фотографированию Земли.

– Никак не могу замерить экспонометром, какую поставить выдержку, – пожаловался он. – Солнце слишком мешает.

– Ты же знаешь, сколько света получает Земля. Давай предположим, что освещенность примерно соответствует условиям пустыни, а потом сделаем несколько снимков с чуть большей и чуть меньшей экспозицией.

Когда Арт закончил, Каргрейвз сказал:

– Смотрите, ребята, как бы нам не обгореть. – И, потрогав пластиковую оболочку кварцевого иллюминатора, добавил: – Фильтр, конечно, отсеивает наиболее губительные лучи, но осторожность не повредит.

– Ерунда, мы все загорели дочерна, – возразили мальчики, на коже которых оставило свои следы жаркое солнце пустыни Нью-Мексико.

– Верно. Но это самый яркий солнечный свет, который когда-либо видели люди. Так что будьте осторожны.

– Интересно, – заговорил Морри, – насколько опасны эти лучи, раз они не задерживаются атмосферой? Я имею в виду, помимо солнечных ожогов.

– Ты читал те же самые статьи, что и я. Здесь мы получаем больше космического излучения, чем на Земле. Может быть, оно убьет нас. А может быть, у ваших детей будут длинные зеленые щупальца. Это риск, который мы должны принять на себя.

– Ну, Колумб тоже рисковал!

– И подумайте, как далеко его это завело! – вставил Арт.

– Ага, класс, за все труды его упекли в каталажку!

– Как бы там ни было, – заметил Каргрейвз, – сейчас я снова разверну корабль так, чтобы Солнце не светило прямо на нас. В этом аквариуме становится жарковато.

Заботиться об обогреве корабля не было необходимости, зато отвод избыточного тепла представлял собой серьезную проблему. Полированный корпус отражал большую часть падающих на него лучей, но солнечный свет, попадающий в иллюминатор, создавал нежелательный парниковый эффект. Охлаждение в обычном смысле этого слова было невозможно: корабль представлял собой замкнутую систему, так что избавиться от избытка тепла можно было, лишь излучая энергию в открытый космос. В данный момент ракета поглощала тепло гораздо эффективнее, чем излучала его.

– Я хотел бы сделать еще несколько снимков, – возразил Арт.

– Земля останется в поле зрения, – пообещал Каргрейвз и установил рукоятку управления маховиком в соответствующее положение. Потом он поднялся наверх и присоединился к мальчикам, которые плавали напротив иллюминатора, словно рыбки в аквариуме.

Росс прижал кончик пальца к прозрачному стеклу; даже такого легкого усилия оказалось достаточно, чтобы отбросить его прочь.

– Слушайте, док, а что будет, если в стекло угодит метеорит?

– Даже и думать об этом не хочу. Впрочем, беспокоиться тут нечего. По расчетам Лея, шанс нарваться на метеорит за время путешествия к Луне и обратно составляет один к пятистам тысячам. Я вычислил, что рискую гораздо больше, когда сажусь в так называемый автомобиль, на котором вы, ребята, гоняете.

– Это хорошая машина.

– Должен признать, работает она отлично. – Сказав это, Каргрейвз отодвинулся в сторону движением, которым пловец-спринтер отталкивается от стенки бассейна. – Арт, когда кончишь щелкать Землю, я предложу тебе кое-что получше. Как насчет того, чтобы Землю послушать?

– Кое-что получше… Что? Что вы сказали?

– Как насчет того, чтобы разогреть свои лампы и пошарить, есть ли кто в эфире? Если тут вообще есть этот самый эфир?

Со времени старта они еще ни разу не включали радио. Дело было не только в помехах от двигателя: на время прохода атмосферы все антенны, даже штыревые, пришлось втянуть в корпус. И лишь теперь, когда дюзы замолчали, наступил удобный момент попытаться установить связь. Разумеется, включенный сразу после старта радар посылал сигналы примерно так же, как и радиопередатчик, но теперь они находились далеко за радиусом действия приборов, используемых для пилотирования.

Их радар мало походил на гигантские радиотелескопы, применяемые для зондирования Луны. Размер кварцевого окна, через которое работал радар, был слишком мал для установки большой антенны, способной излучать энергию, достаточную для того, чтобы пройти расстояние от Земли до Луны.

Арт тотчас же занялся рацией, заявив, что, по его мнению, шансы поймать что-либо совсем невелики.

– Для этого нужен пучок, достаточно узкий, ну как… словом, остронаправленный. И чего ради кто-то будет посылать сюда такой пучок?

– Чтобы связаться с нами, – предположил Росс.

– Они не смогут нас найти. На таком расстоянии что-то такое же маленькое, как наш корабль, нельзя обнаружить даже радаром – слишком мала отражающая поверхность, – авторитетно объявил Арт. – Нет, современный радар на это не способен. Быть может, в будущем… Ой!

– Поймал что-нибудь?

– Тише! – Арт уставился прямо перед собой с выражением предельного, почти болезненного сосредоточения, которое можно видеть на лицах операторов, надевших наушники. Он осторожно прикоснулся к ручкам настройки и схватился за бумагу и карандаш. Писать в невесомости оказалось не так-то просто, когда ничто не поддерживает ни тебя самого, ни твою руку, но в итоге ему удалось что-то нацарапать.

– Есть кое-что, – прошептал он спустя пару минут. – Слушайте:

РАДИО ПАРИЖА ВЫЗЫВАЕТ РАКЕТНЫЙ КОРАБЛЬ «ГАЛИЛЕЙ» РАДИО ПАРИЖА ВЫЗЫВАЕТ РАКЕТНЫЙ КОРАБЛЬ «ГАЛИЛЕЙ» РАДИО ПАРИЖА ВЫЗЫВАЕТ РАКЕТНЫЙ КОРАБЛЬ «ГАЛИЛЕЙ» ДОКТОР ДОНАЛЬД КАРГРЕЙВЗ АРТУР МЮЛЛЕР МОРИС АБРАМС РОСС ДЖЕНКИНС ПРИВЕТСТВУЕМ ВАС СЛЕДИЛИ ЗА ВАМИ ПОКА НЕ ПОТЕРЯЛИ КОНТАКТ В НОЛЬ ОДИН ТРИНАДЦАТЬ ПО ГРИНВИЧУ ДВАДЦАТЬ ПЯТОГО СЕНТЯБРЯ ПРОДОЛЖАЕМ ВЫЗЫВАТЬ ВАС НА ЭТОЙ ЧАСТОТЕ НАПРАВЛЯЕМ ЛУЧ ПО ВЕРОЯТНОЙ ТРАЕКТОРИИ ЖЕЛАЕМ УДАЧИ РАДИО ПАРИЖА ВЫЗЫВАЕТ РАКЕТНЫЙ КОРАБЛЬ «ГАЛИЛЕЙ» РАДИО ПАРИЖА ВЫЗЫВАЕТ…