Текст книги "Красная планета"

Роберт Хайнлайн
Красная планета

1. ВИЛЛИС

Разреженный марсианский воздух был прохладным, но до мороза пока не дошло. Зима в южных широтах еще не наступила, и днем температура обычно держалась выше нуля.

Странное существо на пороге куполообразного здания в целом напоминало человека, если бы не причудливая голова. Сверху вздымалось что-то вроде шутовского колпака, большие панорамные стекла создавали впечатление пристального взгляда, а нижняя часть лица напоминала рыльце. Всю голову покрывал узор из тигриных черно-желтых полос.

На ремне у существа висело оружие, похожее на пистолет, а в согнутой правой руке был шар, размером чуть побольше баскетбольного мяча. Переложив шар в левую руку, существо открыло внешнюю дверь здания и шагнуло внутрь.

Крошечная прихожая вела к внутренней двери. Едва внешняя дверь захлопнулась, раздалось легкое шипение и атмосферное давление в прихожей стало подниматься. Динамик над внутренней дверью громким басом прогудел:

– Ну? Кто там? Отвечайте! Отвечайте!

Пришедший аккуратно положил шар на пол, затем обеими руками схватился за свое безобразное лицо и, дернув его вверх, поднял над макушкой. Под ним оказалось лицо земного мальчика.

– Это Джим Марлоу, Док, – сказал он.

– Ну, входи. Входи же! Не стой как пень.

– Иду.

Когда атмосферное давление в прихожей сравнялось с давлением в остальной части помещения, внутренняя дверь автоматически открылась.

– Входи, Виллис, – сказал Джим и переступил порог. Шар трижды высоко подскочил и последовал за ним, вращаясь, прыгая и катясь одновременно. Точнее, способом передвижения он напоминал бочку, которую матрос катит по палубе. Они миновали коридор и вошли в большую комнату, занимавшую половину круглого дома. Доктор Макрей взглянул на вошедших, но вставать не стал.

– Привет, Джим. Раздевайся. Кофе на скамейке. Привет, Виллис, – добавил он и вернулся к своей работе. Он бинтовал руку мальчику примерно одних лет с Джимом.

– Спасибо, док. А, Френсис, привет. Что ты здесь делаешь?

– Привет, Джим. Я убил водоискателя, но потом поранил большой палец о его иглы.

– Не дергайся! – велел доктор.

– Жжется, – пожаловался Френсис.

– Ничего, потерпишь.

– Как же это ты? – продолжал Джим. – Следовало бы знать, что этих тварей нельзя трогать. Их просто надо сжигать от хвоста до носа.

Он расстегнул молнию на своем прогулочном костюме, стянул его и повесил на крючок около двери. Рядом висели костюм Френсиса, верхняя часть которого была размалевана так, что напоминала боевую раскраску индейца, и костюм доктора – маска сохраняла свой первоначальный цвет. Джим теперь остался во внутренней аккуратной, опрятной марсианской одежде – ярких красных шортах.

– Да я сжег, – сказал Френсис, – но он дернулся, когда я до него дотронулся. Я хотел сделать из хвоста ожерелье.

– Тогда ты наверняка недожег его. Наверное, оставил внутри полно живых зародышей. Кому ты хотел сделать ожерелье?

– Это уж мое дело. И, само собой, утробу я спалил. Ты что, за туриста меня держишь?

– Иногда. Ты же знаешь, что эти твари не умирают до заката.

– Не мели чепуху, Джим, – вмешался доктор. – Сейчас я введу тебе антитоксин, Фрэнк. Толку от него ноль, но твоя мама будет счастлива. Завтра твой палец раздуется, как от пчелиного укуса; тогда придешь еще раз, и я его вскрою.

– А не отрежете? – спросил мальчик.

– Нет. Но несколько дней тебе придется чесаться левой рукой. А ты, Джим, зачем явился? Живот болит?

– Нет, док. Из-за Виллиса.

– Из-за Виллиса, говоришь? Мне он кажется довольно бодрым, – доктор внимательно посмотрел на существо. Виллис уже подкатился к его ногам и наблюдал за перевязкой. Для этого он выдвинул из верхней части своего шарообразного тела три глаза на стеблевидных ножках. Стебельки выдавались вверх, образуя равносторонний треугольник, и из каждого смотрел глаз, поразительно похожий на человеческий. Малыш медленно развернулся на трех своих выступах, или ложноножках, так, чтобы каждый глаз мог рассмотреть доктора.

– Дай-ка мне чашку кофе, Джим, – скомандовал доктор. Затем он наклонился и сложил ладони лодочкой:

– Сюда, Виллис, оп!

Виллис подпрыгнул и опустился к доктору в руки, на лету втянув выступающие части. Доктор положил его на рабочий стол, и Виллис тотчас вновь выдвинул глаза и ноги.

Они внимательно изучали друг друга.

Перед доктором был шар, покрытый густым коротким мехом, напоминающим стриженую овечью шкуру, и лишенный каких-либо характерных черт, за исключением ножек и втяжных глаз. Марсианин же видел перед собой пожилого землянина, почти целиком заросшего жесткой щетиной стального цвета. Среднюю часть этого странного, немарсианского существа скрывали снежно-белые шорты и рубашка. Виллис разглядывал его не без удовольствия.

– Как ты себя чувствуешь, Виллис? – спросил доктор. – Хорошо? Плохо?

На самом верху шара, между стебельков, появилась ямочка, быстро превратившаяся в отверстие.

– Виллис в порядке, – донеслось оттуда.

Голос был очень похож на голос Джима.

– В порядке, хм-м?

Не оглядываясь, доктор добавил:

– Джим! Вымой-ка эти чашки еще разок. И простерилизуй. Хочешь, чтобы все здесь скопытились?

– Ладно, док, – согласился Джим и повернулся к Френсису:

– Ты тоже будешь кофе?

– Угу. Не крепкий и молока побольше.

– Не выпендривайся.

Джим погрузил руки в лабораторную мойку и выудил оттуда еще одну чашку. Мойка была завалена грязной посудой. Рядом над горелкой Бунзена булькала большая колба с кофе. Джим тщательно вымыл три чашки, простерилизовал их и наполнил кофе.

Доктор Макрей взял кофе и сказал:

– Джим, сей гражданин утверждает, что он в порядке. Так в чем же дело?

– Я знаю, док, что он так говорит, но это неправда. Вы не могли бы осмотреть его?

– Осмотреть? Но как? Я не могу даже измерить ему температуру, потому что не знаю, какой она должна быть. В его обмене веществ я разбираюсь примерно как свинья в апельсинах. Хочешь, чтобы я вскрыл его и посмотрел, что внутри?

Виллис мгновенно втянул все выступы и стал гладким, как бильярдный шар.

– Ну вот, теперь вы его напугали, – укоризненно сказал Джим.

– Извини.

Доктор протянул руку и начал почесывать и щекотать пушистый шар.

– Виллис хороший, Виллис славный. Никто не обидит Виллиса. Ну, парень, вылезай, вылезай из норки.

Виллис чуть-чуть расслабил мышцы над звуковоспроизводящей диафрагмой.

– Не обижать Виллиса? – тревожно спросил он голосом Джима.

– Не обижать Виллиса. Обещаю.

– Не резать Виллиса?

– Не резать Виллиса. Ну ничуть.

Глаза стали медленно выдвигаться наружу. Непонятно как, но облик Виллиса свидетельствовал о тревожном ожидании, хотя у него не было ничего похожего на человеческое лицо.

– Так-то лучше, – сказал доктор. – Давай разберемся, Джим. Почему ты считаешь, что с этим молодцем что-то не в порядке, если ни он, ни я ничего такого не находим?

– Дело в том, док, что он стал вести себя как-то странно. В помещении с ним все в порядке, но снаружи… Раньше он всюду катился за мной, скакал по всей округе, везде совал нос.

– У него нет никакого носа, – заметил Френсис.

– Больно много ты знаешь. Но теперь, когда я беру его на улицу, он просто сворачивается шаром, и я не могу ничего добиться. Если он здоров, почему тогда ведет себя так?

– У меня есть одна догадка, – ответил доктор Макрей. – Давно ты подружился с этим пузырем?

Джим мысленно окинул взглядом двадцать четыре марсианских месяца.

– С конца Зевса, то есть почти с ноября.

– А сейчас конец марта, почти Церера, лето кончилось. Этот факт дает тебе повод для размышлений?

– Гм, нет.

– Ты что же думаешь, он будет скакать по снегу? Когда становится холодно, мы переселяемся, а он остается здесь.

Джим разинул рот:

– Вы хотите сказать, что он собирается впасть в спячку?

– А что еще? В распоряжении предков Виллиса был не один миллион лет, чтобы приспособиться к смене здешних времен года. Ты едва ли вправе предполагать, что он не будет реагировать на нее.

Джим забеспокоился:

– Я собирался взять его с собой в Малый Сырт.

– В Малый Сырт? Ах, ну да, ты ведь пойдешь в колледж в этом году. И ты, Фрэнк, тоже.

– Точно.

– Никак не могу привыкнуть к тому, как быстро вы растете. Казалось бы, на Марсе годы должны тянуться вдвое дольше, но разницы не ощущаешь – они мелькают еще быстрее.

– Послушайте, док, сколько вам лет? – поинтересовался Френсис.

– Все мои. Кто из вас собирается изучать медицину, чтобы, вернувшись, помочь мне?

Ответа не последовало.

– Ну отвечайте, отвечайте! – настаивал доктор. – Чему вы собираетесь учиться?

– Точно не знаю, – сказал Джим. – Я интересуюсь ареографией, хотя мне нравится и биология. Может быть, я стану планетарным экономистом, как мой старик.

– Серьезная дисциплина. Тебе придется прокорпеть над ней не один год. А ты, Фрэнк?

Френсис слегка смутился.

– Хм, черт… Я по-прежнему хотел бы стать космолетчиком.

– Я думал, ты уже вышел из этого возраста.

– А что такого? – ответил Френсис. – Нормальная профессия.

– Тебе решать. В связи с этим, вы, молодые люди, поедете в колледж еще до миграции колонии, верно?

Поскольку земляне в спячку не впадали, колонии два раза в год необходимо было мигрировать. Летом жили в Чараксе, всего в тридцати градусах от южного полюса, а теперь колония готовилась переселиться в Копайс, расположенный в почти столь же высоких северных широтах в Утопии. Там предполагалось провести половину марсианского года, что примерно соответствовало одному земному.

Рядом с экватором существовали и немигрирующие поселения – Нью-Шанхай, Марсопорт, Малый Сырт и некоторые другие, но это не были колонии в полном смысле слова: здесь работали в основном служащие Марсианской компании. По контракту и в соответствии с уставом Компания была обязана давать марсианским колонистам высшее образование, отвечающее земным стандартам. Компания сочла, что только Малый Сырт пригоден для этой цели.

– Мы отправляемся в следующую среду, – сказал Джим. – Почтовым скутером.

– Уже?

– Да, поэтому-то я и решил позаботиться о Виллисе. Что же делать, док?

Услышав свое имя, Виллис вопросительно посмотрел на Джима и его голосом повторил:

– Что же делать, док?

– Заткнись, Виллис.

– Заткнись, Виллис, – голос доктора Виллис воспроизвел не менее успешно.

– Вероятно, лучший выход из положения – это вынести его наружу, найти подходящую норку и сунуть туда. А знакомство возобновишь, когда он проснется.

– Но, док, в этом случае я его потеряю! Он выберется задолго до того, как я вернусь из колледжа. Ведь он проснется, видимо, даже раньше, чем вернется колония.

– Возможно. – Макрей задумался. – Вряд ли ему без тебя станет хуже. Теперешний образ жизни не естествен для него, Джим. Кроме того, он – личность, а не чья-либо собственность, ты сам это знаешь.

– Конечно. Он – мой друг.

– Никак не пойму, – вмешался Френсис, – чего Джим так с ним носится? Ну да, он умеет болтать, но ведь в основном просто повторяет, как попугай. По-моему, он маленький придурок.

– Тебя никто не спрашивает. Виллис, ты ведь любишь меня, а? Ну, иди к папе.

Джим протянул руки, маленький марсианин подпрыгнул и теплым, пушистым, слегка пульсирующим шаром устроился на коленях. Джим погладил его.

– А почему ты не спросишь какого-нибудь марсианина? – посоветовал Макрей.

– Я пытался, но никто из них не обращает на меня внимания.

– Ты хочешь сказать, что тебе не хватило терпения дождаться. Марсианин заметит тебя, если ты терпелив. Ладно, но почему бы тебе не спросить его самого? Он сам может все объяснить.

– А о чем спрашивать?

– Я попробую. Виллис!

Виллис двумя глазами посмотрел на доктора; Макрей продолжал:

– Хочешь выйти на улицу и найти местечко поспать?

– Виллис не сонный.

– Станешь сонным снаружи. Холодно, хорошо. Найдешь норку в земле, свернешься и будешь спать долго-долго. Что ты об этом думаешь?

– Нет!

Доктор быстро взглянул в сторону, чтобы убедиться, не Джим ли это; если Виллис никого не передразнивал, он говорил голосом Джима. Собственного тембра у звуковоспроизводящей диафрагмы Виллиса было не больше, чем у динамика радиоприемника. Она вообще очень напоминала диафрагму громкоговорителя, с той только разницей, что являлась органом живого существа.

– Ответ ясен, но попробуем спросить иначе. Хочешь оставаться с Джимом, Виллис?

– Виллис остается с Джимом, – сказал Виллис и добавил задумчиво: – Тепло!

– Вот причина твоей притягательности, Джим, – сказал доктор сухо. – Ему приятна температура твоего тела. Но ipse dixit[1]1
  Как он сам сказал (лат.)


[Закрыть] – держи его при себе. Не думаю, что это ему повредит. Возможно, он проживет лишь пятьдесят лет вместо ста, зато получит вдвое больше удовольствия.

– Они обычно живут до ста лет? – спросил Джим.

– Кто знает? Мы слишком мало живем на этой планете, чтобы ответить на такой вопрос. А теперь валяйте, выметайтесь отсюда. Меня ждет работа.

Доктор задумчиво посмотрел на постель, которую не убирал уже неделю, и решил, что теперь она может подождать и до Дня стирки.

– Что значит «ipse dixit», док? – спросил Френсис.

– Это значит: «Он все сказал».

– Док, – предложил Джим, – почему бы вам не пообедать с нами сегодня? Я позвоню маме. А ты, Фрэнк?

– Я – нет, – сказал Фрэнк. – Я лучше не буду. Моя мать и так говорит, что я слишком часто ем у вас дома.

– Моя матушка, будь она здесь, несомненно сказала бы то же самое, – согласился доктор. – Позвони маме, Джим.

Джим подошел к телефону, отстроился от двух местных кумушек, болтавших о детках, и на вспомогательной частоте с трудом дозвонился домой. Когда на экране появилось лицо его матери, он сообщил ей о своем желании.

– Рада видеть доктора у нас, – ответила она. – Скажи ему, пусть поторопится, Джимми.

– Сейчас, ма!

Джим отключился и взял уличную экипировку.

– Не надевай, – посоветовал Макрей. – На улице прохладно. Мы пойдем по переходам.

– Так вдвое дольше, – возразил Джим.

– Пусть Виллис решит. Что ты предпочитаешь, Виллис?

– Тепло, – важно сказал Виллис.

2. ЮЖНАЯ КОЛОНИЯ, МАРС

Южная колония была спроектирована наподобие колеса, в центре которого ступицей стояло административное здание. Над разбегающимися от него во всех направлениях туннелями находились остальные постройки. Концы спиц предполагалось замкнуть еще одним туннелем-кольцом, восьмая часть которого была уже завершена.

За исключением трех лунных лачуг, построенных при основании колонии, а теперь заброшенных, все здания имели одинаковую форму. Каждое представляло собой полусферу из силиконового пластика, полученного из марсианских пород и здесь же надутого. Собственно говоря, каждая постройка была устроена как двойной пузырь, внешнюю оболочку которого обычно надували до тридцати-сорока футов в поперечнике. Когда она затвердевала, по туннелю пробирались в это новое здание и там надували еще одну – внутреннюю – оболочку чуть меньшего размера. Внешняя оболочка «полимеризовалась» – иначе говоря, застывала и отвердевала – под действием солнечных лучей; а поверхность внутренней укрепляла установка из ультрафиолетовых и обогревательных ламп. Стенки двух пузырей разделяла воздушная прослойка толщиной около фута, которая обеспечивала защиту от жестоких ночных холодов.

После того как новое здание затвердевало, прорезали входную дверь и устанавливали пневматический замок. Давление внутри поддерживалось обычно на уровне двух третей от земной нормы: колонисты любили комфорт, а марсианское давление было еще в два с лишним раза ниже. Не привыкшему к местным условиям землянину без респиратора грозила смерть. Из числа колонистов только тибетцы и индейцы Боливии отваживались выходить без респираторов, но и они облачались в эластичные марсианские костюмы во избежание кожных кровотечений.

Дома не имели окон: прилегающая пустыня была красива, но однообразна. Южная колония с согласия марсиан располагалась чуть севернее древнего города Чаракса – марсианскими названиями не пользовались, поскольку ни один землянин не в состоянии был их произнести, – между русел двойного канала Стримон. Здесь мы вновь, следуя традиции колонистов, используем имена, присвоенные незабвенным доктором Персивалем Ловеллом.

Френсис сопровождал Джима и доктора Макрея до центрального перекрестка, расположенного под административным зданием, а затем свернул в свой туннель. Несколько минут спустя доктор, Джим и Виллис поднялись в дом Марлоу. Мать Джима встретила их; Макрей поклонился:

– Мадам, я вновь злоупотребляю вашим гостеприимством.

– Что за вздор, доктор. Мы всегда рады видеть вас за нашим столом.

– Хотел бы я найти в себе мужество пожелать вам утратить ваши исключительные кулинарные способности; тогда вы смогли бы понять, что причина моих визитов – вы сами, моя дорогая.

Мать Джима вспыхнула и переменила тему.

– Джим, повесь пистолет. Не бросай его на диване, вдруг Оливер схватит.

Услыхав свое имя, маленький брат Джима немедленно рванул к пистолету. Джим и его сестра Филлис, увидев это, хором вскрикнули «Олли!» – что не замедлил повторить Виллис, который исполнил непростой трюк, воспроизведя оба голоса одновременно благодаря исключительным возможностям своей атональной диафрагмы. Филлис была ближе; она схватила оружие и шлепнула малыша по рукам. Оливер заплакал, Виллис подхватил.

– Дети… – начала миссис Марлоу.

В этот миг на пороге появился мистер Марлоу.

– Что за шум? – спросил он спокойно.

Доктор Макрей подхватил Оливера, перевернул его вниз головой, а затем посадил к себе на плечи. Оливер перестал плакать.

Миссис Марлоу повернулась к мужу:

– Все в порядке, дорогой. Я рада, что ты дома. Дети, идите мыть руки и садитесь за стол.

Младшее поколение повалило из комнаты.

– Так что случилось? – повторил мистер Марлоу.

Через несколько минут мистер Марлоу вошел в комнату Джима:

– Джим?

– Да, папа.

– Как получилось, что ты оставил свой пистолет там, где ребенок мог его взять?

Джим покраснел:

– Он не был заряжен, папа.

– Если всех убитых из незаряженного оружия положить в ряд, длинная получилась бы шеренга. Ты ведь гордишься разрешением носить оружие?

– Да, сэр.

– И я горжусь, что тебе его дали. Это означает, что ты сознательный, достойный доверия взрослый человек. На Совете я поручился за тебя и стоял рядом, когда ты давал клятву. Я гарантировал, что ты будешь следовать инструкциям и выполнять устав честно и неукоснительно, а не только большую часть времени. Понимаешь?

– Да, сэр. Думаю, да.

– Хорошо. Пойдем обедать.

Мягким рокотом соленых шуток и несдержанных замечаний доктор Макрей, как всегда, задавал тон за столом. Вскоре он повернулся к мистеру Марлоу и сказал:

– Ты упомянул что-то о том, что лет через двадцать мы сможем избавиться от респираторов; скажи мне: есть какие-нибудь новости о Проекте?

Колония вела десятки проектов, каждый из них должен был упростить условия существования человека на Марсе, но когда говорили о Проекте, всегда подразумевали атмосферу или кислород. Участники первой экспедиции, Гарварда и фонда Карнеги, охарактеризовали Марс как в целом пригодный для заселения, но с той важнейшей оговоркой, что нормальный человек в здешнем разреженном воздухе задохнется. Однако они сообщили, что в песках марсианской пустыни содержатся миллиарды и миллиарды тонн кислорода – те самые окислы железа, которым Марс был обязан своим красноватым оттенком. Проект предполагал высвободить этот кислород для дыхания людей.

– Разве ты не слышал сегодня новости с Деймоса? – ответил мистер Марлоу.

– Никогда не слушаю новости. Полезнее для нервной системы.

– Не сомневаюсь. Но это были хорошие новости. Опытный завод в Ливии запущен, и запущен успешно. В первый рабочий день он восстановил почти четыре миллиона тонн кислорода – и никаких срывов.

Миссис Марлоу изумилась:

– Четыре миллиона тонн? Ведь это, кажется, ужасно много.

Ее муж ухмыльнулся:

– Ты представляешь, сколько времени потребуется заводу такой мощности, чтобы выполнить всю работу, то есть увеличить кислородное давление на пять фунтов на квадратный дюйм?

– Нет, конечно. Но не слишком много, я полагаю.

– Давай прикинем, – его губы бесшумно шевелились. – Хм, около двухсот тысяч лет – марсианских, конечно.

– Ты смеешься надо мной, Джеймс!

– Вовсе нет. Но пусть большие цифры не пугают тебя, дорогая; мы, безусловно, не ограничимся единственным заводом, а построим их по всей пустыне, каждый мощностью миллиард лошадиных сил. Предела их мощности, слава Богу, не существует; и если наших жизней не хватит доделать эту работу, то, по крайней мере, наши дети наверняка дождутся ее окончания.

Миссис Марлоу погрузилась в мечты:

– Хорошо было бы пройтись по улице, подставив ветру открытое лицо. Мне вспомнился наш сад и ручей, пересекающий его, – я была тогда маленькой девочкой… – она запнулась.

– Жалеешь, что мы прилетели на Марс, Джейн? – мягко спросил ее муж.

– Нет! Здесь мой дом.

– Хорошо. О чем печалишься, доктор?

– Хм-м? Да так, ерунда. Просто задумался о конечном результате. Ведь в целом это отличная работа; трудная работа, хорошая работа, за которую человек может ухватиться. Но вот мы закончим ее, а зачем? Чтобы еще два или три миллиарда овец бессмысленно бродили здесь по округе, почесываясь и блея? Лучше бы мы оставили Марс марсианам. Скажите-ка, сэр, а вы знаете, для чего вначале использовали телевидение?

– Нет, откуда?

– Хм… Сам я, конечно, этого не видел, но мне рассказывал отец. Кажется…

– Твой отец? Сколько же ему было лет? Когда он родился?

– Ну, дед. Или, может быть, это был мой прадед. Неважно. Первые телевизоры устанавливали в коктейль-барах – развлекательных заведениях – и смотрели по ним соревнования по борьбе.

– Что такое «соревнования по борьбе»? – не отставала Филлис.

– Устаревшая форма народных танцев, – ответил ее отец. – И, тем не менее, допуская вашу точку зрения, доктор, я все же не вижу, какой вред…

– А что такое «народный танец»? – настаивала Филлис.

– Объясни ей, Джейн. Меня она поставила в тупик.

– Это когда народ танцует, глупая, – самоуверенно сказал Джим.

– Почти верно, – согласилась мама. Доктор Макрей посмотрел внимательно:

– Эти ребята много теряют. Думаю открыть клуб старинных танцев. Я когда-то весьма неплохо танцевал.

Филлис повернулась к брату:

– Теперь, наверное, ты скажешь мне, что старинный танец – это когда старина танцует.

Мистер Марлоу поднял брови.

– Мне кажется, дорогая, дети уже поели. Нельзя ли их отпустить?

– Да, конечно. Можете идти, родные. Олли, скажи: «Разрешите, пожалуйста, выйти из-за стола».

Малыш повторил фразу, а Виллис эхом присоединился к нему.

Джим наспех утер губы, схватил в охапку Виллиса и направился к себе в комнату. Он любил слушать доктора, но в присутствии других взрослых старина иногда нес самую фантастическую чепуху. Неинтересен для Джима был и разговор о кислородном проекте: он не видел ничего странного или неудобного в ношении маски. Без нее он чувствовал бы себя на улице неодетым.

По мнению Джима, Марс был и так хорош и незачем было стараться сделать его похожим на Землю, ведь та не представляла собой ничего особенного. Его собственные впечатления о Земле ограничивались туманными воспоминаниями раннего детства, проведенного на высокогорном плато в Боливии, где проходила акклиматизация эмигрантов, – холод, недостаток кислорода и жуткая скука.

Сестра плелась сзади. В дверях своей комнаты он остановился и спросил:

– Что тебе, детка?

– Ну, это… Джимми, похоже, мне придется позаботиться о Виллисе, когда ты уедешь учиться, и, может, ты скажешь ему об этом. Чтобы он слушался меня и не обижался.

Джим изумленно посмотрел на нее.

– А с чего ты взяла, что я собираюсь оставить его здесь?

Теперь удивилась она.

– А как же иначе? Придется. Его нельзя брать в колледж. Спроси маму.

– Мама не имеет к этому никакого отношения. Ее мало волнует, что я возьму с собой.

– Все равно нельзя его брать, даже если она не возражает. Какой же ты упрямый.

– Ты объявляешь меня упрямым всякий раз, когда я отказываюсь потакать твоим прихотям!

– Не во мне дело, а в Виллисе. Здесь его дом; он привык к нему. В колледже он будет тосковать.

– Я буду с ним!

– Довольно редко. Ты уедешь на занятия, а Виллису останется только сидеть и грустить. Лучше оставить его здесь со мной – с нами, – где ему будет хорошо.

Джим выпрямился.

– Я спрошу прямо сейчас.

Он вернулся в гостиную и стал нетерпеливо ждать, когда его заметят. Скоро отец повернулся к нему:

– Ну? Что случилось, Джим? Что-то не дает тебе покоя?

– Да вот… послушай, па. Что-нибудь может помешать мне взять с собой Виллиса, когда я поеду в колледж?

Отец удивился:

– Мне не приходило в голову, что ты вдруг вздумаешь взять его.

– Хм… А почему бы и нет?

– Но колледж – не место для него.

– Почему?

– Ты не сможешь как следует позаботиться о нем. Ты будешь жутко занят.

– Виллис не требует особой заботы. Кормить его каждый месяц да примерно раз в неделю давать ему воды – и больше ему ничего не надо. Почему же нельзя его взять?

Мистер Марлоу не нашелся, что сказать, и повернулся к жене.

– Дорогой Джимми, мы не хотим, чтобы ты… – начала она.

Джим перебил:

– Мама, каждый раз, когда ты хочешь отговорить меня от чего-то, ты начинаешь: «Дорогой Джимми!»

Ее губы дрогнули, но она сдержала улыбку.

– Прости, Джим. Возможно, это так. Я просто собиралась сказать следующее: нам хочется, чтобы ты хорошо начал учебу в колледже, а я не думаю, что необходимость опекать Виллиса будет способствовать этому.

Джим на мгновение растерялся, но уступать явно не думал:

– Послушай, мама, послушай, отец, вы оба видели присланный мне из колледжа проспект, где говорится, что делать, что взять с собой, когда прибыть и так далее. Если кто-нибудь из вас сможет где-нибудь в этой инструкции обнаружить нечто, запрещающее мне взять Виллиса с собой, я замолкну как марсианин. Это справедливо?

Миссис Марлоу вопросительно взглянула на мужа. Его взгляд, обращенный к ней, выражал ту же надежду на помощь. Мистер Марлоу прекрасно сознавал, что доктор Макрей, храня молчание, смотрит на них обоих с насмешливым сочувствием.

Мистер Марлоу пожал плечами.

– Бери Виллиса с собой, Джим. Но отвечать за него будешь сам.

Джим расплылся в улыбке.

– Спасибо, па!

И быстро исчез из комнаты, пока родители не передумали.

Мистер Марлоу выбил трубку в пепельницу и мрачно взглянул на доктора Макрея.

– Ну что ты скалишься, старый шимпанзе? По-твоему, я слишком балую его, да?

– Что ты, вовсе нет! Я думаю, ты поступил абсолютно правильно.

– Полагаешь, этот любимчик Джима не создаст ему никаких трудностей в колледже?

– Отнюдь нет. Я имею некоторое представление о причудах поведения Виллиса.

– Тогда почему ты сказал, что я поступил правильно?

– А почему парень должен избегать трудностей? Трудности – это нормальные условия существования человечества. Они нас взрастили. Мы расцвели на них.

– Иногда я думаю, доктор, что ты, как выразился бы Джим, совсем рехнулся.

– Возможно. Но поскольку я один здесь разбираюсь в медицине, в психушку я не собираюсь. Миссис Марлоу, вы не могли бы облагодетельствовать старика еще одной чашечкой вашего восхитительного кофе?

– Конечно, доктор.

Она наполнила чашку, а затем обратилась к мужу:

– Джеймс, я не жалею, что ты разрешил Джиму взять Виллиса с собой. Теперь мы сможем вздохнуть спокойно.

– Почему, дорогая? Джим прав: этот малый не слишком привередлив.

– Это, пожалуй, верно. Но лучше бы он был не столь правдив.

– Как это? Я считал его отличным свидетелем для улаживания детских ссор.

– Да, конечно. Он воспроизводит все, что слышит, с точностью магнитофона. Вот это и плохо.

Она взглянула огорченно, а затем усмехнулась:

– Ты знаешь миссис Поттл?

– Конечно же.

– Кто ее не знает! – вмешался доктор. – Я, к несчастью, несу ответственность за ее «нервы».

– Она действительно больна, доктор? – спросила миссис Марлоу.

– Она слишком много ест и мало работает. Профессиональная этика не позволяет мне что-либо к этому добавить.

– Не знала, что она у вас есть.

– Мадам, проявите уважение к моим сединам. Так что же произошло с этой Поттл?

– Так вот, на прошлой неделе мы с Любой Конски вместе обедали, и разговор зашел о миссис Поттл. Короче, Джеймс, я говорила слишком откровенно и не знала, что Виллис сидит под столом.

– Вот как? – мистер Марлоу закрыл глаза. – И что же дальше?

– Вы оба помните, что Поттлы остановились у Конски в Северной колонии и пробудут там до тех пор, пока их дом не будет готов. Сара Поттл стала для Любы излюбленным объектом критики, и во вторник Люба весьма красочно описывала мне некоторые из домашних привычек Сары. Два дня спустя Сара Поттл зашла посоветовать мне, как следует воспитывать детей. Что-то из сказанного ею подействовало на Виллиса – я знала, что он в комнате, но не могла предположить ничего подобного, – Виллис воспроизвел как раз то, что не нужно, и я не сумела заставить его замолчать. В конце концов я просто вынесла его из комнаты. Миссис Поттл ушла, не попрощавшись, и больше со мной не общается.

– Не велика потеря, – заметил ее муж.

– Да, но Люба попала впросак. Ее голос невозможно не узнать, а Виллис говорит им лучше, чем она сама. Хотя я не думаю, что Люба слишком огорчена, – слышали бы вы, как Виллис воспроизводит Любино описание того, как Сара Поттл выглядит по утрам и что в связи с этим предпринимает!

– Слышали бы вы, – добавил Макрей, – что миссис Поттл думает по поводу слуг.

– Я слышала. Она находит чудовищным, что Компания не поставляет нам слуг.

Доктор кивнул:

– Прямо в ошейниках.

– Ну и женщина! Не могу понять, зачем вообще она решила поселиться в колонии.

– Разве ты не знаешь? – сказал ее муж. – Здесь они надеялись мгновенно разбогатеть.

– Хм!

Лицо доктора Макрея приобрело невинное выражение.

– Миссис Марлоу, мне, как ее лечащему врачу, возможно, было бы полезно услышать, что Виллис может сказать относительно миссис Поттл. Как думаете, он повторит это для нас?

– Вы, доктор, старый пройдоха любитель сплетен.

– Согласен. Подслушивать мне тоже нравится.

– Бесстыдник.

– Вновь согласен. Мои нервы отдыхают. Я не испытываю стыда уже много лет.

– Виллис, возможно, представит нам презанимательный отчет о том, что наболтали дети за последние две недели.

– Может быть, вы уговорите его?

Миссис Марлоу внезапно улыбнулась:

– Попытка не пытка.

Она вышла из комнаты, чтобы принести шарообразного друга Джима.