Текст книги "Красная планета"

Виллис, казалось, был озадачен.

– Останься тут. Джим, останься тут. Виллис останется тут. Хорошо.

– Виллис, – сказал Джим с отчаянием, – Джим должен уйти. Виллис идет с Джимом?

– Джим идет?

– Джим идет.

Казалось, Виллис весь сжался.

– Виллис пойдет с Джимом, – печально сказал он.

– Скажи Гекко.

Виллис сказал. Марсианин, похоже, удивился, но спорить не стал. Он подхватил обоих мальчиков, прыгуна и направился к двери. Другой большой марсианин, чье имя, как вспомнил Джим, было Г’куро, взял у Гекко Фрэнка и поплелся следом. Когда они поднимались по туннелю, Джим внезапно почувствовал, что ему необходима маска; Фрэнк тоже надел свою.

Свернувшийся шаром марсианин продолжал перегораживать проход; оба «носильщика» перешагнули через него без всяких комментариев.

Когда они вышли наружу, солнце опустилось совсем низко. Хотя марсианина невозможно заставить двигаться быстрее, средняя скорость его передвижения весьма высока, и длинноногая пара в мгновение ока покрыла три мили, отделявшие их от станции «Циния». Солнце коснулось горизонта и воздух стал колючим от холода, когда мальчиков и Виллиса выгрузили на пристань. Марсиане немедленно повернули обратно, торопясь к теплу своего города.

– До свидания, Гекко! – крикнул Джим. – До свидания, Г’куро!

Водитель и станционный смотритель стояли на пристани. Водитель был явно готов к отправлению и с нетерпением ожидал своих пассажиров.

– В чем дело? – спросил смотритель.

– Мы готовы, – ответил Джим.

– Вижу, – сказал водитель.

Он внимательно глядел вслед удаляющимся фигурам, затем моргнул и повернулся к смотрителю.

– Оставим это, Джордж. Я вижу, в чем дело. Что ж, давайте в машину, – добавил он, обращаясь к мальчикам.

Они последовали совету и забрались внутрь плафона. Машина рывками сползла по скату на ледяную поверхность, повернула влево на канал Оэроэ и набрала скорость. Солнце скрылось за горизонтом, и лишь короткий марсианский закат еще некоторое время освещал окрестности. На глазах у мальчиков прибрежные растения на ночь втягивались в почву. Через несколько минут земля, еще полчаса назад покрытая буйной растительностью, стала голой, как настоящая пустыня.

Появились ослепительно яркие звезды. Зарницы мягкой вуалью зависли над краем неба. Крошечный немигающий огонек поднялся на западе и двинулся навстречу звездам.

– Фобос, – сказал Фрэнк. – Смотри!

– Вижу, – ответил Джим. – Холодно. Пошли спать.

– Пойдем. Я есть хочу.

– У меня еще остались сэндвичи.

Они проглотили каждый по сэндвичу, затем спустились в нижний салон и расползлись по койкам. Тем временем машина, миновав город Гесперидум, свернула на канал Эримантус и взяла курс на запад – северо-запад, но Джим уже не заметил этого. Ему снилось, что они с Виллисом поют дуэтом для изумленных марсиан.

– Конечная станция! Все на выход!

Водитель продолжал их трясти.

– А?

– Поднимайтесь, попутчики. Малый Сырт.

4. АКАДЕМИЯ ЛОВЕЛЛА

«Дорогие мама и папа!

Я не позвонил вам когда мы приехали в среду вечером потому что мы приехали только в четверг утром. Когда я хотел позвонить в четверг телефонистка сказала Деймос вне зоны приема Южной колонии а потом я узнал что пройдет около трех дней прежде чем можно будет дозвониться через Деймос а письмо дойдет быстрее и сэкономит вам четыре с половиной кредита за междугородный телефонный разговор. Теперь я понял что не успею отослать это письмо прямо сейчас и может вы получите его уже после того как я смогу вам позвонить если конечно получится но вы наверно не понимаете как мы все заняты в колледже и сколько у нас обязанностей а свободного времени мало и все-таки вы наверно уже знаете от мамы Фрэнка что пока у нас все в порядке и как бы то ни было я сэкономил вам четыре с половиной кредита потому что не позвонил.

Я прямо слышу как Филлис сейчас говорит мол я намекаю что сэкономленные четыре с половиной хорошо бы переслать мне но я не имею в виду ничего такого потому что никогда не стал бы делать ничего подобного а кроме того у меня еще остались деньги от тех что вы мне дали до моего отъезда а также часть от подаренных ко дню рождения денег и при бережном с ними обращении я сумею дотянуть до вашего прибытия сюда после Миграции хотя все здесь дороже чем дома. Фрэнк говорит это потому что из-за туристов всегда вздувают цены но сейчас здесь нет никаких туристов и не будет до прибытия «Альберта Эйнштейна» на следующей неделе. Во всяком случае если вы просто разделите сэкономленное пополам со мной вам тем не менее останется две с четвертью кредита чистой прибыли.

Мы не добрались досюда в среду вечером потому что водитель решил что лед может проломиться поэтому мы задержались на Станции Циния и мы с Фрэнком просто болтались по округе до заката чтобы убить время.

Нам с Фрэнком разрешили жить вместе и у нас теперь роскошная комната. Она рассчитана только на одного и в ней только один письменный стол но мы изучаем почти одни и те же предметы и часто можем пользоваться проектором вместе. Я наговариваю это письмо на встроенный в стол магнитофон потому что этом вечером Фрэнк дежурит на кухне и мне осталось выучить только немножко по истории и я сделаю это позже вместе с Фрэнком когда он вернется. Профессор Стьюбен говорит что не знает что они станут делать если количество студентов будет и дальше расти а комнат больше нет наверно повесят их на крючки но он просто шутит. Он большой шутник и всем нравится и все расстроятся когда он улетит на «Альберте Эйнштейне» и вместо него будет новый директор.

Вот пока и все потому что Фрэнк вернулся и нам надо заниматься потому что завтра у нас опрос по истории.

Любящий вас сын Джеймс Мэдисон Марлоу-младший.

P. S. Фрэнк только что сказал мне что тоже не написал своим старикам и спросил не могли бы вы позвонить его маме и сказать ей что он в порядке и чтобы она пожалуйста сразу выслала ему его фотоаппарат который он забыл.

P. P. S. Виллис передает привет. Я только что говорил с ним.

P. P. P. S. Скажи Филлис что девчонки здесь красят волосы полосами. Мне кажется это глупость.

Джим».

Если бы профессор Отто Стьюбен, магистр, доктор юриспруденции не ушел на пенсию, жизнь Джима в академии Ловелла сложилась бы иначе, но профессор уволился и вернулся в долину Сан-Фернандо, чтобы отдохнуть в достатке и благополучии. Весь колледж явился на проводы в Марсопорт. Стьюбен пожал всем руки, прослезился и вверил своих учеников заботам Маркиза Хоу, который недавно прибыл с Земли и теперь занял освободившуюся должность.

Возвратясь из космопорта, Джим и Фрэнк обнаружили, что вернувшиеся раньше столпились у доски объявлений. Они протиснулись ближе и прочли привлекший всеобщее внимание листок:

СПЕЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ

Все студенты обязаны быть аккуратными и содержать в постоянном порядке себя и свои комнаты. Надзор за соблюдением означенных правил старостами из числа студентов оказался неудовлетворительным. Вследствие этого директор еженедельно будет проводить официальный осмотр. Первый такой осмотр состоится в десять сто, в субботу, седьмого Цереры.

(подпись)

М. Хоу, директор.

– Ну ни фига себе! – взорвался Фрэнк. – Что ты об этом думаешь, Джим?

Джим ошеломленно смотрел на сообщение.

– Я думаю, что сегодня шестое Цереры.

– Да, но сама идея? Он, наверное, считает, что здесь исправительная колония.

Фрэнк повернулся к старшекурснику, который до сих пор был старостой их участка.

– Андерсон, что скажешь?

– Совсем ничего не понимаю. Мне кажется, у нас и так все было как надо.

– А что ты намерен в связи с этим делать?

– Я? – молодой человек ненадолго задумался, прежде чем дать ответ. – Мне остался всего семестр до диплома, затем я смоюсь отсюда. Полагаю, я буду молча гнуть свою линию и как-нибудь перетерплю все это.

– Хм? Тебе легко рассуждать, а у меня впереди еще двенадцать семестров. Я что, преступник, что ли?

– Это, парень, твои проблемы.

Старшекурсник ушел. Один из студентов в толпе, казалось, ничуть не переживал по поводу объявления. Это был Герберт Бичер, сын Главного Представителя Компании, новичок в школе и вообще на Марсе. Другой парень заметил его ухмылку.

– Чего радуешься, турист? – спросил он. – Ты знал?

– Естественно.

– Ручаюсь, идея твоя.

– Нет, но мой старик говорит, что вы тут давно разболтались. Мой старик говорит, что Стьюби был слишком мягок, чтобы укрепить дисциплину в колледже. Мой старик говорит, что…

– Чихать мы хотели на то, что плетет твой старик. Пошел отсюда.

– Не стоит тебе так говорить о моем старике. Я буду…

– Пошел отсюда, я сказал!

Бичер-младший посмотрел на своего противника – рыжеволосого молодца по имени Келли, – понял, что тот не шутит, и мгновенно испарился.

– Он-то может ухмыляться, – мрачно сказал Келли. – Он живет при папаше. А это касается только тех, кто вынужден жить в колледже. Настоящая административная дискриминация!

Примерно треть студентов приходила в колледж только на занятия. Это были главным образом сыновья сотрудников Компании, живших в Малом Сырте. Еще треть составляли мигрирующие колонисты, а последнюю треть представляли дети землян, занятых в основном работой над атмосферным проектом на отдаленных станциях, в большинстве своем боливийцы и тибетцы и несколько эскимосов. Келли обратился к одному из них:

– Что думаешь делать, Чен?

Выражение широкого азиатского лица не изменилось.

– Не вижу причин для беспокойства. – Чен отвернулся.

– Как? Ты не будешь защищать собственные права?

– Это скоро отменят.

Джим с Фрэнком вернулись в свою комнату, но продолжали обсуждать случившееся.

– Фрэнк, – спросил Джим, – что все это значит? Думаешь, такую же штуку провернули и в женском колледже?

– Я могу позвонить Долорес Монтес и спросить ее.

– Ммм… не стоит. Это несущественно. Важно одно: что теперь делать нам?

– А что мы можем?

– Не знаю. Хорошо бы посоветоваться с папой. Он всегда говорил мне, что я должен отстаивать свои права – но, может быть, это не тот случай, кто знает?

– Послушай, – предложил Фрэнк, – почему бы не спросить наших отцов?

– Ты хочешь позвонить? А сегодня вечером есть связь?

– Нет, не надо звонить, это слишком дорого. Просто подождем, пока наши старики прибудут сюда после переселения; осталось совсем недолго. И тогда, если мы поднимем шум, наши родственники здесь нас поддержат, иначе мы ничего не добьемся. А пока давай сидеть тихо и делать то, о чем просят. Возможно, от нас не потребуют слишком многого.

– Разумное предложение.

Джим встал.

– Теперь, я думаю, можно попробовать избавиться от этого мусора.

– Лады. Да, Джим, мне тут кое-что пришло в голову. Фамилия председателя Компании, кажется, Хоу?

– Джон В. Хоу, – согласился Джим. – И что?

– Так ведь фамилия директора тоже Хоу.

– Хм. – Джим покачал головой. – Это ничего не значит. Хоу – очень распространенная фамилия.

– Спорим, это что-то да значит. Док Макрей говорит, для того чтобы получить теплое местечко в Компании, надо быть чьим-нибудь двоюродным братцем. Док говорит, персонал Компании – одна большая счастливая семья и разговоры о том, что это неподкупная организация – самая удачная шутка с тех пор как Бог изобрел женщину.

– Хмм… Ну, не знаю. Куда положить этот хлам?

На следующее утро за завтраком всем вручили листки с предписанием «Порядок в комнатах, в качестве подготовки к осмотру»; пришлось переделывать то, что было сделано накануне вечером. Поскольку предписания директора Хоу не учитывали возможность совместного проживания двух человек в одноместной комнате, выполнить их оказалось нелегко; к десяти часам работа еще не завершилась. Однако уже два часа спустя директор добрался до их пенала. Он заглянул внутрь, как будто бы собрался уйти, но вместо этого вошел. И указал на прогулочные костюмы, висевшие на крючках у платяного шкафа.

– Почему вы не удалили эту варварскую мазню с ваших масок?

Ребята удивились. Хоу продолжал:

– Вы что, не смотрели сегодня на доску объявлений?

– Нет, сэр.

– Посмотрите. Вы несете ответственность за выполнение всего вывешенного на доске.

Он крикнул в сторону двери:

– Дежурный!

В дверях появился один из старшекурсников.

– Да, сэр.

– Эти двое лишаются выходных до выполнения требований инспекции. Пять штрафных очков каждому.

Хоу огляделся.

– Эта комната невероятно неряшлива и неопрятна. Почему не выполнили соответствующее предписание?

Джим онемел от явной несправедливости. Наконец он вымолвил:

– Она рассчитана на одного. Мы сделали все, что смогли.

– Не пытайся оправдаться. Если вам не хватает места, чтобы аккуратно сложить вещи, избавьтесь от всего лишнего.

Его взгляд впервые остановился на Виллисе, который при виде незнакомцев откатился в угол и втянул свою оснастку. Хоу ткнул пальцем в его сторону.

– Гимнастические снаряды следует хранить на платяном шкафу либо оставлять в спортзале. Они не должны валяться по углам.

Джим хотел ответить, но Фрэнк пнул его в голень. Хоу, продвигаясь к двери, продолжал читать нотацию:

– Я понимаю, вы, молодые люди, выросли вдали от цивилизации и не обладаете достоинствами людей культурных, но я сделаю все возможное, дабы исправить положение. Я считаю, что этот колледж должен выпускать прежде всего цивилизованных молодых джентльменов.

У двери он задержался и добавил:

– Когда отмоете маски, явитесь ко мне в кабинет и доложите об этом.

Едва Хоу оказался вне пределов слышимости, Джим спросил:

– Зачем ты меня пнул?

– Идиот паршивый, он подумал, что Виллис – это мяч.

– Я знаю, я как раз хотел поправить его.

Фрэнк возмутился:

– Неужели ты еще не понял, что от добра добра не ищут? Ведь ты же хочешь остаться с Виллисом? Хоу тут же накатал бы какое-нибудь правило, по которому Виллис станет контрабандой.

– Но он не может так сделать!

– Черта с два не может! Я начинаю догадываться, что Стьюби не давал развернуться талантам нашего приятеля Хоу во всю ширь. Как думаешь, что означают его «штрафные очки»?

– Не знаю, но думаю, ничего хорошего.

Джим взял свой респиратор и взглянул на веселые тигриные полоски.

– Ты знаешь, Фрэнк, что-то мне неохота становиться «цивилизованным молодым джентльменом».

– И мне!

Прежде чем мыть маски, они решили взглянуть на доску объявлений, чтобы не навлечь на себя дополнительных неприятностей, и вышли в вестибюль. На доске было приколото

ОБЪЯВЛЕНИЕ ДЛЯ СТУДЕНТОВ

1. Обычай раскраски масок-респираторов так называемыми «различительными узорами» упраздняется. Маски должны быть чистыми, и каждому студенту надлежит написать собственное имя (буквами размером в один дюйм) на груди и на плечах своего прогулочного костюма.

2. Студентам предписывается постоянное ношение рубашек и ботинок или тапочек во всех присутственных местах за исключением их личных комнат.

3. Содержать домашних животных запрещается. В исключительных случаях, когда редкие разновидности представляют научный интерес, в биологической лаборатории могут быть созданы специальные условия кормления и присмотра за вышеупомянутыми разновидностями.

4. Запрещается хранить пищу в жилых комнатах. Студенты, получающие продуктовые посылки от родителей, обязаны оставлять их у заведующей-интенданта; некоторое количество может быть запрошено сразу после еды, за исключением завтрака в субботу. На проведение «праздничных вечеринок» в свободное время в таких случаях, как дни рождения и т. п., может быть получено специальное разрешение.

5. Студенты, лишенные выходных вследствие дисциплинарных взысканий, могут читать, учиться, писать письма, играть на музыкальных инструментах или слушать музыку. Им запрещается играть в карты, посещать комнаты других студентов или покидать территорию колледжа по каким бы то ни было причинам.

6. Студенты, желающие позвонить по телефону, обязаны оформить письменный запрос по установленной форме и получить ключи от телефонной кабины в учебной части.

7. Студенческий совет распускается. Студенческое самоуправление будет восстановлено только в том случае, если поведение студенческого коллектива будет соответствовать должному уровню.

(подпись)

М. Хоу, директор

Джим свистнул.

– Посмотри-ка сюда, Джим, – сказал Фрэнк, – роспуск Студсовета – ты только подумай! Как ты считаешь, не придется ли нам получать разрешение, чтобы почесаться? За кого он нас держит?

– Хоть обыщи меня. Фрэнк, у меня нет рубашки.

– Ну, я могу одолжить тебе фуфайку, пока не купишь что-нибудь. Взгляни на пункт три – как раз о тебе.

– Хм? А что тут?

Джим перечитал параграф.

– Тебе надо пойти и умаслить нашего биолога, чтобы договориться о Виллисе.

– Что?

Джим просто не связал распоряжение, касающееся домашних животных, с Виллисом; он не воспринимал Виллиса как одного из них.

– Я не могу, Фрэнк. Он ужасно расстроится.

– Тогда тебе лучше отправить его домой, на попечение твоих родственников.

Джим тупо смотрел перед собой.

– Я не стану этого делать. Не стану!

– Тогда что ты будешь делать?

– Не знаю.

Он немного подумал.

– Ничего не буду. Я просто буду прятать его. Ведь Хоу даже не знает, что он у меня есть.

– Хм… ну да, а потом кто-нибудь настучит.

– Вряд ли кто-то из парней способен на это.

Они вернулись к себе и попробовали убрать узоры с масок, однако не слишком успешно: краска въелась в пластик, и им удалось только размазать ее по поверхности. Спустя некоторое время внутрь, приоткрыв дверь, заглянул студент по фамилии Смити:

– Почистить вам маски?

– А ничего не получится: краски слишком въелись.

– Ты последний догадался об этом. Но по доброте душевной и из желания помочь ближнему я готов выкрасить твою маску в цвет, неотличимый от первоначального – четверть кредита за маску.

– Я так и знал, что ты не промахнешься, – ответил Джим.

– Так согласен или нет? Решай, а то желающих много.

– Смити, ты готов продавать билеты на похороны собственной бабушки.

Джим протянул четверть кредита.

– Хорошая мысль. Как думаешь, почем толкать билетик?

Парень достал банку с лаком и кисточку и быстро замазал горделивую раскраску на маске Джима, пользуясь для этой цели пигментом, который великолепно имитировал унылый желтовато-серый цвет оригинала.

– Ну вот! Через пару минут высохнет. А как ты, Саттон?

– Давай, кровосос, – согласился Фрэнк.

– Ну можно ли так говорить о своем спасителе? Мне предстоит ответственное свидание на женской половине, а я здесь трачу драгоценное субботнее время, помогая вам.

Смити столь же быстро разделался с маской Фрэнка.

– Тратишь время, зарабатывая денежки на свидание, ты хотел сказать, – уточнил Джим. – Смити, что ты думаешь о хитрых правилах, которые придумал новый директор? Нам смолчать или учинить протест?

– Протест? Для чего?

Смити собрал свой инвентарь.

– Любое новшество открывает новые возможности для бизнеса, надо только уметь их увидеть. Если у вас проблемы, заходите к Смити – особые услуги в любое время.

Он задержался у двери.

– Не стоит упоминать о билетах на похороны моей бабушки. Она еще не откинула копыта, и не хотелось бы дать повод слухам. Бабуля – чрезвычайно принципиальная девочка во всем, что касается ее репутации.

– Фрэнк, – сказал Джим, когда Смити ушел, – чем-то этот парень мне не нравится.

Фрэнк пожал плечами.

– Он выручил нас. Пойдем отметимся и снимем взыскание.

– Хорошо. Он напомнил мне один из афоризмов дока: «Любой из написанных законов создает возможность для взяточничества».

– Совсем не обязательно. Пошли.

У директорской двери они обнаружили длинную очередь. Впускали группами по десять человек. Хоу быстро осмотрел маски, а затем начал читать нотацию:

– Полагаю, это станет для вас, юные джентльмены, уроком не только опрятности, но и внимания. Заметь вы, что вывешено на доске объявлений, то вы, каждый из вас, были бы готовы к инспекции. Что касается собственно нарушения, то я хочу, чтобы вы поняли: данный урок связан не только и не столько с ребяческими и варварскими рисунками, которыми вы покрывали респираторы, впрочем, совершенно возмутительными.

Он выдержал паузу и убедился, что его внимательно слушают:

– Нет причин, по которым колониальные порядки должны быть грубы и вульгарны, и, являясь главой данной организации, я намерен следить за этим, дабы исправить любые недостатки вашего домашнего воспитания. Главной, а возможно, и единственной целью образования является формирование характера – а характер можно воспитать исключительно благодаря дисциплине. Я льщу себя надеждой, что на редкость хорошо подготовлен и вправе взяться за эту задачу. Прежде чем приехать сюда, я двенадцать лет работал преподавателем Военной академии в Скалистых горах – образцового училища, училища, которое выпускает мужчин.

Он вновь сделал паузу, то ли чтобы перевести дух, то ли чтобы дать ученикам возможность обдумать уже сказанное. Джим пришел сюда с целью избавиться от взыскания, но высокомерие директора и в первую очередь его утверждение, что колониальная жизнь представляет собой нечто второсортное, постепенно довели его до кипения.

– Мистер Хоу? – обратился он.

– А? Да? Что?

– Это не Скалистые горы, это Марс. И здесь не Военная академия.

Мгновение казалось, что удивление и гнев доведут мистера Хоу до какой-нибудь дикой выходки или даже до апоплексического удара. Однако он сдержался и процедил сквозь зубы:

– Как твоя фамилия?

– Марлоу, сэр. Джеймс Марлоу.

– Для тебя, Марлоу, было бы лучше, много лучше, если бы это была военная академия.

Он повернулся к остальным:

– Вы можете идти. Выходные восстановлены без ограничений. А ты, Марлоу, подожди.

Когда они остались наедине, Хоу сказал:

– Марлоу, в мире нет ничего более оскорбительного, чем самоуверенный мальчишка, неблагодарный выскочка, который не знает своего места. Благодаря великодушию Компании ты имеешь возможность получить прекрасное образование. Тебя не доведут до добра дешевые остроты в адрес людей, назначенных Компанией следить за твоим обучением и благополучием. Понятно?

Джим молчал.

– Ну же! Отвечай, парень. Признай свою вину и извинись. Будь мужчиной! – отрывисто сказал Хоу.

Джим упрямо молчал. Хоу барабанил пальцами по столу. Наконец он сказал:

– Отлично, иди в свою комнату и хорошенько подумай. Для размышлений у тебя есть все выходные.

Когда Джим вернулся, Фрэнк внимательно посмотрел на него и восхищенно покачал головой.

– Ну, парень! – сказал он. – Ты даешь.

– Кто-то должен был это сказать.

– Это точно. Но что ты теперь собираешься делать? Перережешь себе горло или просто уйдешь в монастырь? Старина Хоу с сегодняшнего дня ни на минуту не даст тебе спуску. Вообще-то теперь ты не самый безопасный сосед.

– Черт возьми, Фрэнк, если ты так считаешь, подыщи себе, ради Бога, другого соседа!

– Спокойно, спокойно! Я не собираюсь линять. Я с тобой до конца. «Улыбаясь, парень упал замертво». Я рад, что ты ему вмазал. Мне не хватило бы смелости.

Джим растянулся поперек койки.

– Мне кажется, я не смогу здесь остаться. Я не привык, чтобы меня шпыняли и глумились надо мной без причины. А теперь я огребу этого вдвое больше. Что делать?

– Черт знает.

– Во времена Стьюби это было хорошее местечко. Я думал, таким оно для меня и останется.

– Стьюби был хороший мужик. Но что ты можешь сделать, кроме как заткнуться и молча надеяться, что Хоу забудет об этом?

– Послушай, все это не нравится и остальным. А вдруг если мы объединимся, то заставим его сбавить обороты?

– Вряд ли. Ты единственный, кто не сдрейфил и высказался. Ведь даже я не поддержал тебя – а согласен с тобой на все сто.

– А что, если все мы напишем родителям?

Фрэнк покачал головой.

– Тебе не удастся уговорить всех – и какой-нибудь слабак настучит. Вот тогда ты окажешься крайним, и на тебя повесят подстрекательство к бунту или еще какую-нибудь чушь в том же роде. В любом случае, – продолжал он, – что ты сможешь написать в письме такого, что ясно доказывало бы, будто мистер Хоу – самодур? Я знаю, что скажет мой старик.

– И что же он скажет?

– Он мне много раз рассказывал про школу, в которую он ходил на Земле, какое это было суровое заведение. Мне кажется, он немного этим гордится. Если я наябедничаю ему, что Хоу не разрешает нам хранить в комнате печенье, он только посмеется. Он скажет…

– Черт возьми, Фрэнк, дело не в запрете на хранение еды в комнатах; дело в общей ситуации.

– Конечно, конечно. Я знаю. Но попробуй объяснить это моему старику. Все, что мы можем сообщить – это пустяки, вроде правила о пище. Ситуация должна сильно ухудшиться, прежде чем удастся убедить родителей что-нибудь сделать.

Соображения Фрэнка подтвердились. По мере распространения новостей студенты один за другим заходили к ним, некоторые – пожать Джиму руку за данную директору отповедь, некоторые – просто из любопытства, поглядеть на чудака, у которого хватило безрассудства выступить против официальных властей. Выяснился, однако, двойственный факт: новый директор колледжа никому не нравился, и все возмущались очередной новой «дисциплинарной» мерой, но никто не стремился поддержать то, что – по общему убеждению – заведомо обречено на провал.

В воскресенье Фрэнк отправился в Малый Сырт, но не в расположенный поблизости город марсиан, а в колониальный поселок. Джим – вроде как под домашним арестом – остался в своей комнате, делал вид, будто занимается, и болтал с Виллисом. Фрэнк вернулся перед ужином и заявил:

– Я принес тебе подарок.

Он кинул Джиму крохотный сверток.

– Ты настоящий друг! Что это?

– Открой и посмотри.

Внутри оказалась запись танго, сделанная в Рио и только что прибывшая с Земли на «Альберте Эйнштейне». Называлась она «Quien Es La Señorita?». Джим необычайно любил латиноамериканскую музыку, и Фрэнк помнил об этом.

– Ну, старик! – Джим подошел к письменному столу, заправил пленку в магнитофон и приготовился наслаждаться. Фрэнк остановил его.

– Лучше потом. Был звонок к ужину.

Джим нехотя подчинился, но, вернувшись, крутил мелодию раз за разом, пока Фрэнк не настоял на том, что пора заниматься. Еще раз он включил танго перед самым отбоем.

Коридор общежития был уже минут пятнадцать погружен в темноту, когда «Quien Es La Señorita?» грянуло вновь. Фрэнк вскочил.

– Ты спятил? Джим, выключи, нашел время!

– Это не я, – возразил Джим. – Это, должно быть, Виллис. Это точно Виллис!

– Ну тогда заставь его заткнуться. Заглуши. Положи на него подушку.

Джим включил свет.

– Виллис, эй, Виллис! Кончай шуметь!

Виллис, по-видимому, не слышал. Он стоял посреди комнаты и тщательно воспроизводил каждую ноту, отбивая такт стебельками глаз. Его исполнение было превосходно и включало в себя все: от маримб до хорового вокала.

Джим поднял его.

– Виллис, заткнись, приятель.

Виллис продолжал отбивать такт.

Дверь распахнулась, на пороге показался силуэт директора Хоу.

– Ну, так я и думал, – сказал он торжественно. – Никакого уважения к правам и покою окружающих. Выключите магнитофон. И знайте, что в течение следующего месяца свобода вашего передвижения ограничена этой комнатой.

Виллис продолжал играть. Джим попытался заслонить его своим телом.

– Ты что, не слышал? – спросил Хоу. – Я велел выключить музыку.

Он быстро подошел к столу и дернул рычажок выключателя магнитофона. Поскольку тот уже находился в положении «выключено», то единственным результатом стал сломанный ноготь. Хоу согнал с лица недиректорское выражение и сунул палец в рот. Виллис добрался до третьего припева. Хоу обернулся.

– Каким образом эта штука получает питание? – отрывисто спросил он.

Не дождавшись ответа, он шагнул к Джиму.

– Что ты прячешь?

Он оттолкнул Джима в сторону и с очевидным недоверием и отвращением в глазах посмотрел на Виллиса.

– Что это?

– Виллис, – несчастным голосом ответил Джим, стараясь говорить так, чтобы его было слышно.

Хоу не был полным тупицей; постепенно до него дошло, что музыка, которую он слышит, исходит от этого странного пушистого шара.

– А что такое «Виллис», позволь спросить?

– Ну, он это… прыгун. Обитатель Марса.

Тут Виллис решил закончить композицию, выдохнул мелодичным контральто «buenas noches» и замолк – на минуту.

– Прыгун? Никогда не слышал о них.

– Их мало кто видел, даже из колонистов. Они редко встречаются.

– Лучше бы еще реже. Что-то вроде марсианского попугая, я полагаю.

– Нет, нет!

– Что значит «нет, нет»?

– Он совсем не попугай. Он говорит, он думает, он – мой друг!

Хоу наконец перестал удивляться и вспомнил о цели своего визита.

– Все это к делу не относится. Ты читал мое распоряжение насчет домашних животных?

– Да, но Виллис – не домашнее животное.

– А что же еще?

– Он не может быть домашним животным. Домашние животные – это чья-либо собственность. Виллис – не собственность; он… это… он просто Виллис.

В этот момент Виллис решил воспроизвести все, что услышал после танго.

– Знаешь, когда я слышу эту музыку, – произнес он голосом Джима, – я даже забываю про старого злыдня Хоу.

– А я не могу забыть о нем, – продолжал Виллис голосом Фрэнка. – Жаль, я не нашел в себе сил дать ему отповедь в тот раз вместе с тобой, Джим. Знаешь что? Я думаю, Хоу свихнулся, понимаешь, на самом деле свихнулся. Ручаюсь, что мальчишка он был трусливый, это-то его и испортило.

Хоу побелел. Доморощенный психоанализ Фрэнка попал не в бровь, а в глаз. Директор вскинул руку, как для удара, затем опять опустил ее – не зная, кому его нанести. Виллис поспешно втянул все выступающие части и стал гладким, как бильярдный шар.

– А я говорю, что это домашнее животное, – яростно рявкнул Хоу, когда вновь обрел способность говорить. Он подхватил Виллиса и направился к двери.

Джим бросился за ним.

– Послушайте! Мистер Хоу – вы не можете забрать Виллиса!

Директор обернулся.

– Не могу, вот как? Иди спать. Утром придешь ко мне в кабинет.

– Если с Виллисом что-нибудь случится, я… я…

– Что – ты? – он остановился. – Ничего с твоим драгоценным любимчиком не случится. А теперь возвращайся в постель, пока я тебя не выпорол.

Он вновь повернулся и ушел, не удосужившись проследить за тем, выполнен или нет его приказ.

Джим стоял и смотрел на закрывшуюся дверь, содрогаясь от ярости и отчаяния. По его щекам катились слезы. Фрэнк подошел и положил руку ему на плечо.

– Джим, Джим, ну что ты? Ты же слышал, он обещал не трогать Виллиса. Пойдем спать, уладим дело утром. В худшем случае тебе придется отправить Виллиса домой.

Джим стряхнул руку. Фрэнк продолжал.

– Не дай ему вывести тебя из терпения, старик; если он допечет тебя, ты сделаешь какую-нибудь глупость и на этом погоришь.

– Я уже вне себя.

– Я знаю и не виню тебя за это. Но тебе надо успокоиться и поработать головой. Он же хотел поддеть тебя – ты сам видел. Что бы он ни делал и ни говорил, ты должен держать себя в руках и быть хитрее его – иначе ты пропал.

– Наверное, ты прав.

– Я знаю, что прав. И док сказал бы то же самое. А теперь пошли спать.

Ни одному из них не довелось выспаться в ту ночь. Под утро Джиму приснился кошмарный сон, что Хоу – это свернувшийся марсианин, которого он, вопреки собственному желанию, пытался развернуть.