Текст книги "Кукловоды"

– Бог с тобой. Он нужен нам живым, для изучения.

Видимо, со мной приключилось что-то вроде истерики, потому что Старик пару раз ударил меня по щекам.

– Соберись! Чертовски неприятно беспокоить тебя, пока ты не выздоровел, но обстоятельства вынуждают. Нам нужно записать все, что ты помнишь, на пленку. Так что соберись и начинай.

Я взял себя в руки и начал диктовать тщательный, подробный отчет обо всем, что мог припомнить. Описал, как снял помещение на складе, как «завербовал» свою первую жертву, затем как мы перебрались оттуда в Конституционный клуб. Старик кивнул:

– Логично. Ты и для них оказался хорошим агентом.

– Ты не понимаешь, – возразил я. – Сам я вообще ни о чем не думал. Знал, что происходит в данный момент, но это все. Будто… ну, будто… – Я замолчал, мне не хватало слов.

– Не важно. Дальше.

– После «вербовки» администратора клуба все пошло гораздо легче. Мы брали их прямо у входа и…

– Имена?

– Да, конечно. Я сам, Гринберг – M. К. Гринберг, Тор Хансен, Дж. Хардвик Поттер, его шофер Джим Уэйкли, служитель в туалетной комнате, коротышка по имени Джейк, но от него пришлось избавиться: хозяин просто не отпускал ему времени позаботиться о самом необходимом. Потом был администратор – я так и не узнал его имени… – Я сделал паузу, перебирая в памяти события того напряженного дня и вечера в клубе, стараясь припомнить всех «рекрутов». – О боже!

– Что такое?

– Заместитель министра финансов!

– Хочешь сказать, вы взяли и его?

– Да. В первый же день. Когда это было? Сколько прошло времени? Боже, шеф, ведь Министерство финансов охраняет президента!

Но я разговаривал с пустотой. На том месте, где сидел Старик, уже никого не было.

Я без сил откинулся на спину. Заплакал, уткнувшись в подушку, и вскоре уснул.

9

Проснулся я с жутким привкусом во рту, с больной головой и смутным предчувствием надвигающейся катастрофы. Но по сравнению с тем, что было раньше, можно сказать, я чувствовал себя отлично.

– Как, уже лучше? – спросил чей-то веселый голос.

Надо мной склонилась миниатюрная брюнетка. Очень даже симпатичная, – видимо, я и в самом деле чувствовал себя лучше, поскольку сразу это отметил. Но одета она была довольно странно: белые шорты, клочок почти прозрачной ткани, чтобы поддерживать грудь, и металлический панцирь, закрывающий шею, плечи и позвоночник.

– Ага, лучше, – согласился я, скривившись.

– Неприятный вкус во рту?

– Как после встречи Балканского кабинета министров.

– Держи-ка. – Она вручила мне стакан с каким-то лекарством. Оно было пряным и слегка обжигало, но неприятный привкус сразу пропал. – Нет-нет, не глотай. Выплюнь бяку, а я дам тебе воды.

Я послушался.

– Меня зовут Дорис Марсден, – продолжала она. – Я твоя дневная сиделка.

– Рад познакомиться, Дорис, – ответил я и снова окинул ее взглядом. – Слушай, а что это за странный наряд? Нет, мне нравится, конечно, но ты выглядишь так, будто из комикса сбежала.

Она посмотрела на свои шорты и хихикнула:

– Я и сама чувствую себя словно девица из кордебалета. Но ты привыкнешь. Я, во всяком случае, привыкла.

– Я уже привык. Это здорово и все такое – но зачем?

– Приказ Старика.

Я вдруг понял, в чем дело, и мне сразу стало хуже.

– А теперь будем ужинать. – Дорис взяла поднос и присела ко мне на кровать.

– Я совсем не хочу ничего есть.

– Открывай рот, – твердо сказала она, – а то я вывалю все это тебе на голову. Вот хороший мальчик!

В перерыве между ложками – пришлось-таки есть в порядке самообороны – я успел выдохнуть.

– Я, вообще-то, ничего. Одна доза «Гиро» – и я встану на ноги.

– Никаких стимуляторов, – категорично ответила она, запихивая в меня следующую ложку. – Специальная диета и отдых, а под конец дня – снотворное. Распоряжение доктора.

– А что со мной?

– Крайнее истощение, длительное голодание и первый случай цинги на моей памяти. А, ну и еще чесотка и вши – но с ними мы уже справились. Теперь ты все знаешь, но если скажешь доктору, что это я проболталась, то я скажу, что ты врешь. А теперь перевернемся на животик.

Я перевернулся на живот, и она стала менять повязки. Похоже, у меня вся спина была в болячках. Мазь поначалу немного жгла, но потом ощущалась прохлада. Обдумав слова Дорис, я попытался вспомнить, как жил при хозяине.

– Не дрожи, – сказала она. – Тебе нездоровится?

– Нет, все в порядке, – ответил я.

Мне действительно удалось унять дрожь и начать все обдумывать спокойно. Насколько я помнил, есть за эти дни мне доводилось не чаще чем раз в два или три дня. Мыться? Попытаюсь вспомнить… черт, за это время я вообще не мылся! Брился, правда, каждый день и надевал свежую сорочку: хозяин понимал, что это необходимое условие маскарада.

Но зато ботинки, насколько я помнил, я ни разу не снимал с тех самых пор, как украл их на старой базе, а они еще вдобавок и малы были.

– Что у меня с ногами? – спросил я.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – ответила Дорис. – А теперь перевернись на спинку.

Мне нравятся медсестры: они всегда спокойные, практичные и очень терпеливые. Ночной сестре, мисс Бриггс, с ее вечно недовольной лошадиной физиономией, до малышки Дорис было, конечно, далеко. Впрочем, у нее была прекрасная для женщины ее возраста фигура, крепкая и хорошо ухоженная. Она носила такой же мюзик-холльный наряд, в каком щеголяла Дорис, но никаких шуточек по этому поводу себе не позволяла, и походка у нее была как у гренадера. У Дорис, слава богу, при ходьбе все очаровательно подпрыгивало.

Ночью я проснулся от какого-то кошмара. Мисс Бриггс отказалась дать мне вторую таблетку снотворного, но согласилась сыграть со мной в покер и обчистила меня на половину месячного жалованья. Я пытался вытянуть из нее что-нибудь о президенте, потому что полагал, что к этому времени Старик должен был либо выиграть, либо проиграть. Но это оказалось невозможно. Она делала вид, будто вообще ничего не знает о паразитах, летающих тарелках и тому подобном, и при этом сидела передо мной в наряде, который могла надеть только по одной причине!

Тогда я спросил, о чем говорят в новостях. Она ответила, что в последнее время ей некогда было следить за передачами. А когда я попросил поставить мне в палату стерео-ящик, чтобы я мог ловить последние известия, сказала, что это нужно спрашивать у доктора, который прописал мне «полный покой». Я поинтересовался: и когда же, черт возьми, я смогу увидеть этого самого доктора; а она сказала, что не знает: доктор в последнее время очень занят. Я спросил, как много других пациентов сейчас в лазарете, она ответила, что не помнит. Тут раздался сигнал вызова, и она ушла к другому пациенту.

Пока она ходила, я подтасовал колоду, положил ей на следующую сдачу хорошие карты, не требующие прикупа, – с тем чтобы мне не делать ставку при торге.

Я уснул поздно и проснулся, лишь когда мисс Бриггс хлопнула меня по лицу холодной мокрой мочалкой. Затем она помогла мне приготовиться к завтраку, который принесла сменившая ее Дорис. На этот раз я ел самостоятельно, а за едой попытался выведать у нее какие-нибудь новости, но так же, как и с мисс Бриггс, ничего не добился. Сиделки порой ведут себя так, будто работают не в больнице, а в яслях для умственно отсталых детей.

После завтрака заглянул Дэвидсон.

– Мне сказали, что ты здесь. – На нем были только шорты, и ничего больше, если не считать бинтов на левой руке.

– Это уже больше, чем сказали мне, – пожаловался я. – Что у тебя с рукой?

– Пчела ужалила.

Я не стал развивать тему, раз он не хотел говорить, при каких обстоятельствах его зацепило, – это его личное дело.

– Вчера здесь был Старик. Он выслушал мой отчет и вылетел отсюда пулей. Ты его после этого видел?

– Видел.

– И что? – спросил я.

– Да все нормально. Сам-то как? Психологи уже допустили тебя к секретным материалам?

– А что, кто-то во мне сомневается?

– Да, черт возьми, еще как! Бедняга Джарвис так и не оклемался.

– Серьезно? – Я и думать забыл о Джарвисе. – И как он сейчас?

– Никак. Никто в его голове не копался. Он впал в кому и умер на следующий день после того, как ты сбежал. В смысле – после того, как тебя захватили. Не было никаких видимых причин, просто взял и умер. – Дэвидсон смерил меня взглядом. – Должно быть, ты оказался покрепче.

Я не чувствовал себя «покрепче». Я чувствовал, что вот-вот опять разрыдаюсь, и заморгал глазами, отгоняя подступившие слезы. Дэвидсон сделал вид, будто ничего не заметил, и продолжал говорить:

– Видел бы ты, что тут поднялось, когда ты смылся! Старик рванул за тобой, если можно так выразиться, в одном пистолете и насупленных бровях. Он бы тебя поймал, но его загребла полиция, и пришлось его самого выручать. – Дэвидсон ухмыльнулся.

Я слабо улыбнулся в ответ. Было в этой сцене что-то одновременно возвышенное и комичное: Старик в чем мать родила несется спасать мир от смертельной опасности.

– Жаль, я это пропустил. А что еще случилось в последнее время?

Дэвидсон пристально посмотрел на меня и сказал:

– Подожди минуту.

Он вышел из палаты, но вскоре вернулся.

– Старик сказал, что можно рассказывать. Что тебя интересует?

– Все! Что вчера произошло?

– Вот вчера-то меня как раз и прижгли. – Он повел забинтованной рукой. – Повезло еще, потому что троих других агентов убили. В общем, шороху много было.

– Но как это случилось? А президент? У него…

Тут в палату ворвалась Дорис.

– Вот ты где! – накинулась она на Дэвидсона. – Я же сказала тебе оставаться в постели! Тебя должны оперировать в больнице Милосердия прямо сейчас! «Скорая» ждет тебя уже десять минут!

Дэвидсон встал, улыбнулся ей и ущипнул за щечку здоровой рукой.

– Без меня все равно не начнут.

– Ну же, скорее!

– Иду.

Они пошли к двери.

– Эй! – выкрикнул я. – А что с президентом?

Дэвидсон оглянулся через плечо:

– С ним-то? С ним все в порядке, ни единой царапины.

И он ушел.

Через несколько минут вернулась рассерженная Дорис.

– Пациенты! – произнесла она так, будто это бранное слово. – Я ему должна была двадцать минут назад укол сделать, чтоб подействовал еще до больницы. А сделала, когда он в машину садился.

– Что за укол?

– А он не сказал?

– Нет.

– Мм… В общем-то, никакого секрета тут нет. Ему левую кисть ампутируют и пересаживают новую.

– Ого!

Теперь он, подумал я, уже не расскажет, чем кончилось, потому что увидимся мы не скоро: когда руку пересаживают, это не шутка; его дней десять под наркозом продержат. Я вдруг вспомнил о Старике: а он-то выжил в этой передряге? Да конечно выжил, напомнил я себе, Дэвидсон переговорил с ним, прежде чем хоть что-то мне рассказать.

Но это вовсе не значит, что он, например, не ранен. Я снова решил попытать Дорис:

– А что со Стариком? Он тоже в больнице? Или раскрыть эту тайну будет против ваших священных правил?

– Слишком много разговариваем, – ответила она. – У вас по расписанию второй завтрак и сон.

С ловкостью профессионального фокусника она извлекла откуда-то стакан молочно-белой жижи.

– Рассказывай, девчонка, не то я выплюну эту гадость тебе в лицо.

– Старик? Ты имеешь в виду шефа Отдела?

– Кого же еще?

– Он не в больнице, по крайней мере не в этой. – Она передернула плечиками и поморщилась. – Не приведи господь такого пациента.

В этом я с ней не мог не согласиться.

10

Еще дня два или три меня держали в постели и обращались со мной как с ребенком. Впрочем, я не возражал: последние несколько лет мне просто не доводилось отдыхать по-настоящему. Вероятно, меня держали на транквилизаторах; я заметил, что каждый раз после еды меня клонило в сон. Болячки заживали, и вскоре Дорис мне позволила – точнее, приказала – выполнять легкие упражнения, не покидая палаты.

Потом как-то заглянул Старик.

– Ну-ну, симулируешь, значит?

Я вспыхнул:

– Какая неблагодарность, черт побери! Достань мне штаны, и я тебе покажу, кто симулирует.

– Остынь. – Старик посмотрел мою больничную карту, потом сказал Дорис: – Сестра, принесите этому человеку шорты. Я возвращаю его на действительную службу.

Дорис набросилась на него, как рассерженная наседка:

– А теперь слушайте меня! Вы, может, и большая шишка, но здесь ваши приказы не имеют силы. Если лечащий врач…

– Хватит! И выдайте ему какие-нибудь подштанники. Когда придет доктор, отправьте его ко мне.

– Но…

Старик подхватил ее на руки, поставил лицом к двери и, хлопнув по попке, сказал:

– Быстро!

Она вышла, шипя и фыркая, как рассерженная кошка, и вскоре вернулась – но не с моей одеждой, а с доктором. Старик оглядел их и мягко заметил:

– Док, я послал ее за штанами, а не за врачом.

Тот ответил довольно сухо:

– Я был бы вам признателен, если бы вы не беспокоили моих пациентов.

– Он уже не ваш пациент. Он мне нужен, и я возвращаю его на службу.

– Да? Сэр, если вам не нравится, как я справляюсь со своими обязанностями, я могу подать в отставку немедленно.

Старик упрям, но знает, когда нужно отступить. Он тут же сдал назад:

– Прошу прощения, сэр. Иногда я слишком занят своими проблемами и забываю следовать стандартным процедурам. Не будете ли вы так любезны обследовать этого пациента? Если его можно вернуть на службу, он нужен мне как можно скорей.

У доктора на щеках заиграли желваки, однако он лишь коротко ответил:

– Разумеется, сэр.

Он демонстративно изучил мою карту, затем заставил меня сесть на кровати и проверил мои рефлексы. Лично мне показалось, что они были довольно вялыми. Потом он задрал мне веко, посветил в глаз фонариком и заявил:

– Ему еще потребуется время, чтобы восстановить силы… Но можете его забирать. Сестра, принесите пациенту одежду.

«Одежда» состояла из шорт и ботинок. Я был одет куда основательней, когда носил больничный халат. Но окружающие были одеты точно так же, и, признаться, при виде людей с голыми плечами, без паразитов, у меня на душе становилось спокойнее. О чем я сразу сказал Старику.

– Лучшая защита, которая у нас есть, – проворчал он. – Хотя контора теперь смахивает на пляж, полный курортников. Если мы не справимся с этой нечистью до зимы, нам конец.

Старик остановился у двери со свежей надписью: «БИОЛОГИЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ. НЕ ВХОДИТЬ!»

Он распахнул дверь.

Я попятился:

– Куда это мы идем?

– Взглянуть на твоего дублера, на обезьяну с твоим паразитом.

– Так я и думал. Мне это ни к чему, да и смысла никакого… Нет, спасибо! – Я почувствовал, что меня трясет.

Старик остановился на пороге.

– Послушай, сынок, – терпеливо сказал он, – тебе нужно преодолеть свой страх. И лучший способ – это встретиться с ним лицом к лицу. Знаю, тебе нелегко. Я сам тут провел несколько часов, просто глядя на эту тварь и пытаясь привыкнуть к ее виду.

– Ты ничего не знаешь, откуда тебе знать! – Меня колотило так, что пришлось опереться о дверной косяк.

Он посмотрел на меня:

– Да, видимо, когда поносишь на спине паразита, это все воспринимается по-другому. Джарвис… – Он вдруг оборвал себя.

– Ты чертовски прав, именно по-другому! И ты меня туда не затащишь.

– Нет, я не стану этого делать. Что ж, очевидно, врач был прав. Возвращайся, сынок, и ложись обратно.

Я понял, что Старик на меня не злится. Его голос звучал скорее печально. Он отвернулся и переступил порог лаборатории.

И сделал еще три или четыре шага, прежде чем я позвал:

– Босс!

Старик остановился и повернулся ко мне с непроницаемым лицом.

– Я иду, – добавил я.

– Может быть, не стоит?

– Справлюсь. Просто это трудно… вот так сразу… Нервы…

Старик участливо взял меня под локоть и повел, будто девушку на прогулке. Мы прошли еще одну запертую дверь и очутились в помещении с влажным теплым воздухом. Там в клетке сидела обезьяна.

Ее тело удерживал на месте металлический каркас. Руки и ноги безвольно висели, словно она не могла ими управлять, – так оно и было, как я узнал позднее.

Когда мы вошли, обезьяна вскинула голову и поглядела на нас. На мгновение в ее глазах вспыхнули ум и ненависть. Затем огонь угас, и они стали просто глазами бессловесного животного. Животному было больно.

– С другой стороны, – тихо сказал Старик.

Я бы не пошел, но он все еще держал меня под руку. Мы двинулись в обход клетки. Обезьяна следовала за нами взглядом, но ее тело надежно удерживал каркас. Зайдя сзади, я увидел…

Хозяин. Тварь, которая бог знает сколько времени ездила у меня на спине, говорила моим языком, думала моим мозгом. Мой хозяин.

– Спокойно, – тихо сказал Старик. – Спокойно. Ты привыкнешь к нему. – Он сжал мою руку. – Отвернись ненадолго, это помогает.

Я так и сделал, и это действительно помогло. Не так чтобы сильно, слегка. Я несколько раз глубоко вздохнул и задержал дыхание. Сердцебиение немного успокоилось, и я заставил себя повернуться и взглянуть на паразита.

Ужас, собственно, вызывает не сам его вид. Да, они мерзкие и уродливые, но не больше, чем слизь в пруду, и не такие отвратительные, как личинки, копошащиеся в мусоре.

И дело не в том, что ты знаешь о способностях паразитов: то же самое чувство я испытал и в первый раз, еще до того, как узнал, что это за твари. Я попытался объяснить свои мысли Старику, и он кивнул, не отрывая взгляда от паразита.

– Да, – сказал он, – у других то же самое. Безотчетный страх, как у птицы перед змеей. Возможно, это их основное оружие. – Он отвел взгляд в сторону, словно даже его железные нервы не выдерживали такого зрелища.

Я тоже не трогался с места, заставляя себя привыкать и пытаясь удержать завтрак внутри. Говорил себе, что теперь хозяин уже не страшен, что он ничего не может мне сделать. Затем отвел глаза и обнаружил, что Старик за мной наблюдает.

– Ну как? Уже легче?

Я посмотрел на хозяина.

– Немного, – сказал я и с ненавистью добавил: – Но больше всего на свете я хочу его убить. Хочу убить их всех! Я бы всю свою жизнь убивал и убивал этих тварей. – Меня опять затрясло.

Старик серьезно посмотрел на меня, затем протянул свой пистолет:

– Держи.

Я не сразу понял, в чем дело. Своего оружия у меня не было, поскольку мы пришли сюда прямо из больничной палаты. Я взял пистолет и бросил на Старика вопросительный взгляд.

– Э-э-э… зачем?

– Ты же хочешь ее убить. Если тебе это нужно, вперед. Убей. Прямо сейчас.

– Ха! Но ты же говорил, что тварь нужна для изучения.

– Нужна. Но если ты считаешь, что должен ее убить, убей. Это ведь твой хозяин. Если для того, чтобы вновь стать человеком, ты должен ее убить, не стесняйся.

Вновь стать человеком. Мысль звучала в мозгу как набат. Старик знал, какое мне нужно лекарство. Я уже не дрожал. Оружие, готовое извергать огонь и убивать, лежало в ладони как влитое. Мой хозяин…

Я убью его и вновь стану свободным человеком. Если хозяин останется в живых, этого никогда не произойдет. Мне хотелось уничтожить их всех, отыскать и выжечь всех до единого, но первым делом – этого.

Мой хозяин… останется моим хозяином, пока я его не убью. У меня было жуткое и кристально ясное ощущение, что, если нас оставят с ним наедине, я не смогу даже пошевелить пальцем, что я замру и буду покорно ждать, пока он заползает ко мне на спину, снова устраивается между лопатками, нащупывает мой позвоночник и овладевает моим мозгом и всем моим естеством – до самой последней капли.

Но теперь я мог его убить!

Уже без страха, с переполняющим меня ликованием я прицелился.

Старик по-прежнему смотрел на меня.

Я опустил оружие и неуверенно спросил:

– Босс, положим, я убью этого паразита. А другой есть?

– Нет.

– Но ведь он нужен.

– Да.

– Тогда… Черт, зачем ты дал мне пистолет?

– Ты сам знаешь. Если тебе нужно, убей. Если сумеешь обойтись, тогда им займется Отдел.

Я должен был выстрелить. Даже если мы убьем всех остальных, пока будет жив этот, я так и не перестану трястись в темноте от страха… А что касается других, то в одном только Конституционном клубе можно взять сразу дюжину. Убью этого – и мне уже ничего не страшно: я сам поведу туда группу захвата. Учащенно дыша, я снова поднял пистолет.

Затем отвернулся и кинул его Старику. Тот поймал оружие на лету и спросил:

– В чем дело?

– А? Не знаю. Когда я уже совсем собрался нажать на спуск, мне стало достаточно просто знать, что я могу это сделать.

– Я тоже так решил.

На душе у меня стало тепло и спокойно, словно я только что убил мужчину или переспал с женщиной – словно я действительно прикончил эту тварь. Я смог повернуться к ней спиной и даже не злился на Старика за то, что он тут устроил; вместо этого я чувствовал признательность.

– Я же понял, что ты все подстроил, черт бы тебя побрал! Ну и как тебе роль кукловода?

Но Старик не принял шутки. Вместо этого он очень серьезно сказал:

– Это не про меня. Самое большее, что я когда-либо делал, – это выводил человека на ту дорогу, по которой он сам хотел бы идти. А настоящий кукловод – вот он. – И Старик ткнул пальцем в паразита.

Я обернулся.

– Да… – согласился я, – это настоящий кукловод. И ты даже не представляешь, насколько точно угадал. И, босс… надеюсь, ты никогда об этом не узнаешь.

– Я тоже на это надеюсь, – ответил он серьезно.

Теперь я мог смотреть на хозяина без содрогания. Мне даже захотелось с независимым видом засунуть руки в карманы, вот только у шорт никаких карманов не было.

– Босс, – сказал я, по-прежнему не отводя взгляда от паразита, – если от него что-нибудь останется, когда вы с ним закончите, – я его убью.

– Заметано, – сказал он.

Нас прервал человек, который неожиданно влетел в лабораторию. В шортах и в белом лабораторном халате, он выглядел довольно по-дурацки. Это был не Грейвс, я этого парня не знал. Кстати, Грейвса я больше никогда не видел: наверно, Старик его просто съел.

– Прошу прощения, шеф, – выпалил он, подбегая, – я не знал, что вы здесь! Я…

– Да, я здесь, – перебил его Старик. – Почему в халате? – Его пистолет выскочил из кобуры и нацелился парню прямо в грудь.

Тот уставился на пистолет с таким выражением, будто происходящее показалось ему неудачной шуткой.

– Э-э-э… Так я же работал. Не ровен час, обольешься чем, а там у нас растворы бывают…

– Снять!

– Что?

Старик повел пистолетом и скомандовал мне:

– Приготовься.

Парень торопливо скинул халат и стиснул его в руках, нервно кусая губы. На плечах ничего не было, красной сыпи на спине тоже.

– Теперь ты возьмешь этот халат и к чертовой матери сожжешь, – приказал Старик. – А затем вернешься к работе.

Залившись краской, парень шмыгнул к двери, но у порога остановился, зыркнул на меня и спросил Старика:

– Шеф, вы уже готовы к этой… э-э-э… процедуре?

– Скоро буду. Я дам знать.

Парень открыл было рот, потом закрыл его и вышел. Старик, тяжело вздохнув, убрал пистолет и проворчал:

– Вот так всегда. Отдаешь приказ. Зачитываешь вслух. Заставляешь каждого под ним расписаться. И что толку? Можно даже вытатуировать приказ на их хиленьких цыплячьих грудках, и все равно найдется какой-нибудь умник, который считает, что его это не касается. Ученые!

Последнее слово он сказал с той же интонацией, с какой Дорис говорила свое «Пациенты!».

Я снова повернулся к своему бывшему хозяину. Вид его по-прежнему вызывал у меня отвращение, но теперь оно сопровождалось обостренным ощущением опасности. И не совсем, по правде говоря, неприятным – словно стоишь на краю пропасти.

– Босс, – спросил я, – что вы собираетесь с ним делать?

Он посмотрел на меня, а не на слизня:

– Я собираюсь его допросить.

– Допросить? Но как вы… То есть обезьяна же не…

– Да, обезьяна говорить не может. Нам придется найти добровольца. Человека.

Когда смысл его слов наконец дошел до меня и я представил себе эту картину, ужас охватил меня почти с прежней силой.

– Ты сошел с ума. Ты не имеешь права так поступать – даже с добровольцами!

– У меня есть это право, и я это сделаю. Мы сделаем все, что потребуется.

– Вы не найдете добровольцев!

– Одного уже нашли…

– Да ну! И кто же это?

– …но я не хотел бы использовать того человека. Мне нужен другой.

Сама мысль об этом казалась мне отвратительной, и я не стал скрывать своих чувств.

– Доброволец он или нет, это все равно грязное дело. Ладно, один у вас есть, но второго такого психа вы долго искать будете.

– Возможно, – согласился Старик. – Но я все же не хотел бы использовать первого добровольца. А допрос нам необходим, сынок: мы ведем войну при полном отсутствии разведданных. Мы в действительности ничего не знаем о нашем враге, не можем вести с ним переговоры, не знаем, откуда он и что им движет. Мы должны это выяснить, потому что на кону существование человечества. Говорить с паразитом можно только через человека. Значит, так мы и сделаем. Но мне по-прежнему нужен доброволец.

– Ладно, только меня от этого увольте!

– Я не могу тебя уволить.

Я сказал это наполовину шутя, но он ответил таким тоном, что я чуть заикаться не начал.

– Ты… да ты с ума сошел! Нужно было убить эту заразу, когда ты дал мне свой пистолет. Знал бы заранее, что ты задумал, так бы и сделал. Но чтобы я добровольно позволил снова посадить паразита себе на спину – нет уж, спасибо, натаскался!

Он продолжал гнуть свое, словно меня и не слышал:

– Кто угодно тут не подойдет. Нужен человек, который сможет это выдержать. Джарвис, как оказалось, был недостаточно крепок, сломался. А про тебя мы знаем, что ты на это способен.

– Я? Да вы ни черта не знаете! Все, что вы знаете, – это то, что один раз я после этого выжил. Я… Еще одного раза мне не выдержать.

– Возможно, это тебя убьет, – спокойно сказал Старик. – Но у тебя больше шансов остаться в живых, чем у кого-либо еще. Ты вошел в эту дверь и вышел из нее, теперь ты обязан уметь повторить этот фокус, стоя на голове. Если взять кого-то другого, я рискую потерять агента.

– С каких пор это начало тебя беспокоить? – усмехнулся я.

– Я даю тебе последнюю возможность решить: согласен ли ты на эксперимент, зная, что это необходимо, что у тебя больше всех шансов и что пользы от тебя будет больше, чем от других, потому что у тебя уже есть опыт? Или ты предпочитаешь, чтобы вместо тебя рисковал своей психикой и своей жизнью какой-то другой агент?

Я попытался объяснить ему, что у меня на душе. Что я не боюсь умереть – в смысле, боюсь не больше обычного. Но мысль о том, что я умру, находясь во власти паразита, была просто невыносима. Почему-то мне казалось, что такой смертью я заранее обрекаю себя на бесконечные муки в аду. Еще хуже была перспектива ощутить прикосновение слизняка – и не сдохнуть тут же на месте. Однако я не мог выразить это словами – не существовало слов, описывающих то, с чем человечество раньше не сталкивалось. И поэтому я просто пожал плечами:

– Можешь меня уволить, но есть какие-то пределы тому, что человек в силах вынести. Я не соглашусь.

Он повернулся к интеркому на стене.

– Лаборатория, – сказал он, – мы начинаем эксперимент прямо сейчас. Поторопитесь!

– А кто объект? – донеслось из динамика, и я узнал голос парня, который только что тут был. – От этого зависит размер сбруи.

– Первый доброволец.

– Это для которого станок поменьше? – с сомнением спросил голос.

– Да. Тащите сюда.

Я двинулся к двери.

– Куда это ты собрался? – резко спросил Старик.

– Куда подальше! – огрызнулся я. – Я в этом не участвую.

Он сграбастал меня и одним движением развернул обратно – словно был на голову выше и на пару лет моложе, чем я.

– Нет, ты никуда не идешь. Ты знаешь об этих тварях больше всех, и твои советы могут быть полезны.

– Отпусти меня.

– Ты останешься – либо по своей воле, либо я прикажу тебя связать, – раздраженно сказал Старик. – Я сделал скидку на болезнь, но твои фокусы мне надоели!

У меня уже не осталось сил спорить.

– Валяй, ты здесь главный.

Лаборанты вкатили в комнату кресло на колесиках, хотя, по правде сказать, этот предмет обстановки больше напоминал электрический стул: ремни для запястий, локтей, лодыжек и колен, крепления у пояса и груди, но спинка была срезана, чтобы плечи жертвы оставались открытыми.

Кресло установили рядом с клеткой обезьяны, затем убрали заднюю стенку клетки и ближнюю к нему боковую панель. Обезьяна наблюдала за приготовлениями внимательным, настороженным взглядом, но ее конечности по-прежнему безвольно свисали. Тем не менее, когда открыли клетку, мне снова стало не по себе, и я остался на месте только из опасения, что Старик действительно прикажет меня связать.

Лаборанты отошли в сторону и стали ждать, очевидно готовые начать работу. Открылась дверь, и в комнату вошли еще несколько человек, среди них Мэри.

Я растерялся. Мне очень хотелось ее увидеть, и я пытался отыскать ее через медсестер, но они или действительно не знали, кто она, или получили на этот счет какие-то распоряжения. Теперь мы наконец встретились, но при таких обстоятельствах… Черт бы побрал Старика! Ну зачем приглашать на такое «представление» женщину, пусть даже женщину-агента? Должны же быть какие-то рамки!

Мэри бросила на меня удивленный взгляд, затем кивнула. Я ответил таким же кивком – время было не для светских бесед. Выглядела она отлично, как всегда, только очень серьезно. На ней был такой же наряд, как у сиделок, – шорты и полоска ткани на груди, но без этого нелепого шлема и без панциря на спине.

Остальные в этой компании были мужчины в таких же шортах, как на мне и Старике. Они принесли записывающую и стереоаппаратуру и еще какие-то приборы.

– Готовы? – спросил начальник лаборатории.

– Да, поехали, – ответил Старик.

Мэри подошла к металлическому креслу и села. Двое лаборантов опустились на колени и занялись зажимами на ногах. Мэри завела руки за спину и расстегнула крючки, позволив своей ленточке упасть, оставив ее спину голой. Я смотрел на происходящее в морозном оцепенении, словно угодил в кошмар. Потом схватил Старика за плечи, отшвырнул в сторону и, подскочив к креслу, раскидал лаборантов.

– Мэри! – крикнул я. – Вставай! Скорее!

Старик выхватил пистолет и навел на меня.

– Прочь от нее! – приказал он. – Вы трое, взять его и связать!

Я посмотрел на пистолет, потом на Мэри. Она ничего не говорила и не двигалась – ноги у нее уже были пристегнуты, – просто смотрела на меня полным сочувствия взглядом.

– Ладно, Мэри, вставай, – сказал я внезапно севшим голосом. – Мне захотелось посидеть.

Они убрали кресло, в котором сидела Мэри, и прикатили другое, побольше. Ее кресло мне не подходило: их сделали точно по фигуре. С застегнутыми ремнями ощущение было такое, будто меня залили в бетон. И сразу же начала нестерпимо чесаться спина, хотя к ней пока еще ничто не прикасалось.

К этому времени Мэри в комнате уже не было. Я не заметил, сама она ушла или ей приказал уйти Старик, да это, похоже, и не имело значения. Когда приготовления закончились, Старик подошел, положил руку мне на плечо и тихо сказал:

– Спасибо, сынок.

Я промолчал.

Я не видел, что они делали с паразитом, потому что это происходило у меня за спиной. Я видел, что они принесли с собой устройство, сделанное, похоже, из дистанционного манипулятора для работы с радиоактивными материалами. Не сомневаюсь, они задействовали именно эту штуку. Мне это было не настолько интересно, чтобы пытаться посмотреть, даже если бы я мог повернуть голову.