Текст книги "Чудесам нет конца"

Болтовня Типтофта раздражает Энтони: ни слова о приемах боя на мечах, да и волосы у самого Энтони довольно длинные. Но теперь, обрисовав божественные свойства сфер и кругов, Типтофт переходит от своей учебы в Риме к более близким темам боя на мечах и восстающим демонам. Снова подобрав свой меч, он ведет Энтони из палатки к самой кромке воды, где песчаный берег поможет ему продемонстрировать свою мысль.

– Меч – это инструмент для изучения мироустройства, – заявляет Типтофт.

Осторожно ступая назад и вперед, он рисует на песке кромкой меча схему, которую называет магическим кругом. Окружность составляет рабочий охват его руки с мечом вкупе с тем же показателем гипотетического противника. Фехтование напоминает геометрию и тоже может быть изложено посредством математических принципов. Фехтовальщик, следующий учению итальянской школы гуманистической геометрии, двигается подобно мячу, а нанести по мячу прямой удар невозможно, поскольку он защищает себя своим движением. В большом круге Типтофт с помощью меча рисует круг поменьше, отмечая расстояние между опорной ногой обоих противников. Все части кругов пропорциональны человеческому телу. Типтофт продолжает рисовать хорды – прямые линии, соединяющие две точки окружности, – призванные отмечать не только выпады и прыжки, доступные фехтовальщику, но и оборонительные шаги в сторону и обходы. Прыжков лучше избегать, за исключением крайних случаев, хотя стремительный выпад довольно опасен, и мечник должен держаться прямо, словно подвешенный на невидимой нити к центру небес. Оборонительные хорды образуют восьмиконечную звезду. Шаги и обходы всегда совершают влево, если соперник правша. При помощи этой сложной геометрической фигуры фехтовальщик отрабатывает движения ног во время боя и учится держаться на определенном расстоянии от клинка противника. После долгих тренировок уже можно не чертить на песке круги и хорды, а держать их в голове. Благодаря урону, который эта система боя наносит жертве, ее называют «Дистреза» – «Страдание». Но всего один неверный шаг сулит смерть тому, кто решил, что уже освоил магический круг.

– Когда я учился в Ферраре, я читал в руководстве по колдовству, известном как «Пикатрикс», что человек есть мера всех вещей, – говорит Типтофт, – ибо его голова напоминает небеса в их округлости, два его глаза похожи на солнце и луну, ноздри веют, как два ветра в миниатюре, а уши обозначают восток и запад. После прочтения «Пикатрикса» я легко перешел к более древнему искусству построения оккультных пентаклей, поскольку именно на нем основываются магические круги мечника. Человек, обладающий нужными именами и символами, может составить пентакль, который защитит его от любых потусторонних атак. Оставаясь внутри пентаграммы, заклинатель может смело призывать демонов явиться перед ним. Сам я освоил Пентакль Ключицы с четырьмя защищающими ангелами – Вехиэлем, Гашиэлем, Ваолом и Шоэлем. Потом мне пришла в голову мысль, что с помощью пентакля можно призывать демонов и тренироваться с ними, ибо в Ферраре я тратил столько времени на книги, что совсем забросил тренировочные бои.

Я глубоко убежден, что сами демоны бестелесны, поэтому используют для своего появления подобия умерших людей. В результате демонов часто ошибочно считают призраками, хотя на самом деле призраков не бывает, а бывают только демонические самозванцы, которые прикидываются, будто несут послания из другого мира, однако посланиям из ада не стоит доверять.

Типтофт вздыхает, вспоминая свой первый поединок в Риме с одним из таких «призраков»:

– Стояла летняя ночь, в теплом воздухе разливались ароматы айвы и олеандра. По дороге на тренировочный бой я проходил мимо разрушенного храма, где босоногие монахи торжественно служили вечерню, и я все еще слышал их пение, когда начал колдовать. Я решил нарисовать пентакль на гравии, недалеко от терм Диоклетиана, в месте уединенном, окруженном кипарисами и олеандрами. В Пентакле Ключицы я обозначил ходы мечника и поставил свечи в местах, где хорды касались наружной окружности. Через несколько мгновений из-за деревьев показалась фигура. Мой соперник назвался англичанином по имени Роберт Элфик, он был убит в драке в римской таверне несколько лет назад.

Устрашение является важной частью поединка, и псевдо-Элфик, рассчитывая меня напугать, явился мне с рассеченной окровавленной головой и завывал, точно банши. Но я рассмеялся и завыл в ответ, ибо знал, что в пентакле я в безопасности. Мы сражались более часа, и за это время призрак пропустил множество режущих и колющих ударов, а я оставался неуязвимым, продолжая двигаться вдоль поперечин меньшей окружности. Наконец я прогнал своего смертоносного напарника словами из заклинания экзорцистов. Я был доволен, поскольку отлично поупражнялся и развлекся, и скука, от которой я нередко страдаю, хотя бы в ту ночь меня не терзала. В последующие недели я часто пользовался Пентаклем Ключицы, и, к моему восторгу, для меня всякий раз находился партнер в тренировочном поединке, являющийся по первому зову. Временами это был Элфик, но иногда попадалась и другая шушера с кладбищ Рима. Как же я был счастлив тогда! Боже, вот бы снова вернуться в Рим, – компания демонов мне куда любезнее северян…

Рассказывая, Типтофт двигается по линиям на песке и делает выпады. До сих пор они с Энтони были на мрачном берегу вдвоем. Но вот Энтони указывает на темную фигуру, которая появилась из серого тумана вдали. Человек с мечом, похоже, спешит к ним, преодолевая яростные порывы внезапно поднявшегося ветра. Типтофт поспешно стирает ногой линии на песке, уничтожая пентакль, и уводит Энтони обратно в шатер.

Уже внутри Типтофт ворчит, что Энтони надо бы научиться читать в седле, поскольку необходимо использовать любую возможность для получения знаний. Еще Энтони следует освоить итальянский язык, чтобы прочесть Данте. Кроме того, Типтофт с восторгом отзывается о новой науке пунктуации. Косая черта, заключение в скобки групп слов, использование точки и двоеточия с целью обозначить дыхательные паузы – все это ускорит чтение и улучшит понимание прочитанного. Абзац в рукописи – еще одно великое новшество. Мир меняется прямо на глазах.

– Сердцем и душой я ратую за все новое и свежее! – объявляет Типтофт.

Энтони слушает его вполуха, ибо размышляет о встрече графа с мертвецами в Риме. Разумеется, это вымысел. Но зачем? В чем смысл такой фантастической сказки? Его хотят напугать?

Типтофт, указывая на сундуки, набитые книгами, хвастается, что это лишь небольшая часть его библиотеки. Он с нетерпением ждет возвращения в Лондон к остальным книгам и своим инструментам. Из последних он особенно ценит так называемую «дочь герцога Эксетера» – орудие пытки, разработанное Джоном Холландом, герцогом Эксетером. Этот человек несомненно был гением, и Типтофт пускается в подробное описание железной рамы, деревянных штифтов и запоров. Также он упоминает приспособления, которые применяет для раздавливания кистей рук.

– Я манипулирую этими орудиями, как другой играет на музыкальном инструменте. Тут быстро, а тут медленно. По-моему, требуется определенная чувствительность, чтобы извлечь из объекта пытки правильные звуки, и я всегда тщательно отслеживаю фальшивые ноты. Заключенным я советую не впадать в отчаяние, ибо, если подумать, весь мир – тюрьма, а я всего лишь показываю им выход. Какая надежда есть для нас в мире, кроме смерти?

– Христос нас спасет, – отвечает Энтони, но его слова, исполненные должного благочестия, повергают Типтофта в задумчивое молчание.

– Правда? – говорит наконец граф. – Он может нас спасти? Я полон страха и сомнений. Когда я совершал паломничество ко Гробу Господню в Иерусалиме, я видел человека, распятого турками. Рабская смерть. Гвозди через руки и ноги… не такое уж большое дело. Маловато боли. Неужели человечество было спасено Воплощением и Жертвенностью? Не верю я в искупительную силу Распятия, когда я способен причинить заключенным большее страдания, чем перенес Христос. А я способен. Бывают очень болезненные пытки… Я поклялся служить Богу, который потерпел неудачу.

Теперь Типтофт выглядит совсем несчастным. Он хлопает в ладоши, словно отгоняя злую мысль, затем поднимает тяжелый взгляд на Энтони:

– Я слышал, что после битвы в Вербное воскресенье вы на целых три дня освободились от смертного тела и земной боли. А на третий день воскресли, как Христос. Каково быть мертвым?

Энтони собирается ответить, что в безымянном замке было очень спокойно, но внезапно меняет решение и медленно, словно нехотя, описывая увиденное, говорит:

– Я видел духи умерших, которых кружило страшным ураганом, а других поливало сильнейшим нескончаемым дождем, а третьих заставляли толкать перед собой огромные валуны. Видел мужчин и женщин в когтистых лапах крылатых демонов. Там были люди, упрятанные в раскаленные гробницы, а кое-кого превратили в деревья, и они корчились в муках.

– Хватит! Я достаточно слышал. Именно о таком аде я и читал в книгах… Лорд Скейлз, помолитесь со мной?

В молчаливой молитве они стоят на коленях перед распятием, по лицу Типтофта текут слезы.

Затем, не говоря ни слова, он вручает Энтони несколько книг, которые тот должен прочитать. Разговаривать Типтофт больше не хочет. Он только спрашивает о здоровье матери Энтони и, услышав, что все хорошо, выражает надежду, что так будет и дальше. Людям следует бережно относиться к своему здоровью и здоровью своих матерей. Когда, сидя уже в седле, Энтони оглядывается, он видит у шатра Типтофта того человека с мечом.

По прибытии в Алник Энтони находит письмо от летописца Кроуленда. Тот отвечает на вопрос, почему так одержим записью битв. Летописец считает, что его работа заключается в прояснении воли Бога, раскрывающейся в ходе сражений. Битвы подобны испытаниям огнем или водой, в которых обнаруживаются виновные и доказывается добродетель невинных. Бог говорит с нами и формирует нашу историю через сражения. Энтони, читая письмо, сомневается, что Божья цель раскрывается через сражения, ведь в первой битве при Сент-Олбансе победил Йорк, и так же было в битве при Блор-Хите. Но Йорк проиграл в битве при Лудфорде, а потом выиграл в Нортгемптоне, только чтобы быть разгромленным в Уэйкфилде. И наконец дело йоркистов побеждает при Мортимер-Кроссе и при Таутоне. Почему бы Богу не принять окончательное решение, кого же он все-таки поддерживает? Получается, божественно указанная судьба королевства движется зигзагом.

Также летописец сообщает, что теперь аббат сражается с новой проблемой: он заинтересовался Нимродом, первым в мире тираном, и его намерением построить башню до небес. Снова применив свои математические способности, аббат доказал, что даже без божественного вмешательства проект Вавилонской башни потерпел бы неудачу, так как для достижения сферы Луны в 178 672 милях от нас строительство башни потребовало бы 374 731 250 000 000 000 кирпичей, а это перевесило бы Землю, поскольку башня получилась бы тяжелее, чем чистилище в Южном полушарии.

На следующий день Энтони написал Рипли: «Приветствую вас и прошу вашего благословения. Вчера у меня было странное приключение…

Я шел вдоль берега к северу от Алника, когда увидел ее. Издалека и в надвигающихся сумерках я принял бесформенную черную груду за тюленя, но скалистый выступ над морем был слишком высок, чтобы зверь мог туда забраться. Приблизившись, я увидел одетую в черное женщину. Она оглянулась, заметила меня и жестом пригласила подойти и посидеть с ней, глядя на море со скалы. Я так и сделал. Оказавшись рядом, я увидел, что у нее ярко-зеленые глаза и рыжие волосы, которые все время свешивались на лицо. Без всякого вступления она заговорила: „Когда я была молода, я жила с морским народом под изгибом волны. Мы любили резвиться меж скал и дрейфовали к берегу и от берега, повинуясь биению пульса моря. Шелест волн, скользящих назад по гальке, напоминал мое дыхание. Иногда нам нравилось лежать на мелководье и наблюдать за людьми на суше, дивясь на их жизнь. Хотя я считаю, что родом мы из глубоководья, росли мы близко к берегу, где катались верхом на прибое. Я была счастлива с морским народом, но наступил день, когда мне сказали, что я выросла слишком большой и должна вернуться к людям, после чего вытолкали меня на берег. Так я оказалась на суше и стала учиться жить здесь. Несколько раз я возвращалась в море, и сначала морской народ говорил и играл со мной, но в конце концов меня стали избегать. И мне пришлось плавать в одиночестве в темнозеленом море, темном почти до черноты – вот как сейчас. Взрослея, мы забываем о таких вещах. А теперь вставай, и я кое-что покажу тебе“.

Мы оба поднялись, и она указала на какие-то темные формы вдали в море. „Тюлени“, – сказал я, ибо так и думал. „Нет, это морской народ. Разве не замечательно будет присоединиться к ним?“

Она подошла ближе и обняла меня. Я принял это за порыв нежности, но объятия были крепкими, и в следующий миг она бросилась вместе со мной в море. Под водой она цеплялась за меня, и мы сражались друг с другом, а подводное течение уносило нас от скалы. И только когда мне удалось освободить одну руку и ударить ее в лицо, попав пальцем ей в глаз, хватка демоницы ослабла, и я освободился из ее объятий. Я вынырнул на поверхность, но прилив был настолько сильным, что меня несло примерно полмили вдоль берега, прежде чем я выбрался на полоску земли».

Получив письмо Энтони, Рипли ответил, что напомнить о морском народе – мысль хорошая, но сейчас ему необходима история белого кречета с описанием невероятных и чудесных подвигов, которые Энтони совершил, освобождая птицу из царства мертвых. Сама птица, приобретенная в Лапландии, уже прибыла и содержится в безопасном тайном месте за пределами Лондона, пока Энтони не вернется на юг и не будет готов преподнести ее в дар королю. Хотя Энтони пишет не быстрее, чем читает, он уверен, что ему не составит большого труда придумать необычное приключение, ибо все детство он провел под нескончаемые рассказы его матери Жакетты о несчастных рыцарях, заколдованных принцессах, зловещих еретиках, таинственных пустынных замках, эльфах, оборотнях и говорящих статуях. Подростком он знал волшебный мир лучше реального.

Выдуманные истории о королевских битвах и странствующих рыцарях обычно заканчиваются впечатляюще: после страшной опасности наступает либо великое торжество, либо ужасное отчаяние. Однако никакого впечатляющего конца осадам на севере не предвидится. Бамборо и Данстенборо покорно голодают, герцог Сомерсет сдается на милость короля, а Алник покинут его защитниками. Так что этот этап войны завершен, и Энтони наконец получает разрешение вернуться на юг. Теперь ему срочно нужно сочинить какое-нибудь приключение, в конце которого белый кречет снова окажется у него в руках.

Глава 6
Корбеник

«После взятия замка Алник меня отправили на юг с первым отрядом демобилизованных солдат. В начале второго утра где-то к северу от Ньюкасла мне наскучило медленное продвижение пеших воинов, и я пустил лошадь легким галопом, предполагая подождать их на дороге, но тут на землю спустился густой туман, и я подумал, что лучше не продвигаться дальше. Поэтому я спешился и стал ждать, пока остальные нагонят меня. Я долго ждал, но мой отряд так и не появился. Силуэты древних, поросших мхом деревьев смутно виднелись сквозь плотный туман, и только время от времени я слышал, как с ветвей падает подтаявший снег. У меня не было при себе никаких припасов, и ничего не оставалось, кроме как отправиться дальше по лесной дороге в том направлении, которое я счел южным. Хотелось поскорее покинуть безрадостные северные земли, где когда-то рыскали чудовищные черви – а могут, насколько мне известно, рыскать и сейчас. В конечном итоге путь должен был вывести меня к человеческому жилью, где мне подсказали бы, как отсюда выбраться. Однако после долгих часов езды лесная дорога превратилась в тропу, а та все больше сужалась по мере моего продвижения вперед. Я уже задремал в седле, когда конь остановился, и я увидел, что путь нам преграждают разросшиеся кусты шиповника. Я спешился и принялся прорубать в зарослях дорогу, несмотря на объявший меня жуткий страх, ибо было совершенно ясно, что эта тропа никогда не выведет меня к людям.

Прорубая мечом проход в кустах, я услышал скорбные рыдания. Несмотря на ужас, мне было любопытно выяснить причину такого горя. Одолев самую дремучую часть зарослей, я провел коня за уздечку через шиповник и вскоре вышел к замку. Место показалось знакомым, хоть я и не мог сказать, как оно называется. Куртина замка частично обрушилась, а наружные ворота качались туда-сюда под порывами поднявшегося ветра. Приблизившись к внутренним воротам, я подул в рог, но никто не ответил. Тогда я спешился и, распахнув дверь, вошел внутрь. Повсюду царил беспорядок. К своему удивлению я увидел четырех мужчин, сидящих у костра в середине большого зала, и понял, что на подходе к замку слышал именно их плач и стенания. Они угрюмо посмотрели на меня и умолкли. Потом в дальнем конце зала я увидел на возвышении трон, в котором сидел увенчанный короной король. Казалось, он гневно глядит на меня, сверкая глазами в тусклом свете. Однако король не двигался, но тут один из мужчин, сидевших у костра, поднялся и подошел ко мне.

Поведав ему, что я возвращаюсь после северной осады и заблудился, я попросил пустить меня на ночлег и разрешить поставить коня в стойло, а затем поинтересовался, как называется это место.

– Теперь ты задаешь вопрос! – откликнулся мужчина. Он носил бороду и белый плащ с изображением красного креста. Он продолжил: – Но каждый твой вопрос требует ответа.

Другие мужчины, собравшиеся у костра, также были в белых плащах с красными крестами. Один из сидевших поднялся и вышел, чтобы поставить моего коня в стойло.

– Мы видим, что ты очень замерз, иди погрейся у нашего костра, – предложили остальные.

Приняв их приглашение, я заметил, что они поддерживают огонь в костре, сжигая разорванные гобелены и сломанную мебель. Я начал было объявлять свои имя и звание, но меня тут же остановили:

– Мы знаем, кто ты, Энтони Вудвилл. Ты был в этом замке в Вербное воскресенье, во время последнего шествия Священного Грааля. Тогда мы надеялись, что ты задашь нужные вопросы. Что такое Грааль? Какой цели служит Грааль? Что вызвало те три скорбные раны, от которых страдает Увечный Король? Хватило бы любого из этих вопросов, но без них ничего не выйдет.

Тут я взглянул на короля на троне и увидел, что он смотрит на меня с прежним гневом. Его глаза, в которых отражался огонь, казалось, горели ненавистью.

Один из мужчин у костра продолжал:

– Ты не задал вопрос, а раз ты этого не сделал, не было истории, а поскольку не было и нет истории, то и шествия Грааля больше нет. Ты, наша последняя надежда, вернулся слишком поздно. Какой цели служил Грааль? Он служил себе. Знай, что Грааль – потаенная вещь, которую необходимо найти и познать, но людям это было невдомек, и после смерти Артура они оставили поиски. Поэтому Грааль навсегда покинул этот мир, и слава его отошла. Мы, хранители его, ждали слишком долго, и теперь суть Британии утеряна.

– Кто вы?

– Мы были членами ордена тамплиеров, созданного в глубокой древности. Наш магистр получил от Иосифа Аримафейского чашу, в которую была собрана кровь распятого Христа. Наши рыцари доставили чашу из заморских земель и с тех пор хранили ее здесь. Позже, примерно сто пятьдесят лет назад, в правление короля Эдуарда II, орден был обличен в ереси и столь яростно опорочен, что мы не сумели оправдаться. В результате орден запретили, а все его владения конфисковали. И все же горстке членов ордена удалось укрыться, и теперь, хотя все мы давно умерли, мы по-прежнему служим Увечному Королю. Мы все пили из Грааля, и именно это поддерживало нас. Но теперь никто не знает, каким будет наш конец, когда Грааля больше нет, а наш король умер.

– Но ваш король не умер! Я вижу, как он пристально смотрит на меня.

Рассерженный их речами, кои я счел то ли обманом, то ли бредом, я направился к трону короля, не обращая внимания на тамплиера, пытавшегося задержать меня. Тот, еле переставляя ноги, двинулся за мной, чуть слышно умоляя не беспокоить их покойного повелителя. И только подойдя к подножию возвышения, я понял, что король и впрямь мертв. Обложенный со всех сторон подушками на троне, он был мумифицирован, и хотя его глаза по-прежнему сверкали, теперь я видел, что глазницы заполнены ртутью. Более того: раны, полученные еще при жизни, были забальзамированы небезупречно, и тело продолжало гнить, и я отшатнулся назад от зловония.

Повернувшись, я увидел, что в зал входит Эллекен. На руке у него сидел белый кречет, в другой руке он нес двух мертвых куропаток. Эллекен узнал меня.

– Итак, лорд Скейлз, вы пришли… но слишком поздно.

Один из тамплиеров у костра воскликнул:

– Эллекен, каких отличных пухленьких птичек ты нам принес! Сегодня у нас королевский пир!

– Но вы все мертвы! – запротестовал я.

– И птицы тоже, – возразил тамплиер. – Подобное к подобному. Когда-то и ты был мертв и потому нашел наш замок.

Затем Эллекен сообщил тамплиерам, что пир станет последним, ибо вскоре он отдаст мне кречета в подарок королю Эдуарду. Увечный Король умер, Грааль покинул сей мир, а вместе с Граалем его покинули и девы, и окровавленное копье, так что сейчас самое время отдать птицу, поскольку шествия с ее участием больше никогда уже не будет.

Тамплиеров огорчила его речь.

– Что же мы будем есть без нашего кречета? – возопили все четверо и начали горько рыдать, протягивая слабые руки к Эллекену. Тот ничего не ответил, лишь передал мне кречета и жестом велел уходить.

Тамплиеры, шаркая ногами и не прекращая скорбно плакать, последовали за мной.

– Что мы будем есть, если он заберет нашего сокола?

– Он крадет наши обеды!

Но им не удалось меня догнать, и я выбежал из замка, чтобы найти своего коня. Однако, поскольку на запястье я нес кречета, то садился на Черного Саладина не так быстро. И ко времени, когда я был в седле, тамплиеры выстроились в ряд, перекрывая дорогу к внешним воротам. Я направил коня прямо на храмовников, и Черный Саладин, достигнув их, встал на дыбы и ударил двух тамплиеров копытами. Вот так я покинул это скорбное место и снова оказался в лесу.

Как только я решил, что удалился на достаточно безопасное расстояние от полулюдей, что называли себя тамплиерами, я спешился на поляне и улегся прямо на сырой земле. Я так устал, что мне было все равно, где спать. Много времени спустя меня разбудил звон церковных колоколов. Наступило утро. Черный Саладин и кречет стояли надо мной, как стражи. Звук колоколов вывел нас к деревне, где мне показали, в каком направлении находится Ньюкасл. Там я и догнал свой отряд».

Историю о возвращении белого кречета Энтони сочиняет по возвращении в Лондон. Правда же совсем в другом: весь долгий путь с севера на юг его обуревали страхи, что в дороге их настигнут люди Уорика, вооруженные поддельными доказательствами измены Энтони. Сочинение байки о кречете в городском доме Вудвиллов помогает Энтони скоротать время в ожидании отца, который едет из Графтона на встречу с ним. Сразу по прибытии отца Энтони, не теряя времени, рассказывает ему о встречах с Уориком, Мэлори и Типтофтом и о попытке обвинить его в измене.

Внимательно выслушав сына, Ричард говорит:

– Сожалею, что все так вышло. Настоящая мишень Уорика не ты: через тебя он пытался нанести удар мне. Он боится, что король вновь будет благосклонен ко мне, и правильно делает, что боится. Я несколько раз тайно встречался с Эдуардом за пределами Лондона, и мне доверили заниматься брачным союзом и договором с Бургундией. То есть я надеюсь, что встречи были тайными, поскольку у Уорика везде есть свои союзники и информаторы. Поэтому я проявляю крайнюю осторожность во всех делах и отношениях и всегда путешествую с вооруженной охраной. Теперь и тебе следует соблюдать осторожность. Не выезжай в одиночку. Опасайся неожиданных подарков. Проверяй все, что ты ешь и пьешь. Избегай незнакомцев, набивающихся тебе в друзья. Не отправляй незапечатанные письма. Держи двери на запоре. Твои дни и ночи отныне полны опасности, и мне грустно, сын мой, что я тому виной.

Энтони не из тех, кто интересуется международной политикой. И тем не менее он спрашивает отца:

– Почему ты подталкиваешь короля к союзу с Бургундией?

– Почему? Потому что Уорик хочет, чтобы Эдуард заключил договор с Людовиком Французским и женился на французской принцессе. Выбор Эдуарда в пользу бургундского союза будет означать, что влияние Уорика при дворе ослабевает. Ярость и отчаяние захлестнут его. Может, он даже покончит с собой. А если нет, я найду другие способы обеспечить ему позор и смерть. Клянусь Богом, Уорвик не раз горько пожалеет, что оскорбил и унизил нас в Кале. Поглядим, как он будет пресмыкаться перед смертью.

После продолжительного молчания Энтони набирается смелости сказать то, что действительно хочет:

– Почему бы просто не забыть про тот случай в Кале? Я уже забыл. Пусть Уорик и дальше «делает королей», а мы заживем спокойно. У нас есть жены, деньги, титулы и здоровье. К чему нам нашептывания, злоба, борьба за влияние, охота за покровительством, взлеты и падения при дворе? И в Графтоне, и в поместьях епископата Линн у нас есть все, что надо для жизни.

Но отец отвечает:

– Я тот, кто я есть, и буду делаю то, что делаю.

Дальнейший спор бесполезен, и Энтони, меняя тему, расспрашивает его о Мэлори. Энтони считает, что весь восторг Мэлори по поводу короля Артура, Ланселота и Камелота – всего лишь многоречивая уловка, подготовившая почву для передачи Энтони «Обета Артура» с припрятанным подложным письмом. Отец возражает, что Мэлори действительно очень уважаем за познания в вопросах артурианы: говорят, он пишет великую книгу по истории Британии.

– Однако он злой человек, и книга несомненно получится злая, – выносит свой приговор Ричард.

Энтони не отстает от него, и отец продолжает:

– Мэлори крепкий орешек. Его много раз сажали в тюрьму и выпускали, и мне непонятно только одно: как ему удалось сохранить голову на плечах? В разное время его признавали виновным в ограблении, похищении, изнасиловании, вымогательстве, воровстве, браконьерстве, а в последнее время – в преступном укрывательстве конокрадов, за которое бросили в Ньюгейтскую тюрьму, но оттуда его выкупил сородич Уорика Фоконберг. Мэлори – один из вассалов Уорика и его позор, причем вдвойне с тех пор, как открылось, что в глубине души он по-прежнему верен Генриху Ланкастеру. Пока Уорик закрывает на это глаза, поскольку считает полезным иметь посредника, способного передавать сообщения и на ту, и на другую сторону. Но однажды Мэлори зайдет слишком далеко, и тогда, возможно, его преступления и неверность лишь помогут свергнуть его могущественного покровителя…

Поскольку отец снова принимается бранить графа Уорика, Энтони при первой удобной возможности спешит уйти. Он не собирается нанимать телохранителей и всю оставшуюся жизнь трястись от страха.

На следующее утро Энтони представляет Рипли свою историю о возвращении белого кречета. Быстро пробежав текст глазами, алхимик смотрит на Энтони и улыбается. Зубы у него такие белые, что сияют как звезды.

– Вы молодец, лорд Скейлз! Нет, правда молодец! С пером вы управляетесь столь же умело, как и с копьем. Вряд ли здесь можно что-то улучшить. – Затем он хмурится. – Хотя, пожалуй, кое-что поправить все-таки можно. – Рипли делает паузу, прежде чем продолжить. – Не хватает ощущения, что в замке вы оказались в опасности. А история ложится куда лучше, если опасность витает в воздухе и слушатель до конца не уверен, останется ли герой в живых к финалу… К тому же пыл вашей преданности Богу не очевиден… Священнику не пристало говорить такое, но я нахожу, что история становится интереснее, если в ней наличествуют красивая женщина и плотские искушения героя. – Снова сияющая улыбка. – Вы слишком скромны, но я готов дерзнуть от вашего лица. Оставьте мне рукопись, и я ее переделаю так, что она наилучшим образом послужит вам и вашему королю. Приезжайте завтра во время вечерней службы и поглядите, что получится.

Следующим вечером Энтони возвращается в лабораторию Рипли и читает переписанную алхимиком историю: «После взятия замка Алник меня отправили на юг с первым отрядом демобилизованных войск. В ранние утренние часы второго дня где-то к северу от Ньюкасла мне наскучило медленное продвижение пеших солдат. Пустив коня легким галопом, я поскакал вперед, предполагая дождаться их дальше на дороге, но тут землю окутал густой туман, и я решил спешиться и подождать, пока остальные нагонят меня. Ожидание затянулось, но мой отряд так и не появился. При себе у меня не было никаких припасов, и ничего не оставалось, кроме как направиться дальше по тропинке, которая, как я посчитал, ведет на юг. В конце концов тропинка направит меня к человеческому жилью, а там мне укажут верную дорогу.

Меня окружал темный лес, и вскоре я уже совсем не мог понять, куда двигаться. Хотя страх растекался у меня по жилам, приключение обернулось для меня невероятным благом, и сейчас я расскажу вам, что случилось дальше. Долго ли, коротко, я вышел к крутому склону. Едва я начал спускаться, как повстречал, к своему изумлению и ужасу, изможденного тощего волка. Я и не предполагал, что в этих лесах еще водятся волки. Конь встал на дыбы, и я с трудом удерживал его. Мне никак не удавалось заставить скакуна приблизиться к зверю. И тут, когда мы развернулись, я заметил на гребне холма другого всадника. Он смотрел на меня сверху вниз, будто только меня и дожидался. Пришпорив коня, я направился к нему и крикнул:

– На помощь! Сжалься надо мной, будь ты человек или призрак!

И он ответил:

– Я не человек, хотя когда-то был им.

Теперь, подъехав к нему поближе, я понял, что видел его раньше, и следующие слова всадника подтвердили мою догадку:

– Я был рожден в Нэрсборо. Эллекен – вот мое имя. В Йоркшире меня знали как главного сокольничего Ричарда, герцога Йоркского.

Тогда я указал на предвкушающего добычу голодного волка, который, притаившись, ждал у подножия холма, и спросил:

– Ты поможешь мне убить этого зверя?

Но Эллекен ответил:

– Сей волк – исчадие ада, и нет мимо него проходу, пока последний король Англии не поведет меня и прочих охотников в погоню за ним. А сейчас следуй за мной, и мы найдем другую дорогу.

С этими словами он направился вниз по другому склону холма и по долине, а я поскакал за ним, и вскоре перед нами показался прекрасный замок. Когда мы приблизились, я услышал крики и звуки труб, доносившиеся с крепостной стены.