Текст книги "После гегемонии. Что будет с ними и с нами"

Предписания международных режимов редко затрагивают экономические операции напрямую: государственные институты, а не международные организации, вводят тарифы и квоты, вмешиваются в валютные рынки и манипулируют ценами на нефть с помощью налогов и субсидий. Если задуматься о влиянии принципов, норм, правил и процедур принятия решений в рамках режимов, становится ясно, что если они вообще оказывают какое-либо влияние, то это влияние должно оказываться на национальные механизмы контроля, и особенно на конкретные межгосударственные соглашения, которые влияют на осуществление национальных механизмов контроля. Международные режимы следует отличать от этих конкретных соглашений; как мы увидим в главе 6, основная функция режимов заключается в том, чтобы облегчить заключение конкретных соглашений о сотрудничестве между правительствами.

На первый взгляд может показаться, что, поскольку международные режимы влияют на национальный контроль, режимы имеют первостепенное значение – подобно тому как федеральные законы в Соединенных Штатах часто превалируют над законодательством штатов и местным законодательством. Однако такой вывод был бы в корне ошибочным. В хорошо организованном обществе единицы действия – индивиды в классической либеральной мысли – живут вместе в рамках конституционных принципов, которые определяют права собственности, устанавливают, кто может контролировать государство, и определяют условия, при которых субъекты должны подчиняться правительственным постановлениям. В Соединенных Штатах эти принципы устанавливают верховенство федерального правительства в ряде областей политики, хотя и не во всех. Но мировая политика скорее децентрализована, чем иерархична: преобладающий принцип суверенитета означает, что государства не подчиняются никакому вышестоящему правительству (Ruggie, 1983a). Возникающую в результате систему иногда называют системой «самопомощи» (Waltz, 1979).

Суверенитет и самопомощь означают, что принципы и правила внутригосударственных режимов обязательно будут слабее, чем во внутреннем обществе. В гражданском обществе эти правила «определяют условия обмена» в рамках конституционных принципов (North, 1981, p. 203). В мировой политике принципы, нормы и правила режимов обязательно будут хрупкими, поскольку они рискуют вступить в конфликт с принципом суверенитета и связанной с ним нормой самопомощи. Они могут способствовать сотрудничеству, но фундаментальной основы порядка, на которую они опирались бы в упорядоченном обществе, не существует. Они дрейфуют, не будучи привязанными к прочному якорю государства.

Однако даже если принципы суверенитета и самопомощи ограничивают степень доверия к международным соглашениям, они не делают сотрудничество невозможным. Ортодоксальная теория сама опирается на взаимные интересы, чтобы объяснить формы сотрудничества, которые используются государствами как инструменты конкуренции. Согласно теории баланса сил, в системах самопомощи обязательно формируются такие формы сотрудничества, как военно-политические союзы (Waltz, 1979). Акты сотрудничества принимаются в расчет на том основании, что взаимные интересы достаточны для того, чтобы государства могли преодолеть свои подозрения друг к другу. Но поскольку даже ортодоксальная теория опирается на взаимные интересы, ее сторонники имеют слабые основания возражать против интерпретации общесистемного сотрудничества в этом ключе. Нет никаких логических или эмпирических причин, по которым взаимные интересы в мировой политике должны ограничиваться интересами объединения сил против противников. Как подчеркивают экономисты, взаимные интересы могут заключаться и в обеспечении роста эффективности от добровольного обмена или олигополистических выгод от создания и распределения ренты, получаемой в результате контроля и манипулирования рынками.

Международные режимы не следует интерпретировать как элементы нового международного порядка «за пределами национального государства». Они должны восприниматься главным образом как механизмы, мотивированные собственными интересами: как компоненты систем, в которых суверенитет остается основополагающим принципом. Это означает, что, как подчеркивают реалисты, они будут формироваться в основном наиболее влиятельными членами, преследующими свои собственные интересы. Но режимы могут влиять и на интересы государств, поскольку понятие собственного интереса само по себе эластично и во многом субъективно. Восприятие собственного интереса зависит как от ожиданий акторов относительно вероятных последствий, которые последуют за определенными действиями, так и от их фундаментальных ценностей. Режимы, безусловно, могут влиять на ожидания, а также на ценности. Концепция международного режима отнюдь не противоречит мнению о том, что международное поведение формируется в основном под влиянием силы и интересов, она согласуется как с важностью дифференциации силы, так и с утонченным представлением о собственных интересах. Теории режимов могут включать в себя реалистические представления о роли власти и интересов, одновременно указывая на неадекватность теорий, которые определяют интересы настолько узко, что не учитывают роль институтов.