Текст книги "Ходячие мертвецы. Дорога в Вудбери"

– Уйди с дороги, Меган!

– Сделай глубокий вдох.

– Я просто поговорю с ней.

Повисла неловкая пауза, которую заметили все присутствовавшие. Остальные участники поисковой группы стояли за деревьями, опустив взгляд. Их напряженные, измученные лица выдавали все тяготы этого дня. Некоторые мужчины были оглушены потерей; глаза их покраснели.

Вернувшись со своей вылазки за дровами и еще слыша шум двигателей и стук топоров, они с ужасом обнаружили лагерь в чудовищном беспорядке. Люди и зомби валялись на залитой кровью земле. Было убито шестнадцать поселенцев, включая девять детей, – некоторых из них сожрали. Джош Ли Хэмилтон взял на себя грязную работу и расправился с оставшимися ходячими и теми несчастными людьми, останки которых остались невредимыми. Больше никому не хватало сил прострелить головы своим друзьям и любимым, чтобы обеспечить им вечный покой. В последнее время инкубационный период, как ни странно, становился все более непредсказуемым. Некоторые жертвы восставали уже через несколько минут после укуса. Другим требовались долгие часы – или даже дни, – чтобы обратиться. И сейчас Джош все еще был в лагере и руководил командой, занимавшейся расчисткой территории и готовившей погибших к массовому погребению. Чтобы снова установить цирковой шатер, потребовались еще сутки.

– Друг, я не шучу… Послушай, – сказала Меган Чаду, понизив голос, который звучал мягко, но настойчиво. – Я знаю, что ты вне себя и все такое… Но она спасла трех твоих дочек. Говорю тебе, я своими глазами видела. Она увела ходячих, рискуя, черт возьми, своей жизнью.

– Я просто… – Чад выглядел так, словно готов был либо расплакаться, либо раскричаться. – Просто… Хочу поговорить.

– Твоя жена в лагере сходит с ума от скорби… Ты ей нужен.

– Я просто…

Снова повисло неловкое молчание. В тени деревьев тихонько заплакал один из отцов, и его револьвер упал на землю. Было уже почти пять часов. Холодало. Дыхание каждого из измученных людей клубилось в воздухе облачками пара. На другой стороне поляны Лилли села и вытерла губы, пытаясь прийти в себя. Она выглядела как лунатик. Фенстер помог ей подняться на ноги.

Чад смотрел в землю.

– Хрен с ним. – Он развернулся и пошел прочь, еще раз сказав: – Хрен с ним.

На следующий день под холодным, затянутым тучами небом обитатели палаточного городка провели импровизированную погребальную службу по погибшим друзьям и близким.

Почти семьдесят пять выживших выстроились широким полукругом у братской могилы, вырытой в восточной стороне площадки. Некоторые держали в руках свечи, пламя которых упрямо мерцало на октябрьском ветру. Другие опирались друг на друга, содрогаясь от скорби. Боль, опалившая некоторые лица – особенно лица опечаленных родителей, – отражала отчаянную неразборчивость этого зараженного чумой мира. Детей забрали у них с беспощадной неожиданностью молнии, и теперь на лицах собравшихся застыла опустошенность, а их горевшие глаза блестели в холодном серебристом свете дня.

На небольшом холмике глины, выросшем за забором, сложили пирамиду из камней. Отдельными камешками отметили и каждую из шестнадцати могил. Кое-где среди камней появились букетики диких цветов. Джош Ли Хэмилтон положил несколько мелких белых роз чероки, которые в изобилии росли вокруг фруктовых садов, на могилу Сары Бингэм. Здоровяку нравилась задорная, остроумная девочка, и ее смерть разбила его сердце.

– Господи, просим тебя, возьми в свое лоно наших погибших друзей и соседей, – сказал Джош, стоя у изгороди.

Ветер трепал армейскую куртку оливкового цвета, которая была натянута на его массивный торс. На его обветренном лице блестели слезы.

Джош был воспитан баптистом и, хотя за годы и растерял большую часть своих религиозных чувств, этим утром спросил обитателей лагеря, может ли он сказать на похоронах несколько слов. Баптистов не особенно заботили молитвы о мертвых. Они верили, что праведники попадали в рай прямо в момент смерти, а неверующие так же быстро оказывались в аду. Но Джош все-таки чувствовал, что должен сказать что-нибудь.

Чуть раньше в тот день он встретил Лилли и обнял ее, прошептав несколько слов, чтобы ее успокоить. Однако он понимал, что что-то было не так. Внутри нее поселилась не только скорбь. В его медвежьих объятиях она обмякла и непрестанно подрагивала всем своим хрупким существом, словно раненая птица. Она почти ничего не сказала – лишь то, что хочет побыть одна, – и не пришла на погребальную службу.

– Просим тебя, забери их в лучшее место, – продолжил Джош, и тут его низкий баритон оборвался.

Работа по расчистке лагеря не прошла для здоровяка даром. Он силился держать себя в руках, но чувства душили его.

– Просим тебя… тебя…

Продолжить он не смог. Джош развернулся, уронил голову на грудь, и из его глаз тихо полились слезы. Дыхание перехватило. Он не мог оставаться там и, едва понимая, что делает, стал удаляться от толпы, от мягких и жутких звуков плача и молитв.

В тот день, замкнувшись в своей скорби, он упустил многое, в том числе и то, что на погребении подозрительно отсутствовала не только Лилли Коул. Не было и Чада Бингэма.

– Ты в порядке?

Лилли держала дистанцию и нервно ломала руки, стоя на поляне в пятнадцати футах от Чада Бингэма.

Мужчина в кепке с логотипом «Джон Дир» долго молчал. Он просто стоял у кромки леса спиной к Лилли. Голова его была опущена, а плечи опали, словно приняв на себя тяжелый вес.

За несколько минут до начала погребальной службы Чад Бингэм неожиданно подошел к палатке Лилли и спросил девушку, могут ли они поговорить наедине, сказав, что хочет расставить все по своим местам. Он уверил Лилли, что не винит ее в гибели Сары, и та поверила ему, заметив его душераздирающий взгляд.

Поэтому она и пришла за ним на эту поляну среди густой рощи деревьев к северу от лагеря. Поляна была небольшой – всего пара сотен квадратных футов покрытой опавшими сосновыми иголками земли, окруженной замшелыми камнями, – и раскинулась под навесом из зеленой листвы. Серый солнечный свет проникал внутрь широкими лучами, в которых клубились частички пыли. В прохладном воздухе пахло гнилью и испражнениями животных.

Поляна находилась достаточно далеко от палаточного городка, чтобы обеспечить уединение.

– Чад…

Лилли хотела сказать что-нибудь, хотела объяснить ему, как сожалела о случившемся. Впервые с момента знакомства с этим мужчиной, который поначалу шокировал ее своей готовностью флиртовать с Меган прямо под носом у своей жены, Лилли почувствовала, что Чад Бингэм был всего лишь человеком… Несовершенным, испуганным, чувствующим, смятенным и опустошенным потерей своей дочери.

Другими словами, он был просто обычным парнем – не лучше и не хуже других выживших. И Лилли ощутила, как ее захлестнула волна симпатии.

– Хочешь поговорить об этом? – наконец спросила она.

– Да, наверное… А может, и нет… Я не знаю.

Он все еще стоял к ней спиной, и слова по одному вырывались из него, как капли из подтекающего крана, звуча столь же слабо, как капающая вода. От скорби он ссутулился и слегка подрагивал в тени сосен.

– Мне так жаль, Чад. – Лилли подошла к нему ближе. В глазах ее стояли слезы. – Я любила Сару. Она была необыкновенной.

Чад произнес что-то так тихо, что Лилли не расслышала его, подошла еще ближе и мягко положила руку на плечо мужчины:

– Я знаю, в такой момент ничего не скажешь…

Она обращалась к его затылку. На пластиковом ярлыке, пришитом сзади к его кепке, значилось «Спалдинг»[17]17
  Американский бренд спортивной одежды.


[Закрыть]. Между жилок на его шее была вытатуирована небольшая змейка.

– Это, конечно, не может утешить, – добавила Лилли, – но Сара погибла, как герой. Она спасла жизнь своим сестрам.

– Правда? – Его голос был лишь чуть-чуть громче шепота. – Она была очень хорошей.

– Так и есть… Она была невероятной.

– Ты так думаешь?

Чад по-прежнему стоял спиной. Его голова была опущена. Плечи подрагивали.

– Конечно, Чад. Она была настоящим героем, одной на миллион.

– Правда? Ты так считаешь?

– Несомненно.

– Тогда почему ты не смогла справиться со своей ЧЕРТОВОЙ РАБОТОЙ?!

Повернувшись, Чад так сильно ударил Лилли тыльной стороной ладони, что она прикусила язык. Сердце ее заколотилось быстрее, перед глазами замелькали мушки.

Чад снова ударил ее, и, попятившись, она споткнулась о торчавший из земли корень и повалилась на траву. Чад навис над ней. Кулаки его были сжаты, глаза сверкали.

– Ты тупая, никчемная сучка! Тебе нужно было лишь защищать моих девочек! С этим справилась бы и чертова обезьяна!

Лилли попыталась отползти, но Чад ударил ее в бедро стальным носком своего ботинка и повернул девушку на бок. Боль пронзила ее грудь. Она отчаянно хватала воздух, ее рот был полон крови.

– П-пожалуйста, не…

Чад наклонился и поставил ее на ноги. Схватив ее за свитер, он шипел на нее, и она ощущала на своем лице его горячее дыхание.

– Ты что, вместе со своей шлюховатой подружкой считаешь, что тут вечеринка какая-то? Ты прошлой ночью травку курила? А?

Правый хук Чада обрушился на челюсть Лилли, выбив ей зубы и снова повалив девушку на землю. Она скорчилась в муках, захлебываясь кровью. Два ребра треснули. Она не могла вздохнуть. По телу разлился жуткий холод, затуманивший ее взгляд.

Она едва видела, как мускулистый, коренастый Чад Бингэм навис над ней и тут же навалился на нее всем своим весом. С уголка его рта в бесконтрольной ярости стекала слюна, он плевался.

– Отвечай мне! Ты курила травку, когда была с моими детьми?

Лилли почувствовала, как сильные руки Чада сомкнулись на ее горле. Он колотил ее затылком о землю.

– ОТВЕЧАЙ МНЕ, ТЫ, ЧЕР…

Неожиданно позади Чада Бингэма возникла третья фигура, которая оттолкнула его от Лилли. Разглядеть, кто это, было непросто.

Лилли заметила лишь силуэт мужчины столь огромного, что он закрыл собой солнце.

Джош вцепился в джинсовую куртку Чада Бингэма и изо всех сил дернул его.

То ли из-за неожиданного выброса адреналина, руководившего здоровяком, то ли просто из-за относительной худобы Чада, в результате этого действия последний, как снаряд, по широкой дуге пролетел над поляной. Один из его ботинок сорвался с ноги, кепка, завертевшись, исчезла среди деревьев. Он плечом впечатался в ствол старого дерева. Дыхание его перехватило, и он сполз по стволу на землю. Хватая ртом воздух, он изумленно моргал.

Джош опустился на колени рядом с Лилли и нежно дотронулся до ее окровавленного лица. Она попыталась сказать что-то, но кровоточившие губы не слушались. У Джоша вырвался тяжелый вздох, стон боли, который шел прямо из его нутра. Что-то в ее лице – с глазами цвета морской пены и разбросанными по щекам веснушками, – которое теперь было забрызгано кровью, вызвало в нем ярость, застлавшую тонкой пеленой его взгляд.

Здоровяк поднялся, развернулся и направился в противоположную сторону поляны, где корчился от боли Чад Бингэм.

Джош видел лишь молочно-белый силуэт человека на земле. Бледный солнечный свет едва пробивался сквозь густой воздух. Чад сделал слабую попытку уползти, но Джош без труда схватил его брыкавшиеся ноги и единственным решительным броском снова перекинул тело Чада под дерево. Затем Джош поставил поджарого мужчину на ноги и прислонил его спиной к стволу.

Давясь скопившейся во рту кровью, Чад пробормотал:

– Это… вообще не твое… Не-е-ет! Пожалуйста… брат… не стоит этого де…

Джош впечатал извивавшееся тело мужчины в ствол столетнего дуба. Череп Чада хрустнул, а между лопаток словно внезапно и жестоко вонзили осадный таран.

Чад издал жуткий сдавленный крик, скорее животный и неосознанный, чем сознательный. Его глаза закатились. Если бы Чада Бингэма снова и снова толкали в спину осадным тараном, сила этих ударов не сравнилась бы с той мощью, с которой Джош Ли Хэмилтон теперь принялся колотить жилистого мужчину в джинсовой куртке о дерево.

– Я тебе не брат, – сказал Джош с мрачным спокойствием.

Низкий бархатный голос вырвался откуда-то из самых глубин здоровяка, пока он снова и снова ударял безвольно, как тряпичная кукла, висевшего в его руках мужчину о ствол дуба.

Джош редко терял контроль над собой. Это случалось всего несколько раз в его жизни: однажды на футбольном поле, когда нападающий команды противника – славный малый из Монтгомери – назвал его черномазым… И еще когда карманник в Атланте выхватил кошелек из сумки его матери. Но сейчас тихий шторм внутри него бушевал сильнее, чем когда-либо прежде. Его действия вышли из-под контроля, но при этом он как-то руководил ими, снова и снова колотя Чада Бингэма затылком о дерево.

Голова Чада дергалась при каждом ударе, затылок проваливался, и к глухому стуку начало примешиваться чавканье крови. Изо рта Чада стала изрыгаться рвота – опять-таки бесконтрольно, – и по огромным рукам Джоша Ли Хэмилтона потекла желчь, смешанная с воздушными хлопьями, но здоровяк даже не заметил этого. Джош увидел, как левая рука Чада потянулась к рукоятке обшитого сталью «смит-вессона», засунутого за ремень у него на спине, без труда вытащил пистолет из штанов Чада и швырнул его на другую сторону поляны.

Собрав последние крупицы силы и чувствуя, как отказывает его мозг от многократных сотрясений, а у задней части расколотого черепа собирается кровь, Чад Бингэм сделал отчаянную попытку ударить здоровяка коленом в пах, но Джош легко и быстро одной рукой блокировал его ногу. Затем он обрушил на мужчину чудовищный удар – пощечину тыльной стороной огромной ладони, жутким эхом отразившую ту пощечину, которую несколькими минутами ранее получила Лилли, – и Чад Бингэм отлетел в сторону.

Он распластался на земле в пятнадцати футах от дерева.

Джош не заметил, что Лилли ковыляла к нему через поляну, и не услышал ее срывавшегося голоса:

– Джош, НЕТ! НЕТ! ДЖОШ, ОСТАНОВИСЬ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕГО!

Но вдруг Джош Ли Хэмилтон очнулся и заморгал, словно обнаружив, что ходил во сне и оказался голым посреди бульвара Пичтри[18]18
  Главная улица Атланты.


[Закрыть] в самый час пик. Он почувствовал, как Лилли тянула его за куртку, силясь оттащить его от человека, скорчившегося на земле.

– Ты убьешь его!

Джош обернулся. Прямо позади него была Лилли – в синяках и ссадинах. Во рту у нее было полно крови, она едва могла стоять, дышать и говорить. Ее блестящие глаза смотрели прямо на него. Он стиснул ее в объятиях, и по щекам его побежали слезы.

– Ты в порядке?

– Все хорошо… Джош, пожалуйста… Пожалуйста, остановись, или ты убьешь его.

Джош хотел было сказать что-то еще, но осекся. Обернувшись, он посмотрел належавшего на земле человека. Последовала жуткая пауза, во время которой Джош двигал губами, но никак не мог произнести ни звука, не в силах облечь мысли в слова. Перед ним на траве в луже собственных жидкостей лежало поверженное тело, такое же неподвижное и безжизненное, как груда тряпья.

Глава четвертая

– Не шевелись, милая.

Боб Стуки аккуратно повернул голову Лилли, чтобы лучше рассмотреть ее опухшую губу, и выдавил каплю антисептика размером с горошину на ее разодранную, покрытую корками запекшейся крови кожу.

– Уже почти закончили.

Лилли поморщилась от боли. Боб стоял перед ней на коленях. Сбоку на койке, на которой девушка лежала ничком, уставившись в брезентовый потолок, виднелась открытая аптечка. В палатку проникали бледные лучи вечернего солнца, пробивавшиеся внутрь сквозь грязные полотняные стенки. Было холодно. Пахло дезинфицирующим средством и выдохшимся алкоголем. Обнаженная грудь Лилли была прикрыта одеялом.

Бобу хотелось выпить, и очень сильно. Его руки снова тряслись. В последнее время его опять стали настигать воспоминания о днях, проведенных на госпитальной службе в морской пехоте США. Одна командировка в Афганистан одиннадцать лет назад, во время которой он подносил судна больным в Кемп-Дуайере[19]19
  Бывшая военная база морской пехоты США на территории Афганистана.


[Закрыть], не могла подготовить его к такому. Казалось, сейчас его отделял от нее целый миллион световых лет. Он и тогда регулярно выпивал и из-за пьянства еле смог окончить свое обучение медицине и практику в Сан-Антонио. А теперь война постучалась прямо в двери Боба. Изувеченные шрапнелью тела, которые он зашивал на Ближнем Востоке, меркли в сравнении с полями сражений этой войны. Бобу иногда снился Афганистан: он видел, как ходячие мертвецы врывались туда в духе театра «Гран-Гиньоль»[20]20
  Парижский театр ужасов, работавший с 1897 по 1963 год.


[Закрыть] и заражали боевиков движения Талибан – холодные, мертвые, серые руки прорывались сквозь стены мобильных операционных.

Но зашивать раны Лилли Коул для Боба было совершенно иным делом – гораздо худшим, чем работать медиком на поле боя или расчищать последствия атаки зомби. Бингэм сильно потрепал ее. Осмотрев девушку, Боб заключил, что у нее было сломано по меньшей мере три ребра, под левым глазом расплылся огромный кровоподтек, который мог привести к кровоизлиянию в стекловидное тело или даже к отслоению сетчатки, плюс все ее лицо было покрыто жуткими синяками и ссадинами. Боб почувствовал, что плохо подготовлен – как в техническом отношении, так и из-за недостатка медикаментов – к тому, чтобы даже притворяться, что лечит ее. Но, кроме Боба, рассчитывать тут было не на кого, поэтому он наложил на грудь Лилли импровизированную повязку из разорванных на полосы простыней, твердых книжных обложек и эластичных бинтов и нанес крем-антибиотик из своих иссякавших запасов на все ее неглубокие раны. Больше всего его беспокоил глаз. Его нужно было осмотреть, чтобы удостовериться, что он залечится как следует.

– Вот и все, – сказал Боб, нанося последний мазок крема на губу Лилли.

– Спасибо, Боб. – Речь Лилли была немного затруднена из-за отека, и она чуть пришепетывала. – Можешь отправить счет в мою страховую компанию.

Боб безрадостно усмехнулся и помог ей снова натянуть пальто на перевязанную грудь и испещренные синяками плечи.

– Что там, черт возьми, случилось?

Лилли вздохнула, села на койке, осторожно застегнула пальто на молнию и поморщилась от покалывавшей ее тело боли.

– Все немного… вышло из-под контроля.

Боб отыскал свою помятую флягу с дешевым пойлом, откинулся на спинку складного стула и сделал долгий целебный глоток.

– Может, я сейчас скажу очевидное… Но это никому не на пользу.

Сглотнув, Лилли словно протолкнула в себя осколки стекла. Завитки ее золотисто-каштановых волос падали на лицо.

– И не говори, – отозвалась она.

– Там сейчас обсуждают все это в большом шатре.

– Кто?

– Симмонс, Хеннесси, несколько старших, Элис Бернсайд… Ну, знаешь… Сыны и дочери революции. Джош… Я его таким раньше не видел. Он совсем сбит с толку. Просто сидит на земле около своей палатки, как сфинкс… Ни слова не говорит… Только смотрит в пространство. Сказал лишь, что согласится с любым их решением.

– Что это значит?

Боб сделал еще один глоток своего лекарства.

– Лилли, такого еще не было. Хладнокровно убили живого человека. Люди здесь с таким еще не сталкивались.

– Хладнокровно убили?

– Лилли…

– Теперь это так называется?

– Я просто хочу сказать…

– Я поговорю с ними.

Лилли попыталась подняться на ноги, но от боли снова повалилась на койку.

– Эй, подруга, не так резко. Не торопись. – Боб наклонился и мягко поддержал ее. – Я дал тебе столько кодеина, что хватило бы, чтобы успокоить лошадь.

– Черт, Боб, они не могут линчевать Джоша из-за этого! Я не позволю!

– Давай просто продвигаться маленькими шажками. Сейчас ты никуда не пойдешь.

Лилли опустила голову. Из ее здорового глаза выкатилась одинокая слеза.

– Это был несчастный случай, Боб.

Боб взглянул на нее:

– Давай-ка сейчас просто сосредоточимся на лечении, а?

Лилли подняла голову и посмотрела на него. Ее израненная губа распухла и была в три раза толще обычного, левый глаз налился кровью, а глазница почернела. Она повыше подняла воротник своего поношенного пальто и поежилась от холода. На ней было несколько странных украшений, за которые зацепился взгляд Боба: веревочные браслеты и бусы и крошечные перышки, вплетенные в локоны ее янтарных волос, падавшие на опустошенное лицо. Бобу Стуки было любопытно, как девушки в этом мире еще могли уделять внимание моде. Но в этой черте Лилли Коул отчасти и крылось ее обаяние. От маленькой татуировки в форме геральдической лилии на задней части ее шеи до аккуратных прорех и заплаток на джинсах, Лилли Коул была одной из тех девушек, которым достаточно было десяти долларов и пары часов в комиссионном магазине, чтобы составить себе целый гардероб.

– Это все из-за меня, Боб, – сказала она хриплым сонным голосом.

– Чушь собачья! – возразил Боб Стуки, снова глотнув из потускневшей фляжки. Алкоголь, похоже, начал развязывать ему язык, и Боб почувствовал приступ горечи. – Я вот думаю, зная характер Чада, что он давно на это напрашивался.

– Боб, это не…

Лилли замолкла, услышав шорох шагов около палатки. На брезент упала тень гиганта. Знакомая фигура на миг замерла, неловко переминаясь с ноги на ногу у застегнутого на молнию входа в палатку Боба. Лилли узнала этот силуэт, но ничего не сказала.

Огромная рука аккуратно откинула полотняную дверцу, и в проеме показалось широкое, испещренное морщинами коричневое лицо.

– Они сказали, можно… Дали мне три минуты, – запнувшись, застенчиво произнес своим баритоном Джош Ли Хэмилтон.

– О чем ты? – Лилли напряглась, посмотрев на своего друга. – Три минуты на что?

Джош встал на колени перед палаткой и уставился в землю, силясь обуздать свои чувства.

– Три минуты, чтобы попрощаться.

– Попрощаться?

– Ага.

– Что ты имеешь в виду? Что значит – попрощаться? Что случилось?

Джош тяжело вздохнул:

– Было голосование… Они решили, что лучше всего будет, чтобы я собрал свои вещи и убрался из группы.

– Что?!

– Думаю, это лучше, чем если бы меня повесили на самом высоком дереве.

– Но ты ведь не… То есть это была случайность!

– Ага, само собой, – сказал Джош, не поднимая глаз. – Бедный парень случайно кучу раз наткнулся на мои кулаки.

– Но в тех обстоятельствах… Все ведь знают, каким человеком…

– Лилли…

– Нет, это неправильно. Это просто… неправильно.

– Все кончено, Лилли.

Она взглянула на него:

– Они хотя бы позволят тебе взять кое-что из припасов? Или машину?

– У меня есть мотоцикл. Я справлюсь, все будет хорошо…

– Нет… Нет… Это просто… нелепо.

– Лилли, послушай меня!

Здоровяк наполовину залез в палатку. Боб из уважения отвернулся. Джош пригнулся, протянул руку и нежно прикоснулся к израненному лицу Лилли. Губы его были сжаты, глаза блестели, морщины вокруг рта углубились – было понятно, что гиганта захлестнули чувства.

– Так все и будет. Это к лучшему. Со мной все будет в порядке. А вы с Бобом держитесь!

На глаза Лилли навернулись слезы.

– Тогда я пойду с тобой.

– Лилли…

– Здесь меня ничто не держит.

Джош покачал головой:

– Прости, куколка… У меня только один билет.

– Я иду с тобой.

– Лилли, мне очень жаль, но это невозможно. Здесь безопаснее. С группой.

– Да, здесь и правда стабильно, – холодно сказала она. – Прямо вечный праздник любви.

– Но лучше здесь, чем не пойми где.

Лилли посмотрела не него опустошенным взглядом, и по ее помятому лицу покатились слезы.

– Ты не сможешь остановить меня, Джош. Решение за мной. Я иду с тобой – и точка. А если ты попытаешься остановить меня, я пойду за тобой, выслежу тебя, отыщу. Я иду с тобой, и ты не можешь мне помешать. Ты не можешь меня остановить. Понятно? Поэтому просто… смирись с этим.

Она застегнула все пуговицы на своем пальто, сунула ноги в ботинки и начала собирать вещи. Джош смятенно наблюдал за ней. Лилли двигалась осторожно, то и дело чувствуя уколы боли.

Боб переглянулся с Джошем, и что-то невысказанное, но очень значительное промелькнуло между ними, пока Лилли запихивала свою разбросанную одежду в брезентовую сумку. Закончив, она направилась к выходу из палатки.

Джош на секунду задержался внутри и снова посмотрел на Боба.

В конце концов Боб пожал плечами и с усталой улыбкой произнес:

– Женщины.

Пятнадцать минут спустя Джош уже набил кофры своего темного городского мотоцикла «Сузуки» жестянками с ветчиной и тунцом, сигнальными шашками, одеялами и непромокаемыми спичками, также положив туда веревку, свернутую палатку, фонарик, маленькую походную плитку, складную удочку, дешевый карманный пистолет 38-го калибра, несколько бумажных тарелок и кое-какие специи, которые он стащил из общей зоны. День был ветреный, небо затянули темно-серые облака.

Из-за суровости погоды сборы Джоша казались еще тревожнее. Он проверил, насколько крепко держатся на мотоцикле сумки с багажом, и взглянул через плечо на Лилли, которая стояла в десяти футах от него у кромки дороги и утрамбовывала свой переполненный рюкзак. Морщась от резкой боли в ребрах, она пыталась потуже затянуть его ремни.

С другой стороны площадки за ними наблюдали несколько самопровозглашенных лидеров общины. Трое мужчин и одна женщина среднего возраста стоически смотрели прямо перед собой. Джош хотел крикнуть им что-нибудь убийственно саркастичное, но прикусил язык. Вместо этого он повернулся к Лилли и спросил:

– Ты готова?

Лилли не успела ответить, как с восточного конца площадки послышался голос:

– Погодите, ребята!

Вдоль изгороди к ним медленно приближался Боб Стуки, тащивший на спине огромный брезентовый вещмешок. Раздавалось бряцанье бутылок – несомненно, из личного запаса «лекарств» Боба, – а на лице медика читалось одновременно ожидание и смущение. Он с опаской подошел к Джошу и Лилли.

– Пока вы не уехали в закат, я хочу спросить.

Джош внимательно посмотрел на него:

– Что такое, Боб?

– Просто ответьте мне, – сказал он. – У вас есть врачебная подготовка?

Лилли приблизилась к нему, непонимающе нахмурив брови:

– Боб, что тебе нужно?

– Вопрос простой. Хоть у кого-то из вас, глупцов, есть реальные познания в медицине?

Джош и Лилли переглянулись.

– Мне о таком неизвестно, Боб, – вздохнул здоровяк.

– Тогда позвольте мне спросить еще кое-что. Кто, черт возьми, будет следить, чтобы ее глаз не загноился? – Он махнул рукой в сторону фингала Лилли. – Или проверять, как срастаются ребра, если уж на то пошло?

Джош посмотрел на медика:

– Что ты пытаешься сказать, Боб?

Тот большим пальцем показал на припаркованные в ряд машины, стоявшие позади него на подъездной дорожке.

– Раз уж вы отправляетесь куда-то в голубые дали, не лучше ли взять с собой сертифицированного госпитального санитара морской пехоты США?

Они сложили вещи в огромную машину Боба. Старый пикап «Додж Рэм» был настоящим монстром с модифицированным трейлером, установленным на удлиненном багажнике. Весь автомобиль покрывали пятна ржавчины. Окна трейлера были узкими, длинными и такими мутными, что казались замазанными мылом. Рюкзак Лилли и кофры Джоша забросили внутрь через дверь в задней части фургона и разместили среди стопок грязной одежды и полупустых бутылок дешевого виски. В трейлере была пара шатких коек, большой переносной холодильник, три потрепанные аптечки, изодранный чемодан, две канистры с топливом, старый кожаный докторский саквояж, который выглядел так, словно был куплен в ломбарде, и всяческие садовые инструменты, прислоненные к перегородке в передней части: лопаты, мотыга, несколько топоров и грязные вилы. Сводчатый потолок был достаточно высок, чтобы под ним мог, ссутулившись, встать взрослый человек.

Разместив сумки, Джош заметил разбросанные детали разобранного дробовика 12-го калибра, но патронов видно не было. Боб носил с собой короткоствольный револьвер 38-го калибра, который, вероятно, не мог поразить и неподвижную цель с десяти шагов при полном отсутствии ветра – и то при условии, что Боб был трезвым, а это случалось довольно редко. Джош понимал, что, если они хотели получить хотя бы шанс на спасение, им нужно было достать огнестрельное оружие и патроны.

Он хлопнул дверцей и почувствовал на себе чей-то взгляд с другого конца площадки.

– Эй, Лил!

Голос показался знакомым, и, обернувшись, Джош увидел Меган Лафферти, девицу с рыжевато-каштановыми волосами и неуемным либидо, которая стояла у гравийной обочины на расстоянии пары машин от них. Она держалась за руки с тем парнем, который вечно курил травку, – как там его звали? Его густые светлые волосы падали ему на лоб; он был одет в потрепанный свитер. Стив? Шон? Джош не помнил. Он помнил лишь то, как девица прыгала из постели в постель всю дорогу от самого Пичтри-Сити.

Теперь два этих раздолбая стояли и смотрели на них с серьезностью стариков.

– Привет, Мег, – мягко сказала Лилли с ноткой скепсиса, обойдя грузовик и остановившись рядом с Джошем.

В неловком молчании раздавался лишь стук, с которым Боб проверял что-то под капотом машины.

Меган и парень с опаской подошли к ним. Обратившись к Лилли, Меган, казалось, обдумывала каждое слово:

– Подруга, я слышала, ты отправляешься искать лучшей жизни.

Стоявший рядом с Меган парень тихонько усмехнулся:

– Главное – найти что по кайфу.

Джош сердито глянул на него:

– Чем мы можем вам помочь, ребята?

Меган, не отрываясь, смотрела на Лилли.

– Лил, я просто хотела сказать… ну… Надеюсь ты это… не злишься на меня и все такое.

– Почему я должна на тебя злиться?

Меган опустила глаза.

– Из-за того, что я позавчера сказала. Я не подумала… Я просто хотела… Не знаю. Просто хотела извиниться.

Джош повернулся к Лилли и в тот краткий миг тишины, пока она не ответила, разглядел всю сущность Лилли Коул. Ее израненное лицо смягчилось. В глазах отразилось прощение.

– Тебе не за что извиняться, Мег, – сказала Лилли подруге. – Мы все просто пытаемся не расклеиться к чертям.

– А он тебя знатно измордовал, – сказала Меган, показав на синяки на лице Лилли.

– Лилли, пора ехать, – вступил Джош. – Скоро стемнеет.

Парень прошептал Меган:

– Ну, ты их спросишь или как?

– О чем спросишь, Меган? – поинтересовалась Лилли.

Меган облизнула губы и посмотрела на Джоша:

– С тобой совсем хреново обошлись.

Джош кратко кивнул:

– Спасибо за сочувствие, Меган, но нам и правда пора.

– Возьмите нас с собой.

Джош взглянул на Лилли, а сама Лилли уставилась на подругу.

– Хм… – наконец произнесла Лилли. – Видишь ли, дело в том…

– Блин, мужик, чем больше, тем безопаснее! – воскликнул парень, нервно и сухо усмехнувшись. – Мы, типа, все тут в режиме воина…

Меган подняла руку:

– Скотт, да заткнись ты хоть на пару минут. – Она посмотрела на Джоша. – Мы не можем оставаться здесь, с этими фашистскими свиньями. Только не после того, что случилось. Здесь полный бардак, люди вообще больше друг другу не доверяют.

Джош скрестил огромные руки на могучей груди и посмотрел на Меган:

– Ну, ты тоже внесла свой вклад.

– Джош… – вступилась было Лилли.

Меган неожиданно обреченно посмотрела в землю.

– Да нет, все в порядке. Я это заслужила. Думаю, я просто… просто забыла, по каким правилам мы живем.

Повисло молчание, которое нарушал только шум деревьев да возня Боба под капотом, и Джош закатил глаза. Он не мог поверить, на что собирался согласиться.