Текст книги "Мозаика Парсифаля"

– А чем вы это докажете? Ведь кто-то должен был знать правду. Вы, ребята, никогда не выступаете соло.

– Да, знали двое. Мой близкий сотрудник в Москве и еще один преданный друг – мой тайный агент – в Вашингтоне.

– Вы хотите сказать в Лэнгли?

Русский отрицательно покачал головой и почти нежно произнес:

– В Белом доме.

– Весьма впечатляюще. Итак, два важных чина КГБ и советский шпион, угнездившийся в двух шагах от Овального кабинета, решили поговорить со мной, но похищать меня не желают. Они могли бы доставить меня в Севастополь и оттуда в комнату на Лубянке, где разговор мог бы оказаться гораздо продуктивнее, но не хотят так поступать. Вместо этого их представитель – человек, которого я знаю лишь по его репутации и фотографиям, – заявляет, что существует некая опасность, связанная со мной. Он не может определить существо угрозы, но уверен, что таковая имеется. Мне предоставлено право выбора – говорить на эту тему, то есть высказаться по вопросу, о котором у меня нет ни малейшего представления, или промолчать… Я правильно излагаю?

– Вы обладаете столь характерной для славян способностью сразу ухватить суть дела.

– Не нахожу здесь никакой связи с талантами моих предков. Обычный здравый смысл. Вы говорили, я внимательно слушал и изложил кратко то, что вы сказали или собирались сказать. Элементарная логика.

Ростов отошел от балконной двери и задумчиво произнес:

– Боюсь, во всем этом деле нет и намека на логику, фактор фундаментальный.

– А теперь мы побеседуем о другом, не так ли?

– Да.

– О чем же именно?

– О Коста-Брава.

Хейвелок промолчал, в глазах его можно было прочесть с трудом скрываемую ярость.

– Продолжайте.

– Эта женщина… Ведь вы из-за нее вышли в отставку?

– Разговор закончен, – бросил Хейвелок. – Убирайтесь отсюда!

– Прошу вас. – Русский молитвенно поднял руки. – Вы должны меня выслушать.

– Не думаю. Вы не скажете ничего, что могло бы хоть как-то меня заинтересовать. Военную можно поздравить с блестяще проведенной операцией. Она выиграла. Женщина тоже переиграла нас, но затем проиграла все. Дело закрыто, говорить больше не о чем.

– Нет есть.

– Только не со мной.

– В ВКР работают маньяки, – спокойно, но настойчиво произнес русский. – Вы это и без меня знаете. Мы с вами – противники и даже не пытаемся прикидываться друзьями. Но мы играем по определенным правилам, мы – не бешеные псы. Где-то в глубине души мы даже испытываем взаимное уважение. Возможно, оно зиждется на страхе, но не обязательно на нем одном. Проявите это уважение сейчас ко мне, дружище.

Они встретились взглядом, изучая друг друга. Хейвелок кивнул:

– Я знаю о вас из досье, так же как и вы обо мне. Вы не участвовали в том деле.

– Каждая новая смерть – все равно смерть, конец человеческой жизни. Смерть же без надобности, просто спровоцированная, – отвратительна вдвойне. И к тому же весьма опасна, так как может с десятикратной силой обрушиться на тех, кто ее организовал.

– Скажите это все Военной. С их точки зрения, устранение было не напрасной, напротив – совершенно необходимой мерой.

– Мясники! – выпалил гортанным голосом Ростов. – Им нельзя ничего сказать. Они наследники старого ОГПУ с его бойнями, порождение маниакального убийцы Ягоды. Они по уши увязли в своих параноических галлюцинациях, уходящих корнями в те времена, когда Ягода истреблял самых уравновешенных и разумных. Им не хватало фанатизма, и он ненавидел их, считая это предательством дела революции. Вы знаете, что такое ВКР?

– Знаю достаточно хорошо, чтобы держаться подальше в надежде, что вы сумеете призвать ее к порядку.

– Хотел бы надеяться на это. Представьте, что было бы, стань банда ваших тупых сверхпатриотов крайне правого толка отдельным подразделением Центрального разведывательного управления. Именно так обстоит дело с ВКР.

– У нас все же иногда возникают противовесы, есть сдерживающие факторы. Если бы подобное подразделение появилось (а я не исключаю такой возможности), его держали бы под контролем и открыто критиковали. Тщательно изучали бы его деятельность, а финансирование регулировали. В конечном итоге банду прихлопнули бы.

– Не скажите, у вас были проколы. Все эти комитеты по расследованию антиамериканской деятельности, разные маккарти, хьюстонские планы, чистки так называемой безответственной прессы. Рушились карьеры, растаптывались судьбы. Бремя грехов лежит и на вас.

– Все это быстро кончалось. У нас нет ни ГУЛАГА, ни программ «реабилитации», разработанных на Лубянке. А «безответственная» пресса время от времени демонстрирует примеры высочайшей ответственности.

– Тогда скажем так: и вы, и мы не безгрешны. Но мы значительно моложе. А в юности кто не ошибается?

– Но с операцией ВКР под кодовым названием «Памятливые» ничто не может сравниться в нашей стране. Подобной гнусности не потерпел бы ни один Конгресс, ни один президент.

– Вот еще пример параноической фантазии! – воскликнул сотрудник КГБ. – Операция «Памятливые путешественники», предпринятая несколько десятков лет тому назад и давно себя дискредитировавшая! Вы же не верите, что она до сих пор работает?

– Верю гораздо меньше, чем ваша Военная, но больше, чем вы, если, конечно, вы искренни.

– Оставьте, Хейвелок! Русские младенцы, отправленные в США на воспитание к убежденным и, вне сомнения, маразматикам марксистам в надежде на то, что в будущем они станут советскими агентами. Безумие! Но ваш-то разум где? Психологически несостоятельная идея с возможными катастрофическими последствиями. Подавляющее большинство детей падут под ударами джинсов, рока и спортивных автомобилей. Надо быть идиотами, чтобы пойти на такую операцию!

– Теперь вы говорите неправду. «Памятливые» существуют, мы оба это знаем.

– Важно количество, – пожал плечами Ростов. – И потенциальная ценность. Сколько их осталось? Пятьдесят, сто, самое большее – двести. Несчастные создания, занимающиеся конспирацией на любительском уровне. Они болтаются в нескольких городах, собираются по подвалам, несут чушь. Они не уверены в себе, в своей полезности и ставят под сомнение целесообразность всей своей деятельности. Поверьте, так называемые «путешественники» практически не пользуются у нас доверием.

– Но вы их почему-то не отзываете.

– А куда мы можем их отозвать? Лишь немногие из них способны объясниться по-русски. Моральная обуза. Что ж, подождем, пока они сами по себе не исчезнут, игнорируя их информацию и убеждая этих несчастных в том, что якобы ценим их преданность.

– Военная не игнорирует этих людей.

– Я же сказал вам. Военная контрразведка обитает в мире галлюцинаций.

– Интересно, верите ли вы сами в то, что говорите? – спросил Майкл, внимательно изучая собеседника. – Вовсе не все семьи, в которых росли дети, состояли из сенильных типов, не все «путешественники» работают на любительском уровне.

– Возможно, «памятливые» и предпринимают или предпринимали в недавнем прошлом какие-то действия, но мне об этом ничего не известно, – твердо заявил Ростов.

– Допустим, так оно и есть. Как прореагируют на это в Москве?

Русский довольно долго молчал, оставаясь неподвижным. А когда заговорил, голос его звучал глухо.

– Военная – чудовищно секретное учреждение, – произнес он в раздумье. – Но если вы правы, как-то все же прореагируют.

– Тогда, если желаете, я дам вам информацию к размышлению. Считайте ее прощальным подарком отставного противника.

– Мне не нужны дары такого рода, – холодно сказал Ростов. – В них будет доброй воли не больше, чем в вашем пребывании в Афинах.

– Коль скоро вы отказываетесь от помощи, отправляйтесь в Москву и ведите битву самостоятельно. Инфраструктура вашей организации меня больше не интересует. Я полагаю, пора расстаться, если, конечно, вы не извлечете из рукава еще одну разновидность оружия, которое годится скорее для комиксов.

– Все мы в Москве пешки в одной игре… Как вы сказали? Инфраструктура? Раздельные службы, слитые в единое целое, именуемое КГБ. Все остальное производное. Если даже сотрудник – будь то мужчина или женщина, безразлично – тяготеет к Военной или успел блестяще зарекомендовать себя в ней, он все равно принадлежит КГБ. Как минимум на него где-то в недрах площади Дзержинского заведено досье. С завербованными иностранцами, как вам должно быть известно, это тем более необходимо. В целях внутренней безопасности, разумеется.

Хейвелок переместился на край кровати. Теперь в глазах его был не только гнев, но и недоумение.

– Если хотите что-то сказать, выкладывайте быстрее! От вас, дружище, что-то дурно запахло.

– Это наше общее свойство, Михаил Гавличек. Обоняние не адаптируется к вони, не так ли? Напротив, становится особо чувствительным ко всему смердящему – как у животных.

– Да говорите же!

– В документах КГБ Дженна Каррас не значится.

Хейвелок бросил взгляд на русского, неожиданно вскочил с постели и швырнул вверх простыню, чтобы закрыть тому поле зрения. Затем кинулся вперед и буквально вдавил противника в стену рядом с балконной дверью. Повернув его кисть по часовой стрелке и захватив левой рукой шею, Майкл ткнул Ростова головой в дешевую картину.

– Я могу вас убить, – просипел он, задыхаясь, прижав подбородок к лысому черепу русского. – Вы сказали, что я способен свернуть вам шею. Так вот, я готов это сделать.

– Способны, конечно, – давясь, согласился Ростов. – Но тогда и вам крышка. Либо здесь, в номере, либо на улице.

– Но, как я понял, с вами никого нет!

– Чушь. В отеле трое. Двое, переодетые официантами, в зале у лифтов и один на лестничной площадке. В Афинах вас ничто и никто не спасет, Хейвелок. Мои люди снаружи заблокировали все выходы. Они получили четкие инструкции. Я должен появиться из определенной двери в указанное время. Любое отклонение повлечет за собой вашу смерть. Номер будет взят штурмом. Кордон вокруг гостиницы непроницаем. Я не идиот.

– Может быть, не идиот, но животное, как вы сами сказали. – Ослабив захват, Майкл провел русского через комнату к дверям. – Отправляйтесь в Москву и скажите, что крючок заметен, а наживка давно протухла. Я не заглотну ее, дружище. Прочь отсюда!

– Никакой наживки, – запротестовал Ростов, стараясь восстановить равновесие и растирая горло. – Вы сами привели аргумент – вы не можете рассказать нам ничего такого, что оправдывало бы риск и возможные репрессии. Разве не вы говорили, что ни в чем нельзя быть уверенным? Вы действительно вышли из игры. Я возвращаю вам все ваши доводы. Вы можете заманить нас в десятки ловушек, кстати, о такой возможности мы и сами догадывались. Вы сообщите нам давно устаревшую информацию, а мы, дураки, начнем действовать на ее основании. Узнаем о жизненно важных стратегических планах, которые Вашингтон изменил, не сообщив вам. В ходе работы расшифруем своих людей. Да подавитесь вы своими блестящими рассуждениями о логике!

Хейвелок, тяжело дыша, смотрел на советского офицера. Гнев, смешанный с изумлением, многократно усиливал эмоциональное напряжение, в котором так долго пребывал Майкл. Нет, он не вынесет, если на Коста-Брава была совершена ошибка! Перебежчик из группы Баадера-Майнхоф привел неопровержимые доказательства. Вся информация пошла в Мадрид, ее просмотрели, пронюхали со всех сторон. Сомнению подвергалась каждая запятая. Ничего не было обнаружено, в то же время там было все. Даже Энтони Мэттиас, друг, ментор, человек, заменивший ему отца, и тот потребовал детальной перепроверки. Он ее получил. Все подтвердилось.

– Я видел ее там собственными глазами! Они разрешили мне присутствовать при расстреле.

– Они? Кто такие эти таинственные «они»?

– Вам это известно не хуже, чем мне. Люди, подобные вам! Разработчики стратегии. Вы плохо рылись в досье КГБ!

Русский медленно вращал головой, массируя горло. Потом наконец тихо произнес:

– Я не исключаю такой возможности. ВКР с маниакальным упорством пытается хранить свои секреты. Однако прямо скажу, вероятность ошибки чрезвычайно мала. Мы сами были потрясены. Опытного агента подставляют под пули террористов свои же люди, которые тут же начинают обвинять в этом КГБ, заявляя, что агент работал на него. В результате всех манипуляций нейтрализован постоянный спутник женщины, ее любовник – человек большого таланта, владеющий многими языками, к тому же прекрасно законспирированный. Не в силах справиться с разочарованием и чувством отвращения, он подает в отставку. Мы изумлены и начинаем рыться во всех досье, включая сверхсекретные. Ни в одном из них она не упоминается. Дженна Каррас никогда не была связана с нашей организацией.

Ростов замолчал, выжидая. Взгляд его был напряжен. Майкл Хейвелок таил в себе опасность, как готовая к прыжку пантера. После паузы русский продолжал:

– Конечно, нас очень устраивает ваше самоустранение. Но мы продолжаем задаваться вопросом: почему так случилось? В чем здесь хитрость? Кто оказался в выигрыше? На первый взгляд мы. Но опять-таки почему?

– Спросите в ВКР! – выкрикнул Хейвелок. – Возможно, они на это не рассчитывали, но я вышел в отставку. Получите меня в качестве бесплатного приложения! Поинтересуйтесь у них!

– Мы сделали это, – ответил русский. – Начальник отдела, не такой безумец, как все остальные, и потому способный сотрудничать с людьми более высокими по званию, сказал нам, что впервые слышит о женщине по фамилии Каррас и ему неизвестны подробности событий на Коста-Брава. Поскольку оперативные сотрудники на местах не задавали вопросов, он пришел к выводу – вопросы вообще не следует задавать. Он был удовлетворен благоприятным для нас исходом операции: два противника ликвидированы – один застрелен, второй выведен из игры. Военная решила присвоить лавры себе.

– Почему бы и нет? Женщину принесли в жертву, чтобы покончить со мной. Ликвидация своего с определенной целью. Собственно, ваш человек из ВКР так и сказал, он во всем признался.

– Ни в чем он не признался, а говорил нечто совершенно противоположное. Он был напуган, и только мой ранг заставил его пойти на откровенность.

– Продолжайте.

– Я слушал его внимательно, как вы меня минуту назад. И он сказал, что не имел ни малейшего понятия о том, что произошло и кто за этим стоит.

– Он лично мог и не знать, – гневно возразил Хейвелок. – Но оперативники на месте знали. Она знала!

– Ваше допущение не выдерживает критики. Его отдел отвечает за все операции в секторе юго-западного Средиземноморья, что включает и Коста-Брава. Любая срочная встреча – особенно связанная с Баадером-Майнхоф – не может состояться без его санкции. – Ростов помолчал и после короткой паузы добавил: – В нормальных обстоятельствах.

– Значит, вы убеждены в непогрешимости своих выводов? – спросил Майкл.

– Я оставляю за собой самое минимальное право на ошибку. Но вероятность ее чрезвычайно мала.

– С возможностью ошибки я согласен! – прокричал Хейвелок. Его вдруг обеспокоила ничем не оправданная эмоциональность собственного поведения.

– Вы вправе так думать. Попросту говоря, у вас нет выбора.

– Не секрет, что ВКР часто получает приказы из центра, где генерируется политика, – непосредственно из Кремля. Если вы говорите правду, то все прошло мимо вас.

– Такая ситуация могла бы повергнуть меня в ужас, но, при всем уважении к вашим профессиональным достоинствам, дружище, не думаю, что политические лидеры в Кремле озабочены проблемами людей, подобных нам с вами. Их занимают вопросы более серьезные – глобального характера, не говоря уже о том, что опыта в проведении такого рода операций у них – никакого.

– Они ведут дела с группой Баадера-Майнхоф, с ПЛО, с «Красными бригадами» и с десятками разнообразных «красных армий», которые сеют террор по всему миру! И это вы называете политикой?!

– Только для маньяков.

– Именно о них мы и говорим. Маньяки! – Майкл умолк, ему в голову пришла простая мысль. – Мы расшифровали коды ВКР, они были подлинными: я видел слишком много вариаций, чтобы не суметь этого определить. Я лично вышел на связь. Она ответила. И я же направил последнюю шифровку людям на катере. Они тоже ответили. Вы можете это объяснить?

– Не могу.

– В таком случае убирайтесь!

Дверь закрылась. На минуту Хейвелок застыл. Перед его мысленным взором стояли глаза русского. В них была искренность. За многие годы Майкл научился читать по глазам, особенно по глазам врагов. Ростов не лгал. Он верил в то, о чем говорил. Это означало одно – влиятельный шеф Стратегического отдела КГБ сам являлся объектом манипуляций. Петр Ростов был просто марионеткой. Опытный сотрудник разведки был послан с информацией, которой, по его мнению, не располагало его руководство, с целью перевербовать вражеского агента, заставить его служить Советам. Чем выше ранг сотрудника, тем больше шансов на то, что ему поверят, особенно если он сам убежден в достоверности своей информации.

Хейвелок подошел к прикроватной тумбочке, где полчаса назад оставил виски. Он залпом осушил стакан и, взглянув на постель, улыбнулся про себя. Не таким получился вечер, как он ожидал еще тридцать минут назад. Проститутка показала класс, но не в том деле, на которое он рассчитывал. Чувственная куртизанка с островов, где развлекались богачи, прекрасно сыграла свою роль в прекрасно поставленном спектакле. Когда же кончатся эти спектакли-ловушки? Амстердам, Париж, теперь Афины.

Пожалуй, они не остановятся, пока не остановится он сам. Пока будет ездить. Потенциальные ловцы не прекратят слежки и наблюдения, дожидаясь, когда наконец он совершит воображаемое преступление. Его путешествия давали пищу их подозрениям. Кто привык ездить по приказу, не станет праздно шататься по свету. Значит, теперь он выполняет другие приказы.

Пора переходить на оседлый образ жизни. Его одиссея в поисках самого себя подходит к концу: надо послать ответную телеграмму, принять на себя новые обязательства. Начать все сначала. Почти забытый друг вновь становится другом и предлагает новую жизнь, где не останется места для прошлого, где он наконец сможет пустить корни, завязать новые отношения, заняться преподаванием…

– Чему же ты станешь учить, Михаил?

– Оставь меня в покое! Ты перестала быть частью меня – да и никогда не была ею!

* * *

Утром он отправит телеграмму Харри Льюису, затем арендует машину и направится на северо-запад, чтобы успеть на паром, идущий к порту Керкира на Ионическом море. Оттуда на теплоходе он доберется до Бриндизи в Италии. Однажды ему довелось проделать этот маршрут под бог знает каким именем и с давно забытой целью. Теперь он проделает этот путь под своим собственным именем – Майкл Хейвелок, профессор по вопросам государственного управления. В Бриндизи он сядет на поезд и кружным путем доберется до Рима, города, который всегда доставлял ему радость. Он задержится там на одну-две недели – это станет последним пунктом его одиссеи, местом, где он навеки распрощается с мыслями о прошлой жизни.

Так много предстоит сделать в Конкорде, штат Нью-Гэмпшир, США. Меньше чем через три месяца он примет на себя обязанности временного профессора. До этого предстоит решить массу проблем: набросать конспекты лекций под руководством опытных коллег, составить программу курса, получить на нее одобрение, определить, в какой области его опыт мог бы принести наибольшую пользу. Возможно, удастся недолго побыть у Мэттиаса, у него всегда уйма прекрасных идей. Антон, при всей своей занятости, обязательно выкроит время, потому что больше других будет рад за него. Его бывший студент вернулся в университет. Ведь там все и началось.

Да, сделать надо будет очень много. Прежде всего найти жилье. Приобрести кастрюли и сковороды, книги, стул, чтобы сидеть, кровать, чтобы спать, прочую мебель. Таких проблем ему раньше не приходилось решать. И теперь, думая о самых простых вещах, он волновался все больше и больше.

Хейвелок достал из бара бутылку, налил себе виски. Поглядел на свое отражение в зеркале и ни с того ни с сего едва слышно произнес: «Дружище». Затем посмотрел самому себе в глаза и в отчаянии так ударил стаканом о бар, что стекло разлетелось на мелкие кусочки и по руке заструилась кровь. Глаза не могут лгать их владельцу. Что же он видел там, на Коста-Брава? Правду или ложь?

– Прекрати! – Майкл так и не понял: прозвучал этот вопль в душе или вырвался наружу.

Доктор Харри Льюис сидел за письменным столом в своем уставленном книжными шкафами кабинете, с телеграммой в руке, и ждал, что скажет жена.

– Увидимся позже, дорогой, – долетел наконец ее голос из зала, за которым находился кабинет. Хлопнула входная дверь. Жена ушла.

Льюис поднял телефонную трубку, набрал 202 – код Вашингтона – и затем семизначный номер, который хранил в памяти, не доверяя его бумаге. Звонок этот не включался и в телефонный счет, электронные приборы позволяли обходить компьютер телефонной компании.

– Да, – произнес мужской голос на другом конце провода.

– Березка, – сказал Харри.

– Говорите, Березка. Включаю запись.

– Он согласен. Телеграмма из Афин.

– Есть ли изменения в сроках?

– Нет.

– Мы установим наблюдение за аэропортами. Благодарю вас, Березка.

* * *

Стоило Хейвелоку прибыть в Рим, как у него пропала всякая охота там задержаться. Это был уже не тот город. Вокруг шли забастовки. Хаос усиливался бурным итальянским темпераментом, прорывавшимся на каждом углу, в каждом пикете, в парках и у фонтанов. Недоставленная почта валялась на ливневых решетках, уродуя и без того грязные, неубранные улицы. Такси стали редкостью, практически совсем исчезли. Один за другим закрывались рестораны. Из-за сокращения поставок продуктов. Полицейские, получив свою порцию оскорблений, прекратили работу, внеся тем самым посильный вклад в безумный хаос уличного движения Вечного города. Телефоны работали из рук вон плохо, так как входили в государственную службу связи. Дозвониться куда-либо было практически невозможно. В городе царила истерия, которая усугублялась недавно принятой жесткой декреталией папы (этого иностранца – поляка!), которая шла вразрез с прогрессивными шагами Второго ватиканского конгресса. На следующий день своего пребывания в городе Майкл вышел из пансиона на виа Дуй Мачелли и, почти два часа прошагав пешком, добрался до виа Фламиниа в тщетной надежде на то, что его любимый ресторан открыт. Хейвелоку не хватило всех запасов терпения, чтобы поймать такси, которое доставило бы его к подножию лестницы на площади Испании.

Дойдя до северного конца виа Винито, Майкл нырнул в боковую улочку, чтобы избежать горластой карнавальной толпы на этой торговой магистрали. И здесь в освещенной витрине увидел плакат туристского агентства, рекламирующий прелести Венеции.

А почему бы и нет, черт побери! Желание пассивно плыть по течению неожиданно изменило его планы. Он посмотрел на часы. Всего-навсего восемь тридцать – но на самолет он все равно не успеет. Если память ему не изменяет, поезда уходят из Рима до полуночи. Почему бы не отправиться по железной дороге? Предыдущее неторопливое путешествие кружным путем из Бриндизи доставило ему неописуемое наслаждение. Он проехал по краю, не менявшемуся на протяжении столетий. На то, чтобы уложить единственный чемодан, потребуется всего несколько минут. Путь до вокзала займет минут двадцать. Деньги позволят удобно устроиться в дороге. Если не удастся получить отдельное купе, он может вернуться на виа Дуй Мачелли. Там заплачено за неделю вперед.

Через сорок пять минут Хейвелок миновал массивный портал железнодорожного вокзала Остиа, возведенного Муссолини в безмятежные дни рева труб, дроби барабанов и грохота марширующих сапог. В те дни, когда поезда ходили точно по расписанию.

Нельзя сказать, чтобы Хейвелок свободно владел итальянским, но читать на этом языке умел достаточно хорошо.

– Биглиетто пек Венезиа. Прима классе.[2]2
  Билет до Венеции. Первый класс (ит.).


[Закрыть]

Пока ему везло: очередь в кассу оказалась короткой, а знаменитый экспресс «Венециа Ферровиа» отправлялся через восемь минут, и «если синьор согласен заплатить чуть больше, он получит совершенно изолированное купе со всеми удобствами». Синьор согласился, и кассир поставил штамп на билет с затейливым орнаментом. Он сообщил Хейвелоку, что «Ферровиа» отправляется с «Бинарио трен-таси»[3]3
  Путь тридцать шесть (ит.).


[Закрыть], с огромной двойной платформы, расположенной на расстоянии нескольких футбольных полей от кассы, и при этом добавил:

– Поторопитесь, синьор! Не теряйте времени! Поторопитесь!

Майкл поспешно присоединился к торопящейся части человечества и начал как мог быстро пробираться сквозь плотную массу людей к пути номер тридцать шесть. Как обычно, он помнил это из прошлого, гигантское помещение вокзала было забито людьми. Крикливые отъезжающие и вопящие прибывающие пассажиры сталкивались, образуя завихрения в двух противоположных потоках. В грозном реве толпы вдруг можно было услышать отдельные яркие эпитеты – носильщики тоже, очевидно, бастовали. Потребовалось пять лихорадочных минут, чтобы пробиться через гигантскую каменную арку и выбраться на нужную платформу, по обеим сторонам которой находились пути. На платформе царил хаос еще больший (хотя это казалось невозможным), чем в здании вокзала. С севера прибыл переполненный поезд как раз в то время, когда готовился к отправлению экспресс на Венецию. Электрокары с багажом врезались в орды загружающихся и разгружающихся пассажиров. Это было истинное столпотворение – сцена из Дантова ада, причем из самых нижних его кругов.

Вдруг на противоположной стороне платформы сквозь мельтешащую толпу Хейвелок увидел женщину. Поля мягкой шляпы затеняли ее лицо. Она сошла с прибывшего поезда и, стоя вполоборота, разговаривала с проводником. Эту стрижку, этот цвет волос, эту форму шеи Майкл уже видел. Плащ, шарф, шляпа – те же, что носила она. Но такие видения бывали у него и раньше – и, к сожалению, чересчур часто. К сожалению.

Женщина повернулась к нему лицом. Острая боль ударила Хейвелока по глазам, пронизала виски, скользнула вниз и словно скальпелем рассекла грудь. Лицо, то появляющееся в просветах толпы, то вновь исчезающее, не было очередной галлюцинацией. Это она!

Они встретились взглядом. Ее глаза в ужасе расширились, лицо превратилось в неподвижную маску. Резко отвернувшись, она поспешно нырнула в толпу.

Майкл зажмурился на секунду, пытаясь избавиться от боли, от шока и дрожи, которая, неожиданно охватив его, мешала двигаться. Он бросил чемодан. Надо мчаться, бежать, догнать этот оживший труп с Коста-Брава! Итак, она жива! Женщина, которую он любил! Призрак, предавший их любовь и поплатившийся за это жизнью!

Он помчался как безумный, без оглядки, расталкивая людей, выкрикивая ее имя, приказывая ей остановиться, требуя, чтобы толпа задержала беглянку. Он пробежал платформу, пробился через каменную арку, не замечая возмущенно кричащих пассажиров, которых он поверг наземь на своем пути, не обращая внимания на тычки и удары, отбрасывая в сторону руки, цепляющиеся за него и разрывающие на нем одежду.

Все напрасно. Ему так и не удалось увидеть ее вторично в вокзальной толпе.