Текст книги "Миссия Икара"

Глава 7

Кендрик пристально смотрел в глаза палестинца, словно и в самом деле в них отражалась душа этого террориста. Правда, собственные глаза настолько отекли, что, вероятно, ничего не выражали, кроме мучительной физической боли. Плечо горело, лицо саднило.

«Умыться бы! Возле каждого унитаза есть раковина, да и „жучки“ в смывных бачках… Доктор Амаль Фейсал наверняка позаботился. Ладно, поживем – увидим!»

– Хорошо, тебе я отвечу! – сказал Кендрик после продолжительной паузы. – Меня послали в Маскат с важным заданием. Нужно сообщить тому, кто возглавляет группу, захватившую американское посольство, что среди ваших людей есть предатели.

– Вот даже как? – Палестинец нахмурился.

– Вот так!

– А если я скажу, что этого не может быть? – произнес он с расстановкой, не отводя взгляда от лица Кендрика.

– Не может, но будет! – Кендрик поморщился. – Между прочим, кровью истекаю, – добавил он, прижимая ладонь к сбившейся окровавленной повязке на левом плече. – Надо остановить кровотечение! – Он шагнул к дверям.

– Куда? – Палестинец преградил ему путь. – Сказав «а», говори «б». Если сочинил, пожалеешь… – Палестинец прищурился.

– Пожалеешь ты, а у меня есть доказательства! – Кендрик провел окровавленной ладонью по лицу. Оно мгновенно обагрилось кровью.

– Давай, выкладывай доказательства. – Палестинец отвел взгляд, и Кендрик понял, что видок у него еще тот!

– А откуда мне знать, ты предатель или нет? – Кендрик помолчал. – Мы, можно сказать, не щадя живота своего выкладываемся ради общего дела, а ты со своими дружками на этом денежки делаешь…

– Слушай, Бахруди! Ты в своем уме? О каких денежках идет речь?

– Я-то в своем, а вот ты, похоже, своего лишился. Поначалу показался мне разумным человеком, но вижу, ты совсем еще несмышленыш…

– Ты мне зубы не заговаривай!

– И не собираюсь! Но если умру от заражения крови, – Кендрик сдвинул повязку, обнажив рану на плече, – информация, которую мне поручили довести до сведения твоих руководителей, уйдет со мной в могилу. – Он скосил глаза на левое плечо. – Нагноения точно не миновать! Грязь, антисанитария… Твои друзья набросились на меня, будто звери, разбередили рану…

– Они не звери и даже не друзья, они – мои братья! – отчеканил палестинец, вскидывая подбородок.

– О-о-о… – протянул Кендрик, – да ты, оказывается, поэт! Пиши стихи. А мне очень нужна чистая вода.

– Иди в уборную! – Палестинец кивнул на бетонную перегородку. – Там раковины с унитазами…

– Боюсь, не дойду, голова кружится. – Кендрик покачнулся.

– Обопрись! – Палестинец подставил руку, согнутую в локте.

К ним бросился мальчишка с заячьей губой. Видимо, он хотел помочь, но палестинец метнул в его сторону строгий взгляд, и тот поплелся на место.

– Слушай, Бахруди, а кого тебе велели разыскать?

– О господи! Ты явно не в себе… Что, прямо так и выложить? А если нас подслушивают? – Кендрик кивнул на дверь. – Ну да ладно! Где Нассир? Многие им интересовались?

– Его убили.

– Кто?

– Морской пехотинец из охраны. Взял и застрелил. Пехотинца тут же прикончили.

– А мне ничего не говорили об этом…

– А зачем трезвонить? – Палестинец пожал плечами. – Перестрелка, перепалка… Убит охранник, убит наш…

– Стало быть, Нассира мы потеряли…

– Потеряли… Мягкий был человек. Чересчур много говорил, многому находил оправдание…

– А ты нет?

– Речь сейчас не обо мне, а о тебе. Давай выкладывай доказательство предательства.

– Зайя Ятим, – сказал Кендрик и замолчал.

– Что Зайя Ятим? – сверкнул глазами палестинец. – Она что, предатель?

– Я этого не говорил.

– Тогда зачем произнес ее имя?

– Она, конечно, заслуживает доверия…

– Она в тысячу раз надежнее тебя, Амаль Бахруди! – Палестинец оттолкнул Кендрика, и тот, чтобы не потерять равновесия, ухватился за край раковины. – Зайя предана нашему делу, работает не покладая рук, больше, чем кто-либо из нас.

– Говорят, она в совершенстве владеет английским, – сказал Кендрик.

– И не одна она!

– Я это заметил. Ну хорошо! Вещественные доказательства предательства я, разумеется, не в состоянии тебе предоставить, но могу рассказать о том, что наблюдал в Берлине. А ты сам определишь, говорю я правду или лгу, раз уж ты такой дока в определении истины.

– А ты, Бахруди, ведешь себя высокомерно, хотя сложившиеся обстоятельства отнюдь к этому не располагают.

– Ничего не поделаешь! Какой есть, такой есть…

– Давай выкладывай, что тебе известно о Зайе Ятим, – потребовал палестинец. В его голосе Кендрик уловил грозные модуляции.

– Ей доверяют, ее превозносят, она великолепный работник. Мне сказали, что, если не доведется разыскать Нассира, следует разыскать ее. – Эван покачнулся, поморщился, задержал дыхание. – Плечо горит огнем… Словом, если и ее не удастся найти, буду искать человека, которого называют Азраком, и еще одного, с седыми прядями в волосах, известного под именем Абиад.

– Азрак – это я. В переводе с арабского «азрак» означает «синий».

«Вот это удача!» – подумал Кендрик, не сводя взгляда с палестинского террориста.

– А почему ты здесь, в тюрьме, а не в посольстве?

– Я выполняю постановление нашего оперативного совета, – сказал Азрак. – Между прочим, во главе совета – Зайя Ятим.

– Странное постановление, – заметил Кендрик. – Может, я чего-то не понимаю…

– До нас дошли слухи, будто на арестованных оказывают давление, пытаясь тем или иным способом получить информацию. Было решено, что самый стойкий должен быть арестован, дабы навести в тюрьме порядок, иными словами – оказать нашим моральную поддержку.

– И Зайя Ятим остановила свой выбор на тебе? Так?

– Да. Потому что она моя родная сестра. Зайя уверена в моей приверженности делу, как и я – в ее. Мы будем бороться до самого смертного часа, ибо смерть уже заглядывала нам в лицо, она – наше прошлое.

«О такой удаче я и мечтать не мог!» – Кендрик мысленно возблагодарил Всевышнего, а вслух сказал:

– Я полагал, что Аллах нас покинул, но нет! Я нахожу человека, необходимого мне как воздух, в самом невероятном месте.

– Оставим Аллаха в покое! – воскликнул Азрак. – Утром тебя отпустят, когда обнаружат, что у тебя на шее нет шрама.

– Нет, не отпустят! – сказал Эван. – Этот шрам состряпали в Риме, где я опростоволосился. Всем известно, что его у меня нет и не было. Сейчас, должно быть, разыскивают истории моих болезней. Я делал себе зубы в Бахрейне и проходил курс лечения в Саудовской Аравии. Если их найдут, Амалю Бахруди придется держать ответ перед Израилем. Но честно говоря, мне сейчас не до этого.

– Мужества тебе не занимать! – вздохнул палестинец. – Но и высокомерия тоже!

– Какой слог! Нет, ты все-таки поэт, пиши стихи. Но если ты Азрак, родной брат Зайи Ятим, тогда тебе должно быть известно, что я наблюдал в Берлине.

– Ну, и что ты там наблюдал? Предательство, измену?

– Абсолютную глупость, а если точнее – алчность и корыстолюбие, что сродни предательству.

Эван повернул кран и, наклонившись над раковиной, стал смывать кровь с лица. Спустя пару минут он обернулся и спросил:

– Слушай, а вдруг ты не Азрак?

– Азрак я! Какой смысл врать? Сестра – там, в самом пекле, я – здесь… Подумай!

Эван завернул кран.

– Подумал! – сказал он. – Хорошо, что мы встретились. Вместе мы сделаем то, чего никогда не осилили бы, действуй каждый из нас по отдельности.

– Это уж точно! – сказал палестинец. – Ну, так что же ты видел в Берлине? Говори, а не то я…

– Постой! – Кендрик закашлялся. – Дурнота накатила. Сейчас вырвет… – Он наклонился над унитазом.

– Давай выкладывай, а не то я тебе дурноты добавлю…

– Из американского посольства тайком выносят фотопленки… А потом продают их за бешеные деньги. Лично я купил два ролика. Там засняты многие из ваших, есть кадры, где ваши издеваются над заложниками.

То, что произошло потом, Кендрик помнил смутно. Сигнал тревоги ударил по барабанным перепонкам. Это он услышал. Распахнулась дверь, и в камеру вбежали солдаты. Это он успел увидеть.

– Подонки! – заорал известный террорист Амаль Бахруди. – Ничего вам не скажу, хоть убейте!

Эван Кендрик бросился с кулаками на солдат. Одному расквасил нос.

К счастью, другой солдат вовремя стукнул Амаля Бахруди прикладом по черепу.

Когда Кендрик пришел в себя, он сразу сообразил, что лежит на хирургическом столе в смотровой комнате тюремной амбулатории.

Холодрыга, черт возьми! На глазах повязка… Компресс, что ли? На груди пузырь со льдом… Он пошевелился.

– Где Амаль Фейсал? – произнес он не слишком громко. – Где доктор? – повторил он громче.

– Я здесь, – ответил Фейсал.

– Мы одни?

– Сейчас да.

– Сколько времени я здесь?

– Почти час…

– О господи! А который сейчас час?

– Четыре пятнадцать утра.

– С ума сойти! Надо торопиться…

– Куда, позвольте узнать?

– Сначала уберите лед! В конце концов, я не рыба и не протухну. До рассвета осталось часа полтора, а еще столько дел! Что у меня с глазами? Уберите компресс!

Амаль Фейсал выполнил пожелание Кендрика. Тот сел, а затем спрыгнул на пол.

– Доктор, а что с плечом? – Эван покосился на бинты.

– Ничего страшного. Через неделю заживет. Пара перевязок, и рана затянется.

– Никаких перевязок! Нужно срочно организовать мой побег из тюрьмы.

– Вы что, сошли с ума?

– Я, доктор, в здравом уме и твердой памяти. Срочно звоните Ахмату! Расклад такой. Меня и еще двух-трех арестантов тюремная администрация переводит в другую тюрьму, где будет вестись следствие. По дороге мы выбиваем заднюю дверь полицейского фургона. Петли, естественно, держатся на соплях, прошу прощения. У вас есть фотографии террористов, тех, что в камере?

– Разумеется.

– Принесите. Я скажу, кого отобрать для побега.

– Полнейший бред! – воскликнул Фейсал.

– Полнейший здравый смысл! – парировал Эван. – Там, в камере, есть террорист, который поможет мне выполнить задуманное. Звоните Ахмату. Доведите до его сведения то, что я вам изложил.

Амаль Фейсал смотрел на Кендрика не мигая.

– Ну что вы стоите столбиком? Тащите мне фотографии и звоните Ахмату. Я должен вернуться в камеру через двадцать минут, а через десять минут пусть нас увезут.

Султан Омана, как всегда, в слаксах и в футболке с надписью «Нью-Ингленд пейтриотс», сидел за письменным столом и, прижав к уху трубку, разговаривал по телефону:

– Что ж, это большая удача, Фейсал! Да смилуется над нами Аллах!

– Он сказал, что вы этого ожидали.

– Ожидал – чересчур сильно сказано, старина! Надеялся – больше подходит.

– Великий султан, я выхаживал вас, когда вы болели. И в детстве, и в юности. А помните, как я вас подбадривал?

Ахмат засмеялся:

– Безумная неделя в Лос-Анджелесе? Когда я женился?

– У нас с вами была договоренность. Ваш отец так ничего и не узнал!

– Хотите сказать, я вам чего-то недоговариваю?

– Не скрою, пришла в голову эта мысль.

– Хорошо, старина, я…

Неожиданно отворилась дверь, и вошли две женщины. Одна блондинка, вторая – шатенка. На блондинке был накинут халат, полы которого едва сходились на округлом животе. Это была его беременная жена. Шатенку звали Калейла.

– Нашему общему знакомому, доктор, – продолжал говорить Ахмат, – нужна помощь, а кто в состоянии оказать ее, кроме султана? Все будет так, как он сказал. Но задержите его возвращение в камеру на пятнадцать или двадцать минут, пока не появятся два моих офицера полиции.

– Ваши двоюродные?

– Думаю, пары полицейских будет вполне достаточно, друг мой.

Последовала короткая пауза.

– А что, Ахмат, слухи подтвердились?

– О чем это вы? Ни слухи, ни сплетни меня не интересуют.

– Говорят, вы мудрый не по годам…

– Глупость какая-то, – бросил султан.

– Он сказал, что вам не мешало бы расширить свой кругозор, дабы «соответствовать своему положению». Это его слова.

– Не зацикливайтесь на всякой чепухе, доктор. Просто держите меня в курсе. – Ахмат протянул руку к кнопочному телефонному аппарату, набрал несколько цифр. Через пару секунд сказал: – Прошу прощения. Знаю, что разбудил, но вынужден побеспокоить вас. Поезжайте в тюрьму. Амаль Бахруди… Помогите сбежать. С рыбой. – Он повесил трубку.

– Ахмат, что случилось? – спросила жена и быстро пошла к нему.

– Бобби, ходи, пожалуйста, помедленнее. До родов осталось всего шесть недель, а ты бегаешь бегом.

– Это уж чересчур! – сказала Роберта Олдридж-Яменни и обернулась к Калейле. – Не находишь? Этот спортсмен еле поспевал за мной в Бостонском марафоне, а теперь учит меня, как вынашивать ребенка!

– Королевское семя, Бобби! – улыбнулась Калейла.

– Королевское! Боже ты мой! Пеленки – один черт! Спроси мою мать, она за шесть лет выносила четверых из нас. Дорогой, что случилось?

– Наш американский конгрессмен кое с кем задружился в тюремной камере. Устраиваем ему побег.

– Получилось! – Калейла засмеялась.

– Твоя идея, – сказал Ахмат.

– Но она ему пришла в голову!

– Какое это имеет значение! Главное, чтобы события не заставали врасплох. Извини, Калейла, я даже с тобой не поздоровался. Жаль было вытаскивать тебя в такой час, но ты ведь не хочешь оставаться в стороне.

– Упаси боже!

– Как тебе удалось выйти из отеля в четыре утра?

– Благодаря Бобби. Но имей в виду, наша репутация при этом никоим образом не пострадала.

– С ума сойти! – Ахмат взглянул на жену.

– Великий султан, – произнесла нараспев Бобби. Сложив ладони, она поклонилась и заговорила с бостонским акцентом: – Эта милая леди, она же куртизанка из Каира, она же тонкий намек на толстые обстоятельства, – жена султана провела ладонями по своему выпяченному животу, – она же подруга жены высокопоставленного лица, бросившего на время свою беременную жену, вызывает всеобщее расположение и одобрение. – Женщина поклонилась Калейле. – А вы, милая леди, ежели дотронетесь до великого султана, я выцарапаю вам глаза.

– Этого вы можете не опасаться, дорогая, – с притворной серьезностью сказала Калейла. – Но хорошо, что предупредили.

– Да ладно, вы обе! – прервал их Ахмат.

– Нам надо все время смеяться, – заметила его жена. – Иначе, думаю, мы спятим и начнем бредить.

– Бредовое безумие! – кивнул Ахмат. – Калейла, а что твой приятель? Этот английский бизнесмен?

– У него алкогольное безумие, – ответила Калейла. – Сидит в баре отеля и обзывает меня последними словами.

– Не самое плохое, что могло случиться с вашим прикрытием.

– Да уж, действительно! Нашелся другой покровитель, предложил более высокую цену… Чего так упиваться?

– А наши патриоты, уважаемые коммерсанты, по-прежнему ждут не дождутся, чтобы я в расстройстве улетел на Запад, по-прежнему верят, что ты работаешь на них?

– Да. Мой «друг» в Сабат-Айнубе сказал, что ты встречался с Кендриком. Пришлось соглашаться, поддакивать… Трудную ты мне задачку подкинул! Тем более что против его доводов сложно было возражать…

– Ну и что за доводы?

– Они в курсе относительно гарнизонной машины. Знают, что она ждала Кендрика в двух кварталах от отеля. Я не возразила, поскольку была там.

– Машины из гарнизона раскатывали по всему Маскату, а они заприметили именно эту!

– Простите, но этого делать было не надо. Видишь ли, они сообразили, что Кендрик здесь…

– Мустафа поставил их в известность, – прервал ее Ахмат. – Я оплакиваю его смерть, но болтун он был, каких мало.

– Возможно, он виноват, а может быть, и нет, – сказала Калейла. – Вашингтон тоже несет ответственность. Слишком много людей было задействовано. Госдеп, на мой взгляд, не обеспечил стопроцентную секретность.

– Чертовски надоело искать врага! – Ахмат сжал кулаки. – Агрессия разлагает человека, а образ врага заставляет жить в условиях военного лагеря, не позволяет требовать демократических свобод. Проклятье, что же мы делаем?

– Давай лучше подумаем, как быть с Кендриком. Я предлагаю не суетиться и ждать, когда он даст о себе знать.

– И это все? Опять ждать?

– Нет, есть еще кое-что, – сказала Калейла. – Я бегу переодеваться, а ты пока выясни маршрут, вернее – дорогу, по которой их повезут, и в каком месте запланирован побег. И распорядись подогнать к подъезду самую крутую тачку. Я поеду ему навстречу.

– Вот у тебя точно бредовое безумие! – замахал руками Ахмат. – Ты и Бобби дружите много лет, но это не дает тебе права рисковать своей жизнью. Я категорически против.

– Речь идет не о моей жизни, – сдержанно возразила Калейла. – И не о твоей, честно говоря. Мы обязаны сделать, все от нас зависящее, чтобы освободить заложников и прекратить разнузданную вакханалию терроризма у тебя в султанате. Может, ничего и не выгорит, но получать достоверную информацию – моя работа, а твое дело – разрешить мне это.

– И дай ей номер, по которому она напрямую свяжется с тобой, – спокойно сказала Роберта Яменни. – Или со мной.

– Иди переодевайся! – велел Ахмат и покачал головой.

– Спасибо, Ахмат! Но прежде мне нужно кое с кем поговорить. Это не займет много времени.

Двое англичан с трудом выволокли из кабины лифта лысеющего соотечественника, в стельку пьяного, огромного, в скособоченном костюме в тонкую полосочку с Севил-роу.[31]31
  Севил-pоу – улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных.


[Закрыть]

– Пьянь позорная, вот он кто! – сказал тот, что был слева. – Это же надо так набраться! – Он держал в левой руке гостиничный ключ с деревянным шаром, а правую, согнув в локте, упирал в бок пьяницы.

– Ладно, Дики, не заводись! – буркнул второй. – Мы и сами накачались пивом по этому случаю.

– На черта нам это было надо! Соотечественник, так его и разэдак… Ввяжись он в драку, нас бы повесили на фонарных столбах в этой варварской, богом забытой стране! Где его номер?

– В конце коридора. Тяжелый стервец, правда?

– Зараза! Думаю, весь из жира, виски и дерьма.

– А казался довольно приятным мужиком. Так ведь нет, заболтала его болтливая шлюха! От таких стервозных баб кто угодно обделается. Разузнал, на кого он работает?

– На какую-то текстильную фирму в Манчестере. То ли Гвилингейм, то ли Берлингейм или что-то в этом роде.

– Ни о чем подобном не слыхивал! Ну-ка дай мне ключ – вот его дверь.

– Мы просто швырнем его на кровать, никаких любезностей, говорю я тебе.

– А ты думаешь, тот внизу откроет для нас бар? Я хочу сказать, пока мы выполняем здесь свой христианский долг, тот шельмец может запереть дверь.

– Лучше бы тому говнюку не делать этого! – сказал англичанин по имени Дики, и три фигуры ввалились в темную комнату. Свет из коридора высветил очертания кровати.

– Я дал ему двадцать фунтов, чтобы он держал бар открытым только для нас. Если думаешь, что я закрою глаза на одну секунду, пока не окажусь завтра в самолете, тогда тебе пора в дурдом. Не хочу, чтобы какой-нибудь черножопый с комплексом Мессии перерезал мне горло, говорю я тебе! Ну давай, раз-два, взяли!

– Дрыхни, жирный боров, – сказал англичанин по имени Дики. – И пусть всякие упыри утащат тебя куда подальше.

Здоровяк в однобортном костюме в тонкую полосочку приподнялся и посмотрел на дверь. Шаги в коридоре затихли. Он опустил ноги на пол и прислушался. Было тихо. Он снял пиджак, брюки, аккуратно повесил их в шкаф и разгладил ладонями морщины. Ослабив узел галстука, снял его через голову, расстегнул рубашку с пятнами от виски, снял ее и бросил в корзину для грязного белья, затем пошел в ванную, пустил горячую воду, вымылся до пояса, взял флакон одеколона и щедро расплескал его по всему телу.

В спальне он снял с полки чемодан, открыл его, выбрал черные брюки, черную рубашку из крепдешина. Застегнув рубашку, заправил ее в брюки, подошел к окну, вынул коробку спичек из кармана брюк. Чиркнув спичкой, он дал пламени разгореться, а затем трижды прочертил полукруг перед оконным стеклом. Выждав секунд десять, он подошел к столу, у стены слева, и включил лампу. Затем поставил на «собачку» защелку замка. После этого, положив себе под спину пару подушек, опустился на кровать, посмотрел на часы и стал ждать.

У двери кто-то завозился. Едва слышно трижды царапнули по дверному косяку.

– Войдите!

В номер вошел смуглый араб. В новенькой белоснежной джелабе, в готре без единого пятнышка, он явно благоговел перед хозяином номера люкс.

– Вы трижды подали священный знак в виде полумесяца, и вот я здесь, эфенди.[32]32
  Эфенди – в Турции вежливое обращение к мужчине.


[Закрыть]

– Благодарю покорно, – усмехнулся англичанин. – Входи и закрой, пожалуйста, дверь.

– Да-да, эфенди.

– Доставил все, что мне нужно?

– Да, эфенди. И снаряжение, и информацию…

– Сначала снаряжение давай.

– Да, конечно. – Араб сунул правую руку в складки джелабы и вытащил пистолет, казавшийся чересчур громоздким из-за перфорированного цилиндра, прикрепленного к стволу. Это был глушитель. Запустив левую руку в карман штанов, достал коробочку с патронами. Затем араб подошел к кровати. – Пистолет заряжен, сэр. Полный боекомплект, сэр. Всего тридцать шесть пуль, сэр.

– Спасибо, – сказал грузный англичанин.

Араб подобострастно попятился.

– Выкладывай информацию! Что там?

– Прежде всего я должен сообщить, что женщина, что в отеле на соседней улице, недавно уехала во дворец.

– Что? – Англичанин даже подскочил. – Ты уверен?

– Да, эфенди. За ней прислали лимузин.

– Когда это было?

– Примерно четверть часа назад. Разумеется, мне немедленно сообщили. Сейчас она уже там.

– А что насчет коммерсанта? Она вступала с ним в контакт?

– Да, сэр, – ответил араб. – На Вади-эль-Кебир она выпила кофе с человеком по имени Хайязи. Он занимается импортом. А позже встретилась с ним на рыночной площади в Сабат-Айнубе. Она фотографировала, она за кем-то следила…

– За кем?

– Не знаю, сэр. На площади было полно туристов, и я потерял ее след.

– Значит, во дворец поехала? – Англичанин поднялся в полный рост. – Невероятно! Уму непостижимо!

– Это правда, сэр! Я не стал бы сообщать непроверенную информацию такой августейшей особе, какой вы являетесь. По правде говоря, эфенди, я возношу хвалу в своей ежедневной молитве за то, что встретил истинного последователя Махди!

Англичанин бросил быстрый взгляд на араба:

– Тот, кто это тебе сказал, просто мне польстил!

– Мне никто ничего не говорил, эфенди! Аллах благословил меня даром провидения, выделив из множества моих братьев по вере.

– Истинный последователь Махди… Надо же! А кто еще знает об этом?

– Клянусь жизнью, сэр, больше никто! Ваша священная привилегия как раз и заключается в том, что вас никто и не слышит и не видит. Сходя в могилу, я унесу с собой тайну, что вы были в Маскате!

– А неплохая идея! – сказал англичанин и вскинул руку с пистолетом.

Прозвучали два выстрела. Глушитель снизил звук… Араба бросило к стене, а его безукоризненно белые одежды обагрились кровью.

В баре отеля было сумеречно. Лампы дневного света с голубоватым свечением над стойкой давали скудное освещение. Бармен сидел в углу и время от времени бросал усталый взгляд на двоих мужчин в кабинке у ближайшего окна. Снаружи их почти не было видно из-за приспущенных жалюзи. «Англичане все-таки тупари», – подумал бармен. Не потому, что дрейфят. Кто сейчас живет, не опасаясь за свою жизнь в этом безумном мире? Но эти двое, должно быть, наложили полные штаны, усмехнулся бармен. Уперлись, мол, в номер ни ногой. Останутся здесь до утра, и все тут. Администрация отеля, конечно, запаниковала. От этих англичан всего можно ожидать! Вот теперь в вестибюле ошиваются трое. Ну да ладно, в любом случае, мудро это или нет, тупоумно или остроумно, но англичане эти крайне щедры, и только это имеет значение. Это, а также его собственное оружие под полотенцем на стойке. Отличная штуковина. По иронии судьбы этот пистолет-автомат израильского производства ему забашлял один еврей из гавани. Ха! Теперь евреи по-настоящему поумнели. Врубились, одним словом. С тех пор как началась эта заварушка, завалили оружием половину Маската!

– Дики, только взгляни! – прошептал более покладистый англичанин. Он приподнял приспущенную штору.

– Джек, остынь! – Дики дремал, привалившись к подоконнику.

– Это не наш ли нализавшийся соотечественник? Вон там…

– Кто? Где? Ах ты дьявол! А ведь ты прав.

По обочине пустынной, скудно освещенной улицы шел мужчина довольно внушительной комплекции. Он то и дело озирался. Потом остановился и принялся чиркать спичками о коробок. Зажжет и бросит, зажжет и бросит – прямо на тротуар. Минуты через две возле него остановилась черная машина.

Дики и Джек с изумлением наблюдали сквозь жалюзи за разворачивающимся сюжетом. Их соотечественник обошел машину, собираясь сесть на переднее сиденье, но в это время распахнулась дверца со стороны водителя и навстречу толстяку выскочил араб в готре, но почему-то в черном европейском костюме. В тот же миг англичанин, по всей видимости, разразился гневной тирадой – он то и дело грозил указательным пальцем стоявшему перед ним человеку. Наконец он повернулся и кивнул в сторону отеля. Араб всплеснул руками и побежал. Англичанин вытащил пистолет из-за ремня, открыл дверцу и сел на сиденье рядом с водительским.

– Ты видел, видел? – всполошился Дики.

– Ну видел. Он переоделся.

– Переоделся?

– Да, а что? Белую рубашку снял, а заодно и костюм в полоску. Теперь на нем черная рубашка, а пиджак и брюки тоже черные, но из грубой шерсти. Думаю, он вырядился не по погоде.

– Ты меня удивляешь! – воскликнул Дики. – Я имею в виду оружие.

– Ну и имей! Ты классно разбираешься в металле, а я в текстиле.

– При чем тут металл и текстиль? Мы вместе тащили стопудового малого мертвецки пьяного четверть часа назад. И вдруг он – ни в одном глазу, бежит по улице, отдает приказы каким-то типам, размахивает стволом, запрыгивает в машину, которой он явно подавал сигналы, а все, что ты видишь, – это лишь его одежда.

– Вообще-то в этом и правда что-то есть! Конечно, я видел и оружие, и этого араба с трясущимися поджилками, но больше всего меня поразило, что он напялил на себя черт знает что.

– Чего ты к его одежде привязался? Ей-богу, ты меня удивляешь.

– Ну, к примеру, я так никогда бы не оделся!

– Да кто тебя просит?! Этот жирный стервец, может, и был пьян, а может, и нет, но это щеголь, каких мало. На нем был отличнейший костюм, тончайшая рубашка, галстук из чистого шелка и туфли от «Симпсонс». А то, что сейчас он в брюках и пиджаке вполне заурядного качества, которые плохо на нем сидят и не по сезону, – это, конечно, говорит о том, что он что-то задумал. А мы не полетим утренним рейсом.

– Боже мой, почему?

– Думаю, мы обязаны пойти в посольство и кое-кого разбудить.

– Ты что, спятил?

– Дики, предположим, что этот стервец оделся так, чтобы кого-то укокошить!

«Уровень безопасности максимальный

Перехват не засечен

Приступайте».

Журнальный файл продолжили:

«Последнее донесение вызывает тревогу, а так как моей аппаратуре пока еще не удалось проникнуть в базу данных Лэнгли, я, разумеется, не знаю, есть ли там сведения о нем или нет.

Объект установил контакт. Его постоянный спутник сообщает о чрезвычайно рискованном мероприятии, без которого невозможно достигнуть цели.

Что он сейчас делает, что для этого предпринимает? Какова последовательность его действий, с кем он завязывает отношения?

Во что бы то ни стало необходимо раскопать все эти подробности! Если он выживет, именно подробности вызовут доверие к нему – необходимое условие для получения чрезвычайно важного задания, выполнение которого сделает объект совестью нации.

Но выживет ли он или станет еще одной похоронной статистической величиной в ряду неопознанных событий? Моя аппаратура не в состоянии ответить на этот вопрос, она, правда, способна определить его потенциал, что не будет представлять никакой ценности, если он погибнет.

В этом случае все, чего я достиг, сведется к нулю».